Последняя Хранительница

– Беги к Ласточке, а я наверх!

– Спасибо! – друг убежал, а я, не задерживаясь ни секунды, взбежал по лестнице и кинулся в левое крыло.

На подходе к господским покоям я заметил, что из щели по полу клубится дым и отчетливый запах гари заполнил все крыло. Сердце мое тревожно сжалось. Я подергал ручку, но, как и должен был догадаться заранее, она была закрыта, поэтому мне ничего не оставалось, как просто выбить ее. Треск дерева и я внутри. Жар от огня, дым, дерущийся Сокол с графом, все осталось на втором плане, как только я увидел голую девушку, подвешенную за руки к громоздкому крюку, спина которой была изрисована красными узорами. Но когда я понял, что это кровь, то впервые в жизни остолбенел, на мгновение, пока она не повернула в мою сторону голову и из последних сил не простонала:

– Соловей… – тело ее ослабло, и голова безжизненно повисла.

Глава 20

Соловей

Оценив обстановку, я отметил, что Сокол справляется вполне сносно, хотя техника явно хромала, но тут меня можно было обвинить и в предвзятости. Знахарке была нужна моя помощь куда сильнее. Я бросился к девушке, желая удостовериться, что она жива, а не истекла кровью из–за сильных ранений.

– Кто вы, черт вас побери, такие? – голос графа был хриплый от удушливого дыма. – И какое право вы имеете врываться в мой дом?

– Такое же, как и вы, похищать невинных девушек! – ненависть слышалась в каждом слове Сокола, даже удары стали мощнее, отчего графу приходилось несладко!

Я снял девушку и уложил на бок, боясь причинить еще хоть каплю боли, но она все равно поморщилась и застонала.

– Тише, Лýна, – я погладил девушку по влажным от пота волосам. – Я сейчас тебя закутаю в одеяло и будет немного больно, но ты ведь сильная, правда? Нужно потерпеть…

– Со…Соловей…мне…нужен… – шум металла заглушал еле уловимый шепот девушки.

– А–а–а, – от дверей раздался громогласный крик.

Мы с Соколом обернулись к дверям и заметили испуганных служанок, прижимающих руки к лицу и все продолжающих орать. Этого хватило, чтобы граф выбил меч из рук Сокола и упер свой ему в грудь.

– Дуры! Чего встали? Зовите стражу!

Их сдуло, словно ветром. А наша ситуация усложнилась.

– Отошел от девки, иначе твой дружок отправится к Бааш! – лорд Фокс взял себя в руки и пренебрежение, которое часто можно было заметить у знати, исказило его лицо. На голом торсе проступили ровные полоски разрезов, из которых сочилась кровь. Молодец, Сокол!

– Хорошо, – я приподнял руки вверх, а сам лихорадочно пытался придумать, как нам спастись, потому что как только сюда ворвётся стража, шансов у нас не будет вообще.

– Нам не нужны смерти, ведь так? Мы просто заберем девушку и уйдем, и никто больше не пострадает, – Сокол пытался отвлечь его внимание на себя.

– Не думаешь ли ты, что я соглашусь на какие–либо ваши условия, уроды! Ты не в том положении, чтобы просить! – и для наглядности взмахнув мечем, полоснул ему по щеке.

Я же, схватив одеяло, в которое еще не успел закутать девушку, кинулся на графа и накинул ему на голову. Он комично замахал руками, пытаясь себя освободить, наступил на край и, окончательно запутавшись, рухнул на пол, со всей силы ударившись головой об край секретера. Характерный хруст. Граф лежал неподвижно.

– Ты думаешь, он «того»? – Сокол выглядел озадаченным.

– Я думаю, что у нас просто нет времени это проверять!

