Вересковый мед

Ляна Зелинская

Вересковый мёд

«Из вереска напиток забыт давным-давноА был он слаще мёда, пьянее, чем вино…»Р. Стивенсон (в переводе С. Я. Маршака)

Пролог

– Стоять! Тихо!

Князь Викфорд Адемар вскинул вверх левую руку, натянул повод и медленным плавным движением обхватил рукоять меча. Его отряд замер в мгновение ока. Все знали, что у их командора тревога никогда не бывает пустяковой.

Могучие деревья смыкали над ними свои кроны, капли влаги дрожали на узорных листьях папоротников, и мир вокруг светился всеми оттенками изумруда. Леса Балейры подавляли своим величием. Насвистывали птицы, и мирно журчал ручей, весело перескакивая по замшелым валунам.

Но что-то было в этом лесу…

Викфорд ощущал холод, ползущий по коже ледяным ужом. Холод ненависти…

И обратный отсчёт, словно шёпот в голове: семь… шесть… пять… четыре…

Ему повезло меньше, чем братьям. Боги обошли его своей милостью, не наградив ни каплей Дара, но кое-что при рождении он всё-таки получил от луноликой Моор-Баар – Богини грёз, видений и снов: звериное чутьё на опасность.

Может, поэтому удача в военных делах всегда шла с ним рука об руку. И сейчас именно это чутьё то сжималось где-то под рёбрами, то натягивалось тетивой странного напряжения. Викфорд замер, словно матёрый хищник, и жадно потянул носом влажный прохладный воздух.

…три… два…

– На землю, живо! – рявкнул он и соскочил с коня.

Вовремя.

…один!

Стрела пролетела почти беззвучно, лишь тихий шелест, словно шёпот смерти, раздался у самого уха. Ещё бы чуть-чуть… Но она, догнала его уже в падении и ужалить всё-таки успела, зацепив самым краем. Викфорд почувствовал острую боль в плече и приземлился на мягкую подушку мха, хватаясь за руку. И почему-то подумалось: стрела, пожалуй, слишком уж острая. Она как бритва прорезала и толстую варёную кожу рукава куртки, и рубашку, и безжалостно вырвала кусок его собственной кожи вместе с мясом. Рукав под пальцами сразу же стал тёплым от крови.

– Проклятье! – глухо прорычал князь, отползая к дереву.

Кто-то вскрикнул, заржали и заметались лошади. Стрелы посыпались одна за другой, но в его отряде все были опытными бойцами. Рассыпались, прячась за камнями, утопая в папоротнике, и затаились, выжидая, вглядываясь напряжённо в густую зелень леса, пронизанную золотом солнечных лучей.

Ничего не скажешь, место для засады – лучше не придумать! По обе стороны возвышенность уходила в глухую чащу, а они в неглубокой ложбинке, на дне ручья, на виду у всех.

Пес его задери! Послушал Бирна, решил срезать дорогу! Срезал! Чума на его голову!

До Адерина оставался всего-то пяток квардов, обидно будет сгинуть в этом овраге, да ещё так бесславно! Его – первого кондотьера Тавирры по прозвищу Стальное сердце – да его даже не найдут в этом треклятом балеритском лесу! Ну, уж нет! Его смерть точно не будет такой позорной!

Погибнуть вот так – в безвестности – совсем не входило в планы князя Адемара.

Викфорд выдернул из ствола стрелу, предназначавшуюся ему, и юрко, словно ящерица, прополз, цепляя мох здоровой рукой, к самому подножью камней, из-за которых, как он успел заметить, и вёлся обстрел. А ещё он успел заметить, что, судя по направлению выстрелов и их количеству, наверху между валунами прятался одинокий стрелок, пусть и очень быстрый. Викфорд посмотрел на стрелу внимательно и едва не присвистнул.

Тончайший наконечник из сапфировой стали, отливающий тёмной синевой. Острые как бритва края, и руны, нанесенные посредине…

Колдовские балеритские руны.

Неудивительно, что стрела ему едва полруки не оторвала. И древко, и оперение говорили о том, что эта стрела – дорогая игрушка, и тот, кто стрелял, хотел убить наверняка: ведь кого ранит проклятая балеритская сталь, того уже не спасти. Дар в нём умрёт. Да только не знал стрелок, что нет в Викфорде драгоценной искры рода, хоть и носит он на плече герб Дома Адемаров – голову белого волка. И мысли тут же вернулись к Бирну – вот уж кого выпотрошить придётся, как только выберутся из заварушки. Его эта была идея – ехать тут. Он разведывал дорогу. Да ещё уговаривал: до ночи успеем, тут рядом! А от кого ещё враги могли узнать об их маршруте? Только от Бирна. Выходит, знали наверняка, где они будут проезжать, а иначе стал бы стрелок запасаться такими стрелами? И метить прямо в него?

