Скейтагеддон

– Так, Драбин, ты давай не огрызайся! Антонина Петровна – заслуженный работник нашей школы, зачем ей врать. – Он оглядел пострадавший в столкновении костюм Ястребовой, и добавил: – Про голову, может, и преувеличила…

– Виктор Фёдорович! – с возмущением перебила завуч.

– Но это от шока, – как ни в чём не бывало, продолжил директор. – Ведь мог бы и так врезаться, что потом костей бы не собрали. Ни Антонины Петровны, ни твоих! Понимать же должен, что творишь! Правильно?

Я кивнул, угу, мол, правильно.

А тем временем директор, видимо, впал в своё любимое настроение. Его в такие моменты начинает нести в дебри рассуждений. Так часто случалось на линейках по всяким торжествам. Как начнёт грузить, так потом фиг остановишь.

– Мы вам уже и тут и там на уступки идём. Вот не захотели вы форму носить? Пожалуйста! Разрешили ходить, как хотите. Демократии, так сказать, немножко привнесли. Погляди теперь на себя, разве запрещаем? – Он поочерёдно стал показывать пальцем. – Кофта эта с капюшоном. Джинсы вон болтаются мешком. Кроссовки несуразные. В других-то школах сейчас бы в туфельках, в брючках, в пиджачке – красота! Но нет, мы вам позволяем! А вы…

– А что мы? – не выдержал я.

– Не цените вы! – подвёл басом итог Бугров.

Тут он прав. Единственное, что в нашей школе нормального (помимо неплохой кормёжки в столовой) – форму носить не надо. У них там какая-то договорённость по этой части, поэтому нам можно хоть в чём ходить. В пределах разумного, ясен пень. Все остальные школы нам завидуют!

– Я сразу была против этого, – взвизгнула Ястреб, да так, что я вздрогнул от неожиданности. – В Министерстве образования эксперименты в головах сплошные! А мы отдувайся с этой либеральной системой. Я ещё тогда сказала, что до добра это не доведёт.

– Ну, ладно, Антонина Петровна, так сразу не надо на министерство грешить, – отмахнулся директор. – Там, знаете… – Он постучал пальцем по столу, – Тоже не дураки сидят.

Устав держать скейт, завуч положила его на пол.

– А что же в других школах с формой порядок и дисциплина не хромает? – Ястребова уже явно завелась и решила продолжать спор. – А у нас? Что ни день, так какая-то катастрофа! Позавчера Портнова из девятого «Б» караоке устроила посреди алгебры. Сегодня этот меня чуть не убил! Им дай волю, так они нас к стенке с вами, Виктор Фёдорович, поставят.

– То есть, по-вашему, выходит, что я не справляюсь со своими обязанностями, так, что ли? – недовольно пробасив, директор со скрипом отодвинул кресло, медленно поднялся и стал ходить туда-сюда от стола к стене и обратно.

Дело набирало какой-то непредвиденный оборот.

– Я этого не говорила, – замотала головой Ястреб, – я лишь хотела указать на то, что из-за этих экспериментальных программ страдает весь учительский состав и часть учеников.

– Да, да, целились в программы, а попали в меня! – Бугров ткнул себя в грудь и продолжил гнуть свою линию: – Это же я согласился, чтобы у нас была экспериментальная школа.

– Нууу…

– Вот вам и ну, Антонина Петровна! Между прочим – это и прибавки к зарплате… Вашей зарплате в том числе! Или забыли? – повышая голос, директор остановился на полпути и грозно взглянул на завуча. Он выше её на целую голову, а потому смотрел сверху вниз, и это внушало ещё больший страх.

– А при чём тут моя зарплата? – отбила атаку Ястреб. – Мы здесь не мою зарплату обсуждаем, а катания на этих досках! – Она легонько пнула скейт носком туфли.

Прозвенел звонок на урок.

Похоже, что в порыве разборок директор про меня напрочь забыл. А вспомнив, сильно смутился, и быстро проговорил:

– Так, Драбин, выйди пока за дверь, нам с Антониной Петровной надо серьёзно поговорить о твоём поведении.

