Каприс для Кати

Мария Степанова

Каприс для Кати

Часть 1. Каприс для Кати.

Глава 1

– Катя, вставай! Катюша, ты меня слышишь?! Уже почти семь часов!

За окном стояла непроглядная темень, и слышно было, как в стекло стучатся крошечные снежинки. Они легонько касались стекла, отталкивались и падали вниз. Снег в городе был помехой. Падая на землю, снежинки мгновенно таяли, теряя свою безупречную геометрическую красоту, и превращались в холодную скользкую кашу.

Девочка спрятала голову под подушку, но мамин голос проникал и туда.

– Катя! Ты опоздаешь на автобус!

Нет, не опоздает! Потому что мама позаботится о том, чтобы она точно уж не опоздала. А так не хочется вылезать из теплой постели!

– Ну ма-ам… Можно я не поеду?

– Нет, не можно! – мама отдернула одеяло, кожа тут же покрылась пупырышками, – вставай!

Когда мама вышла из комнаты, девочка обратно натянула одеяло, сделав норку, и поджала ноги, чтобы согреться. Это просто издевательство, тратить выходной на какую-то там патриотическую экскурсию. Она бы, может, и не поехала, если бы классная руководительница не обзвонила всех родителей. Мама, конечно, обрадовалась. Она вообще всегда была за то, чтобы Катя узнала что-то новое. А этой поездке обрадовалась вдвойне. Оказалось, что мама, будучи студенткой второго курса, тоже была в Истре на экскурсии, и ей там очень понравилось. То есть, возможности избежать поездки вообще не было. Теперь вставай ни свет ни заря, в автобусе трясись, потому что у мамы ностальгия…

Предупреждая очередное мамино нападение, она кое-как села на кровати, передернулась. Волосы на длинной стороне замялись и торчали в разные стороны. Обрить одну половину головы было классной идеей, но теперь, чтобы прилично выглядеть, нужно было укладывать волосы каждый день. Пригладив вихры, она дотянулась до махрового халата, всунула руки в рукава и запахнула его на груди.

– Катя, ты встала? – донеслось из кухни вместе с запахом овсяной каши.

– Да встала я, встала… – буркнула девочка, и поплелась в ванную.

Теплый душ, как ни странно, взбодрил. Она высушила волосы, уложив пряди аккуратной волной. Хотела накрасить глаза, но, подумав, отложила косметичку. Красоваться там будет не перед кем, одиннадцатые классы (счастливчики!) не едут.

Мама хлопотала на кухне. Катя села на высокий табурет у стола и посмотрела на нее. Странно, что мама, которая вставала затемно, выглядела так, будто давно уже выспалась. Она бодро сновала между плитой и столом, успевая помешать, нарезать, поставить перед Катей тарелку. Есть совсем не хотелось, но у мамы было правило пяти ложек. Эта традиция появилась, когда Катя была совсем маленькой, и маме приходилось уговаривать ее покушать. Тогда мама сказала – съешь столько, сколько тебе лет! Маленькая Катя посчитала на пальцах – пять. Пять – это немного, решила она, и начала есть. Но каша оказалась такой вкусной, что она не заметила, как ложка скребнула по дну тарелки. Тогда мама похвалила дочку и дала конфету. А когда капризы за столом повторились, мама опять предложила съесть пять ложек. Так и повелось…

Покончив с завтраком, девочка соскользнула с табурета, подошла к маме, обняла.

– Спасибо…

– На здоровье, – мама чмокнула Катю в лоб. Раньше она целовала в макушку, но, за последние несколько месяцев дочка заметно выросла, и теперь мама дотягивалась только до лба, – я там тебе термос и бутерброд приготовила, возьми обязательно!

Отвернувшись, Катя сморщилась – еще не хватало с бутербродом в сумке ходить, чтобы от нее за полтора километра пахло колбасой. Все уличные собаки сбегутся… Она взяла любимую сумку-торбу, бросила туда телефон и шоколадный батончик, порылась в школьной сумке, нашла пару купюр и мелочь, и ссыпала туда же.

Надо будет потом мелочь в карман переложить, уж больно громко она звенит. Надела ботинки, затянула шнурки.

– Катя, бутерброд! – мама вышла в прихожую, в одной руке она держала маленький ланч-бокс, в другой термос. Катя вздохнула, посмотрела на маму укоризненно, но еду взяла и кинула внутрь сумки. Термос ударился об мелочь.

– Катюша, надень белую курточку, – попросила мама, – она тебе очень идет!

