А сколько ещё неизведанного! Найду! Обниму! Не отдам никому! От ненависти до любви и обратно. Что обещает её лицо

А дальше… Дальше ничего не было. Екатерина улеглась в постель, несколько раз меняла позы, выбирая наилучший ракурс, в котором её должен был застать Глеб, да так и заснула, не дождавшись его.

Зато он был первым, кого Екатерина увидела, когда проснулась. Глеб стоял, сложив руки в замок и опираясь плечом на притолоку двери. Глядел исподлобья. И был таким сексуальным, что у Екатерины вылетели из головы все претензии, которые она хотела обрушить на его голову.

– Иди ко мне! – сказала она, откидывая край одеяла, – Я соскучилась!

– Ещё бы! – усмехнулся недобро Глеб, – Целый год не виделись!

– Ты тоже заставил себя ждать! – возразила Екатерина.

– Одевайся! – не стал развивать тему, кто кого дольше ждал, Глеб, – Жду тебя в столовой на завтраке.

И ушёл.

«Какие мы обидчивые!» – пожала плечами Екатерина. Но расстраиваться по этому поводу не собиралась. Знала, что стоило ей до него дотронуться, игриво провести пальчиками по спине, ласково погладить по щеке, и мужчина растает, воспламенится, и все барьеры между ними будут сметены. И он превратится в страстного, но вполне управляемого любовника.

Стол в столовой был накрыт на двоих, слуг было не видно.

– А где Анюта? – поинтересовалась Екатерина.

Ей, в общем-то, было фиолетово19, где находилась его дочь, но надо же было показать свою заинтересованность?

– А какая тебе разница, где находится моя «капризная девчонка»?

Екатерина насторожилась. Она уже, конечно, не помнила, что она говорила год назад, но Глеб явно цитировал её слова. «Женька!» – догадалась Екатерина. Кто кроме сестры мог налить в уши Глеба про неё гадости? Правда, на эту святошу не похоже. Но, с другой стороны, влюблённая женщина, а Женька, в церковь не ходи, обтекала по Глебу, ещё и не на такое была способна!

Екатерина решила сменить тему и спросила о сыне:

– Как дела у Ярика?

– А они тебя интересуют? – колко ответил вопросом на вопрос Глеб.

– Я его мать! – сказала Екатерина, начиная закипать.

– Что-то не очень ты об этом думала, когда сбегала из нашего «захолустного городишки».

«Ну, точно – Женька! Предательница!» – окончательно убедилась Екатерина.

– И всё-таки? – произнесла она холодно.

– Сделали три операции. Удачно, – решил ответить Глеб, – Сейчас на реабилитации. Ходить будет.

– Спасибо большое, – как можно проникновеннее сказала Екатерина и потянулась накрыть своей ладонью руку Глеба, – Я нисколечко в тебе не сомневалась.

Глеб руку убрал и холодно произнёс:

– Пригодился «князёк местного разлива»?

– Я не понимаю! Ты как будто меня в чём-то упрекаешь? – возмутилась Екатерина, – Если есть ко мне претензии – скажи прямо! Мы всё обговорим, разъясним и пойдём дальше.

– В светлое и счастливое совместное будущее? – съехидничал Глеб.

– Всё будет так, как ты захочешь! – проворковала Екатерина, томно потянулась, как ласковая кошечка, посмотрела зазывным взглядом с поволокой.

Только все её ухищрения уже не действовали на Глеба, он знал их истинную цену.

– Пойдём! Покажу тебе документы, а потом скажу, чего я хочу! – сказал он, как отрезал, и поднялся из-за стола.

В кабинете на столе перед Екатериной оказались две папки. Глеб уселся напротив неё и пододвинул левую папку. Она раскрыла её, и документы поплыли у неё перед глазами. В папке находилось дело об аварии четырёхлетней давности. То дело, за уничтожение которого она заплатила бешеные деньги, почти всё, что у неё было накоплено на тот момент.