Не став дожидаться окончания скандала, я вышел из кабинета в коридор и от усталости прижался к стене. Все разбрелись по классам. У нас же было окно, так как учительница литературы отпросилась по срочному делу, а нового урока нам не придумали. Медленно сползая по стене, я гонял мысли о возможном наказании. То, что родителей вызовут – это сто процентов. Но дальше что? Домашний арест? Скорее всего. А это означало, что катаний в парке я могу не увидеть ещё очень долго… Эх, а как красиво пролетел!

– Ну, чё? – подбежав и рухнув рядом со мной, зашептал Витёк. – Чё сказали-то?

– Да пока ничё, – лениво отозвался я.

– Решают судьбу?

– Угу.

Внезапно я вспомнил, как поругались Бугров с завучем и, тихонько посмеиваясь, стал пересказывать Витьку. Тот пришёл в полный восторг и время от времени затыкал себе рот, чтобы громко не заржать.

Я уже в третий раз повторял фразу: «А при чём тут моя зарплата?», передразнивая Ястреба, когда Витёк толкнул меня в бок и показал взглядом в другой конец коридора.

– Твои идут, – быстро шепнул он. – Лан, бро, держись. Я слиняю, а то мало ли. – Хлопнув меня по плечу, Витёк подскочил, сбежал по лестнице и скрылся за углом.

Я стянул с головы шлем, снял наколенники, повернулся к родителям и виновато развёл руками.

– Здрасти, – натянуто улыбаясь, поприветствовал я предков и поднялся с пола.

– Довыёживался? – спросил отец, но продолжать не стал. Мама забрала шлем и наколенники, убрала всё в сумку и молча метала молнии в мою сторону.

Антонина Петровна вышла из кабинета директора и пригласила нас войти.

Дальше, как вы понимаете, проходила форменная головомойка. Меня сделали чуть ли не главным зачинщиком всего, что связано со скейтами в школе. За мои попытки возразить мать меня одёргивала и повторяла только: «Замолчи!» Отец слушал завуча с директором, попутно качая головой. Скейт уже лежал на расстеленных на столе газетах. Директор, показывая пальцем то на него, то на Ястреба, рассказывал о моём полёте на заднем дворе. А завуч-то! А завуч! Стояла, как бедная жертва чуть ли не бандитского нападения! Всё обрисовали так, будто я свалился на неё на тракторе! Это ж надо так врать! Но высказать мою версию произошедшего мне не дали. Конечно, кто будет слушать какого-то там подростка? Они ведь взрослые, им якобы видней, что произошло. Родители меня разочаровали своим поведением. Разве можно так слепо верить всему, что говорят в школе? Ну и что, что директор и завуч? Что они, врать не могут? Но этого следовало ожидать. Взрослые всегда договорятся между собой. Есть и такие, спорить не буду, которые за своих деток горой. Причем дети их, как правило, те ещё придурки, достающие всех так, что житья от них нет. Но родители их защищают и они у них всегда невиноватые. Где, спрашивается, справедливость? Решительно непонятно!

Чем всё это тогда закончилось? Скейт родители конфисковали. Меня обрекли на домашний арест. Мне, в свою очередь, пришлось извиниться перед Ястребом. Она сделала вид, что прощает меня из величайшего чувства благородства.

– Пойми, Тимофей, – вкрадчиво заговорила она, – я ведь не за себя, я за тебя… Я за всех вас тут переживаю. Чтобы вы шеи себе не свернули.

Мать с отцом согласно кивали. Директор разглаживал усы.

«Ну-ну, а полчаса назад ты не то орала, – подумал я про себя». Но, ясен пень, промолчал. Меня просто достала вся эта катавасия.

Очередной звонок оповестил о конце урока. Родители со скейтом ушли домой, а я отправился досиживать оставшиеся занятия. С этого дня меня ждало несправедливое наказание, разом лишившее всего, что так дорого. Антоха, Лёха и Сашка сочувствовали мне, но что они могли поделать? Витёк вообще исчез, сбежав с уроков без предупреждения. На наши сообщения он не отвечал.

