Легенды Пустоши

Легенды Пустоши

Виктор Глумов

Погибель

Пролог

Никому не показалось странным, что с утра мобильная связь работала с перебоями.

Никто не придал значения тому, что обеспокоенные кошки метались по квартирам в поисках укрытий и нервничали собаки.

Миллионы аквариумистов всего мира с недоумением констатировали, что одни рыбки бились, охваченные непонятным рыбьим психозом, а другие всплыли кверху брюхом.

Старики с раздражением хлопали барахлящие телевизоры и бранились – но ведь ничего страшного, бывает!

Молодежь разбрелась по скверам и, попивая прохладительные напитки, радовалась теплому выходному.

А сотрудникам полиции и «Скорой помощи» было не до размышлений – они не справлялись с лавиной вызовов.

Михаил

Мик толкнул дверь подъезда и шагнул из сырого полумрака в ласковый майский день. Тепло стало внезапно; забивая выхлопные газы, пахли юная трава и цветущие яблони. Клейкие листья разворачивались и тянулись к солнцу. Мик потер слезящиеся глаза, перехватил поудобнее гитару и, улыбаясь, зашагал к соседнему двору, где жил Борька Годзилла, которого тоже утомила подготовка к ЕГЭ, и он жаждал весны, тепла и праздника.

Миновав детскую площадку, оккупированную горластыми малышами и их мамашами, Мик хлопнул щербатой дверью и взбежал на второй этаж. Борька открыл прямо перед носом – маленький, щуплый, синюшный, со впалой грудью, похожий на больного цыпленка.

– По чайку? – спросил Мик, стянув кеды и прислонив гитару к стене у входа. – Предки где?

– На даче, – пискнул Годзилла из кухни, загремела посуда. – Тебе везет: мать типа модельер, шьет чего-то, отец – адвокат, вечно их дома нет. Сегодня тоже, да?

– Ага, – ответил Мик и занялся ноутом Годзиллы, стоящим в кухне на подоконнике. – Я музыку поставлю. Можно?

Единственному другу Годзиллы было можно все и всегда – так хилый парнишка с самого первого класса расплачивался за благосклонность Мика, рос в его тени и был доволен. Впрочем, Мик своей властью не злоупотреблял, ведь Борька – отличный парень, да к тому же талантливый.

За окном шелестела трасса, вопили детишки, полная женщина, похожая на маму Мика, выбивала ковер. Глядя на нее, Мик задумался. Приоткрыл форточку.

– Чай готов, – вернул его в реальность Борька. – Чё-то ты, друг, потерянный какой-то.

– Учеба съела мозг. – Мик придвинул свою чашку и положил три ложки сахара. – Видишь – глаза красные, вытекут скоро.

Борька надел очки, прищурился и сказал:

– Ага. Да чего нам бояться? Мы умные. Если мы нормально не сдадим, то никто не сдаст. Я песню новую сочинил, ща попьем – сыграю. Ты оценишь!

Поглощенный предвкушением Борька шумно отхлебнул из чашки, еще отхлебнул. Глянул поверх плеча Мика в окно и вскочил, опрокинув стул; трясущимся пальцем указал на улицу. Холодея, Мик поднялся. В затылок из форточки дохнуло горячим, взлетели и коснулись плеч золотистые шторы. В комнате потемнело. Борька, слепо шаря перед собой руками, шагнул вперед. Еще шагнул.

Мик наконец обернулся: женщина, выбивавшая ковер, две девчушки лет двенадцати, выводок бабок на лавочке, мужик с пуделем на поводке – все задрали головы к небу и разинули рты. Небо напоминало огромную черно-сизо-бурую воронку, вращающуюся по часовой стрелке. В центре ее зияла дыра.

И длинными щупами, столбами темноты, тянулись от краев воронки вниз смерчи. Два. Четыре. Шесть.

