13/13

Любопытно, как бы ему это удалось? Проснуться с перерезанным горлом? Или это проявление его атрофированного чувства юмора? Но, он прав, конечно, прав.

– Да ну… Что ты такое говоришь, – пробормотал я, не глядя, однако, в глаза собеседнику.

– Не надо, Джефф, не надо! – Бронич замахал в воздухе своими короткими толстыми руками. – Не стоит оправдываться, не стоит прятать глаза. Инстинкт выживания – это такой фактор, бороться с которым невероятно сложно. Между прочим, очень может быть, я бы первым решился запустить немного воздуха в твою яремную вену. И в конце концов, я не стал делать запасов совсем по другой причине.

– Вот как? По какой же, позволь узнать?

– У меня есть кое-что получше, нежели тонны консервов! – Бронич выпятил и без того выпирающий живот и пару раз гордо хлопнул глазами.

– Цианистый калий? – спросил я, зевая. В эту ночь мне так и не удалось заснуть.

– Ха! Ты не растратил своего чувства юмора, Джефф, это приятно. Правда, оно приобрело у тебя черный оттенок, но ведь это простительно в свете последних событий, не правда ли? Давай позавтракаем, друг мой, и твои мысли станут гораздо светлее.

– Сомневаюсь, – снова зевнул я. – Но ты собираешься сказать мне, что у тебя есть такого, что заменит нам запасы продуктов?

– Собираюсь, Джефф, непременно собираюсь! – Бронич уже суетился возле холодильника. – Но только после еды. Я великолепно выспался и теперь зверски голоден.

– Бронич… ты – чудовище! – я сглотнул.

– Почему? – он отвлекся от своих манипуляций с яйцами и ветчиной и посмотрел на меня, сложив руки перед собой. – Почему, Джефф? Потому что не заламываю руки в великой скорби о человечестве? Потому что ночью не обливал слезами подушку, а использовал ее по прямому назначению? Потому что могу испытывать голод, нормальный человеческий голод? – Бронич немного помолчал, будто ожидая от меня ответа. – Я прагматик, Джефф, и не скрываю этого. Когда сделать что-либо не в моих силах, я ничего не делаю. Я не могу помочь миллиардам погибших людей. Я не мог им помочь и до катастрофы, хоть и был уверен в ее неизбежности. Что ты от меня хочешь? Зато, – он поднял палец вверх, – я смогу помочь тем, кто выжил.

– Всем? – тупо спросил я.

– Всем!

– У тебя мания величия, Бронич.

– Запомни, Джефф, – Бронич вдруг весело подмигнул, – у великих не может быть мании величия. Просто по определению.

– У тебя яичница подгорает, о великий Бронич, – я вздохнул и оперся локтями о стол.

Все же, не скрою, мне было крайне любопытно, что придумал этот полусумасшедший бывший ученый. Но выпытывать я не стал. Если Броничу пришла в голову идея помучить меня, заставляя расспрашивать и выклянчивать ответы, я не собираюсь ему подыгрывать. После завтрака, так после завтрака.

Насчет яичницы я сказал, только для того, чтобы поддеть Бронича. На самом деле подгорать она и не думала. Вообще, завтрак получился просто-таки шикарный – хозяин бункера обошелся с содержимым своего холодильника с преступной расточительностью. Кроме яичницы с ветчиной на столе появились тосты, мармелад, сливочное масло, огромные стаканы с апельсиновым соком и дымящийся кофейник.

Бронич накинулся на еду с таким остервенением, словно участвовал в соревновании по скорости истребления пищи. Я смотрел на него с удивлением, хотя, признаюсь, сам испытывал голод в большей степени, чем мне казалось.

Но мысли мои, все же, были заняты другим.

– Как ты думаешь, где выжило больше народа?

– Брр! – Бронич на миг замер в неподвижности. – Разве можно за завтраком говорить о таких вещах?