– Ну, ма-ам! Белая не подходит к ботинкам!

Действительно, к белой куртке мама купила Кате замечательные сапожки. С берцеподобными ботинками белая куртка ну никак не вязалась. Катя натянула черный пуховик, шапочку с кошачьими ушками, которая, конечно, совсем не подходила ни к ботинкам, ни к куртке, но была ее любимой.

– Ну чистый почтальон, – мама покачала головой. – Проведи время с удовольствием, – напутствовала она, – и узнай что-то новое.

Автобус стоял у школы. Почти все были на месте, ждали опаздывающих. Катя впрыгнула в салон автобуса, и носом к носу столкнулась с Анной Павловной или, как звали ее ученики Аннапална, преподавателем истории.

– Котова, что за привычка опаздывать? – вместо приветствия произнесла историчка. Вообще-то она была мировая тетка, предмет свой знала и любила. Но сегодня, наверно, Аннапална тоже не выспалась, поэтому была не в духе. Она всегда, когда сердилась, называла учеников по фамилии.

– Доброе утро, Анна Павловна, – сказала Катя, и проскользнула мимо недовольной учительницы вглубь салона. Оттуда ей уже махала рукой Яна, подружка и одноклассница.

Дорога была долгой. Автобус ехал медленно, за окнами постепенно светлело. Так вот зачем нужно было вставать в такую рань – чтобы ехать черепашьим шагом! Катя выглянула в проход между сидениями – кто-то дремал, кто-то развлекал себя телефоном.

Яна сначала пыталась говорить, но потом привалилась лбом к стеклу и уснула. Счастливая! Катя так не могла. Даже когда они ездили всей семьей на машине в Крым, она не спала на заднем сидении, а говорила и говорила. Папа тогда пошутил, что надо было ее посадить вместо мамы, которая клевала носом на переднем пассажирском сидении.

За окном все чаще появлялись какие-то селения, маленькие дома, засыпанные снегом, пара-тройка придорожных кафе, синие указатели со стрелками. Катя поняла, что они скоро приедут. Анна Павловна прошла по проходу, и раздала всем оранжево-черные полосатые ленты. К ленте была прикреплена маленькая булавка. Анна Павловна показывала, как свернуть ленту красивой петлей и прикрепить к одежде, но Катя не стала возиться и привязала ленточку к сумке. Яна, стянула шапку и привязала ленточку к помпону, завязав бантиком. Надев шапку, она потрясла головой и засмеялась.

– Как дурочка, – Катя хихикнула, глядя, как дурачится подружка.

Автобус остановился.

– Так, дети! Выходим! Аккуратно, не толкаем друг друга! Не забывайте свои вещи! – суетилась Аннапална. Все разом поднялись, закопошились, зашумели, и, конечно же, в проходе образовалась пробка. Мальчишки толкались и смеялись. Катю пару раз пихнули, после чего она ощутимым тычком протолкнула мальчишек вперед и вышла из автобуса. Было не холодно, но пасмурное утро навевало тоску. Эх, как бы хорошо сейчас валяться в кровати, поспать часиков до одиннадцати… Всё это были мечты. Реальность вот она – серая, ветренная, посыпаемая редким снежком. К ним подошла женщина средних лет, невзрачная и незапоминаемая, как всё вокруг. Единственное, на что обратила внимание Катя, была здоровенная круглая коричневая родинка на щеке. Женщина представилась экскурсоводом. Катя осмотрелась – они остановились возле какой-то церкви или монастыря.

В таких местах было мало чего интересного. Сейчас "родинка" начнет заунывно рассказывать про старину, водить их вокруг этих старых стен… Скучно…

Группа двинулась к зданию. Яна прицепилась к правой руке. Катя не очень любила ходить "под ручку", но от подружки терпела.

– Катьк, ну что у вас там с Царём? – спросила Яна загадочным шепотом.