Там было всё. И аккуратная подборка документов, собранная следователем, с показаниями потерпевших и её признательными показаниями. (Шантаж – дело очень соблазнительное и самая лёгкая форма получения шальных денег, что не раз уже было проверено тёртым следаком, действительно изъявшим дело Измайловой Е.А. из официальных документов и отложившего его на «потом», на «старость», для создания подушки безопасности после выхода на пенсию).

И свеженькая фотография её искорёженной машины, которую в утиль под каток обещал отдать Сашка Морозов. И его свидетельские показания, где он со смаком описывал – когда, по какому поводу и с какой просьбой обратилась к нему Екатерина. И как с ним расплатилась. (Сашка тоже собирался шантажировать одноклассницу, не собираясь вляпываться в противоправные действия по уничтожению улик. Только, в отличие от следователя, «взятку» рассчитывал получать натурой – горячим, опытным телом Екатерины).

И заключение врача об осмотре 4-х летнего Ярослава Смирнова через 3 месяца после аварии, подписанное Константином Корчагиным. (Бумага была «липой», поскольку одноклассник Женьки сотрудничать с людьми Глеба категорически отказался. Снимки и описание неправильно сросшихся костей ног Ярика были скопированы с документов из Реабилитационного центра, куда поместила племянника Женька уже после отъезда Екатерины заграницу, а подпись Корчагина и его личная печать врача были перенесены методом фотошопа с рецептов, которые он выписывал своим пациентам)

Строчки документов расплывались перед глазами Екатерины, но она держалась. А вот когда в её руках оказалась бумага с тестом ДНК на отца Ярика, её скрутил животный страх. На заре её карьеры эскортницы, заехав как-то в гости к родителям в Пензу, она попала в руки местного криминального авторитета. Академик20, заплатив хрусты21, посчитал, что может делать с амарой22 всё, что ему угодно. И насиловал – как хотел, когда хотел, сколько хотел. Хитрости Екатерины на него не действовали. Её мольбы о пощаде вызывали только презрение. Её крики боли доставляли дополнительное удовольствие. Её покорность обеспечивалась страхом перед угрозой пойти в общак, для общего пользования ещё около двадцати мужиков, болтающихся в берлоге23.

То, что Екатерина выжила, и то, что Академик, пресытившись, отпустил её на свободу – было чудом. И уроком ей на всю оставшуюся жизнь. Нет, проституцию она не бросила (чем ещё она могла зарабатывать себе на сытую и красивую жизнь, не работой же продавщицы или официантки?), но стала очень осторожной, тщательно проверяя клиентов, прежде чем дать согласие на вызов.

Многодневное насилие не осталось без последствий. Екатерина забеременела. Как только это поняла – отправилась на аборт. Но сделать его ей не позволили. Увели прямо из гинекологического кабинета и популярно объяснили, что с наследниками Академика надо обращаться трепетно, но при этом не дай бог кому-нибудь обмолвиться, кто отец. Екатерина испугалась и рванула обратно в Москву, посчитав, что в многомиллионном городе сможет затеряться или туда не дотянутся руки местечкового авторитета.

Пока металась, время для аборта было упущено. Она решила родить и оставить ребёнка в роддоме. Но и этому не суждено было сбыться. Сына она родила ночью, а уже утром ей в палату принесли букет цветов с запиской – «Назови Ярослав». Екатерина поняла, что скрыться не удалось, она «под колпаком» и смирилась…

Последним в первой папке лежал листочек с перечислением статей Уголовного Кодекса, которые она нарушила, и указанием сроков наказания: статья 327 «Вождение транспортного средства с поддельными документами» – до 2-х лет исправительных работ, статья 118 «Причинение тяжкого вреда здоровью по неосторожности» – лишение свободы на срок до 2-х лет и возмещение материального ущерба потерпевшим, статья 125 «Оставление в опасности» – лишение свободы на срок до 2-х лет, статья 291 «Дача взятки» – лишение свободы на срок до 2-х лет со штрафом в размере от 5-кратной до 10-кратной суммы взятки, статья 159 «Мошенничество, совершенное группой лиц по предварительному сговору, а равно с причинением значительного ущерба гражданину» – лишение свободы на срок до 5-и лет.