– Чего эт он? – только и спросил Лёха. Никто из нас не мог сказать, что задумал наш конопатый хитрец.

Интернет в тот день вырубили во всей школе. Во время уроков и после все смартфоны проверяли на наличие злосчастного видео. Всех заставили стереть запись под страхом вызова родителей и перевода в другие школы. Я, если честно, был рад такой зачистке. «Видосы удалят, через пару дней всё забудется. В инете не затроллят», – примерно так я тогда наивно размышлял.

Глава 3

Если вы никогда не были под домашним арестом, то мой вам совет – старайтесь его избежать, если он вам грозит! Что угодно покажется лучше, чем это монотонное пребывание в четырёх стенах. Смотрите сами: после школы сразу домой. Строгая проверка домашнего задания. Компьютер только для уроков (и то на час!), никаких прогулок, карманных денег и тем более скейта. Смартфон предки тоже отобрали, всучив вместо него кнопочное ископаемое. Ну и ежедневная уборка комнаты, ясен пень. Брр, отстой полный!

Но и это ещё не всё. Через три дня после случившегося со мной и Ястребом директор собрал всех в актовом зале и выступил с очередной речью. Суть её сводилась к тому, что мы, дескать, все распоясались и доброты не ценим. Вместо полезных дел занимаемся галиматьёй, ежеминутно подвергаем опасности себя и окружающих. И, чтобы не доводить до греха (он так и сказал!), с этого дня на территории школы запрещается катание на роликах, скейтах, самокатах и так далее и тому подобное. Ну, вы поняли.

Это показалось мне началом конца.

После собрания, когда я с Сашкой (наказание всех нас помирило) и Лёхой (Антоха и Витёк куда-то исчезли) продвигались к выходу, на меня со всех сторон смотрели гневные взгляды и вслед летело:

– Допрыгался!

– Всё из-за тебя!

– Доволен?

Я молчал. Сашка, как могла, отбивала нападки, но было ясно одно – с этого дня в школе мне прохода не дадут.

Стоило выйти из актового зала и немного пройтись по коридору, как путь нам преградили лучшие дружки Зайца – «Команда Дабл-А». Так мы прозвали братьев-близнецов Андрея и Артёма. Они, как и Костя Зайцев, учились в восьмом, и время от времени тоже доставали нас.

На их прыщавых физиономиях мы прочитали такую злость, что тушите свет.

– Э, свыш, ты, додя! – толкнул меня в грудь Артём. – Ты в курсе, чё из-за тя мы терь все тут остались без колёс?

– Да, и чё? Я виноват, что Ястреб тогда выскочила? – ответил я.

Артём с Андреем тупо уставились на меня. В глазах у них читалось: «Он что, ещё и разговаривать умеет?»

– Да нам по боку, кто там выскочил. Ты сам ща в форточку выскочишь, додя!

Они вдвоём схватили меня за футболку и припечатали к стене. Коридор вдруг опустел – все, кто проходил мимо, разом смылись по классам, оставив меня, Сашку и Лёху на растерзание парочке недоумков.

– Отстаньте от него! – с возмущением крикнула Сашка и попыталась оторвать их руки от меня.

– Свыш, косоглазая, сбрызни отседа! – зашипел Артём и оттолкнул Сашку. От услышанного она покраснела и сникла, оставив все попытки к сопротивлению. Дело в том, что её левый глаз действительно заметно косит, поэтому она очень болезненно восприняла такое грубое напоминание об этом.

– Т-ты че-чего обзываешься? – расхрабрился маленький Лёха и ударил Артёма в плечо. Он и ухом не повёл. Зато Андрей, не отпуская меня, изловчился и пнул Лёху по ноге. Тот упал и заплакал от боли.

– Да отвалите вы от них! Они ни при чём, я один виноват! – пыхтел я, извиваясь под тяжестью рук врагов. Но они крепко вцепились.