– Я говорю о том, что думаю, – я вновь почувствовал раздражение.

– Будь так любезен, постарайся думать о чем-нибудь другом, хотя бы еще пять минут. За это время я успею покончить со своей порцией.

– Да уж, такими темпами… Но все же, Бронич. Тебе не кажется, что проще ответить и отвязаться от меня?

– Очень может быть, – Бронич издал тягостный вздох и продолжал говорить с набитым ртом. – Очевидно, что Северную Америку, Европу и большую часть Азии проутюжили так, что выжить могли только единицы. С Южной Америкой дела, по всей видимости, обстоят ненамного лучше. В этом отношении наиболее благополучными должны быть Африка и Австралия. Если, конечно, не брать во внимание Антарктиду, которую, вероятней всего, вообще не трогали.

Я кивнул. Пусть я не готовился, подобно Броничу, к войне все последние годы и не тратил кучу времени за сбором и сортировкой соответствующей информации, логика подсказывала мне схожие выводы.

Выходит, частично за то, что я все еще жив, я должен благодарить удачно выбранное место проживания. Хотя, ничего я не выбирал, я здесь родился. А вот Бронич… Я аж поперхнулся куском тоста.

– Бронич, – сказал я, откашлявшись. – Скажи, ты ведь переехал сюда лет пять назад?

– Четыре. Даже чуть меньше.

– Ну, все равно. Значит, ты еще четыре года назад предвидел все это? – я неопределенно махнул рукой вверх, в сторону истерзанной поверхности планеты. – Предвидел и именно поэтому перебрался в Австралию? Так?

– Не совсем, – он покачал круглой головой, густо намазывая хлеб маслом. – Я знал о неизбежности Третьей Мировой намного дольше четырех лет. Просто раньше не имел возможности уехать.

– Здорово… – я сам не понял, какой смысл вкладывал в это слово. – Чего ж ты в Антарктиду не слинял?

– Там холодно, – Бронич ответил с полной серьезностью.

– Холодно, – я пожал плечами. – Можно подумать, в России тепло.

– В России? – Бронич вытаращился на меня с таким изумлением, словно я вдруг превратился в бородатого гнома. – Но я никогда не был в России!

Почти с минуту мы смотрели друг на друга с открытыми ртами. Потом Бронич захохотал.

– Восхитительно, поистине восхитительно! Ведь мы знакомы больше трех лет! Я серб, Джефф, серб. Из Сербии. Знакома тебе такая страна?

Я поспешно кивнул, хотя не был до конца уверен, что представляю себе, о чем идет речь. В Восточной Европе в последнее время черт ногу сломит, столько новых стран… было, – поправил я себя.

Наверное, нужно извиниться.

– Прости, Бронич. Просто я был знаком с одним русским… ну да, точно русским. Так его тоже звали Сви… Свати…

– Святослав, – Бронич прервал мои мучения. И вдруг, ни с того, ни с сего, разразился новым приступом хохота.

– Ты чего?

– Ничего, ничего… И ты меня прости, – Бронич вытирал рукавом навернувшиеся слезы. – В Белграде у меня был одни студент, из ЮАР. Его звали… его звали… Джефф! Но я ни разу за все время нашего с тобой знакомства не предположил, что ты… – Бронич захлебывался в смехе и едва мог говорить, – что ты – зулус!

По правде говоря, мне этот факт не казался достойным такого бурного выражения эмоций, но из солидарности я улыбнулся.

Наконец, и Броничу надоело смеяться.

– Еще раз прости, Джефф! И… спасибо! Разрядка – это очень хорошо при сложившихся обстоятельствах. Давай теперь закончим завтрак и пойдем в мой кабинет, тебе надо кое на что взглянуть. Джефф! – он неожиданно повысил голос и укоризненно покачал головой. – Прекрати смотреть на этот несчастный кусок ветчины с видом мученика! Растянуть его на двадцать пять лет тебе все равно не удастся. Расправься с ним поскорее, мне не терпится приступить к делу. Кстати, поверь мне, плотный завтрак окажется тебе весьма небесполезным.

