Враги по оружию

Виктор Глумов

Враги по оружию

Пролог

Последний радиосигнал от Тео они получили в полдень, что-де на место прибыли, всё в порядке. Обычно взимание платы занимало полчаса-час, после чего колонна отчитывалась о проведенной операции и отправлялась в гарнизон. Но Тео не спешил выходить на связь во второй раз. Молодой радист Рон безрезультатно насиловал передатчик.

– Наверное, точка накрылась, – наконец проговорил Рон и стянул наушники. Щеки парня горели пунцовым, уголок глаза дергался.

Радист недавно выпустился и недостаточно хорошо освоился – Лекс сомневался в его компетентности, потому решил самолично проверить связь. Потупившийся Рон замер в сторонке.

Связи действительно не было. За два года службы лейтенант Лекс не помнил, чтобы передатчики ломались. По Уставу в подобной ситуации ему подобало выждать два часа – ровно столько времени требовалось, чтобы преодолеть расстояние от фермы Хмурого до гарнизона, – и лишь потом принимать меры. То есть высылать на место штурмовую группу.

– Вольно, Рон. – Лекс отложил наушники, смерил кабинет шагами и, заведя руки за спину, уставился в окно, из которого открывался вид на красновато-желтый холм, поросший щетинистой травой.

Восемь сезонов назад в гарнизон явился проситель – Юри Хмурый, да не один, а с десятком отборных головорезов. Прослышал бандит, что в Цитадели Омега разработана бурильная машина, с ее помощью роют колодцы фермерам в обмен на сотрудничество: Омега фермерам – воду, фермеры Цитадели – продукты. Как мог, Юри рассыпался в любезностях, пообещал всяческую поддержку и солидную плату. Устал-де старый разбоем промышлять, мирной жизни ему захотелось. Лекс прикинул, решил помочь. И ни разу не пожалел. Сейчас на ферме Юри трудились несколько сотен человек.

В начале сезона он жаловался на неурожай: пшеница не заколосилась, кукурузу жара побила, скотина передохла, и просил уменьшить плату. Лекс отказался. Во-первых, как бы ни шли дела на ферме, хозяин всегда ныл, а во-вторых, продовольственный план уже был составлен и заверен в Цитадели. Пожалей Лекс Юри, придется других обирать.

Получив отказ, остепенившийся бандит поник, потоптался у выхода, обернулся…

Вспомнив его взгляд, Лекс метнулся к радиоточке и приказал:

– Сержант Рик! Штурмовую группу срочно на ферму Хмурого!

Из наушников донеслось «Есть!».

* * *

Лекс наплевал на Устав и к ферме ехал не в танкере, а в грузовике, чтобы обозревать окрестности. Он до последнего надеялся, что вот сейчас из-за поворота вырулит колонна, окутанная облаком пыли. Ни разу фермеры не оказывали сопротивления Омеге – с какой стати? Выгоднее от омеговцев откупиться и жить себе спокойно, чем бороться с ордами кетчеров и прочих неудачников, охочих до чужого добра. Но чем ближе колонна подъезжала к ферме, тем отчетливей становилось дурное предчувствие.

У ржавых ворот стоял танкер, а вот ни грузовика, ни омеговцев поблизости не обнаружилось.

– Полная боевая готовность, – скомандовал Лекс по рации.

– Так точно, – отозвался Рик.

За два года службы лейтенант успел привыкнуть к своим бойцам и отказывался верить, что мог их потерять.

В знойном мареве тонула ферма. Не обычная ферма Пустоши – ощетинившаяся колючей проволокой, огражденная забором из побитого ржавчиной железа, – а мирное поселение с невысоким каменным забором, за которым угадывались сложенные из известняка постройки. Дозорная башня напоминала обычный дом, стекла отражали лучи закатного солнца и отливали золотом. Как правило, завидев омеговцев, дикие начинали суетиться и заранее отпирали ворота. Сейчас же в окрестностях фермы – ни души.