Завизжал пудель, рванулся и обмяк на поводке. Заорал Борькин кот Беляш и с разгона всем телом ударился в стекло. Запертые в квартирах домашние питомцы выли, клекотали и скулили на тысячи голосов. Воронка раскручивалась, разворачивая темные «рукава» к пока еще синему горизонту.

Ползли вперед смерчи. Мику показалось, он слышит гул.

– Ч-чт-то это? – Борька пятился, пока не уперся спиной в дверь. – Ураган? Торнадо?

Мик покачал головой и отступил – вовремя. Мощный порыв ветра ударил в окна, и форточка разлетелась осколками. Зазвенели стекла. На улице заголосил малыш. С трассы донеслись визг тормозов, глухие удары и мат.

А потом пол вырвался из-под ног.

«Мама!» – в ужасе подумал Мик.

Елена

Нервно поглядывая на часы, Елена следовала за парнем в огромных наушниках. Удобный парень – плечист и широк, еще шире ее. На эскалаторе Елена выглядывала из-за его спины, рассчитывая увидеть Игоря. Точнее, надеясь, что его здесь не найдет.

Ступила с эскалатора на платформу и поспешила укрыться за колонной. Нужно оставаться незамеченной. Игоря здесь нет. Он не мог так поступить с женщиной, которая отдала ему лучшие годы жизни, двоих детей родила! Кровь колотилась в висках, под мышками стало мокро. Пальцы терзали кожаную сумочку ручной работы – раньше Елена считала аксессуар вершиной своего мастерства и берегла, но сейчас забыла обо всем.

А вот и муж – в середине зала, с цветами! Вздохнув, Елена прижалась к колонне. С цветами!!! Стервец! Нет, чтобы жене подарить, нет, чтобы с сыном готовиться к тестам да ремонт в квартире нормальный сделать, в конце концов! А он таскается со шлюхами! Кобель!

И когда на курорт отправлял в Египет, а детей – в Крым, небось с любовницей на супружеском ложе кувыркался! И когда в Австрию путевку покупал, не работал он, а баб водил! Интересно, какая она, его любовница? Воображение Елены нарисовало сучку крашеную в мини-юбке, душа сжалась в болезненный комок. Как можно! У него же обязательства – дети. Надо было еще одного рожать, тогда точно никуда бы не делся. А сейчас поздно, Мишка с Надей уже взрослые, не удержат его.

Климакс на его голову! Тогда точно никому не будет нужен.

В тоннеле загрохотало. Проклятый кобелина напрягся, повернулся к тормозящему поезду, куда устремился народ. Так, значит. Значит, из Выхина эта стерва едет. Ну, сейчас она появится – сумкой по роже ее размалеванной. Ногтями нарощенными – по щеками. Выцарапать глаза ее бесстыжие, под поезд стерву толкнуть! Такие не должны жить!

Игорь

Он приехал раньше – просто не мог оставаться дома, Лена так и сверлила взглядом, фыркала, что тот чайник, бурлила кастрюлей борща. И Гарик сбежал. По дороге купил цветов, спустился в подземку. Яна будет минут через десять – пятнадцать, а может, и опоздает. Он простит – он все готов Яне простить, сильной, самостоятельной, нежной Яне.

Конечно, нехорошо. Достойно осуждения. Конечно, в глазах общества… Коллеги Гарика не заморачивались этой темой: семья семьей, а должны быть у мужика радости, любовница. Семья – это обязательства. Вот и весь морально-этический конфликт.

А Гарик извелся. Уже несколько лет, выступая адвокатом на бракоразводных процессах, он места себе не находит – в каждой обманутой жене видит Лену, в каждом оступившемся муже – себя. Одно время казалось: поступи по-мужски, уйди от жены, ты же не бросишь детей, да и не такие они маленькие… Теперь не такие маленькие, а три года назад Наденьке было пятнадцать, сложный возраст, а Михе – только тринадцать, тоже не подарок.

