Великая огнестрельная революция

Новая школа быстро завоевала признание и была принята на вооружение противниками французов – теми же испанцами и имперцами. Они же попытались найти действенное средство против предложенной французами схемы. Одним из первопроходцев стал испанский военачальник, «гран-капитан» Гонсало де Кордоба. Обжегшись в первых столкновениях с французами, он прежде всего попытался более активно, чем кто-либо до него, использовать аркебузиров для отражения атак французских жандармов и швейцарцев и в 1503 г. при Чериньоле сумел разбить, казалось, непобедимых до того в поле французов. И хотя внимательный наблюдатель обратил бы обязательно внимание на то обстоятельство, что успеху испанских аркебузиров в немалой степени способствовали ров и палисад перед их позициями, преодолеть которые не сумели ни жандармы, ни швейцарцы, тем не менее идея понравилась, и аркебузиры все активнее и активнее использовались на поле боя всеми воюющими сторонами, играя при этом все более важную роль. Военачальники, в особенности сражавшиеся под имперскими знаменами, активно экспериментировали, составляя разнообразные «коктейли» из пикинеров и аркебузиров, жандармов и артиллерии, пытаясь найти идеальную комбинацию и идеальный боевой порядок, дающие гарантированный успех. Так, в сражении при Черезоле в апреле 1544 г. мы видим интересный тактический прием – гасконцы и ландскнехты, стремясь разредить сомкнутую «баталию» неприятельских пикинеров, поставили во 2-ю шеренгу аркебузиров с приказом сделать залп непосредственно перед столкновением. И хотя ландскнехтам это не помогло, однако сама идея перемешать пикинеров и аркебузиров была весьма симптоматична.

Конечно, в начале XVI в. было еще рано говорить о закате классического «швейцарского» боевого порядка. Доминирование пикинеров на поле боя во многом обусловлено еще и тем, что М. Робертс назвал «катастрофическим падением огневой мощи пехоты»108. Как отмечал Г. Дельбрюк, несовершенство тогдашнего огнестрельного оружия не позволяло ему играть на полях сражений главную роль, и «…конечное решение все же еще дают крупные колонны пикинеров…»109. И на первый взгляд казалось, что пехотная пика надолго обеспечила себе господство на поле боя. Однако уже тогда, в 1-й четверти XVI в., прозвучал первый звонок, возвестивший о том, что век ее как «королевы поля боя» будет недолог. Да, огнестрельное оружие, и в особенности ручное, было еще несовершенно и не играло самостоятельной роли. М. Монтень в своих «Опытах» писал, что «…шпага, которую мы держим в руке, гораздо надежнее, чем пуля, вылетающая из пистолета, в котором столько различных частей – и порох, и кремень, и курок: откажись малейшая из них служить – и вам грозит смертельная опасность… Что касается огнестрельного оружия, то… если не считать грохота, поражающего уши, к которому теперь уже привыкли, то я считаю его малодейственным и надеюсь, что мы в скором времени от него откажемся»110.

Однако несмотря на столь пренебрежительное мнение, никто из полководцев того времени не собирался отказываться от использования огнестрельного оружия только потому, что оно было еще недостаточно надежно, скорострельно и не обладало достаточной меткостью стрельбы. Преимущества аркебузы перед луком и арбалетом были слишком очевидны – это и меньшие требования к физическим качествам стрелка, и меньшее время, необходимое для подготовки аркебузира, и, самое главное, – бóльшая эффективность. При меньшей скорострельности аркебуза и тем более мушкет обладали одним, но чрезвычайно важным достоинством – мощным останавливающим эффектом. Выпущенным из них пулям не могли противостоять прежние доспехи. Уже одно это обстоятельство в глазах военачальников того времени перевешивало все недостатки ручного огнестрельного оружия. В еще большей степени это относилось к артиллерии, которая явно превосходила прежние камнеметы по всем основным параметрам.