Бросился к кровати, где ослабевшая девушка пыталась встать, но я ей не позволил: сорвал простынь с постели, накинул ей на плечи и взял на руки, стараясь не думать, что задеваю раненую спину. Она повернулась лицом и посмотрела затуманенными глазами прямо на меня, сейчас я смог рассмотреть еще одну уродливую рваную рану у нее на щеке.

– Он нужен мне…, – прошептала девушка и погладила меня по щеке, отчего по моему телу пробежал рой мурашек.

Непослушную руку, что гладила мое лицо, она перевела в район своей груди и сжала в кулак. До меня стало доходить.

– Кулон?

Она хоть и вяло, но радостно кивнула.

– Эйтан, ты не видел нигде кулон? Белый неотточенный камень.

– Я был занят другим, – усмехнулся он. – И если мы не поторопимся, то думаю, нас здесь прикончат.

– Он там, – девушка напрягла голос и указала в сторону, где лежал лорд.

– Он у графа?

– Нет, в столе… – силы окончательно покинули ее.

Сокол быстрым шагом преодолел комнату, переступил через тело и стал выдвигать все ящики подряд, пытаясь найти искомое.

– Он? – на протянутой руке болтался знакомый камень.

– Да!

– Тогда не будем терять времени.

В это время крепкая рука ухватила мужчину за ногу, отчего он чуть не упал, и Сокол немедля всадил в показавшуюся из–под одеяла грудь графа меч. Все произошло так молниеносно, но в то же время жалеть умершего никто из нас уж точно не стал бы.

Внизу творился бедлам. Слуги верещали и бегали из комнаты в комнату. Дым уже спустился вниз, и огонь норовил последовать его примеру. Навстречу нам бежали два мужика с ведрами, за ними женщины с тазами, мы же шли напролом – терять было уже нечего. Я пихнул ногой самого первого и он, не удержав равновесие, кубарем покатился вниз, сбивая своим телом остальных. Мы смогли пробежать по лестнице и почти выскочили в парадные двери, пользуясь замешательством домочадцев.

– Держите их! – за нашими спинами послышался топот большой толпы.

Стражники.

– Бегите! – Сокол обнажил свой меч и развернулся. – Я их задержу!

– Эйтан, не глупи!

Но мужчина уже не слушал. Он принял огонь на себя. Черт! Черт! Черт! Я добежал до знакомых кустов, где сидела уже пришедшая в себя Ласточка, с огромной шишкой на лбу и Филин, что словно курица над ней кудахтал.

– Фил, держи! – я аккуратно передал ему Лýну. – Уезжайте отсюда сейчас же. Встретимся в бухте. Мы вас догоним сразу, как только сможем.

И кинулся обратно, стягивая маску с лица, спасать безмозглого героя, который решил пожертвовать собой, ради нашего спасения. Подоспел я как раз вовремя, потому что Сокол лежал на земле, а его руки скручивал один из бойцов графа. С такой большой толпой мне было не справиться. Обычными методами. Остался другой. Прости, Сокол, лучше у тебя немного поболит голова, чем мы все тут умрем. Я привычно выдохнул из себя весь воздух, а потом втянул как можно больше и свистнул.

Грозные стражники, словно тряпичные куклы, зажали уши и рухнули на колени, желая заглушить невыносимый звон в голове. Я же, пользуясь моментом, подбежал к Соколу, что лежал в позе эмбриона, схватил его за шкирку и поволок за собой, пока военные не пришли в себя.

Свист ветра и мой неприкрытый ничем бок обожгло болью.

– Дерьмо! – выругался я, но продолжил бежать.

В нас стреляли стрелами. Благо кусты были совсем близко, а там – лошади. Кобылки ждали нас, пощипывая травку. Мы вскочили каждый на свою и, пришпорив осоловелых животных, поскакали отсюда быстрее.

– Надеюсь, это имение сгорит вместе со своим владельцем! – злобно прокричал Сокол.

– Полностью с тобой согласен, друг!

«Все же, друг» – подумал я, и на душе стало немного теплее.