Первые четыре статьи, указанные в бумаге, Екатерине были знакомы. Гад Морозов просветил. А вот 159-я – это было что-то новенькое. Она спросила о ней Глеба. Тот с охотой пояснил:

– Ваша с сестрицей афёра со свадьбой. Думаешь, я это спущу на тормозах?

– Со свадьбы сбежала, не спорю. Но причём тут афёра? Насколько я понимаю, ты сам заставил Женьку выступить в моей роли?

– А у меня найдётся масса свидетелей, что я слыхом не слыхивал о подмене. И я сам, и все гости на свадьбе, и все мои слуги были уверены, что она – это ты. Пока вы не решили обратно поменяться местами, и тут-то мы вас и подловили. Как тебе такая версия событий?

– Но ведь тогда и Женька пострадает? И в даче взятки она участвовала…

– И что? Совершение преступления группой лиц по предварительному сговору только усугубляет их положение и увеличивает наказание.

– А я думала…

– Что «думала»? Что я так и останусь ослом с килограммами лапши на ушах? – рассмеялся Глеб.

Екатерина думала, что между Женькой и Глебом всё сладилось. И это она считала некой гарантией, что ничего плохого Глеб ей не сделает, побоясь зацепить тем самым и Женьку. Но, видимо, это только Женька влюбилась в Глеба, а он её просто использует.

– Что ты хочешь? – хрипло спросила Екатерина после паузы.

– Вот это деловой разговор, – продолжил веселиться Глеб, – Вот здесь то немногое, что я от тебя хочу, – сказал он, пододвигая ближе к Екатерине правую папку.

Документов во второй папке было, действительно, не много – всего три листочка. Согласие на расторжение брака между Измайловой Екатериной Алексеевной и Шестопаловым Глебом Николаевичем. Заявление об отказе от родительских прав Измайловой Екатерины Алексеевны по отношению к Измайлову Ярославу Эдуардовичу. И длинный перечень материальных претензий на весьма крупную сумму, включающий в себя: алименты на несовершеннолетнего Ярослава Измайлова, накопившиеся за последние четыре года; возвращение денег Измайловой Евгении Алексеевне за проданную квартиру; скрупулёзно подсчитанная сумма, на которую были приобретены подарки Екатерине до свадьбы; стоимость самой свадьбы; стоимость оплаченного лечения и реабилитации Ярика; стоимость содержания в течение года Ярика и Женьки. И, наконец, вишенка на торте – возмещение морального ущерба, которое Глеб оценил суммой в 5 раз превышающей сумму всех предыдущих трат.

– У меня нет таких денег, – помертвевшим голосом произнесла Екатерина.

– Ну как же «нет»? – возразил Глеб, – А квартира в Париже? А если ещё хорошенечко подумать? Может, ещё что найдётся?

Глеб не знал, есть ли ещё что за душой Екатерины. В материальном плане, конечно, в духовном и так было понятно, что ничего там нет. Одна пустота. Вакуум. Но по её реакции понял, что есть. А, значит, Семёнычу не придётся перебирать пустую руду.

У Екатерины, и правда, был ещё счёт на кругленькую сумму в банке и вилла на Лазурном берегу. Всего этого она добилась непосильным трудом, собственным телом и мозгами, и не собиралась за просто так отдавать наглому князьку местного разлива.