Вот только вопрос – почему стрелок один? Или это ловушка?

– Вик? – тихо позвал его Корин Блайт – старший отряда.

Махнул, показывая, как обойти камни слева и справа. Викфорд кивнул в ответ, шёпотом приказал охранять барристера – всё-таки без живого королевского адвоката вся их поездка бесполезна, и, зажав в зубах кинжал, пополз рядом с остальными, стараясь не напрягать левую руку. Он лично срежет кожу с этого стрелка!

Но за камнями уже никого не было. Только и увидели, как мелькнула между кустами шапка с рыжим пером. И ей вслед сразу же устремился целый рой стрел, выпущенных псами Викфорда. Они бросились в погоню, топча папоротник и ломая подлесок. Но стрелок бегал на удивление быстро, а может, хорошо знал этот лес, что было вероятнее. Лишь в одном месте, там, где на самой вершине холма деревья расступились, Викфорд успел разглядеть силуэт беглеца: худой, невысокий, в зелёном плаще и шапке с рыжим пером – юноша. Он перепрыгивал с камня на камень совсем как серна, и за спиной у него болтался лук из чёрного дерева. Показавшись на вершине, беглец на мгновенье обернулся, и Викфорд увидел, как он в сердцах плюнул в их сторону, вскинул голову, натянул тетиву и, пустив ещё одну стрелу, молниеносно исчез в густых кустах. Дальше гнаться смысла уже не было. В этих лесах найти балерита, что иголку в стогу сена.

– Живо проверить всё вокруг! И лошадей поймать! – рыкнул Викфорд и принялся осматривать следы.

Сомнений не осталось: такая маленькая нога вероятнее всего принадлежала подростку. Князь обернулся и, яростно схватив Бирна за горло, прижал его к стволу старого корявого дуба. – Отвечай, пёсий сын, твоих рук дело? Кому ты говорил, куда мы поедем?

– Никому! Никому, милорд! – хрипел Бирн натужно.

– А не твоя ли это была идея – срезать путь по этому ручью? А? Ты завёл нас в ловушку? Кожу срежу живьём! Отвечай!

Бирн трепыхался, клялся Всевидящим Отцом, что ни в чём не виноват. Его лицо покраснело от натуги, глаза почти вылезли из орбит, а вокруг стояли наёмники, молча и без сочувствия глядя на этот допрос. Один из них был ранен, и все желали знать, по чьему наущению была организована засада. И никто не сомневался: мигни Бирн хоть глазом – с него тут же снимут шкуру.

Королевский барристер Хилет Тейн стоял поодаль, бледный и испуганный, прижимая к груди свою сумку со свитками, чернильницей и печатью, и тревожно оглядывался. Оно и неудивительно – не привык он к такому. К тому, что от самой границы они уже пятый раз попадают в неприятности. Несмотря на летнее перемирие, балериты не слишком-то желают видеть захватчиков на своей земле, пусть они даже и едут за невестой для самого короля. А может, именно потому, что они едут за невестой для самого короля. И пусть даже союз этот и одобрил Янтарный совет, половина кланов всё равно считала, что отдавать дочь Янтаря и Вереска в проклятую Тавирру – это всё равно что сдаться, а для балерита это равносильно бесчестной смерти.

Поэтому, как только пересекли границу, Викфорд велел королевский штандарт убрать, а отряду переодеться, чтобы не привлекать внимание. Но кто-то зоркий всё же разглядел герб на его плече. Князь усмехнулся. Стрела попала точно в голову белого волка, вырвав ему зубы.

Дурной знак!

Злость понемногу отступала, и становилось понятно: если бы их хотели убить, уж точно послали бы не мальчишку с десятью стрелами против вооружённого отряда лучших тавиррских псов.

И он отпустил Бирна.

– Разберёмся в Адерине. Не думаю, что нам трудно будет найти хозяина этой стрелы. Найдём и вздёрнем его на городских воротах именем короля и в назидание остальным, – громко произнёс Викфорд и спрятал стрелу в седельную сумку.

Отряд ещё некоторое время ждал, пока князю перевяжут рану, и торопливо направился вниз по ручью – из леса следовало выбраться как можно скорее.