Танкер, шедший в авангарде колонны, затормозил. Лекс подождал, пока экипаж займет боевые позиции, и спрыгнул на землю. Поскрипывали петли незапертых ворот, да ветер со свистом вращал лопасти ветряков. Нехорошая тишина – мертвая.

Экипаж танкера, восемь человек с автоматами на изготовку замерли у въезда. Трое рядовых устремились за ограждение – хлопая крыльями, в небо взвилась стая ворон. Птицы покружили над фермой и расселись вдоль забора. Донеслись сдавленные ругательства. Сжимая автомат, Лекс побежал к воротам, забыв о том, что ему может грозить опасность.

В середине двора, у колодца, на виселице болтались голые тела. Еще три трупа распластались на земле. На спине ближайшего краснела расклеванная рана, лица двух других вороны изуродовали до неузнаваемости.

Танкист ногой перевернул тело, лежащее на спине, и многоэтажно выругался. Плечи его опустились, он сел на корточки возле мертвеца и ссутулился. Лекс, подойдя поближе, узнал в погибшем рядового из новеньких. В трех шагах лежал сержант Тео. Наверное, проклятые дикие напали внезапно, перебили бойцов и раздели, пуленепробиваемые жилеты – отличная добыча. Нелюди. Падальщики. Они ничем не лучше ворон, пирующих на трупах. Никому не будет пощады!

Лекс сжал кулаки, кровь прилила к щекам.

– Обыскать деревню! – крикнул он. – Найти выродков любой ценой!

Но бойцы отлично знали свое дело и уже прочесывали ферму.

– Пусто! – донеслось издали. – Они ушли.

Пока ребята из второго танкера снимали повешенных, взбешенный Лекс обходил дом за домом, сарай за сараем, хотя отлично понимал, что бунтовщики побросали пожитки в угнанный грузовик и покинули деревню. Найти бы хоть кого-нибудь! Растянуть на воротах и оставить медленно поджариваться. И предсмертные вопли будут ласкать слух, как самая нежная музыка. Смерив шагами очередную комнату, Лекс на миг остановился у почерневшего зеркала и не узнал себя. На него глядел хищник, замерший перед прыжком. Лекс ударил – зеркало рассыпалось осколками.

На трупы, сложенные в рядок у колодца, он старался не смотреть. В груди бурлила и клокотала ярость. Отодвинув танкиста, смолящего самокрутку, Лекс вскарабкался на танкер, надел наушники, связался с гарнизоном и доложил:

– У нас потери. Восемь рядовых и сержант Теодор. Ферма Хмурого взбунтовалась. Срочно доложить командиру гарнизона. – После чего откинулся в неудобном кресле, ожидая распоряжений. Впрочем, он заранее знал реакцию руководства. Поимка бунтовщиков была делом чести. Отныне Хмурый вне закона.

* * *

Спустя два часа поступило донесение: беглецы расположились на ночлег на свалке недалеко от фермы Артура, названого брата Лекса. Женщинам и детям приют предоставил Артуров сосед Феня, хотя в каждом поселке была радиоточка и всем уже сообщили, что людей Хмурого ищут омеговцы.

Лекс получил приказ зачистить деревню.

На место прибыли, когда Пустошь укутала серая шаль сумерек. В мареве, поднимавшемся над раскаленной землей, трудно было разобрать детали, и ферма на вершине холма напоминала навечно застывшего гигантского киборга с дозорными вышками вместо глаз – сейчас он равнодушно обозревал дорогу.

Лекс сгорал от ненависти к каждому дикому и всей Пустоши, ведь недалекий, немного наивный добряк Тео был его единственным приятелем. Месть мутила рассудок, как черный дым пожара застилает разрушенный город. Он мечтал сравнять с землей ферму предателя Хмурого, а с каждого его человека живьем содрать кожу. Вторая жена бандита – старшая дочь Фени, неудивительно, что он вызвался помочь мятежникам. Предатели – убийцы в перспективе. Лекс горел желанием зачистить помойку и с наслаждением наблюдать, как пламя пожирает преступников, но по рации он получил приказ поддержать лейтенанта Ашера, который прибыл на ферму раньше.