Бронич принялся так внимательно наблюдать за моей трапезой, что я проглотил остатки завтрака практически не разжевывая. Невозможно спокойно есть, когда тебе смотрят в рот. Впрочем, моя поспешность в какой-то степени объяснялась еще и желанием поскорей увидеть, что же такое прячет он в своем кабинете.

Я пытался строить догадки, но абсолютно ничего не смог придумать. От этого нетерпение мое еще усилилось, и уже через минуту мы с Броничем вошли в его кабинет.

До этого дня я почти никогда не бывал здесь. Кабинетом Броничу служила комнатушка, обставленная предельно просто и функционально: письменный стол, кресло и книжный шкаф. Шкаф был забит литературой научного содержания. На столе располагались две аккуратные стопки бумаги, три гелиевые ручки, закрытый ноутбук и присоединенная к нему странного вида жестяная коробочка.

Вообще-то, порядок в кабинете можно было бы назвать идеальным, если бы не эта коробка. Она вносила долю того хаоса, который по представлениям большинства людей должен царить в кабинете ученого.

Надо сказать, с этой задачей скромное жестяное изделие, объемом менее половины кубического фута, справлялось блестяще. Саму коробочку было непросто разглядеть из-за путаницы разноцветных проводов, торчащих откуда только возможно металлических стержней, скоб, стеклянных трубок, катушек, реле, конденсаторов и прочих деталей.

Общее впечатление было чудовищным. Каким-то шестым чувством я понял, что Бронич привел меня, чтобы продемонстрировать именно эту коробку. Но я бы и с десятой попытки не смог догадаться, что же, черт побери, это такое.

– Садись, Джефф.

– Куда? – я озадаченно осмотрелся.

– Э-э… Действительно. Ну, садись на кресло, а я пока постою.

Я не стал спорить и устроился в кресле, отодвинув его в угол комнаты, чтобы иметь возможность видеть одновременно и Бронича, и нелепую коробку.

– Вот Джефф, – предчувствие меня не обмануло, Бронич показывал именно на коробку. – Ты можешь лицезреть то, что не только спасет наши с тобой жизни, но и позволит выжить оставшейся части человечества.

– Прекрасно, прекрасно, – я потянулся в кресле. – Если ты теперь скажешь, что это, я буду тебе очень признателен.

– Разумеется, скажу, Джефф, ведь за этим я тебя и привел в свой кабинет. Все очень просто, это – машина времени!

Бронич гордо посмотрел на меня, ожидая реакции. На что он рассчитывал, интересно? На аплодисменты? Ни крики «браво» и слезы радости?

– Машина времени? – переспросил я сухо.

– Да.

– Здорово! Именно такой я ее себе всегда и представлял. Это – коробка из-под печенья?

– Из-под мармелада.

– Конечно! Ну, конечно, из-под мармелада! Я должен был сам догадаться, что коробка из-под печенья для этой цели не подходит.

Похоже, до Бронича дошел мой сарказм.

– Извини, Джефф, – он развел руками. – У меня не было возможности наладить серийное производство машин времени. Впрочем, этой одной нам будет вполне достаточно. Несмотря на ее несколько неказистый вид.

– Да к дьяволу вид! – пока еще я был довольно спокоен. – Знаешь, Бронич, я ведь всегда считал тебя наполовину чокнутым. Я заблуждался.

– Брось, Джефф, – Бронич махнул рукой. – Ты никогда…

– Какой на хрен «наполовину»! – я, наконец, взорвался. Выплеснулось копившееся напряжение. – Ты свихнулся на сто, на двести, на тысячу процентов! Господи, машина времени! – я закрыл лицо руками. – Примерно час назад я сказал тебе, что ты идиот?