– Да я лучше в суд пойду! – прошипела Екатерина, – И ещё не известно, чем он закончится! Найму хорошего адвоката, он вмиг дело развалит. Аварию за давностью лет и рассматривать не будут – компенсацию пострадавшим я выплатила, а Ярик… Откуда мне знать, может, ты сам ему ноги переломал в моё отсутствие? Следователю не с руки во взятке признаваться. Женька никогда против меня свидетельствовать не будет… Так что хватит с тебя моего согласия на развод и лишение родительских прав.

– Значит, деньги на «хорошего» адвоката у тебя есть, а на выплату компенсации нет? – задумчиво произнёс Глеб, попутно размышляя о том, что он нисколько не удивлён согласию Екатерины перестать числиться матерью и её отчаянному неприятию денежных потерь, – Позволь я тебе объясню, что будет с тобой, если ты не согласишься на все мои условия, – издевательски добавил он, – У меня тут недалеко есть один подвальчик… Такой, знаешь, звуконепроницаемый. Я тебя туда помещу, и буду посещать раз, скажем, в неделю, подкармливать, чтоб не сдохла. И сидеть тебе в нём пока не согласишься на всё. Пока все деньги до копеечки не отдашь. А долг-то расти будет! Содержание, проценты за неустойку, ну, и так далее. А сдохнешь или с ума сойдёшь, так всё равно мне всё достанется. Наследников твоих всего двое, и те в моей власти.

– Ничего у тебя не выйдет, – как-то неуверенно возразила Екатерина, – Меня искать будут и найдут.

– Кто? Родители? Ты когда им последний раз звонила?

– Женька, – обречённо прошептала Екатерина, понимая, что с родителями не общалась уже года три-четыре, а то и больше – с тех пор, когда сбежала от Академика из Пензы, а это значит больше восьми лет.

– Женьке я скажу, что ты сбежала заграницу. Она поверит, ведь тебе не впервой сваливать на неё свои проблемы, не так ли? И потом, выбирая между тобой и Яриком, как думаешь, кого она предпочтёт? То-то! – усмехнулся победно Глеб, глядя на понуро сидящую перед ним Екатерину, – Ну, что? Сразу в подвальчик или ещё подумаешь в комфортной обстановке? Прочувствуешь, так сказать, чего будешь лишена?

– Подумаю, – пробурчала Екатерина.

Но когда они вышли из кабинета, что есть силы оттолкнула Глеба, и побежала по лестнице вниз к центральному выходу. Глеб за ней не последовал. Такой исход переговоров он предполагал как один из возможных вариантов, а потому предпринял предупреждающие меры. Все двери, к которым подбегала Екатерина оказывались закрыты. Она орала, стучала ногами, колотила кулаками в стекло. Всё без толку – в доме никого, кроме них с Глебом не было. Хозяин отправил всех домашних слуг в недельный отпуск, а дочь с няней – на городскую квартиру. То, что происходило в доме, не видно было с улицы из-за тонированных стёкол. Звук изнутри не проникал наружу. Екатерина металась по этажам как загнанный заяц, уже не соображая, где она находится, пока не залетела в спальню, где провела предыдущую ночь. Дверь за ней захлопнулась. Зайчик попался в клетку. Откуда-то сверху голос Глеба произнёс: «Вижу, ты всё-таки решила подумать о моих условиях в комфорте!»

Екатерина в отчаянии бросилась на кровать и разрыдалась.

Одно тревожило Глеба – простит ли его Женя, если когда-нибудь узнает, как он обошёлся с её сестрой?

19 – фиолетовый цвет в психологии указывает на содержательность внутреннего мира, самодостаточность личности и ее отстраненность от окружения. Поэтому возникновение фразеологизма «мне фиолетово», т.е. «абсолютно безразлично, неинтересно, все равно» очень логично – человек сосредоточен на том, что происходит внутри него, и все остальное ему фиолетово. Фиолетовый – это цвет, к которому нельзя быть равнодушным, но сам он при этом остается холодным и безучастным.