За распахнутыми воротами угадывались очертания танкера, преграждавшего путь. Пришлось оставить боевую технику при въезде. Как только Лекс высунулся из люка, до слуха донеслись бабьи вопли.

Застрекотал автомат, выстрелы стихли. По-видимому, дикие не сопротивлялись.

Их выстроили вдоль ограждения, склепанного из ржавых кузовов. Бабы толклись слева, угрюмые мужики, все как один бородатые, – справа. Мужчин и женщин разделяли двое солдат с автоматами, еще двое прохаживались вдоль ряда пленных. Диких было человек тридцать. Возле офицера семенил коротконогий пузатый доносчик – Вымя. Феня стоял на коленях между автоматчиками и вытирал расквашенный нос.

– Где мятежники? – спросил Лекс, шагнув к офицеру.

– Прочесываем деревню, – бесстрастно ответил Ашер и ткнул прикладом Феню, пытавшегося встать с колен.

Лекс схватил доносчика за грудки, встряхнул:

– Наврал нам, паскуда?!

Вымя втянул плешивую голову в плечи, выпучил белесые глаза и затрясся:

– Я н-не знаю, н-не знаю, где они прячутся! Н-не знаю! Я все сказал, что знал!

Подоспевший сержант Рик, пожилой мужчина из диких, схватил за волосы первую попавшуюся девчонку, швырнул в пыль и прицелился ей в висок.

– Где мятежники?

Девчонка заскулила, закрыла лицо руками.

– Считаю до трех, – проговорил он. – Если не ответите, я вышибу ей мозги. И раз, и два…

Все, даже тощая баба, похожая на высушенную рыбу, поняли, что он не шутит. Баба закричала:

– Пощадите! Скажу! Все скажу!

Феня выругался и сплюнул – тягучая слюна, смешанная с кровью, повисла на подбородке. Девчонка попыталась уползти к домам, но Рик пнул ее, и она распласталась на земле. Баба, по-видимому мать, указала на железные пластины ограждения:

– Там убежище…

Тотчас односельчане отшатнулись от нее, как от зачумленной. Женщина всхлипнула и, будто молясь, сложила руки на груди.

– Проверить! – Лекс стволом автомата указал на ограду.

Бойцы подчинились. Со скрежетом отошла крайняя пластина, и Рик воскликнул:

– Вот они! А ну на выход, свиньи!

Их было человек двадцать: молодые женщины семенили гуськом, прижимая к себе скулящих детей. Тонкая, как тростинка, девушка с младенцем на руках рухнула на колени и запричитала, пытаясь схватить Рика за руку:

– Отпустите нас… мы не виноваты…

Рик скривился и оттолкнул ее.

– Да будьте же людьми! – перешла она на крик.

Стройная брюнетка, замыкающая шествие, споткнулась, откатилась в сторону – в ее руке блеснул кинжал. Ударить Рика она не успела – ее прошила автоматная очередь.

На выстрелы прибежали люди Ашера, выстроились напротив пленных. Судьба их ждала незавидная: мужчин и баб, потерявших товарный вид, было приказано пустить в расход, молодых женщин отобрать, чтобы продать подороже на Мосту, на невольничьем рынке, как и детей.

Ашер ткнул автоматом в двух старух, кивком указал им направо. Ничего не подозревающие бабы подчинились.

– Вы обвиняетесь в предательстве, – огласил приговор Ашер, прохаживаясь перед пленными мужиками. Подождал, пока рядовые прицелятся, и рявкнул: – И приговариваетесь к расстрелу. Готовься… Целься… Огонь!