Рост числа аркебузиров, появление более мощных и эффективных мушкетов, совершенствование артиллерии – все это неизбежно вело к тому, что очень быстро классическая, если ее можно так назвать, ренессансная военная машина, основанная на взаимодействии тяжелой конницы, тяжелой же пехоты и артиллерии (стрелки в этой схеме играли незначительную роль), стала давать сбои. Опыт сражений 1-й четверти XVI в. наглядно демонстрировал, что лобовая атака что густых колонн пикинеров, что жандармов против укрепленных, оснащенных могущественной артиллерией и защищаемых стрелками позиций слишком опасна и ведет к огромным, бессмысленным потерям. Безусловно, на первый взгляд может показаться, что пикинеры главенствовали на поле боя. Если взять любое крупное сражение 1-го периода Итальянских войн, то мы видим, что каждый раз, что при Равенне и Новаре в 1513-м, что при Мариньяно в 1515-м или Бикокке в 1522 г. и даже при Павии в 1525 г., – каждый раз исход сражения решали все же действия сомкнутых колонн пикинеров. В результате может сложиться впечатление, что глубокие и массивные колонны пикинеров, будь то швейцарцы или ландскнехты, стали теперь основой боевого порядка. Однако представлявшие хорошую цель для неприятельской артиллерии и стрелков, вооруженных аркебузами и мушкетами, сплоченные массы пикинеров несли слишком большой урон. Расстроенная же «баталия» уже не могла использовать свое главное преимущество – таранный удар массы людей. Именно это стало причиной неудачи наступления классической швейцарской «баталии» 27 апреля 1522 г. в сражении при Бикокке. Бурно атаковавшие в своей излюбленной манере, горцы все-таки преодолели ценой больших потерь от огня вражеской артиллерии и аркебузиров пространство, отделявшее их от неприятельских ландскнехтов, но для того, чтобы опрокинуть врага, напора им уже не хватило.

Это же может быть отнесено и к коннице. Так, если неудачу французских жандармов в 1503 г. можно было списать на ров, то в 1524 г. под Сесией те же жандармы, пытавшиеся в одиночку рассеять преследовавших отходящую французскую армию имперских аркебузиров, были основательно последними потрепаны. В следующем году испанские мушкетеры и аркебузиры, по отзыву современника, сожалевшего о судьбе блестящего французского рыцарства, «бесславное стадо пехотинцев» (выделено нами. – П.В.)111, под Павией в беспорядочной стычке перестреляли французских gens d’armes, способствовав в немалой степени выигрышу этого сражения имперцами. Испанская конница, в свою очередь, потерпела жестокое поражение в 1512 г. под Равенной, когда, не выдержав прицельного огня французской артиллерии, попыталась атаковать неприятеля без поддержки собственной артиллерии и пехоты.

Одним словом, опыт показывал, с одной стороны, что баталии пикинеров, расстроенные огнем артиллерии и аркебузиров, были уязвимы для атак жандармов, которые сами по себе вряд ли отважились бы атаковать сомкнутые, ощетинившиеся пиками квадраты швейцарцев или ландскнехтов. Нет, конечно, теоретически жандармы могли проломить колонну тяжелой пехоты и устроить ее избиение, но только ценой больших собственных потерь. Но были ли они, наследники классического средневекового рыцарства, расходным материалом? Точно так же самостоятельные атаки жандармов были чреваты неудачей и большими потерями, которые в глазах тогдашних полководцев явно не оправдывали полученный результат, пусть даже и положительный. В общем, опыт сражений конца XV – начала XVI в. не мог не навести западноевропейских военачальников на мысль усовершенствовать прежнюю тактику таким образом, что в ней удачно сочетались бы сильные и слабые стороны 4 ставших основными родов войск – пикинеров, аркебузиров (сменивших прежних лучников и арбалетчиков), жандармов и артиллерии.

Эта новая и в то же время старая военная машина (в том смысле, что элементы нового, а именно артиллерия и стрелки из аркебуз и мушкетов, выглядели в ней вкраплениями в старую ткань) представляла первую и довольно удачную для своего времени попытку разрешить возникшие в связи с внедрением в повседневную практику огнестрельного оружия проблемы сочетания огня и удара. Правда, отметим, что, по нашему мнению, баланс в этом единстве все равно оказывался смещенным в сторону тяжелой пехоты и удара.