20 – на блатном жаргоне – «опытный преступник, авторитет»

21 – на блатном жаргоне – «деньги»

22 – на блатном жаргоне – «проститутка»

23 – на блатном жаргоне – «квартира главаря»

18

Если бы Женьку кто-нибудь спросил, что она делала целый день вчера и сегодня ночью, она бы не смогла ответить. После появления Катерины Женька чувствовала себя разбитой, уничтоженной. Как будто ехала на высокой скорости и вдруг переднее колесо попало в неприметную ямку на дороге, велосипед перевернулся, Женька сделала кульбит в воздухе и шмякнулась о землю. Среагировать, сгруппироваться не успела, так это было неожиданно. И вот лежит она на дороге, понимает, что живая, а шевельнуться боится, а вдруг всё переломано? И как тогда жить дальше? Кто поможет встать? Одна она осталась. Совсем одна. Без родных, любимых людей. Без цели в жизни…

И тут, о, чудо! Звонок в дверь. Поневоле приходится встать и тащить себя к двери. Но с каждым шагом к Женьке возвращается жизнь. Потому что кто ещё там, за дверью, может быть кроме Глеба?!

– Ох, Женя-Женечка, что ж теперь будет-то, а? – с такими словами в собственную квартиру входит Антонина Алексеевна.

– Как там у вас дела? – с жадным интересом спрашивает Женька.

– Да какие дела?! – всплёскивает руками Антонина Алексеевна, – Как сажа бела! Глеб Николаевич злой, как чёрт. С утра ни свет, ни заря всех разогнал. Нас вот с Анютой в городскую квартиру отправил. Надолго – не сказал. Впопыхах в машину вещи покидали и отчалили. Ох, Женечка, зря ты, всё-таки, уехала. Ведь сладилось у вас всё последнее время. Приехал бы, поговорили, глядишь, и уезжать не пришлось бы.

– А обо мне он спрашивал? – с робкой надеждой интересуется Женька.

– Я спросила – «А как же Женечка?». А он мне, с горечью так – «А где она, Женя? Вы её видите? Я что-то нет. Была и вся вышла» Только по дороге велел к тебе заехать, пакет передать. На, вот, держи!

Женька крутит в руках пакет, не решаясь открыть его при Антонине Алексеевне.

– А кто же в доме остался?

– Он да Екатерина. Вдвоём.

– А Ярик? У него же через неделю курс заканчивается. Катерина готовить не умеет. И убираться в доме не захочет. И как же ребёнок?

– Не знаю, – хмурится Антонина Алексеевна, – Катерина мать, всё-таки. Да и Глеб Николаевич мальчика не бросит на произвол судьбы. Как-нибудь разберутся. По-семейному. Ну, ладно, пошла я, а то там, в машине, Анюта спит. Проснётся в незнакомом месте – испугается. Как обустроимся на новом месте – позвоню.

Антонина Алексеевна обнимает Женю и уходит. Женьку больно резануло по сердцу сказанное ею «по-семейному», относящееся не к ней, Женьке, а к Катерине и Глебу, и потому она не сразу соображает, что телефона-то у неё нет. Как отобрал его ещё перед свадьбой Глеб, так и не возвращал. Сидючи дома, он был Женьке не нужен, а в гости они с Глебом всегда вместе выходили. Но, может, телефон в пакете? И Женька торопливо разрывает упаковку пакета. Там находятся: её личные документы и деньги. Накопленные ею 300 тысяч. Не тронутые им, и в том же конверте. Ни её старого телефона, ни документов Ярика в пакете нет.

И Женька понимает, что её вычеркнули из жизни и Глеба, и племянника, и Анюты, и даже сестры. У них начинается новая жизнь, в которой она не нужна, объявлена персоной нон грата. И Женька садится на пол, и горько-горько плачет.