Рука Лекса не дрогнула, когда он нажал на спусковой крючок. Эти люди пошли против порядка. Если сегодня дать слабину, завтра другие последуют их примеру.

Грохот выстрелов утонул в женском вопле. Бабы продолжали орать, даже когда автоматы стихли.

Довершить операцию надлежало взводу Ашера. Рядовые оттеснили молодых женщин и приготовили ножи – резать им уши. Когда девочку лет четырнадцати поволокли в сторону, она ошалелыми от ужаса глазами посмотрела прямо в душу Лекса. Сглотнув, он отвернулся и приказал своим бойцам:

– Уходим. Дальнейшее – дело людей лейтенанта Ашера.

Командование – там, откуда не разглядеть заплаканных женских лиц. Высший офицерский состав должен принимать жестокие решения – во благо погрязшей в невежестве Пустоши. Когда-нибудь и Лекс научится держаться отстраненно. Сейчас же ему хотелось вымыться и содрать форму, пропахшую кровью, ведь раньше лейтенанту не доводилось участвовать в зачистках, да и справедливость он представлял себе иначе. Но приказ обжалованию не подлежит.

Глава 1

Манисова ферма

– Ах ты, волчье дерьмо!

Артур вздрогнул от неожиданности – бас Выползня, парняги тупого, но исполнительного, разорвал послеполуденную дрему, вспорол зной и громом пророкотал над Пустошью. Что у них там опять случилось? Кричали у загона с молодыми манисами, предназначенными на продажу. Артур отложил выменянную у торговцев двустволку, вытер о шорты руки, испачканные смазкой. Надо бы посмотреть, чего Выползень разоряется, но так лень идти из тени на солнцепек…

– Заешь тебя некроз! – надрывался Выползень. – Сейчас Самому́ скажу!

«Самому» – это значит Артуру. Скажет такой… Ох, скажет – все услышат. И точно, из дома послышался детский плач. Разбудили малявку. Артур представил, как вышибает Выползню зубы прикладом. Полегчало. С кем там Выползень? Второго голоса не слышно… Тяжело вздохнув, хозяин фермы поднялся с тюфяка и выбрался из-под навеса. По темечку будто сковородой стукнули – сезон дождей миновал давно, и Пустошь вместе с людьми, мутантами и мутафагами плавилась, выгорала, блекла под жаркими лучами.

Во дворе фермы Артуру не встретилось ни души. Отсыпались гости, дрыхли рабочие, валялись на вонючих постелях шлюхи. Утоптанная потрескавшаяся земля обжигала ноги сквозь подошвы ботинок. Над крышами домов дрожало марево. У коновязи под навесом дремала одинокая кобыла. Ворота фермы были закрыты, от дозорной вышки доносилось тихое пение и пахло съестным. Артур любопытства ради свернул туда – дежурный Зяма жарил на листе жести выпотрошенную ящерицу. Костер Зяма разводить не стал – металл и так раскалился. Дежурный напевал себе под нос:

Я снимаю с камней ящерят,Даже если они не хотят,Даже если пищат и орут,Понимая, что скоро умрут.А потом потрошу ящерят,И они так забавно скворчат!

Увидев Артура, Зяма замолчал и подобострастно улыбнулся. Хозяин фермы с достоинством кивнул в ответ.

– Дерьмо жрать будешь! – пообещал кому-то Выползень.

«Это мы еще посмотрим, кто и что будет жрать». Артур взял от ворот правее и поспешил вдоль забора. Зря, ох зря Выползня на работу принял. При отце, покойном Шакале, такие здесь жировали, Артур же тупых исполнителей не жаловал. Надо было гнать этого шумного громилу, как на ферме появился. Сейчас всех переполошит, и вечером мужики Выползню морду начистят, а драки – последнее дело. Плохое дело…

Артур потянул на себя калитку загона. Манисов не видно – попрятались в тень. А Выползень, должно быть, в хлеву с детенышами. Внимательно глядя под ноги, чтобы не вляпаться в дерьмо, Артур пересек площадку. Дверь в хлев была приоткрыта, оттуда тянуло кислятиной. Он скользнул внутрь и замер, давая глазам привыкнуть к полумраку.