Катя порозовела. Андрей Царёв, или, как его называли в школе и в компании – Царь, учился в одиннадцатом классе, занимался плаваньем, был даже мастером спорта, паркурщиком, и очень, очень ей нравился. Ради того, чтобы чаще встречаться, она тоже занялась паркуром, и, неожиданно для себя, втянулась. Это Царь дал ей прозвище Кошка, не только из-за фамилии, а потому что она ловко прыгала и мягко приземлялась. Раньше в школе он совсем не обращал на нее внимания, но недавно… Недавно, когда они стояли на перемене у кабинета, он при всех подошел к ней, заправил длинную прядь за ухо и спросил, придет ли она в воскресенье на городские соревнования по плаванию. "Мне нужны болельщики" сказал Царь и неотразимо улыбнулся. От этой улыбки Кате стало так хорошо, что даже когда он отошел, она еще некоторое время стояла, прижавшись к стене и сохраняя это благостное чувство. И, конечно, она ходила на соревнования, кричала и болела больше всех. А потом он пошел ее провожать, неизвестно как отвязавшись от приятелей. Оказалось, что живет он всего в двух домах от нее. С одной стороны это было здорово – ее грела мысль, что объект ее мыслей совсем рядом, а с другой не очень, потому что до ее дома они дошли за пять минут. У подъезда было много народу. Туда-сюда сновали люди, толклись какие-то бабки, играли дети.

– Ну пока, – Царь улыбнулся.

– Пока, – в горле пересохло, и, прежде чем ответить, она пару раз судорожно глотнула.

Молодой человек наклонился и коснулся губами ее скулы, совсем рядом с глазом. Губы его были сухие, чуть обветренные и теплые.

Пока она ехала в лифте, ей казалось, что короткий поцелуй горит на щеке как клеймо. Дома она быстро разделась, убежала в комнату и упала на кровать. Мама хоть и удивилась дочкиной странной молчаливости, но спрашивать не стала. Ну и хорошо. Мама всегда была понятлива, за это Катя ее любила еще больше.

Яна была не так деликатна. Ей хотелось подробностей, и она трясла подругу как грушу, чтобы вытащить из нее информацию. Когда Катя рассказала последние новости, она запищала и запрыгала на ходу.

– Котова! Голышева! Ну-ка успокойтесь! – шикнула на них Аннапална, – вы всем мешаете!

Действительно, экскурсия уже началась. "Родинка" что-то рассказывала тонким писклявым голосом, но слышно ее было плохо, звук рассеивался на воздухе. Катя подобралась поближе. Яна наконец-то отцепилась от ее рукава, приподнялась на носочках – она была невысокого роста – а потом и вовсе нырнула между одноклассниками, чтобы быть поближе к экскурсоводу.

– Воскресенский собор по сути своей является центральной фигурой в архитектурном ансамбле Ново-Иерусалимского монастыря. Его строительство началось в одна тысяча шестьсот пятьдесят восьмом году – через два года после основания монастыря. Оба этих события произошли по инициативе Святейшего Патриарха Никона. В одна тысяча шестьсот шестьдесят шестом году Никон был отправлен в ссылку и строительство собора Воскресения Христова было приостановлено, – вещала экскурсовод.

Бла-бла-бла… Тоска… Почему она так глупо говорит "одна тысяча…"? И так понятно, что одна тысяча, а не две. Сказала бы нормально – в тысяча шестьдесят… каком там? Уже забыла…

Катя потопталась вокруг себя, оглядываясь. Монастырь и правда был большой.

Летом, наверное, тут хорошо, много зелени, но сейчас было уныло. Огромное здание, белое, местами с треснутой штукатуркой. И много-много каких-то мелких строений. Вон ворона летит, каркает. Здоровенная такая…

– Котова, – историчка подобралась к ней незаметно, и Катя вздрогнула от неожиданности, – во вторник я тебя спрошу обо всем, что тут рассказывают, – предупредила она и хищно прищурилась.

"Вот привязалась", – подумала Катя досадливо.

– Во время отступления немцы взорвали Ново-Иерусалимский монастырь, впрочем, как и почти весь город. Целым остался единственный дом, в котором жила семья Титовых. Он стоял недалеко от монастыря, на улице Советской, а рядом с ним располагалось двухэтажное кирпичное здание, которое до революции было гостиницей при монастыре, а после ….

Скучно. Невыносимо скучно. Стараясь быть незамеченной, Катя начала отходить от группы. Все пошли по высокой лестнице наверх, а она, задержавшись, двинулась вдоль стен. Зачем она туда пошла, отбившись от группы, Катя и сама толком не понимала. Тем более, что она никогда не испытывала особого интереса к старинным строениям. Она неторопливо шла вдоль каменных стен, похожих на крепостные, и думала, что тогда, в старые времена, в монастыре, наверное, можно было неплохо отсидеться в случае нападения врагов. У одной из стен стояли строительные леса, церковь ремонтировали.