– Отставить! – раздался громоподобный голос физрука. Он вырулил из-за угла и наткнулся на наши разборки.

Услышав его голос, близнецы резко отпустили меня и отошли в сторонку. Я стал растирать грудную клетку, пострадавшую от нападения.

– Отстаньте от них! Такие здоровые лбы и пристали! У вас, по-моему, сейчас физкультура? За мной, шагом марш, в спортзал! Так, Жориков, ты чего развалился?

– Упал, – сквозь слёзы ответил Лёха и начал потихоньку подниматься.

– Цел? – поинтересовался физрук.

Лёха мотнул головой, утираясь рукавом джинсовки.

– Так, всё, шуруйте на уроки, а то в последнее время ты, – физрук кивнул в мою сторону, – всё чаще мелькаешь в школьной криминальной хронике.

Понимая, что не стоит сейчас переводить стрелки на близнецов, я не стал возмущаться, и мы втроём вынуждены были свалить. Стучать учителю – не лучшая идея, учитывая тот факт, что нам рано или поздно придётся столкнуться с «Командой Дабл-А» либо в школе, либо в скейт-парке.

Уроки теперь длились для меня ещё дольше. От расстройства после нападения близнецов я не смог ответить по физике и схватил двойку. Такая же песня случилась на истории.

– Ты не заболел? – удивленно спросила учительница истории. – Совсем плаваешь в материале. Не ожидала от тебя. Садись, два.

– А он, Наталья Николаевна, прыгнул неудачно. Головка бо-бо, – пробурчала Ленка Егорова. Вокруг захихикали. Антоха показал ей кулак.

– Наслышана, – сухо ответила историчка. – Ладно, возвращаемся к уроку.

Так полетели мои дни неудачника и школьного пугала. Вставать на уроки стало так тяжело, будто я вместо учёбы ходил работать грузчиком. А как иначе? Каждый день нервы стали напрягаться в струнку от ожидания всяких подвохов. Пришлось даже придумать защитный ритуал: стоило мне заметить хоть кого-то угрожающего вида, как я делал фигу в кармане, и повторял про себя: «Я невидимка, я невидимка, я невидимка». Иногда реально помогало, и я словно растворялся прямо в воздухе – меня не замечали и я хотя бы одну перемену спокойно перемещался по школе. Но случалось и так, что я ловил подножки, отгребал подзатыльники, и слышал жёсткие ругательства. Первые дни я начинал выискивать в проходящих мимо тех, кто меня задел. Но мне пришлось сдаться, когда после очередного нападения я хотел отлупить типчика, а против меня встала такая толпа, что я понял – лучше молчать.

Из столовки меня тоже прогнали. Причём не очень оригинальным способом. Однажды я, как всегда, зашёл поесть. Пошёл один: Сашки в школе не оказалось, а остальные ребята списывали домашку. Я отстоял очередь, подхватил поднос с едой и развернулся, чтобы пойти к любимому столу. Но, когда я протискивался сквозь толпу, какой-то умник подставил мне ногу. Я только и успел, что охнуть. Резкое недолгое падение и – шмяк! – я влетел лицом в тарелку с пюре и котлетой. Добавьте ещё компот – аппетитная картина, не правда ли? Умника мне вычислить не удалось. Да и как? Ищи-свищи, когда почти вся школа против тебя. Это мог сделать любой. В общем, мне оставалось только одно – вымазанным с ног до головы школьным обедом, под ржач толпы, с позором покидать столовую.

Ребята после случившегося, чтобы поддержать меня, тоже перестали ходить в столовку. Вместо этого мы закупались в магазине и ели за школой.

– Ничего, – подмигнул мне Витёк спустя несколько дней после истории с подножкой. Мы вернулись из магаза и расселись по лавочкам. – Посмотрим, кто скоро будет хохотать.

Антоха ткнул его локтем в бок. Витёк замолчал, откусил кусок булки и запил яблочным соком.

– А, кстати, – сказала Сашка, кинув в урну бутылку от газировки и смятый пакет от хот-дога. – Хоть у кого-нибудь видос остался?