Но военное дело не стоит на месте, и недаром военные того времени, вне зависимости от того, под чьими знаменами они сражались, сетовали на то, что перемены происходят слишком быстро, чтобы успевать к ним приспосабливаться. Не успела ренессансная военная система окончательно оформиться и продемонстрировать свои несомненные достоинства (в самом деле, кто мог рассчитывать успешно противостоять натиску жандармов и баталий пикинеров, чьи атаки подготавливались огнем аркебузиров и артиллерии?), как выяснилось, что у нее есть и недостатки, и достаточно серьезные.

Ренессансная военная машина неожиданно оказалась слишком узкоспециализированной, нацеленной на ведение «большой» войны и победу в генеральном сражении. Однако война вдруг оказалась несколько более сложной штукой, чем могли предположить военачальники противоборствующих сторон. С одной стороны, все большее значение стала приобретать «малая» война, блестящие образцы которой показали все тот же Кордоба и итальянские кондотьеры, сражавшиеся как на стороне французов, так и их противников. С другой же стороны, 1-я половина XVI в. стала временем стремительного распространения по Европе новой фортификационной системы с характерным названием trace italienne, «итальянский след». Против новой артиллерии прежние средневековые крепости и замки с их высокими, но относительно тонкими каменными и кирпичными стенами и башнями оказались слишком неустойчивыми. Европа была поражена той скоростью, с какой в 1494 г. французский король Карл VIII брал итальянские средневековые крепости. Как видно из названия, новая система фортификации родилась в Италии, славившейся в то время своими инженерами и механиками. Ее родоначальниками считаются флорентийские архитекторы, фортификаторы и инженеры из семейства Сангалло – Джулиано да Сангалло, его брат Антонио да Сангалло Старший и племянник Антонио да Сангалло Младший112. Правда, не все историки полагают, что сама идея создания новой системы фортификации родилась именно в Италии. Так, известный французский специалист по истории военного дела европейского Средневековья Ф. Контамин, не сомневаясь в том, что классический бастион и бастионный фронт крепостной ограды появились в Италии, тем не менее приводит примеры постройки фортификационных сооружений, которые могут быть названы «бастионами до появления самого понятия»113. Точно так же Дж. Хэйл полагал, что сама идея бастиона вряд ли может быть приписана какому-то одному инженеру, поскольку она прошла долгий путь развития с середины XV в. до 30-х гг. XVI в.114, когда кристаллизация новой системы в целом была завершена (запомним последнюю дату – она весьма важна. – П.В.). Но в общем, вопрос о приоритете не настолько важен, так как идея коренного преобразования принципов фортификации витала в воздухе, и рано или поздно, в Италии ли, в Германии или же во Франции, кто-то должен был придать этой идее материальные очертания: «…Примерно в одно и то же время в разных, подчас далеких друг от друга, странах нескольким анонимным мастерам, строителям или известным архитекторам пришло на ум сделать из крепости не инертную, пассивную массу, а место динамичной обороны, которое обеспечило возможность при удобном случае перейти к контратаке (выделено нами. – П.В.)…»115.

Главным отличием изобретенной ими системы от прежней средневековой стала замена обычных для прежних времен высоких и относительно тонких крепостных башен и стен низкими, но мощными бастионами и валами, позволявшими подвергнуть штурмующего вал или бастион противника перекрестному обстрелу116. Для лучшего противостояния огню осадной артиллерии они возводились из земли с последующей облицовкой камнем или кирпичом. Генеральным направлением развития trace italienne в последующие десятилетия было создание такого начертания бастионного фронта, который был бы практически неуязвим для неприятельского штурма, даже поддержанного сильной осадной артиллерией. К середине XVI в. эта цель в значительной степени была достигнута, и густая сеть крепостей и городов, построенных заново или модернизированных согласно принципам trace italienne, сначала распространилась по Италии. Так, согласно новой системе в 1515 г. была заново укреплена Чивитавеккиа, в 1534 г. Флоренция, Анкона и Генуя в 1536–1538 гг. Из Италии новая система фортификации постепенно расползлась практически по всей Западной Европе117. Правда, как отмечал тот же Дж. Хэйл, до «правильных», «регулярных» крепостей, выполненных в полном соответствии с требованиями trace italienne, было еще далеко118. Причиной тому была чрезвычайная (по тем временам) дороговизна новых крепостей. Поэтому обычно инженеры, модернизируя старые городские укрепления, зачастую были вынуждены приноравливаться к старым фортификационным сооружениям, возведенным в прежние времена. Однако новая система фортификации внесла свой значительный вклад в подготовку перехода ко второй, решающей стадии военной революции. Как отмечал Ф. Бродель, ее развитие и совершенствование привели к тому, что уже в конце Итальянских войн наступило время, когда «…не то чтобы города нельзя было уже брать внезапной атакой, как, скажем, Дюрен в 1544 г., Кале в 1558 г. или Амьен в 1596 г., но уже как бы предчувствовался реванш крепости, наступление эпохи научно разработанной тактики осады и обороны…»119. Резко усилившаяся сопротивляемость крепостей и городов, возведенных заново или перестроенных в согласии с принципами trace italienne, неизбежно должна была повлиять на способы и методы ведения войны.