Лена вечно занята в своем ателье, бизнес идет ни шатко ни валко, Гарик целыми днями пропадает на работе, а с детьми надо заниматься. Вот сегодня, в законный выходной, воскресным днем, сел бы и погонял Миху по математике. С Надей поговорил бы по душам – девочка, кажется, переживает возрастной кризис.

Огибая замершего с букетом в руках Гарика, мимо спешили люди. Мелькали макушки самых разных цветов – из-за своего роста Гарик на большинство прохожих смотрел сверху вниз. Подъехал поезд с «Рязанского проспекта», Гарик напрягся, всматриваясь в пассажиров, но Яны среди них не было.

И все-таки он имеет право на счастье.

Он никого не обделил и никого не обокрал. Его отношение к Елене и детям не изменилось, как не любил он жену, так и не любит, давно уже чувства прошли, сейчас и не поймешь, были они, нет… А с Яной хорошо. Яна ничего от него не требует, они просто счастливы рядом.

Правда ведь?

Яна – сильная, Яна – храбрая, майор полиции, красавица и умница. Яна все понимает, понимает, что не уйдет Гарик от своей семьи, что у него обязательства.

Вечером он будет дома. Проверит математику у Михи. Приготовит ужин. Поговорит с Надей – она необычная, выделяется из толпы, да, с ней трудно, но Надя – хорошая девочка. Тренькнул телефон, Гарик прочитал эсэмэс: «На «Выхино», буду через 3 мин».

Мигнул свет. Загорелся снова – тусклый, дрожащий. Окружающие замерли, по платформе пронесся дружный вздох. Гарик убрал телефон в карман и вытер о брюки вспотевшую ладонь.

– Уважаемые пассажиры! – раздался голос из динамиков.

И тут же прервался. Потому что свет погас, на этот раз – надолго. Гарик от неожиданности уронил букет.

Надя

Стася, Васька и Надя расположились в сквере. Солнце припекает, до экзаменов – две недели, делать нечего, а погода шепчет.

– Может, в лес? На шашлычки? – предложила Васька и щелчком отбросила бычок.

Сидящая рядом с ней на спинке скамейки, как на жердочке, Надя положила подруге руку на колено и слегка сжала обтянутую джинсой упругую плоть. Стася захихикала. Ковыляющая мимо бабка злобно зыркнула на девчонок и сплюнула в сторону. Надя нагло улыбнулась.

– Так тачки нет, – сказала Стася Ваське, – Надя же папину машину разбила.

– Не разбила, млять, а слегка тюкнула. – Надя притянула к себе Васю и зарылась лицом в ее волосы, черные, пушистые, пахнущие ромашкой. – Но факт: тачки нет. А на себе переть – вломы.

– А что тебе папа сказал? – В этом вопросе – вся Стася, девочка-одуванчик, создание неземное, стерва стопроцентная.

– Ничего. С руки жрет. Это же отец. Простит, куда денется, он перед нами виноват – времени не уделяет, да еще и кобелирует на стороне. Мать сегодня за ним шпионит, хотела меня припахать, но я смоталась. Я отца понимаю: маманя – та еще корова, ему, наверное, свежачка хочется…

– Надь, – Вася повернулась и заглянула в ее лицо, – а если я растолстею, ты что, меня бросишь?

– А ты не толстей, – отрезала Надя. – Себя любить надо. Следить за собой.

Подруга обиделась, Надя нежно поцеловала ее, обещая интересный день и волнующую ночь. Василиса подходила ей – такая же невысокая, но в отличие от крепкой, спортивной Нади тоненькая. Вместе они выглядели интересно.

От Васи пахло «Ягой» – взяли по баночке для разогрева.

– Везет тебе, Надька, – елейным голосом гнула свое Стася, – меня бы папаша прибил. И так скандалит – друзья мои ему не нравятся, ориентация не нравится…

– Да какая у тебя ориентация! – рассмеялась Надя. – Шлюха ты – вот и вся ориентация!