– Сказал…

– Так вот, я тебе льстил!

Говорить что-то еще не хотелось. Хотелось уйти отсюда куда-нибудь подальше, туда, где меня не сможет найти Бронич. Увы, исполнение этого желания сопровождалось бы таким количеством полученных миллирентген, что смерть от голода покажется приятной.

А ведь чего я так завелся? Потому что, когда шел за Броничем в его кабинет, надеялся. На что – сам толком не пойму. Анабиозные ванны? Таблетки, заменяющие недельный рацион питания? Поди разбери… Но все же Бронич, несмотря на относительную молодость, когда-то был ученым с мировым именем, если верить ему самому. А если не ему, то десятку книг на разных языках с его фамилией на обложке.

И вот я прихожу сюда и убеждаюсь, что экс-светило науки съехало-таки с катушек окончательно и бесповоротно. Тонкая и хрупкая надежда, за которую я цеплялся из последних сил, выскользнула из дрожащих рук и с оглушительным звоном разбилась о коробку из-под печенья… то есть, да, из-под мармелада.

– Ожидаемая реакция, – раздался вдруг над головой совершенно спокойный голос Бронича. – Вполне естественная, особенно если учесть твое близкое к прострации состояние. Скажи только, Джефф, что явилось первопричиной этой легкой истерики? Твоя уверенность в абсурдности идеи машины времени или же ее не слишком презентабельный внешний вид?

Я только махнул рукой. Пойти поспать, что ли?

– Вероятней всего, эти две позиции сложились одна с другой, – Броничу, похоже, мой ответ не очень-то и требовался. Он продолжал свои рассуждения сам, обращаясь тем не менее ко мне. – То есть, основой, по всей видимости, была именно кажущаяся антинаучность машины времени, а неуклюжее оформление послужило своего рода катализатором.

Наверное, он получал удовольствие от своей болтовни. Мне было скучно.

– Реальность и фантастика… Они так тесно переплелись в последнее время, что обывателю – надеюсь, ты простишь мне, Джефф, это слово, ведь я не вкладываю в него совершенно никакого негативного отношения – так вот, обывателю почти невозможно без посторонней помощи разобраться, где же проходит грань между возможностями науки и банальным вымыслом. Шарлатаны научились ловко маскировать свои детища под научные факты, а наука стала слишком похожа на сказку.

–Бронич! – я откровенно и очень невежливо зевнул. – Ты эту речь репетировал, что ли?

– Ну… – Бронич смутился. – В какой-то степени.

– Кончай треп. Тоскливо.

– Н-да, – он почесал затылок. – Перейду сразу к сути. Принципиальную возможность создания машины времени допускали многие ученые.

– Во главе с Броничем? – я скептически приподнял бровь.

– Хорошо! – Бронич вдруг резко вскинул голову и рубанул ладонью воздух. – Опустим вводную часть. Как ты отнесешься к небольшой демонстрации? В конце концов, я знал, что без этого не обойтись.

– Демонстрируй, – я поудобней уселся в кресле. – Валяй!

Поверил ли я в машину времени? Нет. Стало ли мне интересно? Пожалуй… да. Люблю фокусы.

Бронич включил ноутбук, затем пошарил глазами по комнате, взял было со стола авторучку, но тут же передумал и вернул ее на место. Сделал он это небрежно, ручка скатилась на пол. Бронич кинулся было поднимать ее, на полпути передумал, выпрямился и посмотрел на меня.

Он суетился и здорово сейчас смахивал на сумасшедшего ученого их дешевой кинокомедии.

– Ты ведь носишь часы, Джефф?

Я вытянул вперед левую руку, закатав рукав.

– Замечательно… замечательно… Позволь, еще немного ближе, Джефф, – Бронич взял мою руку и подтянул почти вплотную к коробке из-под мармелада. – Что может быть символичнее для демонстрации… – бубнил он себе под нос.