Лýна

Обволакивающий и убаюкивающий шепот касается меня, окутывая со всех сторон. Я словно растворяюсь в нем, плыву в мягкой пустоте, полностью отдаваясь ритму. Ш–ш–ш.. Отдаляется и приближается. Мне так хорошо и в то же время я чувствую себя неуютно, будто что–то неправильно в моем состоянии. Будто нахождение в этой невесомости ложно и фальшиво. Будто протяни руку, и ты сможешь сорвать неестественную картину, приводящую в заблуждение. Но желание понять или хотя бы что–либо вспомнить разрывается от адской боли, а потом и вовсе пропадает в темноте.

Соловей

– Как она? – это первое, что я спрашиваю у своих друзей, добравшись до заброшенной бухты.

– Она потеряла много крови, а раны открыты и в любой момент могут загноиться, так что думаю, ты догадываешься, в каком она состоянии!

От былой веселой и оптимистичной Ласточки не осталось ни следа. Она измучена, под ее глазами чернеют круги, а от перенесенного удара по голове уже расползаются фиолетовые разводы. Взгляд искрится, а щеки пылают. Наверное, я и сам выгляжу не лучше, а раненый бок все сильнее беспокоит. Из–за него мне даже пришлось просить Сокола отправится за Дроздом в Столицу одному, договорившись встретиться в указанном месте не позднее, чем через пару дней, чтобы продолжить свой путь. Оставаться так близко от имения графа было опасно.

Но сейчас я понимаю, что с раненой Лýной в ближайшие дни мы просто не сможем куда–то идти.

– Скажи, что ей нужно и я достану.

– Вот, – девушка протягивает мне клочок бумаги. – Здесь все, что может понадобиться. Езжай в ближайшую деревушку.

– Вы присмотрите за ней?

– Мог бы и не спрашивать, друг! – Филин выглядит возмущённо, и я прекрасно понимаю его чувства, но просто ничего не могу с собой поделать, от одной мысли о раненой знахарке мне хочется кого–нибудь убить.

Я выехал на широкую лесную тропу, на которой были видны отчетливые следы от телег и копыт, двинулся в том же направлении, давая лошади больше свободы, а сам снова погрузился в размышления. Вся моя жизнь складывалась из следования определенным правилам и подчинения приказам Наставника. Все было ясно и размеренно – у меня было предназначение, точнее у нашей команды, и я никогда не сворачивал с намеченного пути, считая, что ничего не может быть важнее. Но как же я ошибался. Стоило моему сердцу предать меня, как я плюнул на все, готовый следовать за девушкой с белыми, как лебединое крыло, волосами и глазами, что смотрят в самую душу. Где я оступился? Где дал слабину? И когда я подпустил ее слишком близко? Но все это не так важно, когда ты смиряешься со своими чувствами. На первое место выступает грызущее чувство неопределенности, касаемо взаимности чувств и то, что девушка может быть влюблена в твоего друга. И хоть эти мысли вызывают во мне агрессивные чувства, головой понимаю, что не имею на них право, ведь никто никому ничего не обещал.

Кобылка фыркает, и я возвращаюсь в реальный мир. За время раздумий, сопровождающихся душевными терзаниями, мы успели выехать из леса, и впереди уже были видны первые деревянные домики приморской деревушки.

У первого встречного мужика я уточнил, где проживает знахарка, и хоть он и окинул меня подозрительным взглядом, увиливать от ответа не стал, указав на один из домиков.

– Шевла, ее звать, – кинул напоследок и поспешил исчезнуть с поля моего зрения.

Двери отворились раньше, чем я успел ступить на порог.

– Заходь, странник, – раздался скрипучий старческий голос. – Заждалась я тебя.

– Меня? – удивился я. – Вы меня, наверное, с кем–то спутали?

– Да нет… – неопределенной сказала старуха и поманила вглубь дома. – Все утро соловушка под окном пела, да так печально, что я старуха и то слезу пустила. Рассказывай!