Через 3 недели Женька уехала из Калуги. Вернулась в любимый Питер после четырёх лет отсутствия. Вернулась, чтобы начать опять всё с нуля, поскольку в Нова Вита её не ждали, и крыши над головой не было. Она могла бы спокойно прожить в Калуге даже без работы целый год – много ли ей одной надо? Но решила разрубить этот узел судьбы одним махом.

Принятию столь кардинального решения способствовали 2 обстоятельства. Первое – её не пустили в клинику к Ярику. Она пошла к нему на следующий день после визита Антонины Алексеевны, но ей сказали – «Пускать никого не велено, извините!»

А второе – она обнаружила, что беременна. И это наисчастливейшее событие для любой настоящей женщины придало ей силы, вернуло смысл её существования, отодвинуло на задний план обиды, разочарования и боль от неразделённой любви.

19

Как Глеб ни торопился, справиться с Екатериной удалось только за 7 месяцев. Бумаги о разводе и отказе от родительских прав она подписала быстро, хватило одной ночи в подвале. (В разводе и сама Екатерина была заинтересована. Мало ли, попадётся какой-нибудь удачный вариант замужества, не век же ей эскортничать, а тут тащись в Россию, разбирайся с этим фиктивным браком. А отказ от родительских прав на Ярика избавлял Екатерину от обязательств перед Аристократом. Если что, она не причём, бывший муж заставил отказаться от ребёнка, к нему все вопросы) А вот за деньги сражалась как львица. Глеб несколько раз сажал её в подвал и возвращал обратно в спальню. Она соглашалась на всё, но как только попадала в комфортные условия, тут же начинала торговаться.

Глебу, в общем-то, было наплевать на её деньги, но он прекрасно понимал, что Екатерина, как ребёнок, испытывающий границы терпения родителей, стоило ему уступить хоть на толику, тут же сядет на шею. В случае с Екатериной это означало, что она постарается отомстить, отыграть назад то, что потеряла, будет портить им с Женей жизнь до конца своих дней. Екатерину надо было так напугать, так убедить в собственном могуществе, чтобы она не смела и помыслить приблизиться к их семье, обходила их по крутой дуге. Дрожала от страха. Как от Академика, которого бояться было уже незачем. Его пришлёпнули больше года назад во время бандитских разборок. Тем, кто знал об ещё одном его наследнике, если и были ещё живы, выгоднее было молчать, чтобы не попасть под разборки остальных. Но Екатерина не знала об избавлении от лап Академика, и страшилась его тени до трясучки.

Окончательно сдалась Екатерина через 3 месяца. Что было последней каплей её терпения – найденная Семёнычем вилла на Лазурном берегу и страх, что следующим этапом тот выйдет на её счета в банке? Длительное отсутствие секса, из-за чего она лезла на стенку? Её растолстевшее из-за отсутствия движения тело, не влезающее в шмотки? Её поплывшее без косметических процедур и ножниц парикмахера отражение в зеркале? Видимо, всё вместе.

Ещё 4 месяца ушло на продажу квартиры в Париже и виллы на Лазурном берегу, оформление бумаг о передачи недвижимости покупателям и перевод денег на счета Глеба. Завершающим аккордом Глеб лично посадил Екатерину в самолёт до Лондона. «Я тебя ненавижу!», – сказала она ему на прощание. «А я тебя обожаю! – с издёвкой ответил он, – Но не дай бог, чтобы ты ещё раз встретилась мне на пути». Сказанное с улыбкой от уха до уха и арктическим холодом в глазах, пробрало Екатерину до дрожи.

Глеб дождался вылета Катькиного самолёта, а потом переехал из Шереметьево в Домодедово, откуда ближайшим рейсом отправился в Питер. К Жене.

20

То, что Женя вернулась в Питер, Глеб знал. То, что за долгие месяцы разлуки в её жизни мог появиться другой мужчина, допускал (ничего, отобьём!). Но то, что она окажется беременной, глубоко, так сказать, беременной, было для него полной неожиданностью.