Часть 1. Замок Кинвайл

Глава 1. Свадебное платье

За месяц до происшествия в лесу…

– Матушка, матушка, ну можно мы хоть одним глазком взглянем на платье! – младшие дочери найрэ Нье'Келин окружили мать – высокую худую женщину, умоляюще вцепившись в юбки.

В другое время она отстегала бы их хворостиной и выставила за дверь, заставив за непослушание трижды прочитать «Молитву о смирении», но сегодня Бригитта Нье'Келин была в благодушном настроении, а такое с ней бывало крайне редко.

– Хорошо, одним глазком и молча. Услышу гвалт – отошлю пасти гусей! А теперь покажите руки – не хватало ещё, чтобы вы насажали жирных пятен на суасский шёлк! – грозно произнесла почтенная мать семейства.

Осмотром рук она удовлетворилась и отпустила детей. Те сорвались с места, как стая пичуг, и помчались наверх по деревянной лестнице быстрее ветра, туда, где в спальне их двоюродной сестры Эрики на старом лоскутном одеяле было разложено невиданное великолепие – самое красивое платье из всех, какие им приходилось видеть в жизни. Свадебное платье.

Платье и правда оказалось изумительным. И хотя Эрика теперь была сиротой, а в доме Нье'Келин жила по доброте душевной своей тёти Бригитты, но тётя относилась к ней, как к родной дочери, и потому денег на платье не пожалела. Пусть война и обобрала этот край до последнего медяка, но при взгляде на серебристые переливы тончайшей ткани, подбитой понизу широким кружевом, всем казалось, что вместе с этим платьем в дом вернулась и частичка давно забытой радости.

Девочки уселись прямо на полу в рядок – ни дать ни взять стая воробьёв на бельевой верёвке. Прикасаться к платью им, и правда, было боязно, и Эрика, видя, как их снедает любопытство, даже рассмеялась.

– Да можете потрогать, оно вас не съест! Только не все сразу!

Они прикасались осторожно, трогали, гладили, а самая младшая – Марин, даже понюхала и прошептала с неподдельным восторгом:

– Даже пахнет оно расчудесно!

Эрика улыбнулась мимолётной улыбкой, посмотрела в окно и подумала, что мама была бы рада… И тут же погнала прочь эти мысли. Не надо думать о том, что могло бы быть. Быть может, и не о таком счастье для наследницы Янтарного трона мечтала бы её мать. Но уж как есть. Ивар Йорайт – сын купца, не такая уж и плохая партия для беглянки и сироты, за голову которой король Тавирры обещал мешок золота.

– Эх, жаль, что к следующей луне ты уже уедешь от нас, – вздохнула одна из сестёр.

– А кто же теперь будет приносить нам зайцев и уток? – спросила Марин, так и не выпуская из рук кружево.

Эрика снова вздохнула и сняла со стены лук. Чёрное дерево, тонкая вязь серебряных рун – подарок отца на её шестнадцатилетие. Такой лук стоит целое состояние. И этот лук – всё, что осталось от её прошлой жизни. Той, что была до войны.

Эрике было семнадцать, когда отец попал в засаду, был схвачен вражеским отрядом и отправлен в Кальвиль – столицу Тавирры. А что было дальше, Эрика предпочла забыть. Мучительные дни и ночи, когда они с матерью ждали хоть каких-нибудь вестей из столицы. А потом… Казнь отца… Осада… Костры …

Ей удалось бежать и в итоге оказаться здесь – у тёти в Кинвайле, на самом западе страны, там, где могучие балеритские леса постепенно перетекают в алые вересковые пустоши.

И вот теперь дочь самого Дивира Нье'Лири – наследница Янтарного трона – ютилась в замке сестры своей матери – полуразрушенном каменном строении, в котором жилым осталось только одно крыло. Тётю война сделала вдовой, а пятерых её детей нужно было чем-то кормить. Поля сожжены, часть скота пала от бесконечных перегонов по болотам, где несчастных овец и коз балериты пытались прятать от вездесущих тавиррских собак. Торговля янтарём уже давно сошла на нет, с тех самых пор, как большинство мужчин ушли сражаться. А вскоре западные земли Балейры и вовсе оказались под пятой захватчиков. Теперь повсюду разъезжали тавиррские эмиссары, зачитывая со свитков новые указы о повышении налогов в пользу королевской казны. И если раньше казалось, что хуже быть не может, то теперь стало понятно – может. И будет.