Перед Выползнем, кряжистым, огромным, будто из камня вытесанным, мялся Высь – мелкий задохлик, шлюхин сын, предмет насмешек и издевательств молодежи. Артур Выся опекал. Не напоказ, чтобы парню еще сильнее не доставалось, но помогал и словом и делом. Вот на ферме приставил за молодняком следить…

– …скажешь – ты недоследил, понял? Скажешь – заснул, понял? А так и было, понял?

– Нет, – с упрямством обреченного возразил Высь.

Выползень набрал в могучую грудь воздуха и рявкнул:

– Шлюхино отродье!

– Хватит. – Артур шагнул к спорщикам.

Уже все было понятно, осталось уточнить масштаб убытка. Тупица Выползень, впрочем, не отказался от попыток все свалить на Выся:

– Эта манисова задница…

– Хватит, я сказал. По делу давай. Что произошло? – Артур говорил нарочито тихо. Пусть прислушиваются. Его ровный голос действовал лучше, чем вопли Выползня, и звучал страшнее.

Высь хмурился и грыз ноготь. Выползень лихорадочно придумывал новую отмазку. Артур огляделся. Выползень заслонял стойло, в котором держали молодую самочку на продажу.

– Эта… тут такое дело, Артур… – Громила скривился. – Сдохла тварюка-то… По недосмотру. Сожрала не то или специально потравили. Это все шлюхин сын виноват!

Выся аж передернуло. Артур в очередной раз вспомнил, что́ вырастает из таких вот на весь свет обиженных шлюхиных сыновей, и посочувствовал Выползню.

– Да меня здесь не было даже, – пробормотал Высь.

– Где падаль? – Артур отодвинул Выползня и заглянул в стойло.

Морда манисихи – в хлопьях засохшей пены; пасть приоткрыта, длинный язык вывалился, и по нему уже ползают мухи. Сено на полу разметали удары мощных лап, по настилу тянулись борозды – животное в агонии скребло доски. Артур присел на корточки. Что делать – не понятно. Высь-то не виноват, его забота – дерьмо выгребать. Это Выползень недосмотрел, и подозрительно много он кричит, будто отвлечь хозяина хочет, а мозгов не хватает. Нужно коновала[1] Курганника звать, пусть вскрывает дохлую… Ох, досада. Людей Артур не жалел так, как своих манисов. Пока ферма была под его папашей Шакалом, он относился к тварям ровно, даже не любил, а теперь переживал, к недужным вставал ночами, кладки яиц проверял постоянно. И не столько из-за денег – манисы были под его ответственностью, а значит, и в гибели самки он виноват, как ни крути.

– Потравилась, – жалобно повторил из-за спины Выползень.

– Исчезни, – не оборачиваясь, посоветовал Артур, – ступай в лачугу и сиди там. Не отсвечивай. Попробуешь удрать – найду и шкуру спущу. Высь! Подойди.

Рядом зашуршало, и Высь опустился на корточки рядом с хозяином. Тот глянул искоса – парнишка переживал, похоже, из-за Выползня, а может, из-за манисихи, но виноватым не казался.

– Что произошло, знаешь?

Высь обернулся, удостоверился, что Выползень вымелся из хлева и кивнул. Артур подождал, пока парень решится. Высь не отрываясь смотрел на мертвую манисиху.

– Это он ее потравил. Выползень. И на меня свалить хочет. Орал… Убить обещал. Только он тупой.

– А зачем ему нужно было? – удивился Артур.

– Не нужно. Он по дурости. Нечаянно. Тут крысы завелись, вот Выползень ядом всё и присыпал. А о манисах не подумал. Я когда заметил, поздно было, даже Курганника позвать не успел, как она издохла.