– Остался, остался. Даром я тогда с уроков смылся, что ли? – ухмыляясь, заявил Витёк.

И снова я заметил, как Антоха состроил Витьку злобную рожу и ткнул пальцем в бок.

– А вы чего шушукаетесь? – Лёха нахмурился, доедая вторую сосиску в тесте и прихлебывая апельсиновый сок.

– Нормально всё. Ешь сиди, – отмахнулся Витёк.

– Я это смотреть не буду, – сквозь зубы сказал я. – Лучше бы вообще не прыгал. Теперь до конца школы не отмыться.

Я взглянул на Сашку. Её лицо выражало одно: «А я предупреждала!»

– Прорвёмся, Тима, – подбодрил меня Лёха. – Мы же с тобой!

– Спасибо, – отозвался я и улыбнулся – впервые за все эти ужасные дни. В глазах вдруг защипало, и я сделал вид, будто протираю их после налетевшего порыва ветра. Батя всегда повторяет, что из любой ситуации, даже самой плохой, надо извлечь урок. Если раньше я воспринимал его слова, как очередную нотацию, то сидя в компании друзей, которые не отвернулись от меня в самый паршивый момент моей жизни, понял, о чём говорит отец. Не будь вокруг меня Сашки, Антохи, Лёхи и Витька, то я, пожалуй, сошёл бы с ума или… Хорошо, что однажды придумали дружбу… Ну и скейт, чего уж там.

Прикончив обед, мы попёрлись назад. Я с грустью отметил, что погода стояла как никогда тёплая. Проходящие мимо ученики бросали в мою сторону полные ненависти взгляды и старались сказать вдогонку что-нибудь обидное. Отчасти я их, конечно, понимал. Если бы не мой фейл с Ястребом, то все бы высыпали во двор кататься.

Мы добрались до школы. Сашка пошла на физику, а нас ждала контрольная по матеше. Витёк раздал мне и Антохе шпоры. Лёха отказался, гордо выпятив грудь и заявив, что напишет контрошу без шпаргалок.

– Только потом не ной, что тебя обделили, когда пару схлопочешь, – ехидничал Витёк, пряча шпору под часы на руке. Для этого, кстати, он их и носит.

Но жук Лёха сдал контрольную раньше всех. Наша троица для отвода глаз провозилась с заданиями до звонка.

Мы все жили в одном дворе и после уроков, как обычно, пошли вместе домой. Занятия у нас и Сашки кончились одинаково, а потому я уговорил всех сходить и хоть одним глазком взглянуть на скейт-парк – до того по нему соскучился.

Ребята, на удивление, согласились с явной неохотой. У меня возникло ощущение, что они специально пошли, еле плетясь за мной.

– Да что с вами? – воскликнул я. – Вы же там катаетесь, а мне хотя бы просто поглядеть!

Друзья переглянулись и помрачнели. Я решительно ничего не мог понять.

– Мы тоже туда не ходим, – тихо сказала Сашка.

– Что? – не поверил я своим ушам. – Вы же сами мне говорили, что постоянно там чиллите…

– Ага, там почиллишь, – перебил меня Антоха, – «Дабл-А» с Зайцем совсем сбесились.

Витёк хлопнул меня по плечу.

– Короче, мы не хотели тебя грузить ещё больше, – сказал он. – Сразу же, как Бугров запретил в школе катать, Заяц с близнецами прискакали в скейт-парк и наехали, когда мы там были.

– Они нас в-вы-выгнали, – расстроенно пробормотал Лёха и тряхнул кудрявой головой.

– Так что теперь туда лучше не ходить, – закончила общую мысль Сашка. – Мы сейчас катаем на Театре.

Мне это всё не понравилось. Мало того, что в школе ходи да оглядывайся, так ещё и друзей выгнали из скейт-парка. Театром мы зовём площадку на пустыре позади заброшки. Как-то давно мы нашли там кучу афиш от старых спектаклей – отсюда и название. В этом месте мы катались с ребятами (ещё без Сашки), когда были совсем мелкие и боялись ходить в скейт-парк. Возвращение на заброшку означало не просто позор. Это – конец всему, что дорого и завоёвано.