Бронич отделил от коробки какой-то проводок, заканчивающийся загнутой в спираль медной проволокой. Этой проволокой он коснулся моих часов, другой рукой быстро и, по-моему, не глядя, набирая что-то на клавиатуре.

– Снимаю структурный код, – пояснил он мне с серьезным видом. – Он точно идентифицирует любой предмет и является последним вектором пространственно-временного базиса.

– Континуума, – поправил я Бронича.

– Чего? – он удивленно вылупился на меня.

– Во всех книжках пространственно-временной континуум, – я постарался придать себе максимально строгое выражение лица.

– В каких книжках? При чем тут континуум? – редко мне приходилось видеть своего приятеля таким растерянным.

– В фантастических.

– А! – такое впечатление, что Бронич испытал облегчение. – Я же говорил, сказка и быль… Но я фантастику почти не читаю. Разрешишь мне продолжить? – он убрал, наконец, свой щуп от моей руки.

– Пожалуйста, – великодушно позволил я.

– Смотри на свои часы, Джефф, внимательно смотри! – Бронич осклабился. – При желании можешь даже крепко взяться за них второй рукой, это ни в коем случае не буде препятствием.

Браться за часы я не стал, но глядел во все глаза. Очень уж уверенно выглядел Бронич.

Он тем временем отвернулся от меня, прямо-таки демонстративно отодвинувшись подальше. И невероятно кичливым жестом нажал на какую-то кнопку ноутбука.

Часы исчезли.

Растворились в воздухе.

Растаяли.

Без каких-либо звуковых или световых эффектов. Лишь руку обдало слабым ветерком. На запястье быстро исчезал след от браслета.

– Ни хрена себе! – выразил я всю глубину переполнявших меня чувств.

– Вуаля! – Бронич выписал обеими руками какие-то немыслимые кренделя и расплылся в мерзкой довольной гримасе.

– Чего «вуаля»? – я засопел. – Где мои часы, Копперфильд?

– В прошлом, Джефф, в прошлом, – если он улыбнется еще хоть немного шире, уголки губ повстречаются на затылке. – Не волнуйся, вернутся, – Бронич кинул взгляд на монитор, – через двадцать секунд.

Двадцать секунд мы молчали.

Зачем часы без всякого предупреждения возникли на моей руке. Зафиксировать этот момент я не сумел, как ни старался.

– Ни хрена себе… – вроде бы, я это уже недавно говорил. Но что поделать, если именно эта нехитрая фраза вернее всего отражала роящиеся в голове мысли.

Я почесал макушку.

– Это что же, так и стену в магазине можно убрать? – спросил я.

– Да что стену!.. – Бронич вдруг остановился на полуслове и удивленно посмотрел на меня. – Какую стену? Откуда такие мысли, Джефф?

– Бог его знает, – я, если честно, сам удивился. – Навеяло чего-то. Какие теперь стены…

– Действительно, – Бронич сложил губы бантиком и неторопливо повращал глазами. – Вот, Джефф. Исчезновение и появление часов – твоих часов, заметь – ты видел собственными глазами. Теперь перед тобой стоит любопытная, я бы сказал, дилемма. Считать ли доброго старика Бронича адептом черной (или белой, как хочешь) магии либо все же смириться с существованием машины времени. Я со своей стороны искренне рекомендую принять именно второй вариант. Хотя бы потому, что очень скоро ты будешь иметь еще более веские доказательства его истинности.

– Да-а… – пока это было все, что я мог сказать.

Но, как ни странно, Бронич увидел в моем ответе то, что хотел увидеть.

– Молодец, Джефф! Я всегда считал тебя человеком пусть слегка невежественным, но обладающим тем не менее живым и гибким природным умом.

– Постой! – я, наконец, с грехом пополам придал разбегающимся мыслям в своей голове отдаленное подобие порядка. – Но ведь если это… Надо лететь… или… дьявол, как это назвать?! В общем, надо переместиться во вчерашний… или лучше в позавчерашний день и предотвратить!..