Она указала на старенький стул, но я отказывался от этого жеста, хоть бок саднил все сильнее. Эти витиеватые слова, наполненные намеками и тайным смыслом, натолкнули меня на одну возможную здравую мысль:

– Вы – ведунья?

– Так тож меня называют, но я предпочитаю не нарекать себя никакими званиями. Я знаю, кто я, а ты, странник? Что смотришь, глазами гневными? Не нравятся бабкины вопросы? Тогда рассказывай, что привело в мой дом?

И на самом деле бессмысленные вопросы, что вылетали изо рта старухи изрядно напрягали, хотелось скорее забрать нужные лекарства и вернуться в бухту. Я без слов передал список Шевле и стал разглядывать дом, пока она, покряхтывая, собирала все необходимое.

Вокруг витал приятный запах мяты и, казалось, что дерево, из которого был сделан дом, впитал в себя это сладкое благовоние. Пространство было маленьким и везде, куда бы не падал взор, висели травы и корешки, высокий, до самого потолка, стеллаж был заставлен стеклянными и глиняными баночками, в которых находились, настойки и мази. Я взял одну из них и сквозь белую тряпицу, служившую импровизированной крышкой, привязанную к банке тесемкой, вдохнул и сразу закашлялся.

Старуха вырвала из моих рук свою заготовку и строго выговорила меня, за любознательность:

– С виду умный мужик, а ведешь себя словно маленький любопытный мальчишка! Не все, что здесь стоит безопасно. Хоть и выглядит таковым.

Честно, я и сам не мог понять, почему поступил так неосмотрительно. Это совсем не было на меня похоже. Закружилась голова, и бок предательски сковало болью, от чего я на секунду потерял равновесие и чуть было не упал, разгромив старухину комнату.

– Э–э–э…сядай, давай! Сразу же сказала!

– Что–то мне не хорошо…

– Да видно мне. Показывай! – и не успел я сам, что–либо сделать, отодрала мои руки от бока, который я бессознательно держал, и присвистнула.

– Кто ж тебя так хорошенько обработал?

Я опустил глаза вниз и заметил, как от тонкого разреза, расползаются черные разводы, словно десятки червей, забравшихся ко мне под кожу.

– Стрела, значит, была отравленная.

– Это сомнений не вызывает, другое дело, что за яд? Хм…

Даже если бы я и знал ответ, то все равно не смог бы ничего сказать, язык разбух, глаза стали сильно слезиться, а бок стал гореть огнем, который импульсами разбегался по всему моему телу.

– Плохо дело, странник! – Шевла кинулась куда–то вглубь комнаты, звеня склянками. Разбилась банка, но старуха не обращала внимание, продолжая что–то искать. – А, вот!

Женщина разорвала рубаху и смазала чем–то мою грудь, а потом, не предупреждая, воткнула огромную иглу, отчего я не почувствовал боли, скорее нарастающее давление, которое словно мыльный пузырь лопнуло в один момент, и мне стало значительно легче.

– Фух, угадала, – вытирая мокрый лоб, вздохнула старуха.

– Угадали? – я смотрел округлившимися глазами, надеясь, что мне это просто послышалось.

Шевла лишь пожала плечами, ни капли, не смутившись моего взгляда:

– Тут было три варианта: либо ты умрешь от яда, либо от неверного противоядия, либо я тебя спасу. Мне и тебе терять было нечего.

Честно говоря, я даже не нашел, что ей ответить, то ли от ее наглости, то ли от правдивости ее слов.

– Так, птичья душа, коли чувствуешь себя полегчай – вставай, я зашью твой бок, да отпущу. У меня делов полно, да и твоя душа темной нитью с белой связана и все рвется побыстрее отсюдова.

В голове с каждой секундой становилось все яснее.

– О чем вы? Какие нити?