Катя потерла замерзшие руки, пошарила в карманах, достала и надела перчатки. Пора было возвращаться, погуляла и хватит. Все же она решила не идти назад, а обогнуть здание кругом и выйти с другой стороны. Она шла и шла по узкой протоптанной дорожке, казалось, это не кончится никогда. Внезапно что-то грохнуло так, что заложило уши и посыпалась кирпичная крошка. Катя испугалась и скорчилась у стены, зажав руками уши. Запахло дымом.

Подождав немного, она опасливо отклеилась от стены и посмотрела вверх – сверху угрозы, кажется, не было. Она прижала ладонь к груди, под курткой бешено колотилось сердце. "Упало что-то наверно, – рассуждала она сама с собой, – вот как сейчас треснет кирпичом по башке и куку, Катька, привет на том свете". Стало страшновато. Девочка чуть отошла от стены и прибавила шагу. Она с облегчением выдохнула, когда вышла на открытую площадку у здания монастыря. У ступеней никого не было. "Что там можно так долго смотреть…" Катя вбежала по ступеням и с усилием потянула тугую дверь. В храме было темно, не считая горящих свечей, и холодно. Ни экскурсовода и одноклассников в этом темном помещении не было. Она выбежала на улицу, и быстрым шагом направилась к автобусу. Но автобуса и след простыл. Мало того, следов автобуса вообще не было, скорее всего, их засыпал усилившийся снег. Значит они уехали достаточно давно.

Глава 2

Растерявшись, девочка потопталась на месте, размышляя. Как так-то?! Ее забыли! Уехали и даже не пересчитали, все ли на месте! Негодуя, она поправила сумку и пошла по заснеженной тропе в сторону города, злясь на всех. На маму, которая заставила ехать, на учительницу, на Янку, которая даже не вспомнила о ней. Но больше всех она досадовала на саму себя. Пройдя пару сотен метров, Катя вдруг вспомнила про телефон. Можно же позвонить! Она радостно выхватила из сумки телефон, набрала номер. Но, телефон молчал. Связи не было. Ну конечно, в этом городишке еще и связь не работает. Досадливо засунув гаджет в задний карман брюк, Катя двинулась дальше.

Она все шла и шла, отыскивая глазами следы цивилизации – многоэтажки, магазины, кафе. Ну, хотя бы автобусные остановки. Но ничего этого не было. И вообще, Истра, мнившая себя городом, очень смахивала на деревню.

И ни одного человека, будто вымерли все. Только редкие собаки пробегали мимо, да и те не лаяли, торопясь по своим делам.

Услышав неподалеку голоса, Катя обрадовалась. Наконец-то она спросит дорогу. Из-за угла появились двое мужчин в форме немецких солдат, наверно участники исторической реконструкции, о котором взахлеб рассказывала историчка, и ради которой они притащились сюда. Она уже хотела окликнуть их, но тут услышала тихий свист. Оглянувшись, Катя заметила в воротах одного из домов движение. Она не рассмотрела, кто там, но, кажется, ей махали рукой. Ну ладно, ей все равно, у кого спрашивать путь до мемориала. Она подошла к воротам, из которых ей сигналили, ворота приоткрылись ровно настолько, чтобы она могла в них пройти, оттуда высунулась рука, и Катю втащили внутрь.

Она даже не успела испугаться, поэтому отбиваться не стала. А когда до нее дошло, что произошло, рука уже отпустила ее. Катя развернулась к нечаянному похитителю в готовности драться, но он не собирался нападать. Наоборот, он повернулся к ней спиной и смотрел в щель забора. Это был мужчина. Ну, то есть он выглядел как мужчина – в широких потертых брюках, ватной телогрейке и шапке-ушанке из неизвестного лохматого, но изрядно полинявшего зверя. Рукав телогрейки был порван на плече и оттуда торчала грязная вата. Бомж что ли? Стало страшновато.

– Эй, – Катя настороженно окликнула мужчину, – чего тебе надо?

Мужчина обернулся, и Катя увидела, что это не мужчина, а мальчишка. Ну, не совсем мальчишка, подросток. Из-под старой шапки на нее смотрели сердитые стального цвета глаза.

– Тебе что, жить надоело? – вопросом на вопрос ответил парень.

– В каком смысле?! – Катя растерялась.

– В таком, – парень говорил почти шепотом, – сейчас бы эти тебя кокнули и всё.

– Да что ты несешь, – хихикнула Катя, – с чего бы им меня кокать?

– Смейся, смейся, – буркнул парень и снова приник к щели.