Замок в Кинвайле был полон женщин, детей, стариков и тех, кто вернулся с войны калеками. И беглецы всё прибывали. Те, кого война изгнала на запад подальше от мест сражений, селились поблизости, лепились вплотную к замку, будто надеялись, что их сможет защитить вдова найта Нье'Келин. Как будто этот полуобвалившийся замок и эта высокая худая женщина могли гарантировать им хоть какую-то безопасность.

Эрика мыла посуду, ухаживала за детьми, старалась быть полезной и отблагодарить тётю за крышу над головой, хоть и понимала: помощница по хозяйству из неё так себе. Не приучена она была к тому, чтобы варить похлёбку и чистить рыбу. Зато ежедневная работа отвлекала, заставляя хоть ненадолго забыть пережитое. Но иногда прошлое накатывало удушающей волной ненависти к врагам и жалости к себе, и в такие моменты ей хотелось упасть лицом прямо в землю и разрыдаться.

И однажды, когда в очередной раз нахлынули воспоминания, она взяла свой лук и пошла в лес. Хотелось побыть одной, поплакать вволю, вспоминая совсем другую жизнь, те времена, когда были живы её родители, когда она была ещё ребёнком. Вспомнить замок, полный слуг, балы, радость, праздники, охоту, чтение книг… Её главными заботами в то время были выбор платья, уроки да прогулки. Но теперь не было ни замка, ни слуг, а взрослой она стала как-то сразу, за одну страшную ночь.

В тот раз из леса она вернулась, неся в руках увесистую тушку зайца и двух куропаток. Заяц был ни в чём не виноват, но в тот выстрел Эрика вложила всю силу своей ненависти к врагам. А тётя Бригитта, посмотрев с прищуром на зайца, а потом на лук и колчан со стрелами, забрала у неё кухонный фартук и сказала:

– Гляжу, что с луком ты лучше справляешься, чем с горшками и сковородками.

И с тех пор так и повелось: Эрика утром уходила в лес и вечером возвращалась с добычей. За два года в замке Кинвайл она стала лучшей охотницей во всей округе, если не во всей западной Балейре.

А потом к ней посватался сын купца из соседнего города – Ивар Йорайт. И тётя посоветовала ей принять его предложение. Он недурён собой, правда полноват и невысок ростом, и большую часть времени проводит за счётными книгами отца, но сердце у него доброе.

Но это не главная причина, почему Эрика ответила ему согласием. Главное то, что эти два года тётя прятала её под именем Нье'Келин, выдавая за свою дочь. И пока в замке были все свои, прятаться нужды особой не было – никто бы её врагам не выдал, но с каждым днём в Кинвайл стекалось всё больше и больше беженцев, и кто знает, как быстро её тайна перестанет быть тайной. Ведь она – последняя, оставшаяся в живых из их семьи, наследница Янтарного трона. Говорили, что король послал убийц, чтобы найти её, что за её голову назначена награда, и потому Эрика ходила в мужской одежде всё чаще – в лесу так удобнее, да сразу и не разобрать кто перед тобой – юноша или девушка. И Бригитта это поощряла, ведь ей первой грозило лишиться головы, если в её доме найдут беглянку.

А Ивар даст ей новое имя и увезёт в другой город, где о ней вообще никто не знает. Так и было решено на семейном совете между Эрикой и тётей Бригиттой.

– Он заботливый, и любит тебя, а дом его богат, – наставляла её тётя, – что ещё нужно для счастливого брака? Наденешь одежду замужней женщины, родишь первенца, никто тебя не узнает и не найдёт. Только не слушай зов леса, не снимай браслет и не забывай пить отвар. И тавиррским псам старайся в лицо не смотреть, уж больно глаза у тебя приметные. Так-то не поймут, но если попадется кто с Даром, всякое может быть. А волосы прячь под платком.

Волосы у Эрики были каштановые, слегка в рыжину, густые, пышные, чуть намокнут – и сразу завиваются кольцами. Но волосы – полбеды, мало ли рыжеволосых в Балейре! А вот глаза… Глаза у Эрики зелёными были прямо с рождения. Может, даже слишком зелёными для человека. И раньше, до войны, это считалось хорошим знаком – благословением Богов. Внешностью она пошла в мать, а та была красавицей. А ещё фрэйей. Но в нынешние времена первое бы ей простили, а вот за второе тавиррские эмиссары теперь сразу отправляли на костёр. Уничтожали всех, в ком теплилась хоть искра янтаря.