Артур поднялся. Ему было досадно: ладно бы происки конкурентов или болезнь – нет же, обыкновенная человеческая тупость. С ней Артур бороться не умел. Подлость и трусость окружали его со всех сторон, полноправно царили на Пустоши, и не было силы, способной вымести их, как сор из избы. Каждый – сам за себя, каждый – сам себе господин, но ферма держится на одном Артуре, на его уме и чувстве ответственности. Именно поэтому здесь хорошо людям и хотят наняться всё новые и новые, и приходится отказывать им ради стабильности. Над Пустошью же нет хозяина.

– Зови коновала, – велел Артур Высю.

И вышел под палящее солнце, под белое небо Пустоши.

* * *

Почему коновала прозвали Курганником, доподлинно не знал никто. Артуру рассказывали, что манисов доктор раньше лазал по старым кладбищам и могилам, золото искал, побрякушки, а на развалинах городов – книги… Рассказывали и другое, мол, коновал слегка свихнулся, шарясь по курганам – местам захоронения даже не древних, а пранародов, – силу там думал обрести, а нашел одиночество и легкую сумасшедшинку. Как бы то ни было, Курганник людям предпочитал животных, а живым – мертвых. Был он уже старый, Артуру в отцы годился, здоровенный мужик с обожженным солнцем лицом. Руки – как у кузнеца, говор нездешний, и прошлое неизвестное. В общем, странный человек.

Но дело свое коновал знал. Он пестовал и лошадей, и мутафагов, да и бордельным девкам снадобья выдавал, случись чего.

Артур уважал и побаивался этого человека, пришедшего к воротам шесть сезонов назад (Ника как раз малу́ю носила) и попросившего работу. Сейчас коновал склонился над дохлой манисихой, осматривая ее морду.

– Как есть крысиным ядом потравили… – пророкотал Курганник. – Кто, начальник, не знаешь?

– Выползень, – признался Артур.

Он понимал: Курганник с Выползня шкуру спустит и будет прав. Но оставлять гада безнаказанным или вершить над ним справедливый суд Артур не желал. Нужно отвечать за свои поступки, даже совершенные по глупости.

Курганник почесал выдающийся нос.

– Значит, так, начальник. Нужно весь хлев вычистить, промыть всё, чтобы другие манисы не подохли. А с этим…

– А этого повесим, – решил Артур. – Соберем людей и вздернем. Чтобы другие сначала думали, потом делали.

– Добро. – Коновал погладил оскаленную морду дохлой манисихи. – Тогда до ночи я его не трону. А не повесишь ты – я придушу.

* * *

Срочный вызов пришел во время обеда – Лекс вместе с другими офицерами сидел за столом и жевал кашу, заправленную жестким мясом. С другой половины столовой, где питался рядовой состав, доносился мерный гул, командование же чинно молчало. Когда вбежал радист, Лекс чуть не подавился, настолько диким казалось нарушение дисциплины. Первая мысль была: пожар, беда, кетчеры напали. Но радист не выглядел испуганным.

Лекс поднялся из-за чисто выскобленного стола, кивком извинился перед товарищами по оружию. Подтянутые, опрятные, в черной форме Омеги, они ответили лейтенанту вежливыми кивками. Мимо солдат, замолкающих при его приближении, Лекс прошел к выходу из столовой. Помещение длинное, здание одноэтажное, стоит особняком. Окна большие, но ничего за ними не разглядишь – вместо дорогого стекла они забраны шкурами ползунов. Сейчас обедали сто рядовых и пятнадцать офицеров, и это не считая обслуживающего персонала.

Гарнизон напоминал Цитадель Омегу в миниатюре: несколько бараков, отдельно стоящие дома руководства, полоса препятствий, учебный плац, гараж, лазарет, подсобные помещения, и все это – за стеной, увенчанной дозорными вышками. От главных ворот дорога уходила к ферме Артура, земляка, товарища по первым боям… Ворота закрыты, и около них под козырьком замер караул.