Кате стало любопытно. Она подошла к забору и нашла в нем дырку от выпавшего сучка. Двое в форме шли по улице и громко смеялись. И совершенно не собирались никого кокать. Вот из одного двора выскочила дворняга и принялась остервенело лаять на проходящих. Она напрыгивала и отступала, захлебываясь звонким лаем. Катя хотела отпихнуть мальчишку и выйти из двора, куда ее так невежливо затащили, как вдруг один из мужчин вскинул автомат, который до этого висел у него на груди, и выстрелил очередью. Катя прижалась глазом к отверстию и обмерла – раненое животное конвульсивно дергалось на обочине, кровь разливалась вокруг подбитого тела. Проходя мимо, мужчина не глядя выстрелил еще раз, и собака замолчала.

Потеряв дар речи, Катя уставилась на мальчишку, а мальчишка смотрел на нее.

– Что это было? – произнесла она дрожащими губами.

– Немцы, – пожав плечами ответил парень, – как будто не знаешь.

– Какие немцы?..

Она не понимала, о чем он говорит, но увиденное испугало и озадачило ее. Она ни разу не видела, чтобы человек так хладнокровно убивал животных. И ей стало страшно.

– Тебя что, контузило? – вдруг спросил парень, – взрыв недавно был. То-то я смотрю, стоишь как блаженный, фашисты идут, а он им ручкой машет…

Катя смотрела на парня и пыталась собрать в кучу разбежавшиеся мысли. Какие фашисты, какой взрыв?.. Она бы и дальше стояла столбом, если бы парень не взял ее за локоть и не затащил в дом.

В доме было холодно, бедно и пусто. Маленькая кухня с печкой, и еще одна комната, в которой стоял старый диван и железная панцирная кровать с высокими спинками. На кровати сидел тощий серый кот.

– Не разувайся, холодно, – бросил Кате парень, – проходи в комнату.

Катя растерянно прошла и присела на коричневый стул.

– Чай будешь? – парень выглянул из-за печки. Катя кивнула.

Он принес два стакана с желтой дымящейся жидкостью, один поставил перед Катей.

– Пей.

Она отпила и поморщилась, было несладко и пахло какой-то травой.

– А сахар есть?

Теперь была очередь незнакомца удивляться.

– Сахар?!

Катя подняла глаза – он смотрел на нее как на сумасшедшую.

– Ну сахар, сахар, да. Белый такой.

– Ты странный какой-то, – парень покрутил у виска, – и выглядишь странно, – добавил он.

Он с прищуром осматривал Катю, а ей вдруг захотелось спрятаться от его пытливых глаз.

– Слушай, а может ты шпион?

– Какой шпион? – ошарашено спросила Катя. Она уже устала удивляться.

– Известно какой, фашистский.

– Ты дурак что ли? – Катя посмотрела на мальчишку не менее пристально.

– Хорошо, – кивнул он, – тогда говори, где живешь?

– В Москве, – ответила девочка.

Парень присвистнул.

– В Москвеее… А у нас как оказался?

– На автобусе.

– На каком еще автобусе?

– На рейсовом, блин! – Катя вдруг разозлилась, вскочила со стула. – Слушай, мне это надоело! Я в ваши игры не играю! Скажи мне, как обраться до мемориала Славы, и я пойду.

– До чего?!

– Слыш, – она "включила" крутую девчонку, – ты сам не местный что ли? Сегодня у вас тут день освобождения города от немцев, историческая реконструкция, а ты как с печи упал.

Парень смотрел на нее оторопело. Катя двинулась к выходу, собираясь уйти, и, неожиданно глаза наткнулись на отрывной календарь, висящий на стене. Катя подошла, посмотрела.

– Это что за раритет? – она полистала странички, – ты тоже что ли в представлении участвуешь?

– В каком представлении?

– Так! – она выставила вперед ладонь, – хорош мне голову морочить! Какое сегодня число?!

– Девятое декабря…

– Нууу…

– Сорок первого года…

– Какого года? – у Кати пересохло в горле и она, схватив стакан с остывшим чаем, отпила глоток.

– Сорок первого… – голос незнакомца был не менее удивленным, но говорил он вполне уверенно.

Кате показалось, что у нее заложило уши и защипало глаза. Она подняла руки, чтобы потереть их, и рухнула на пол.

Очнувшись, она почувствовала у себя под головой теплые колени. Мальчишка испуганно заглядывал ей в лицо.

– Фух, испугался, – засмеялся он, когда Катя завозилась и попыталась встать. – Лежи, а то опять сбрякаешь.