– Меня это достало! – закричал я. Прохожие стали оборачиваться на нашу компашку и подозрительно приглядываться. – Ладно, они на меня гонят, но выгонять вас из парка – рили бред. Пофигу, я пойду туда и пусть что хотят, то и делают!

Я забросил на плечо рюкзак, повернулся и ускорил шаг. Лицо горело, внутри меня трясло от злости. Я сжимал кулаки, удаляясь от друзей. Нет, «Дабл-А» и Заяц должны поплатиться!

Далеко, впрочем, я не ушагал.

Друзья догнали меня и схватили. Сашка держала за рюкзак, Антоха с Лёхой вцепились в руки, а Витёк встал спереди, преграждая путь.

Я вырывался, крича, что пойду в скейт-парк на разборки с Зайцем.

– Успокойся, дурик, – пыхтел от натуги, Лёха, крепче ухватив мою руку.

– Не хватало ещё, чтобы тебя там отлупили, – пыталась образумить меня Сашка.

Витёк стоял спереди, вытянув руки перед собой, и махал ими у меня перед носом.

– Да успокойся, тебе говорят! – сказал он. – Я те говорю, Заяц и остальные сами к нам прибегут мириться! Вот увидишь.

– Ага, свежо питание, – ответил я и скривил губы. – Эй, вы мне руки выкрутите!

– Не убежишь? – недоверчиво спросил Антоха.

– Нет.

Меня отпустили, я надел капюшон и развернулся в сторону дома.

– Простите, что так вас подвёл, – только и смог сказать я на обратном пути.

Ребята наперебой стали утверждать, что ничего страшного не случилось. Мол, покатаем на Театре, подумаешь. Ага, легко сказать! Но на меня вдруг навалилась такая усталость, будто я тащил на себе целую тонну. Поэтому сил спорить уже не осталось, и я молча плёлся, глядя под ноги. Друзья шли рядом и тоже молчали. Лишь Лёха бубнил себе под нос.

– Да хватит тебе, – попросил его Антоха. Лёха пнул камешек и угомонился.

Мы с Витьком живём в одном подъезде, а остальные – в подъездах дома напротив. Мы попрощались с ребятами и побрели через двор к себе. Я достал ключ от домофона – Витёк свой, как обычно, забыл – и мы зашли.

Лифт уже подъезжал, когда Витьку пришло сообщение.

– Чего там? – кивнул я, шагнув в кабину.

– Да… Тут… – замялся Витёк. – Ты езжай, мне надо тут сбегать… Потом расскажу.

Он махнул мне и бросился из подъезда. Я пожал плечами.

– Хитрит чего-то, – прошептал я и нажал кнопку седьмого этажа. Дверь лифта плавно закрылась, и кабина поехала вверх.

Глава 4

В квартире была одна мама. Отец ушёл по делам, а она готовила обед. Из кухни пахло свежими овощами. Родители у меня дизайнеры, поэтому почти всегда работают прямо из дома. Сами понимаете, что с таким надзором из-под домашнего ареста не смоешься.

– Можешь пока почитать, – сказала мама, выйдя из кухни. – Обед будет готов через полчаса.

– Угу.

Я скинул кроссовки, забросил в свою комнату рюкзак и худи и пошёл умываться. Вернувшись к себе, я вздохнул, глядя на выключенный комп. Подхватив со стола книгу, завалился на кровать.

Строчки мелькали перед глазами, но всё прочитанное вылетало из головы. Я никак не мог понять, кто на какую планету полетел и в кого каким бластером пульнули.

– Ууу, – вырвалось у меня. – Ты бы сейчас сто про убежал и погнал катать. А я тут, – пожаловался я Бэму Марджере. Он, как всегда, весело показывал язык с плаката на стене.

Пришло сообщение. Я отложил книгу и достал из кармана джинсов кнопочный телефон.