Лекс спешил за радистом. Срочный вызов из Цитадели – с этим не шутят. Сейчас всему составу положено питаться, потом отдыхать, а не бегать по солнцепеку. За безопасностью гарнизона следят дежурные. Руководство об этом знает.

Сегодня Лекс – дежурный офицер, случись срочное в другой день, остался бы за столом, и кусок в горло не лез бы от любопытства. О чем еще думать? Служба рутинна и скучна, что, конечно, признак профессионализма личного состава… Но надоедает размеренный быт: тренировки, пища, сон, снова тренировки. Выезды случаются редко, и начинаешь понимать Артура, который ушел со службы.

У связистов было прохладно и пахло озоном. Лекс с удовольствием опустился на табурет, нацепил гарнитуру, щелкнул переключателем и подал голос:

– Лейтенант Лекс. Прием.

– Майор Кова. Срочная радиограмма, – отозвался собеседник, – совершенно секретно, командованию гарнизона.

Лекс напрягся. Он слышал о случаях, когда радистам не доверяли сведения, но сам не сталкивался. А майор продолжал как ни в чем не бывало:

– Провести мобилизацию всех мужчин, способных держать оружие, на территории, подведомственной гарнизону. Явку диких в гарнизон обеспечить не позднее чем через три дня. Должны быть созданы поименные списки вновь прибывших. Дезертиров расстреливать без суда и следствия. О дальнейших действиях будет сообщено дополнительно. Прием.

– Майор, – прохрипел Лекс, – майор, что случилось?

– Война, лейтенант. – Майор не обратил внимания на обращение не по Уставу. – Мы идем на Москву.

Лекс выслушал инструкции, ответил по форме и больше не перебивал старшего по званию. Он мечтал об этом давно: собрать все силы, в кулак сжать пальцы-гарнизоны и ударить по Пустоши, по Москве, вышибая всю дурь, выбивая жажду убийства и уничтожая беззаконие. Объединить разрозненные кланы. Покарать подлецов.

С тех пор как рвань и голь напали на отряд Тео, с тех пор как Лекс во главе карательной экспедиции зачистил местность, он мечтал об одном: повторять это бесконечно, повторять от Кавказа до Москвы, а от Москвы – до Минска и Киева.

Рутина кончилась, скука бежала. Лекс доложил руководству о радиограмме, от имени командования, как и полагается дежурному офицеру, зачитал радиограмму, встреченную дружными аплодисментами.

Солдат выстроили на плацу, объявили о начале операции.

Этот сезон выдался особенно засушливым, припасов едва хватало, интендант помчался на склад выяснять, достаточно ли будет пропитания для мобилизованных. Сразу появилась куча неотложных дел, и Лекс закрутился, отвечая на вопросы, отдавая распоряжения, счастливый и свободный, как человек, нашедший смысл жизни.

* * *

На площади перед борделем собрались все жители фермы – от малых детей до наемных рабочих. Закат полыхал на полнеба, обещая ветреный день. По указанию Артура Выползню связали руки, и теперь наемники волокли его, растерянного, мимо людей.

Народ безмолвствовал. Артур почувствовал, как холодеют ладони: ему приходилось убивать и на Полигоне, и позже, когда служил в Омеге под началом Лекса. Но ни разу еще он не отдавал приказа повесить преступника.

Ника сначала не хотела идти на казнь, но все-таки решилась и теперь стояла рядом – поддерживала мужа. Лана сидела у нее на руках, с интересом рассматривая сборище. Артур тронул темные, такие же, как у него, кудряшки дочери, и девочка зашлась счастливым смехом. В тишине младенческий голос прозвучал неожиданно страшно.

Выползень рухнул на колени и пополз к Артуру, держа связанные руки перед собой:

– Начальник! Погоди, начальник! Манисиха же… Тварь… Случай! Я ж не специально! Не губи!