– Ты – девчонка, – добавил он чуть погодя, и Катя услышала, что он улыбается. – А я думал парень. Одета как парень. Тебя как зовут?

– Катя, – ответила она, – а тебя?

– Меня Миша. Михаил Новик.

– Катя Котова.

– Ну, понятно. Ты, наверно, от голода упала, такое часто бывает. Есть хочешь?

Катя отрицательно мотнула головой, меньше всего сейчас она хотела есть. Она все-таки собрала все силы и села на полу. Миша пристроился рядом на корточках.

– Миша, ты не шутил? Какой год ты сказал?

– Да какие шутки! Сорок первый. А что?

– Я, наверно, сошла с ума. Или сплю. Или сошла с ума и уснула. Этого быть не может!

– Да что не так-то? – Миша недоуменно посмотрел на нее.

– Да то, что сейчас две тысячи шестнадцатый!

– Какой-какой?

– Две. Тысячи. Шестнадцатый!

– Ты точно с ума сошла, – засмеялся Миша.

– Нет, погоди! – она затрясла головой, вспоминая. – Мы подъехали к монастырю… все пошли внутрь, а я… Слушай! Это кошмар просто! Этого быть не может! Это как в том фильме! Там черные копатели… Ну неважно, в общем они в будущее попадают во время войны, понимаешь?! И я так же! О, боже… О, боже…

Она металась по комнате, а Миша смотрел на нее, явно не улавливая нить разговора.

– О, боже! О, боже…

– Ты верующая что ли? – он уже почти опасливо смотрел на Катю, очевидно, уловив из всего речевого потока только слово "боже", – точно, блаженная какая-то.

– Ты не понимаешь! – Катя схватила Мишу за руку, – я попала в прошлое! Я живу в две тысячи шестнадцатом!

Он осторожно отцепил ее пальцы от своего рукава.

– Этого быть не может!

– А я о чем?! – она опять заметалась, – быть не может, но случилось! Только за что это мне? В фильме, там они в могилах солдат рылись, а я ничего такого…

– Ты про какой фильм твердишь? Какие могилы?

– Ой, да ты не поймешь! Слушай! Мне надо в монастырь вернуться, там ворота назад!

– Какие ворота?

– Ну проход, где я в вашем времени оказалась! Я там шла-шла, а вышла тут!

Миша помотал головой.

– Нельзя в монастырь! Там немцы кругом.

– Миша! – Катя снова схватила парня за телогрейку, – пойми, если я туда не попаду, я навсегда останусь в этом времени! А там мама… И папа… И…

Катя вдруг заплакала, уткнувшись парню в грудь. Не ожидавший такого, он сначала было отшатнулся, но потом осторожно сомкнул руки у нее за спиной.

– Ну, не реви, не реви, – нарочито грубо проговорил он, похлопывая ладонью между лопаток, – надо, значит надо. Пойдем.

Глава 3

Они вышли из дома. Миша привычно осмотрел улицу в щель в заборе и махнул рукой – можно! Он придержал тяжелые ворота, и выпустил Катю.

– Ты дом закрывать не будешь? – шепотом спросила девочка.

– Я закрыл, – ответил он ей так же.

– А на ключ?

Миша усмехнулся.

– От кого? Немцы захотят зайти, так и в закрытый дом зайдут. А свои не полезут. Сейчас все прячутся, не до этого. Да у нас и брать-то нечего.

– А ты с кем живешь?

– С теткой, отцовой сестрой.

– А где она?

– Она в подвале прячется.

– А ты почему дома?

– Не хочу в подвале сидеть.

– Мм, понятно… – ответила Катя, хотя ей было совсем непонятно.

Ребята шли по краю улицы, постоянно оглядываясь на каждый шорох. Постепенно Катя начала узнавать места, где она уже проходила.

Пару раз им навстречу попадались немцы, сначала двое на мотоцикле, и тогда Миша столкнул ее в обочину, и упал сверху сам, завалив обоих снегом. Второй раз они заметили машину с солдатами. Немцы вели себя деловито, перекрикивались хриплыми голосами, и было видно, что они торопятся.

Миша протащил Катю через кусты, и они вышли на какую-то тропу вдали от дороги. Тут можно было отряхнуться от снега и передохнуть.

– Миша, а где твои родители?

– Отец на войне, а мамка умерла давно, я еще маленький был. Мы с тетей Машей жили, отцовой сестрой.

– Ты в школе учился?

– Учился, – кивнул он, – восьмилетку закончил. А потом с отцом на фабрике работал.