Это раньше Эрика любила крутиться перед зеркалом, прикладывая к лицу мамины украшения: изумрудные серьги, диадемы и малахитовые броши, меряя бархатные накидки цвета балеритского мха и любуясь цветом своих глаз. «В глазах фрэйи отражается зелень всех лесов Балейры», – так пелось в песне. Теперь эту зелень следовало скрывать, если не хочешь отправиться на костёр. И Бригитта показала ей, как это делать.

– Твоей матери следовало раньше тебя этому научить. Но моя сестра всегда была такой… непрактичной, – пробормотала Бригитта со вздохом и отвела Эрику к старой Фло, что жила в кособокой избе у самого леса.

Фло тоже была фрэйей, только Дар свой умело прятала за показным безумием. Да и как ещё выжить одинокой старой женщине в мире, где война перевернула всё с ног на голову, превратив Дар в проклятье? Где взойти на костёр можно за один только цвет глаз.

Это она научила Эрику делать особый отвар, и теперь ей приходилось пить его каждый месяц. От него темнела зелёная радужка глаз, становясь похожей на яшму. Изумрудный цвет размывался, заполняясь россыпью всех оттенков карего, и, если убрать волосы под платок, никто и не поймёт, что перед ним дочь Лесного народа.

А ещё Фло дала ей браслет: тёмное серебро, тонкая вязь рун, а по краю узор из зелёного янтаря. И сказала, что пока Эрика его носит, то не услышит зов леса.

Эрика вынырнула из воспоминаний, повесила лук на стену и ответила, потрепав Марин по светлым волосам:

– Зайцев и уток будет приносить Гилмор, я всему его научила.

Старший сын Бригитты в мирное время считался бы слишком юным, чтобы самостоятельно охотиться в лесу, но теперь настали совсем другие времена.

– А лук ты ему отдашь? – спросила Марин, глядя исподлобья. – У тебя он волшебный.

– Нет, лук не отдам. Да и не волшебный он, – вздохнула Эрика.

Был бы волшебный, она бы перебила из него всех тавиррских собак…

– Но зачем тебе в городе лук? Ты будешь жить в красивом доме и ходить в парче!

Ответить Эрика не успела. Со двора донёсся топот копыт и чей-то зычный голос крикнул: «Поберегись!» Она бросилась к окну посмотреть, что за гости пожаловали на ночь глядя.

Замок ожидал приезда Йорайтов на турнир, но не так рано. Родственники жениха должны были пожаловать только на следующей неделе.

По традиции перед свадьбой обязательно проводится турнир. На нём претенденты сражаются за руку невесты, и победитель может жениться на ней, невзирая на то, как договорились родственники, и иногда даже вопреки желанию самой невесты. Когда-то очень давно именно так и заключались союзы в этих краях. Но с веками древний обряд превратился просто в традицию: на турнирное поле выходили только для того, чтобы развлечься – победить настоящего жениха никто даже не пытался.

Отряд из пяти вооруженных мужчин прогарцевал по двору и остановился у коновязи. Впереди на вороном жеребце восседал крупный мужчина, и его лицо показалось Эрике знакомым. Приглядевшись внимательнее, она внезапно отпрянула от окна в полумрак комнаты. Всадником на вороном жеребце оказался дядя Тревор Нье'Лири – брат её отца.

Она не видела его с той самой страшной ночи и, наверное, сейчас обрадовалась бы ему рада, если бы не его спутники – четверо тавиррских псов. Эрика узнала на их крагах и предплечьях чёрные волчьи головы. А дядя вёл себя так, словно они были лучшими друзьями. Эрика схватила лук и колчан, забросив их на спину, велела детям быстро спуститься вниз, а сама выбралась в западное окно. Оттуда осторожно поднялась по карнизу на крышу и притаилась за большой печной трубой, вцепившись пальцами в шершавую черепицу. Безуспешно пыталась успокоить дыхание, но ненависть накрыла её с головой. Сердце билось где-то в горле, и даже руки дрожали – так сильно ей хотелось натянуть тетиву и выпустить четыре стрелы. Она сняла бы этих всадников одного за другим, они бы и понять ничего не успели.

Эрика разжала пальцы, упёрлась ногами в каменную спину горгульи и натянула тетиву, вкладывая стрелу одним точным движением. Прицелилась в самого крупного рыжеволосого мужчину, но…

…вовремя себя остановила.

Тавиррские псы были не просто солдатами. Их одежда, лошади, сёдла – всё выглядело хоть и пыльным, но очень дорогим. Варёная кожа, шипы, серебряный аграмант на крагах, рукояти мечей украшены камнями – это какие-то важные люди. За их убийство будет кара. Такого ей не простят. Замок сожгут и убьют здесь всех. Жестоко убьют.