Не менее серьезные перемены тем временем происходили в это время с прежней «царицей полей», «богатым войском» – с блестящей конницей позднего Средневековья. В 1-й половине XVI в. западноевропейская конница переживала сложные времена, с трудом найдя себе место в сражениях, где господствовали колонны пикинеров, поддерживаемые огнем аркебузиров и артиллерии. Однако в ходе войны европейские военачальники четко осознали, что, во-первых, задачи конницы значительно более разнообразны, чем только ставшие к тому времени классическими атаки в сомкнутом строю. Оказалось, что конница полезна не только в «большой», но и в «малой» войне, в разведке, поисках, стычках и пр. Для такой войны прежняя «ордонансовая» конница была непригодна в силу своей слишком узкой специализации, тяжести и, что было едва ли не самым главным, дороговизны. Последняя же неизбежно вела к тому, что тех самых жандармов было слишком мало, чтобы использовать их на посылках для выполнения несвойственных им функций. Развитию же легкой конницы типа венецианских страдиотов, испанских джинетов или французских аргулетов, уделялось недостаточное внимание. И снова она была слишком узкоспециализированной. Возникла необходимость в более легкой, относительно дешевой и вместе с тем достаточно универсальной коннице, способной более или менее успешно действовать как на поле боя, так и за его пределами.

Обойтись без конницы было невозможно, и западноевропейские военачальники и теоретики искали выход из создавшейся кризисной ситуации. И хотя разрешить проблему до конца не удалось, тем не менее путь выхода наметился, и достаточно четко. Суть его Г. Дельбрюк выразил четко и недвусмысленно – «…рыцарство превращалось в кавалерию»120. На первых порах была сделана попытка изменить организацию прежних «ордонансовых рот». Как отмечал Г. Дельбрюк, в эпоху Итальянских войн «…мы гораздо чаще можем наблюдать, как каждый из трех родов войск (имелись в виду жандармы, кутилье и конные стрелки, лучники или арбалетчики. – П.В.) объединяется сам по себе и сражается самостоятельно…»121. Затем меняются боевые порядки конницы, и прежде всего жандармов. Сперва имперцы и испанцы, а затем и французы в 40–50-х гг. XVI в., на завершающем этапе Итальянских войн и во время Шмалькальденской войны стали сводить своих жандармов в «эскадроны», действовавшие в сомкнутом строю глубиной от 10 до 17 шеренг. Наконец, свита hommes d’armes перевооружается постепенно на огнестрельное оружие (на первых порах укороченные аркебузы, а затем и на пистолеты).