Сашка:

Ты как? Норм?

Я ещё не привык к неудобным маленьким кнопкам и ответил коротко: "ОК".

Через минуту телефон снова завибрировал.

Сашка:

Держись. Звони если чё

Я:

ОК

Мне вдруг стало так легко на душе от этих коротких строк. Мы с Сашкой частенько стали переписываться. Иногда и вовсе вечерами трындели по телефону часа по два. Правда, остальным об этом не говорили. А то, знаете же, начнётся "тили-теста". Прохода не дадут! Особенно Витёк в этом деле мастер.

Наверное, Сашка чувствовала, как мне тоскливо, и старалась поддержать. Ясен пень, она по себе знает, каково это, когда тебя дразнят. Жаль её. В этом году она отрастила челку и чаще прятала глаз. Как-то она говорила, что ей однажды сделают операцию и глаз станет нормальным. Хотя мы всегда ей говорили, что дразнят за такое только придурки. Да и она особо внимания не обращала, но вот с нового учебного года начала грузиться.

Я достал плеер, надел наушники и врубил Abrasive Wheels. Это Сашка рассказала нам про такую группу, когда мы с ней только познакомились.

Помню, в тот день мы окружили Лёху и глазели на его новенькую деку. На ней красовался чёрный ниндзя, запускающий пластинку. И не было ни единой царапины!

– Давай, прокатись! – требовали мы хором.

Но Лёха словно прирос к земле – всё стоял и осторожно держал скейт, будто он стеклянный. Старую деку он умудрился сломать, оставив скейт на даче около машины. Его дедушка поехал, не заметив доску, и та – х-р-р-у-у-с-ь – сломалась под задним колесом. Поэтому с новой деки он буквально пылинки сдувал.

Но мы всё же уговорили его исполнить. Антоха с Витьком кинулись натирать грань воском. Лёха уже прилично выполнял простенький слайд, и мы надеялись, что новая дека придаст ему уверенности.

– Эй, кто это? – спросил Витёк, показывая зелёным квадратиком воска куда-то в сторону.

Мы оглянулись. На площадке в этот день никого, кроме нас, не каталось, и появление чужака насторожило.

– Да это д-д-девчонка, – шепнул, щурясь, Лёха.

– Гонишь! Это пацан, – не согласился Витёк. – Тимка, скажи – пацан?

Я присмотрелся. Но из-за короткой стрижки не разглядел, кто там. Ясно было только одно – рядом с ним или с ней стоял скейт.

Неожиданно для себя я махнул рукой и крикнул:

– Давай к нам!

Фигура в отдалении помедлила и, встав на скейт, покатила в нашу сторону.

– Вот и зачем ты его позвал? – недовольно спросил Витёк, бросив воск и поднявшись. – Щас нам испортит тут всё.

– Вечно ты, как сыч, – поддразнил его Антоха. Он закончил натирку и встал, глядя, как к нам направляется чужак.

– Сам ты сыч! – огрызнулся Витёк. – Самый сыч! Такой сыч, что…

Он резко замолчал, потому что к нам, тихо шурша колёсами скейта, подкатил неизвестный человек. Вблизи это и вправду оказалась девчонка. На ней были скейтерские кроссы, узкие чёрные джинсы, чёрная футболка с зелёной надписью и плюс рубашка в чёрно-зелёную клетку.

– Привет. Я – Сашка, – просто сказала она и улыбнулась.

Поскольку я сам пригласил её к нам, то представил ей всех, поочерёдно показывая на каждого пальцем.

– Привет. Я – Тимка. Этот дылда – Антоха, кудряш – Лёха, рыжий – Витёк.

Ребята помахали Сашке. Как-то незаметно мы привыкли к появлению новенькой. И, ясен пень, как могли, пытались скрыть, что первый раз в жизни встретили настоящую девчонку-скейтершу. И избегали смотреть ей в глаза, чтобы нечаянно не обидеть, а то подумает, что мы пялимся на её глаз. Как позже вспоминала Сашка, у нас плохо получалось скрывать и то, и это.