– Тебе виднее, странник. Я лишь посредник, передающий слова, их только ты понять можешь. Мне не дано. Знаю только, что соловушка горько пела, грустно так… – иголка прошла кожу насквозь, я же сжал зубы сильнее, стараясь лишний раз не дергаться. – Беда за тобой по пятам ходит и все вокруг тьмой покрывает.

Забинтовав бок, старуха помедлила, взяла меня за подбородок и внимательно посмотрела в глаза. От нее отчетливо пахло старостью – травянистый затхлый запах, который витает вокруг тех, в ком жизнь уже почти подошла к своему закату.

– Две судьбы уготованы тебе, два пути. И от того, какой ты изберешь, зависит, как твоя жизнь, так и жизни всех твоих близких. Много тумана в тебе, столько, что аж глаза покрыты дымкой. А тут… – женщина дотронулась до моей груди, где не так давно торчала огромная игла. – … пожар. Дашь ему себя согреть и всех спасешь, понимаешь?

Ни черта я не понимал! Но решил не расстраивать старуху, кивнул.

– Эх, брешешь ведь… Ну да ладно, ступай. Денег не надо! – отмахнулась Шевла от моей протянутой руки. – Ты лучше, как выйдешь, возле дверей возьми два ведра и принеси воды студеной из колодца, а то мне, сам понимаешь, сложновато уже.

Я же ухватил ее за руку и вложил туда один золотой и, загибая пальцы, сказал:

– Ты мне жизнь спасла, ведунья! Так что плата моя мала. И воды принесу.

– Спасибо, странник! – зарделась старушка. – Звать–то тебя как, скажи напоследок.

– Соловей я.

– Вот значит, как…Понятно.

Что она поняла, я уже не стал разбираться, мне нужно было спешить к друзьям, поэтому еще раз поблагодарив знахарку, взял кулек с лекарствами и вышел за двери.

Лýна

Выныриваю из омута забвения, резко и стремительно. Слышу шум волн, в носу трепещет отчетливый запах водорослей, а на сухих потрескавшихся губах ощущается соленый вкус. Громкие тяжелые шаги и вторящие им легкие, едва слышные, раздаются в относительной близости и голоса:

– Ты уверена? – мужской, с хрипотцой, напряженный и очень знакомый.

– Да, – женский, уставший. – Воспаление идет на спад, и раны хорошо заживают.

– Тогда почему она так и не пришла в себя?

– Сол, она столько пережила…Имей терпение…

Это они обо мне? Кто же эти люди, от голоса которых мне стало так радостно на душе? Я пытаюсь открыть глаза, но веки такие тяжелые, а сил так мало. Нужно отдохнуть. Чуть–чуть. И я снова попытаюсь.

Глава 21

Соловей

Заброшенная бухта была моим самым любимым местом из всех, что мы находили за время наших путешествий. Здесь было тихо. Спокойно и умиротворенно. Обветшавший деревянный маяк с пристройкой для жилья отлично подходил для пересидки. Крыша маяка была сорвана ветром и, видимо, из нецелесообразности ее уже не стали восстанавливать и просто бросили на борьбу со временем. Жилая часть так же пострадала от буйств природных стихий, но в целом крыша была цела и нигде не протекала, а стены с облупившейся белой краской стояли крепко и прятали нас от посторонних глаз.

Солнце сегодня палило и я, сняв тяжелый плащ, рубаху и сапоги, вышел пройтись по кромке моря. Песок обжигал босые ступни, голый торс мгновенно покрылся каплями пота, отчего я, долго не думая, стянул с себя всю остальную одежду и кинулся в воду. Она обхватила меня холодными объятьями, мелкими иголочками пробежалась по всему моему телу и выпустила обратно, давая возможность сделать глоток воздуха. Я нырял и выныривал, боролся с водой до тех пор, пока не почувствовал долгожданную усталость во всех мышцах, и только тогда я повернулся к маяку.