Серьезным новшеством стало появление вооруженных пистолетами рейтаров (reiters) – этих конных ландскнехтов. Недостаточная эффективность прежней кавалерийской тактики в борьбе против пикинеров, проявившаяся в годы Итальянских войн, побудила европейских кавалерийских командиров искать иные способы борьбы с ними. Выход, казалось, был найден в перевооружении конницы огнестрельным оружием и превращении ее в кавалерию, хорошо обученную, дисциплинированную силу, способную повиноваться приказам своего командира и совершать сложные маневры на поле боя. Необходимость повышения эффективности действий конницы на полях сражений привела к ее постепенной трансформации. «…Она переродилась, отказавшись от шока в пользу подвижности, совмещенной с огневой мощью. На первых порах всадники несли аркебузиров у себя за спиной. Затем с изобретением колесцового замка всадник получил возможность находиться в седле с уже заряженным огнестрельным оружием, и конница в течение короткого времени отказалась от «белого оружия», предпочтя ему пистолеты», – отмечал английский исследователь М. Ховард122. Конечно, историк несколько преувеличил степень отказа кавалеристов от традиционного «белого оружия», но то, что оно оказалось серьезно потеснено пистолетами, – это не вызывает сомнения. Так родились рейтары – первая настоящая кавалерия Европы со времен античности.

О времени и месте их первого появления на поле боя нет единого мнения. Во всяком случае, первые упоминания о них относятся ко времени Шмалькальденской войны 1546–1547 гг. Спустя 10 лет они уже представляли настолько серьезную силу, что французский король Генрих II поспешил набрать в предвидении новой кампании против испанцев их как можно больше для того, чтобы иметь перевес над Филиппом II, который в предыдущем году показал ему преимущества нового рода конницы. Примерно в это же время рейтары окончательно отказываются от применения копья и вооружаются исключительно 3–4 пистолетами и шпагами.

Невысокая эффективность и надежность пистолетов и порожденные этим обстоятельством особенности их боевого применения породили специфическую тактику действий рейтаров – caracole123. Суть его заключалась в том, что построенные глубокой колонной всадники медленно сближались с неприятелем, после чего первая шеренга разряжала свои пистолеты по врагу в упор и возвращалась назад для перезаряжания пистолетов. Первое его применение зафиксировано в источниках в декабре 1562 г. в сражении между гугенотами и католиками под Дрё. Принятие на вооружение caracole имело громаднейшее значение для истории конницы. Г. Дельбрюк совершенно справедливо замечал, что «…ротмистр, который довел свой эскадрон до того состояния, что он с точностью производит «караколе», очевидно, держит своих людей в руках и располагает действительно дисциплинированным отрядом. Ибо без большого старания и труда над каждым человеком, над каждой лошадью, без внимания и напряжения воли, без умения владеть оружием и навыка этого не добиться. Раз «караколе» с точно выполненным заездом и стрельбой – налицо, то налицо и тактическая единица, в которую вработался каждый рейтар как рядовой член ее, а глава и душа которой – вождь, ротмистр…»124. И здесь в общем-то неважно, что caracole, и это вполне очевидно, имело ограниченное применение – они могли эффективно действовать только против таких же рейтаров с противной стороны и массы пикинеров. Важен был его дисциплинирующий эффект, превращавший массу индивидуальных бойцов в спаянную тактическую единицу, действующую как одно целое. С конницей произошло нечто подобное тому, что несколько ранее случилось с пехотой, – ставшая традиционной пара жандарм – пикинер оказалась дополнена аналогичной парой рейтар-аркебузир/мушкетер. При этом значимость последней пары теперь будет непрерывно возрастать по мере того, как изменялся сам характер войны, в которой все большую роль стала играть «малая» и осадная война. Характерна в этом плане эволюция испанской конницы. В 1573 г. герцог Альба имел в составе своей армии 35 рот кавалерии с 4780 всадниками, в том числе тяжеловооруженных жандармов около 3000. Спустя 6 лет король Филипп II указал, чтобы в ротах легкой кавалерии не менее 1/5 солдат были вооружены аркебузами (12 всадников из 60). В дальнейшем численность жандармерии падала столь стремительно, что к середине 90-х гг. XVI в. она стала чрезвычайно малочисленна и не играла серьезной роли в испанской армии. Ей на смену пришла более легкая и универсальная кавалерия, делавшая упор на огневой бой. Большая часть 5,5 тыс. всадников 57 рот кавалерии Фландрской армии в 1594 г. была вооружена огнестрельным оружием125.