Женька ожидала прихода хозяйки квартиры. Разговор предстоял неприятный. Хозяйка настаивала на разрыве договора аренды – не хотела жиличку с ребёнком. Женька надеялась её уговорить. Но вместо хозяйки на пороге оказался Глеб. Тот, кого она очень хотела, но не надеялась увидеть.

– Я так понимаю, что ставить меня в известность ты не собиралась? – спросил он, кивая на её огромный живот.

У Женьки вертелось на языке спросить – и как бы она это сделала? Телефон он ей не вернул, его номера она наизусть не знает. После того, как запретил пускать её к Ярику, унижаться, бегая за ним по офису или стоя перед закрытыми воротами загородного дома? Нет, уж, увольте! Но всего этого Женька не сказала, потому что ответ был коротким и одним и тем же в любом случае. Так зачем же опускаться до объяснений?

– Нет.

– Какого чёрта ты берёшь на себя решения, если это касается нас двоих?

– А ты по какому праву каждый раз на меня наезжаешь? – закусила удила Женька. У неё вообще последнее время между мыслями, чувствами и их выражением расстояние было короткое, – Ты мне кто?

А, действительно, кто? Да никто – ни сват, ни брат, ни муж, ни любовник. Но это пока. Глеб очень хотел стать для Жени всем. И побыстрее. А потому планировал объясниться и тотчас же вернуться вместе с ней домой, к детям. А тут такое дело… Как теперь возвращаться? На самолёте быстро, но опасно. В машине растрясёт. Разве что на поезде?

– У тебя какой срок? Рожать когда?

– Что, хочешь удостовериться твой это ребёнок или нет? – съязвила Женька.

– Какие же вы с сестрой… Характеры вредные – не дай бог! – возмутился Глеб.

Женька аж задохнулась от обиды. Не за себя! Он скоро отцом станет, а единственное, что его волнует, это взаимоотношения с бабами (то, что она одна из этих самых «баб» Женьку ничуть не смутило). Ясно же, что с Катериной поссорился, вот и примотал к ней, Жене. Женская логика отягощённая беременностью.

– Послушайте, Глеб Николаевич! Я не обязана выслушивать Ваши инсинуации. Катитесь к своей жене и ей читайте нотации!

И захлопнула дверь перед носом Глеба.

А потом наблюдала за ним из окна. Глеб уселся на детские качели и машинально раскачивался мыском ботинка о землю. Глядя на его поникшую фигуру, Женьке даже его жалко стало. И чего она на него наехала? Он, правда, сам первый начал. Но она могла бы сдержаться, как мудрая женщина?! И не поговорили толком. Не из-за ссоры же с Катериной он проделал путь от Калуги до Питера в восемьсот километров?!

А Глеб улыбался. До его осознания, наконец, дошло, что скоро он снова станет отцом. Ребёнок от любимой женщины… Зачатый любовью, а не ради попытки скрепить семью, как Анюта. Анюта, любимая дочка. Анюте уже 4 года, а он всё помнит, как будто было это только вчера… И, в тоже время, так давно, в какой-то другой жизни…

Свой ужас, когда ему сообщили об аварии, в которую попали его жена и годовалая малышка. Своё облегчение, когда ему сказали, что дочка не пострадала, а за жизнь его жены борются врачи. Свою растерянность, когда надо было кормить Анюту (Чем? Чем, прости господи, кормят годовалых малышей? И как?), менять ей подгузники (по ощущениям Глеба, еда проскакивала через крохотное тельце ребёнка не задерживаясь, как вода из рассечённого надвое коня барона Мюнхаузена, а на вес, так выходило даже больше, чем съедалось) и одновременно заниматься похоронами жены и не выпускать из поля зрения свой бизнес. Все его предыдущие «страдания» во время беременности жены, её капризы, её слезливость, её ревность и бессонные ночи после рождения ребёнка, показались ему тогда сущими пустяками.