Назревал скандал, и Надя была довольна: хорошая ссора, бодрящая ругань. Все равно Стаська никуда не денется, будет таскаться за ними с Васей, в рот заглядывать – ведомая она. Хоть и стерва, а второй сорт.

Налетел горячий ветер, будто из пустыни дохнуло. Вася пискнула и вцепилась в Надину руку, Стася выдохнула длинное «О-ой!». Ветер усилился. И Надя увидела, как в небе чернильной кляксой расползается тьма, тянет вниз щупальца смерчей. Она отбросила банку с «Ягой» в сторону, напиток пролился, запахло резко, неприятно.

Воздух гудел. Надя спрыгнула со скамейки, ей показалось, что земля напряглась, будто сведенная судорогой. Рядом всхлипывали девчонки. Растеряла свою наглость Стася, Василису била крупная дрожь. Надя все не могла заставить себя сдвинуться с места, уже доносился гул смерчей, и не просто горячим веяло, а, словно из топки, тянуло адским пеклом.

– О-ой, – повторила Стася, оседая на асфальт. – О-ой. Мамочка…

И последнее слово включило Надину думалку. Мама. Папа. Правильно. Домой. Отец должен что-то придумать, отец обязан что-то придумать, отец все исправит.

Василиса склонилась над Стасей, трясла ее за плечо.

Надя развернулась и, не оглядываясь, подталкиваемая в спину горячим ветром, кинулась бежать к дому.

Игорь

Кажется, все пассажиры замерли на платформе, боясь шевельнуться. Гарик вспомнил: перебои с электроснабжением в метро бывают – правда, обычно в Бутово, а не в Кузьминках, но все когда-нибудь случается впервые. Главное – без паники. Сейчас включат… Включили. Тот же свет – дрожащий, неверный, тусклый.

– Уважаемые пассажиры, сохраняйте спокойствие! – Женский голос, близкий к истерике. – Сохраняйте спокойствие, проходите на выход, пользуйтесь…

Пол выскользнул из-под ног. Гарик успел испугаться сердечного приступа, и тут зал взорвался многоголосым воплем, скрежетом, воем. Гарик встал на четвереньки. Колонна отделяла его от мчащейся толпы. Станция «Кузьминки» – неглубокая, старая, привычная, в сейсмоустойчивой Москве – ходила ходуном. Гарик никогда раньше не чувствовал дрожи земли и сейчас с удивлением отметил: инстинкты дремлют, паника не захватила его, он не мечется, не вопит, не хватается за голову и сердце… Следующий толчок был сильней. Во рту пересохло. Гарик прижался к полу. В туннеле что-то с грохотом обвалилось.

Пол качался под Гариком, как палуба корабля в шторм, скрипели перекрытия, с потолка сыпались камни, и Гарик с ужасом смотрел, как из туннеля выползает клуб не дыма – пыли, поднятой обвалом.

А потом стало темно – видно, кабели не выдержали землетрясения.

Станция несколько раз вздрогнула – яростно, будто собираясь поглотить, прожевать, размолоть людишек. И все успокоилось.

Где-то капала вода. В темноте плакали, причитали. Замолкал отдаленный грохот, с тихим стуком падали камешки с потолка.

«Надо выбираться, – подумал Гарик, поднимаясь. Он придерживался рукой за колонну. – Надо выбираться, станция неглубокая, нас откопают. Если не будет новых толчков. Или через туннель можно к “Выхино”… “Выхино”. Яна». Гарик вытянул мобильник из кармана. Включил. Связи не было, но появилось пятнышко света. Мобильник послужит фонариком, осветит путь.

Елена

Елена упала еще после первого толчка, ударилась коленями, локтями и потеряла ориентацию. Еще было светло, но она не понимала, где верх, где низ. Да что же это делается, ой, мамочки, теракт! Ее чуть не затоптали, мужчины неслись мимо, и не думая ее поднять, не пытаясь протянуть руку помощи. Елена с трудом встала, всхлипывая. Старалась удержаться на ногах – бесполезно. Тряхнуло с ужасающей силой, с потолка посыпались камни, больно ударили по голове и плечам, Елена полетела на грязный пол. И выключился свет.