Таким образом, стремительное развитие огнестрельного оружия, перевооружение им конницы и превращение ее постепенно в кавалерию, распространение новой системы фортификации, изменение самого характера войны – все это, вместе взятое, обозначило приближение конца глубоких и массивных колонн пикинеров классического, «швейцарского» образца. Их слишком узкая специализация, «заточенность» под «большую» войну, генеральное сражение мешали теперь их эффективному использованию. Тактику снова нужно было изменять с учетом новых реалий, появившихся в ходе Итальянских войн. Перед полководцами и военными теоретиками встал вопрос – как, в какой пропорции нужно сочетать пикинеров, аркебузиров и мушкетеров с легкой конницей (типа французских chevaux legers-шеволежеров или испанских herreruelos), рейтарами и жандармами (постепенно вырождавшихся в кирасир126), чтобы извлечь из этой комбинации максимальную пользу?

Пожалуй, первыми над этим задумались испанцы. Карл V в 1536 г издал так называемый Генуэзский ордонанс, которым в порядке эксперимента провел переформирование своей пехоты в Италии из прежних громоздких 5–6 или более тыс. «баталий» в более компактные формирования – tercio, численностью первоначально 2500–3000 солдат (10–12 рот по 250–300 солдат). Ранний tercio из 12 рот по 250 человек мог быть устроен следующим образом: 10 рот, состоявших из 11 офицеров, 219 пикинеров (пополам в латах и без них) и 20 мушкетеров, и 2 роты, включавших в себя 11 офицеров, 224 аркебузира и 15 мушкетеров. Итого в tercio было 2190 пикинеров, 448 аркебузиров и 230 мушкетеров, не считая офицеров127.

Опыт был признан удачным и в начале 60-х гг. был распространен на всю испанскую и имперскую пехоту, причем численность tercio к концу века еще более сократилась, составив 1500–1800, а реально, из-за боевых и небоевых потерь и дезертирства, нередко падало до 1000 и даже менее солдат. Если в 1573 г. 269 рот испанской пехоты насчитывали около 57,5 тыс. солдат, т. е. в среднем около 200 солдат в каждой, то в 1594 г. средняя численность роты в tercio упала до 100 солдат128. Эта перемена, незначительная на первый взгляд, имела далеко идущие последствия. Прежняя ударная тактика конца XV в., когда восстановившийся было баланс между конницей, тяжелой и легкой пехотой снова сместился, но на этот раз в пользу тяжелой пехоты, шаг за шагом начала отходить на второй план. Пикинеры, действовавшие в глубоких квадратных построениях, пусть и не таких массивных, как ранее, по-прежнему оставались главной ударной силой tercio, но аркебузиры и мушкетеры стали играть более значимую, чем ранее, роль. Как отмечал М. Робертс, оценивая значимость тактической реформы Карла V, писал, что «…tercio стал самым прославленным образцом превосходства пехоты в эпоху, когда пика была «королевой поля боя». 3-тысячный tercio с его окруженным по периметру шеренгами аркебузиров массивным квадратом пикинеров и алебардьеров и четырьмя «рукавами» аркебузиров по углам квадрата представлял первую серьезную попытку тактической комбинации огнестрельного оружия с пиками: стрельба аркебузиров разрушала бы строй противника, открывая дорогу пикинерам, а пики создавали защитный вал или полый квадрат, за которым или внутри которого аркебузиры могли достаточно быстро найти убежище…»129.

Испано-имперские tercio, сохранившие достаточную ударную и серьезно нарастившие огневую мощь, почти на столетие установили свое господство на поле боя. Как писал испанский историк Ф. де Леон, для 1560-х гг. «…испанская тактика и организация вместе с итальянской фортификацией представляли высшее достижение военной революции на то время…»130. Из сочетания ударной мощи глубоких, сомкнутых построений пикинеров, огневой мощи мушкетеров и подвижности рейтаров и кирасир, поддерживаемых артиллерией, окончательно сформировалась новая, назовем ее условно «испано-католической», военная школа. Она стала модернизированным, доведенным до максимального совершенства вариантом ренессансной системы и окончательно заменила собой позднесредневековую, основанную на действиях нескольких массивных, средневековых по своей сути «баталий» пехотинцев, оснащенных древковым оружием, поддерживаемых огнем немногочисленной артиллерии и стрелков и классическими, с копьями наперевес, атаками жандармов.