Я заметил силуэт, но жидкость все еще застилала взор, и я, вытирая ладонями воду, направился к берегу, совершенно не задумываясь, что на мне нет никакой одежды. Лýна уставилась на меня своими огромными глазами, покраснела от кончиков волос, до самой груди, а потом и вовсе отвернулась, бросив через плечо:

– Я ничего не видела!

А я так и застыл. Осознание, что она наконец–то пришла в себя, выбило из моей головы мысли, и только спустя пару секунд я спохватился и быстро натянул штаны на мокрое тело. Чтобы окончательно не смущать девушку, я решил оставить ее реплику без ответа:

– Ты давно пришла в себя?

Знахарка нерешительно обернулась. Заметив, что я хоть и не одет полностью, но хотя бы прикрыт в самых важных местах.

– Не очень. Я попыталась кого–нибудь позвать, но никто не ответил, – Лýна нахмурилась, отчего кожа на лице натянулась и рана, что пересекала ее щеку, дала о себе знать. Девушка ойкнула и дотронулась до своей щеки, где уже чувствовался тоненький аккуратный шов и в глазах ее сначала отразилось непонимание, а потом они потемнели от нахлынувшего осознания. – Я теперь, наверное, похожа на чудовище?

– Вовсе нет, – я подошел к девушке чуть ближе, стараясь не терять наш зрительный контакт. – Что ты помнишь?

Она неловко переступила с ноги на ногу, и я решил отступить обратно, давая ей больше простора, хотя, должен признаться, совершенно не хотел этого делать.

– Последнее, что я помню, это как Эйтан проткнул графа мечом… – глаза ее блеснули. – Он ведь мертв, да?

Я кивнул.

За то время, что Лýна находилась в беспамятстве, мы успели разведать обстановку. Округа гудела новостями. Граф был убит в собственной спальне. Разбойники проникли в дом ночью, вынесли ценное имущество и заодно спалили часть покоев, чтобы замести следы. Какое имущество, какие следы, рассказы разнились, но не это было главным. Теперь за наши головы была назначена награда в тысячу золотых – за живых или мертвых. Ну как за наши… За мою. Соколу и Филину с Ласточкой повезло, их портреты были далеки по точности написания, что нельзя было сказать про мой. А учитывая, что я еще и сбежал прямо с эшафота, меня можно было считать лакомым кусочком для любого охотника за головами. Поэтому я сидел здесь, пока друзья охотились или ездили в деревню за лекарствами, все к той же ведунье.

Им даже пришлось ее привезти прямо сюда, в бухту, потому что на вторые сутки Лýну охватил жар, и ничего не помогало. Мы пошли на отчаянный шаг, рискуя тем, что старуха может нас всех сдать любому наемнику.

– Ох, беда! – причитала целительница, кружа вокруг кровати, на которой лежала Лýна, спиной вверх. – Бедное дитя! Истерзало ее зло, искромсало тело и душу.

Но, несмотря на словесный поток, она не теряла бдительности и отдавала приказы всем, борясь за жизнь девушки. Ее рука ловко порхала от одной раны к другой, зашивая кровавые узоры на спине и рваную рану на лице. Шевла снабдила нас примочками и настоятельно просила прикладывать их к щеке беловолосой красавицы, чтобы шрам зажил как можно незаметнее. Напоследок старуха вывела меня за двери и сказала:

– Не волнуйся, странник, никому я про вас не расскажу. Вижу, что души твоя и твоих друзей мечутся из стороны в стороны, словно птицы в клетках. Ты главное, нить белую не отпускай, держи крепко, понятно тебе?

– Не отпущу!

– То–то же, – заулыбалась старуха, показав свои поредевшие от старости зубы.

Меня вырвало из воспоминаний и я уже уверенно сказал:

– Да, Лýна! Больше он не сможет причинить тебе вреда!