М-да, мне казалось, что я все-таки собрался с мыслями… Но Бронич меня понял.

– Невозможно, Джефф, – он печально покачал головой. – Невозможно по трем причинам. Во-первых, есть существенное ограничение на перемещения во времени. Два объекта с идентичным структурным кодом не могут существовать единовременно. Из этого следует, что ни ты, ни я не сумеем попасть не только во вчерашний день, но и вообще в любой момент времени после нашего рождения. Во-вторых, если бы нам это и удалось, что бы мы смогли сделать? Подумай, Джефф, кто стал бы слушать пару сумасшедших, предрекающих завтра конец света? Сколько уже было таких юродивых?.. да и не только юродивых, наверно… И в-третьих, это самое главное. Реальность, Джефф, она неизменна. Выйди в гостиную, посмотри в обзорный экран. Ты увидишь то, что мы сегодня имеем. Это свершилось, Джефф, как ни печально, и никто не в силах что-либо поправить.

–Ты хочешь сказать, что прошлое изменить нельзя? Даже при помощи машины времени? – я недоверчиво посмотрел на собеседника.

– Ни прошлое, ни настоящее. Менять мы в силах лишь наше будущее, но машина времени для этого не нужна. Кстати, путешествие в будущее действительно невозможно в принципе. А настоящее уже существует, оно незыблемо, так как является следствием бесчисленного ряда причин, имевших место в прошлом, то бишь уже свершившихся.

– Но как же так? – я порывисто вскочил с кресла. Забавно, несколько минут назад я не верил в машину времени и называл ее создателя психом. А сейчас спорю с ним по поводу возможностей его детища. – Как же так? Если я отправлюсь в далекое прошлое и хотя бы раздавлю там бабочку…

– Опять фантастика, – Бронич снисходительно улыбнулся. – Послушай себя, Джефф! Ты говоришь о прошлом, а употребляешь глагол будущего времени! «Раздавлю»… Раздавил, Джефф, раздавил! Если ты в прошлом раздавил бабочку, это уже случилось. Будь это позавчера или за миллион лет до нашей эры. Сей факт уже записан на скрижалях истории, если ты позволишь мне высказаться столь витиевато. Отправляйся в прошлое, Джефф, и дави бабочек тысячами или займись чем-нибудь еще в своем вкусе, ты непременно сделаешь именно то, что просто обязан сделать. Такой вот, в некотором роде, детерминизм. Кстати, хотелось бы предостеречь от попыток каким-либо образом повлиять на известные исторические факты. Со стопроцентной гарантией из этой затеи ничего не выйдет, а причина, помешавшая этому, может быть весьма неприятной. До фатальности, – значительно добавил он.

– А что насчет парадоксов времени? – блеснул я эрудицией. Сдаваться не хотелось.

– Парадоксы! – Бронич всплеснул руками. – Любые парадоксы есть всего лишь игра ума. Да, да, именно игра, а ум должен прежде всего работать. При посредстве различных умозаключений можно придумать всевозможные парадоксы. Но стоит только обратиться к верховному судье – Опыту, как от парадокса не останется и следа. «В неком городе живет цирюльник, который бреет всех мужчин города, кроме тех, кто бреется сам. Вопрос: кто бреет цирюльника?». Замечательный парадокс, да?

Я на минуту задумался. В самом деле забавно!

– Интересно! И что ты на это скажешь?

– Что скажу? Милая шутка и ничего больше! Покажите мне этого парикмахера, познакомьте меня с ним, и я признаю этот парадокс парадоксом века. Но вся соль в том, что такого цирюльника нет и попросту быть не может. Так же обстоят дела и с так называемыми парадоксами времени. На словах – все, что угодно. На практике – никаких парадоксов.