Она плакала, размазывая слезы, не заботясь о макияже. Так страшно, насколько жутко ей не было никогда. Елена осознала, что она смертна, более того – вот сейчас, вот уже, и совсем одна, и Гарик… Ах, подлец! Это он во всем виноват! Если бы не кобель этот потасканный, Елена не спустилась бы сегодня под землю! И ведь он рядом, где-то рядом, а не придет, не поможет, не защитит! Спасать жену – обязанность мужа.

Елена стряхнула оцепенение, исполнилась благородной злости и, перекрывая чьи-то стоны, завопила:

– Игорь!

Получилось не очень громко, зато жалобно.

Нет ответа. Ах он, зараза. Наверняка услышал, но затаился, хочет к своей сучке крашеной улизнуть, жену бросить в этом склепе.

– Игорь!!!

Рядом кто-то пошевелился, и мужчина спросил:

– Потеряли кого? Сына?

– Мужа! – рявкнула Елена, поднимаясь. – Ничего. Найду.

Даже в панике, в хаосе прошлых минут, она не выпустила из рук сумочку. И сейчас нащупала в ней телефон, выхватила, открыла. Синеватый свет озарил ее руки. Связи не было. Вот ведь мужики. Сама природа им помогает, от жены укрывает.

– Игорь Шилов! – крикнула Елена тем тоном, которым обращалась к детям и мужу в моменты ссоры.

Светя под ноги, она двинулась к колоннам, переступая через валяющихся людей и огибая стоящих, сидящих. И где, интересно, полиция, где МЧС? Почему бездействуют, граждане же в беде. Каблук подломился, Елена споткнулась и чуть не упала. Слезы высохли. Ох, найдет она мужа – сразу прибьет. По щекам надает подлецу! Заманил сюда, скотина этакая, в подземелье, как знал – землетрясение будет.

Продолжая звать мужа, Елена ковыляла по платформе.

Игорь

Ему послышался голос жены. Быть не может. Лене делать на станции совершенно нечего. Она дома должна сидеть и изводить детей своими придирками. Или… Игорь зажмурился, но темнота под веками не прогнала видение, явившееся во мраке окружающего. Разрушенный дом. Обломки. Оседает облако пыли. И там, под бетонными плитами, отрезанные друг от друга, без него – Мишка и Наденька. Он должен, обязан быть с ними.

– Игорь Шилов!

Нет, не послышалось. Игорь открыл глаза и огляделся.

Тут и там светились экраны мобильников, на станции двигались люди. У них шок, они не ломятся к выходу, они пока что приходят в себя, переговариваются. Вот, снова его зовут. Может, и не его – мало ли в Москве Игорей Шиловых, но эти интонации… этот голос… Неужто и правда Лена?

Гарик стоял на месте, высоко подняв руку с мобильником, и старался высмотреть жену. Он надеялся, что ее здесь нет, что у него галлюцинации, крепко приложился головой, вот и мерещится всякая пакость. Ведь Лена может быть здесь только по одной причине: шпионила, следила за неверным мужем. И детей в такой момент оставила одних.

Эта мысль придала Игорю сил: он разделил ответственность. Не только он – предатель, бросивший беспомощных подростков, но и Лена хороша.

А вот и она. Грузный силуэт, движущийся к нему с характерными подвываниями.

– Ленка! – крикнул Игорь.

Жена остановилась, и Гарику ничего не оставалось, как пойти ей навстречу.

Елена

Подлец. Урод. Идиот. Она ему все высказала, все, не стесняясь окружающих, – и что он виноват, и что шлюху его, Лена надеется, завалило, убило, размазало! Ни клочка волос крашеных не осталось! Елена говорила и говорила, а он стоял, как всегда, безответный, молчал, и что ни бросишь в лицо – как с гуся вода, без толку.