Из груди девушки вырвался вздох облегчения, и мне невыносимо захотелось ее обнять, чего я, конечно же, себе позволить не мог, но вот девушка своих порывов сдерживать не стала. Лýна подошла ко мне вплотную, просунула свои маленькие ручки под мои и крепко обняла, прижавшись лицом к моей груди.

– Спасибо, – очень тихо произнесла она, а я же стоял словно камень, боясь шелохнуться. Почувствовав мою напряженность, девушка попыталась отстраниться, но я не дал, прижав ее к себе крепче, как и желал долгое время.

Момент был нарушен ржанием лошадей – Филин с Ласточкой вернулись с охоты.

– Ты голодна? – спросил я знахарку, нехотя разжимая объятия.

– Если честно, то очень, – не стала скрывать она.

– Тогда пойдем, узнаем, что нас сегодня ждет на обед, – и, не давая ей времени подумать, взял ее ладонь и потянул по направлению к друзьям.

– Должна признать, что для обычного человека, ты идешь на поправку очень быстро.

Мы сидели за столом и уплетали похлебку из крольчатины, закусывая свежим хлебом, что ребята смогли купить в деревне. Лýна мимолетно посмотрела на озадаченную Ласточку и лишь пожала плечами.

– Надо отдать должное старухе, – Филин приобнял Ласточку за плечи. – Если бы не она, то кто знает, что было бы. Хвала Хроносу, он на нашей стороне.

Скрип колес за окном отвлек нас от разговора, и я пошел к дверям, чтобы посмотреть, кого могло сюда занести.

– Эйтан! – я бросился к лошади, запряженной в телегу с сеном, на котором сидел парень. Ребята встали из–за стола и побежали вслед за мной, встречать новоприбывших. Я увидел Дрозда, лежащего в том же сене, но не придал этому большого значения. Однако по тревожному взгляду Сокола понял – что–то не так.

– Стой! – Сокол остановил меня. – Стойте все!

Все замерли в замешательстве. Эйтан задержался в городе намного дольше, чем должен был и сейчас мне нужно было знать причину. Я попытался пройти мимо парня, что преградил мне пути и не пускал к другу.

– Пусти!

– Погоди немного, Соловей, – он ухватил меня за плечо и силой остановил. – Нам надо поговорить. Всем вместе!

И хотя я хотел не послушать его, все–таки разум во мне взял вверх, и мы друг за другой отошли в сторону. Я только сейчас обратил внимание на то, что Сокол выглядит не лучшим образом: весь в пыли, с мешками под глазами, будто не спал несколько дней и потухшим взглядом, который не мог сулить ничего хорошего.

– Он умирает…

– Что?

– Как?

– Он же был в себе, когда я видел его последний раз! – никто из нас не поверил, особенно я. – Я говорил с ним!

Сокол большим и указательным пальцем потер переносицу, пытаясь прогнать усталость, а вместе с ней и тяжесть на душе.

– Вот, – протянул он мне письмо, что достал из–за пазухи. – Кройер все объяснил мне, но я попросил рассказать все на бумаге.

Медлить мы не стали.

«Дорогой Соловей!

Ваш друг, Дрозд, находился в сознании в тот день, когда вам спешно пришлось покинуть город. Я был с ним до ночи – он развлекал меня забавными историями из ваших приключений. Сам же я не отставал от него, рассказав про ту шалунью, что работает в торговой лавке напротив и частенько заглядывает ко мне. И поверь, он смеялся от души, не веря ни единому моему слову. Надо сказать, правильно делал. Уверяю тебя, что выглядел он вполне здоровым и в таком же состоянии я оставил его отдыхать. В приподнятом настроении утром я отправил служанку спросить, не желает ли он отзавтракать, однако та вернулась испуганная, сказав, что господин не приходит в себя, как бы она его не звала. Я самолично отправился его проверить и застал Дрозда в бессознательном состоянии.