– Ну, допустим, – я устал спорить. Спать все же хотелось дико. – Но как ты собираешься спасти нас, если прошлое изменить невозможно?

– Неужели сам не догадываешься, Джефф? – Бронич улыбнулся и склонил голову набок.

– Сам… – я пожал плечами. – Я бы предположил, что ты переправишь нас на двадцать лет вперед, где мы без опаски сможем жить на поверхности. Но ты сказал, что путешествовать в будущее нельзя, – я пожал плечами еще раз. – Так что мне ничего не приходит в голову.

– Ну же, Джефф! – покровительственно покачал головой Бронич, – Остался всего лишь один маленький шажок мысли. Вспомни о своих часах.

Я не только вспомнил о часах. Я закатал рукав и долго на них смотрел. Я восстановил в памяти картину их исчезновения и появления. Какое это отношение имело к нашей проблеме, я не понимал. О чем и сказал Броничу в несколько раздраженном тоне.

Он посмотрел на меня сочувственно, отчего мое раздражение мягко говоря не ослабло.

– Джефф… Чтобы не потерять остатки уважения к твоим мыслительным способностям, мне придется сделать скидку на бессонную ночь. Мне хочется верить, что в противном случае ты обратил бы внимания на то, что часы на твоей руке появились не сразу же после исчезновения.

– Ну и что из того? – дьявол, с этим раздражением надо что-то делать! Пожалуй, лучшим способом избавиться от него был бы хороший свинг прямо в эту улыбчивую физиономию…

Усилием воли я все же взял себя в руки. Сделать это было не так уж просто, если учесть, что Бронич после продолжительного молчания сокрушенно и в высшей степени оскорбительно покачал головой.

– Что из того… Часы отсутствовали в настоящем одну минуту, потому что ровно эту же самую минуту они провели в прошлом. Я задал такой промежуток времени. А мог задать две минуты, час, день… или двадцать лет.

– Что?! – я даже встал с кресла и теперь смотрел на собеседника сверху вниз. – Ты предлагаешь нам с тобой провести двадцать лет в прошлом?

– Не только нам с тобой, Джефф, но и всем выжившим жителям Земли, – с нарочитой небрежностью бросил Бронич и зыркнул на меня глазом, наблюдая за эффектом, вызванным своими словами. Думаю, я его не разочаровал в этом плане.

– А? Всем? Но как? – я собрался с силами и сделал-таки свою речь несколько более связной. – Каким образом? Будешь странствовать по свету в поисках людей?

– Нет, друг мой, конечно же нет, – если Бронич сейчас лопнет от гордости, я ни капельки не удивлюсь. – Мне удалось – и это открытие само по себе почти столь же масштабно, как изобретение машины времени – найти обобщенный структурный код для всех людей. Живых, разумеется. Пространственные координаты не имеют значения, все перенесутся в прошлое с того места, в котором они в данный момент находятся.

Что тут сказать? Все это не умещается в моей голове. По правде, после того, как я смог разместить там машину времени, места осталось совсем немного. Я решил плыть по течению, предоставить Броничу действовать, а самому не задавать лишних вопросов. Впрочем, без одного я все же не обошелся.

– А в какое время мы отправимся?

– Разумный вопрос, Джефф, над которым я долго думал. Сейчас я вкратце повторно пройдусь по тем размышлениям, что привели меня к ответу. Итак, – Бронич изловчился и устроился в кресле, так непредусмотрительно мной оставленном. – Если бы нас было только двое, я бы, вернее всего, предпочел какие-либо более или менее цивилизованные времена. Начало двадцатого века, например. Мы бы затаились и в течение двадцати лет вести тихую и размеренную жизнь рядовых обывателей. Но увы, остальные выжившие не присутствуют при этом разговоре. Было бы наивно думать, что, неожиданно переместившись в иное время, все они догадаются не привлекать к себе внимания. Нет, шум непременно будет поднят, и шум немалый.