– Лен, – наконец произнес Игорь, и она с замиранием сердца решила: покается. – Лен, успокойся. У нас дети дома одни. Нужно выбираться, пойдем.

– Куда?! Никуда я не пойду. Тут милиция должна быть, МЧС приедет, подождем, нас раскопают.

– Лена, послушай, – бесцветным голосом продолжал неверный муж, – нам повезло, что станция выдержала. Нужно уходить, пока снова не тряхнуло. У МЧС сейчас представляешь сколько работы? Дома в Москве на такое не рассчитаны, а у нас там дети. Пойдем. Нужно действовать. Если здесь наверх не выйдем – в сторону «Выхино» по туннелю…

Елену моментально озарило: да он же сучку свою отыскать хочет! Он к ней рвется, не к детям. Нет уж. Не будет на это ее согласия.

Она уперла руки в бока:

– Никуда не пойду. И тебя не пущу.

– Лен, прекрати…

Темноту прорезали лучи фонарей. Это пришли в себя сотрудники метрополитена и полицейские. Елена ткнула в их сторону пальцем, подтверждая свою правоту. Игорь замолчал, плечи опустил.

– Видишь? – торжествовала Елена. – Вот это – мужики! А ты ни на что не способен, ты не мужик, тряпка ты!

Она поспешила к полицейским. Сейчас она им все объяснит, предложит денег, только чтобы ее первую выпустили. А этот пусть остается. Ищет свою дрянь. Если ему так хочется. Ни на что не годен. Ни на что!

В свете фонарей Елена заметила, что на станции есть настоящие мужики. Высокие, плечистые, они твердо стояли между лежащими и на карачках ползающими людьми. У Елены сильно забилось сердце. В мечтах она уже лежала, вся такая безвольная, на руках у красавца-спасителя.

Она даже не сразу сообразила, что происходит, что за вспышки, оглушительные хлопки со стороны полиции. Стреляют?! Наверное, среди пострадавших – мародеры или вовсе преступники. Прижав сумку к груди, Елена бросилась к плечистым, таким спокойным мужчинам.

Михаил

Дом покачнулся, стекла брызнули осколками, с потолка посыпалась штукатурка. Борька заверещал и на коленях пополз к выходу. Второй толчок повалил Мика, распластал на паркете. По потолку, ширясь, ползла трещина, медленно сыпался песок, Мик лежал и смотрел не в силах шевельнуться. Землетрясение? В Москве? Это невозможно!!!

Дом сотрясался в агонии, выл и стонал перекрытиями. Борька скулил, обхватив голову руками. Толчки не прекращались.

– Иди сюда! – заорал Мик, задом пятясь под стол. – Борька! Твою мать!

Видимо, Борька не расслышал и ломанулся из квартиры. В очередной раз тряхнуло, стена обвалилась, взметнув облако пыли. Мик инстинктивно закрыл лицо руками. Ему показалось, что он куда-то падает, старый мир рушится и норовит стереть его, погрести под обломками. Грохот, треск, вой, удар снизу – перебило дыхание.

Некоторое время Мик лежал неподвижно, не открывая глаз, и думал, что он мертв. Болело ушибленное плечо, ныло в груди. Мик шевельнулся – вроде живой. Разлепил веки – чернота, собственной руки не видно. Попытался выпрямиться – ударился затылком и вспомнил, что он под столом, погребен заживо. Как в гробу.

Но кто-нибудь должен прийти на помощь! Например, спасатели. Здравый смысл шепнул, что, пока они сюда доберутся, Мик умрет от жажды мучительной смертью. Да какой от жажды – он попросту задохнется. Надо попытаться выбраться. Мик уперся руками и ногами в завалы, выпрямился, напрягся – бесполезно. Перевернулся на живот и принялся, сдирая ногти, копать, но вскоре натолкнулся на бетонную плиту. Бесполезно.