И тетива ослабла в напряженных пальцах.

Тавиррцы спешились и походкой хозяев земли направились внутрь замка впереди дяди Тревора. Эрика опустила голову на скрещенные руки и зажимая стрелу в кулаке и пытаясь успокоить дыхание. Нехорошее предчувствие разливалось в груди холодом.

Не сейчас. Не здесь. Позже.

Она проследит за ними до Эогана или ещё дальше – до моста. И убьёт их там. Всех. И даже дядю Тревора, если он с ними заодно. Нет, не «даже» – его она убьёт первым, если он с ними заодно.

Захотелось плакать от обиды и злости, но Эрика лишь несколько раз вдохнула-выдохнула, медленно опустила стрелу в колчан и поползла по крыше на противоположную сторону. Как бы там ни было, ей нужно узнать, о чём эти псы будут говорить с тётей Бригиттой. Может оказаться и так, что они приехали по её душу. И тогда прощай платье, турнир, свадьба и спокойная жизнь с Иваром Йорайтом. Если предчувствие её не обманывает, то ей придётся бежать в лес. И быстро.

Глава 2. Дядя Тревор

– …Что? Да я ушам своим не верю! – донёсся до Эрики удивлённый голос тёти Бригитты.

– Тем не менее это так. И для нас всех это надежда на то, что война, наконец, закончится.

Начало разговора Эрика пропустила, пока добиралась до нужного окна, но, услышав искреннее удивление в голосе тёти, даже выдохнула. Похоже, незваные гости явились всё-таки не по её душу, хотя чутьё всё равно советовало ей бежать, не оглядываясь.

– Но… ты им веришь? – спросила Бригитта чуть тише.

– Верю ли… Знаешь, – голос дяди тоже стал тише и глуше, – я видел пустоши, будто язвы в земле. Нет леса… Деревьев, травы, зверей… Один только серый туман. И они расползаются, эти язвы, и с каждым убитым они всё больше. И король, наконец, это понял. Зачем ему нужен этот край, если от него останутся одни голые камни?

Голоса удалились – дядя и тётя отошли куда-то вглубь комнаты, а Эрика поджала ноги и обхватила колени руками.

О чём они толкуют? Война закончится? Неужели дядя говорил про мирный договор? Это было бы хорошо…

Голоса вернулись.

– …Ну не знаю, с чего вообще ты взял, что она здесь? – фыркнула тётя.

– Не лги мне, Бригитта! Наши с тобой головы держатся на плечах только потому, что я обещал найти её здесь. Я знаю, что ты её прячешь.

– Моя-то голова здесь при чём? Я знать не знаю, где дочь твоего брата. У меня своих ртов полно, с чего мне тут прятать ещё и Эрику? Да и как, по-твоему, она бы сюда добралась?

Эрика напряглась, встала на одно колено, чуть сползла к краю, упёрлась на полуобвалившуюся горгулью и наклонилась, прислушиваясь. Дядя и тётя говорили в покоях Бригитты, а четверо тавиррцев стояли внизу под окнами. Один пинал балюстраду, другой – тот, кого она хотела снять стрелой – жевал травину, и все они переговаривались, лениво рассматривая двор.

– Её видели. Узнали и донесли. Хорошо, что я слышал этот донос и… – сказал дядя, но Бригитта его перебила.

– Ты теперь служишь тавиррским собакам и слушаешь их доносы? – в тихом голосе тёти прозвучало неприкрытое презрение. – Они отрубили голову твоему брату, сожгли мою сестру, а ты теперь лижешь им сапоги?!

У Эрики сердце ушло в пятки.

Узнали?! Донесли?! Триединая мать!

– Такова цена, Бригитта. И наша племянница – часть этой цены. Ты либо сама её позовёшь, либо её найду я. И лучше бы она, и правда, нашлась, – голос дяди стал глухим и раздражённым. – А не то…

– А не то что? Ты и нас сожжёшь, проклятый предатель? – воскликнула Бригитта. – Ищи, если хочешь, но её здесь нет!

Дальше Эрика слушать не стала. Смысл разговора и так был ужасающе понятен.

«Эрика – часть этой цены»! Проклятый дядя продал её за мешок золота королю Тавирры! И теперь её голову наденут на пику рядом с головой отца на главной площади Кальвиля и будут глумиться! Нет уж! Лучше смерть в бою!