– Помогите! – крикнул он, ударив по плите кулаком. – Помогите кто-нибудь!!!

Не понимая, что делает, он продолжал бить по камням и кричать, с каждой минутой все больше скатываясь в истерику.

Стоп! Так быстрее выработается кислород. Задыхаясь, Мик замер и прикусил указательный палец, подтянул колени к груди и ощутил себя ребенком, запертым в чулане. Сейчас придет папа или мама, откроют дверь, брызнет солнце…

Это сон, сон. Всего лишь кошмар. Открой глаза – и он закончится. Надо проснуться. Мик сильнее стиснул зубы – не помогло. Не сон это – реальность, и никто не придет.

Земля дернулась, Мику почудилось, что дом дал крен и завал движется. Царапая пол, затрещала плита, поползла, и – или это часть бреда? – Мик разглядел узкую светлую полоску. Еще толчок – плита рухнула, и Мик, обдирая колени, полез в узкий лаз. Застрял, ухватился руками за прутья арматуры, оттолкнулся ногами. Рывок. Еще рывок… Свобода!

Упав на камни, он засмеялся в голос, сжал виски. Бурое небо вспухало, будто его взорвали. Порывы горячего ветра трепали вихры. Чернота простиралась до самого горизонта. Разинув рот, Мик поднялся и огляделся.

Половины кухни не было, осталась малая ее часть, стена обвалилась, Мик стоял на краю обрыва, обеими руками ухватившись за арматуру – ветер все усиливался, – и не верил своим глазам: город лежал в руинах. Некоторые новостройки накренились, прочие обрушились. Под давлением оседающих стен металлопластик окон где выгнулся, где сплющился и белел под завалами, как поломанные кости. Каркасы по большей части выстояли, родная многоэтажка возвышалась над развалинами, рухнула лишь правая ее часть. В уцелевшей хрущевке справа полыхал огонь – языки пламени вырывались из выбитых окон, черный дым тянулся к вращающейся в небе воронке. Пуповины смерчей оторвались от нее, обрели свободу и разошлись в стороны. Один, похоже, двигался сюда. Ветер бежал впереди него и гнал по дорогам, засыпанным обломками, целлофан, картон, бумагу и куски рубероида.

Наступило странное отупение. Мик сел, облизал пересохшие губы и заставил себя думать. Недалеко отсюда – старые дома, рассчитанные на бомбардировку, там есть убежище, Мик помнил, как туда проникнуть. От смерча лучше спасаться в подвале, нужно скорее выбираться!

– Помоги-и-ите, – донесся Борькин сип из-под завала.

По спине продрал мороз. Мик приковылял к дверному проему, торчащему меж обломков, сел на корточки.

– Годзилла? Живой?

Порыв ветра ударил в спину и припечатал к плите. Мик обернулся: черное, змееподобное тело смерча вращалось ближе. На самом деле – километрах в тридцати, но казалось, что до него рукой подать.

– Нога, – прохрипел Борька. – Помоги – больно! Я задыхаюсь!

Мик еще раз глянул на смерч, схватил железный, советский совок для мусора – вполне себе саперная лопата – и крикнул, перекрывая рев ветра:

– Держись, друг, я тебя не брошу!

Надя

Земля изгибалась и растягивалась, будто под ней ползали гигантские черви, из недр доносился монотонный гул. Молодые липы, посаженные вдоль домов, то прижимались к земле, то вскидывались вертикально. Новостройки складывались карточными домиками. Надя понимала: от зданий надо держаться подальше, и бежала к родному двору; точнее, пыталась бежать. Там отец. Должен же он позаботиться о детях! Обязан позаботиться! На то он и отец.

На машины срывались камни, проламывали крыши. Люди выскакивали из домов и падали, Надя не обращала на них внимания. Выжить. Спастись любой ценой.

Позади ковыляла Васька. Вот же увязалась дура, астматичка! Камень на шее. Надя пыталась оторваться от нее, но снова и снова падала.