Метаморфозы. Три коротких рассказа о неудачниках

Игорь Озеров

Метаморфозы. Три коротких рассказа о неудачниках

Никогда не поздно умереть

Как только Стас закрыл за женой дверь, которая всегда уходила на работу на час раньше него, раздался телефонный звонок.

Станислав Антонович Башмачников работал заместителем директора по экономическим вопросам пассажирского автотранспортного предприятия. Работу свою он любил почти так же, как супругу.

Правда, когда двадцать лет назад из рук ректора института Стас получал свой вполне заслуженный красный диплом, то в глубине души представлял будущее совсем другим. Тогда он мечтал открыть собственное дело и видел себя успешным предпринимателем.

Но два его превосходных бизнес‑проекта не принесли успеха, и он, разуверившись в своих способностях, устроился на работу в городское ПАТП младшим экономистом. Шли годы. Он медленно, но неуклонно поднимался по служебной лестнице. Теперь Станислав Антонович был незаменим. Маршруты движения автобусов, трудоустройство всех сотрудников, от водителя до уборщицы, и даже меню в столовой – все требовало его утверждения.

Услышав утренний телефонный звонок, Стас вздрогнул. На экране высветился неизвестный номер. Ему всегда казалось, что в них таится какая‑то скрытая угроза. Поэтому сначала он хотел сбросить вызов, но немного помедлив, прокашлялся и, придав голосу солидности, все‑таки ответил.

– Слушаю вас.

– Выпроводил? – фамильярно спросил кто‑то незнакомый.

– Извините… Вы о чем? – сразу растерявшись, пробормотал Станислав Антонович. – Представьтесь, пожалуйста.

– Какой же ты тоскливый, Стасик, – вздохнул собеседник. – Как твоя жена‑красавица такого скучного зануду терпит?

Удивительно, но всего полчаса назад, глядя на жену, когда она расчесывала перед зеркалом длинные светлые волосы, Стас заметил, что ее попка в узкой красной юбке до сих пор выгляди крайне соблазнительно. Он обратил внимание, как жеманно она поджимает губы, проверяя, ровно ли нанесена помада. Как невинно и вместе с тем заманчиво хлопают ее ресницы, когда она смотрит, как лежит на них тушь. «Это лучшее, что случилось в моей жизни, – подумал он. – Это просто чудо, что со мной столько лет такая женщина».

– Это какой-то розыгрыш? – озадаченно спросил Стас. – Совсем не смешно.

Если бы в эту минуту, после такого откровенного телефонного хамства, он закончил разговор, то его дальнейшая жизнь могла сложиться иначе. Но нехарактерное для него любопытство помешало нажать на красную кнопку.

– Сейчас, Станислав Антонович, тебе будет совсем грустно, – сообщил неизвестный. – И чтобы ты не сомневался в серьезности момента и в том, что я знаю о тебе буквально все, перед тем как сообщить важную информацию, напомню некоторые подробности твоей жизни, – незнакомец  неприятно хохотнул. – Первый раз в жизни ты занимался онанизмом в восьмом классе в своей ванной, глядя на постер Наоми Кэмпбелл на двери. А последний – вчера, точно в это же время, после того, как супруга ушла на работу.

– Кто вы, черт возьми? – взвизгнул экономист, не оспаривая информацию.

– Это неважно, – печально произнес собеседник. – Совсем неважно по сравнению с тем, что сегодня вечером твоя жизнь закончится. Жить тебе, Станислав Антонович, осталось чуть больше восьми часов. Постарайся использовать это время с толком…

Еще минуту Стас слушал короткие гудки, доносившиеся из телефона, пытаясь вспомнить, кто мог обладать информацией о его невинных забавах. Но чем дольше он размышлял, тем страшнее ему становилось. Потому что людей, которым он мог это рассказать и тех, кто мог подсмотреть за его занятиями, не существовало. Как только он это понял, ноги у него подкосились, мгновенно став ватными, и он обессилено грохнулся на стул около кухонного стола. Голова кружилась так быстро, что он схватился рукой за затылок, надеясь, что она остановится.

«Это шутка. Просто угадали. Да и почему я должен умереть? Я здоров как бык…»

Стас не был алкоголиком. Никогда не курил. Правильно питался и почти каждый вечер ходил гулять в парк.

«Я же только вернулся из санатория. Сердце в идеальном состоянии. А ни от чего другого внезапно не умирают. Так что это чушь, – он подошел к зеркалу в прихожей, высунул язык, оттянул нижнее веко, точно не зная значение этих манипуляций, когда‑то увиденных в каком‑то фильме. – Только если несчастный случай… Но я всегда очень осмотрительный».

Жадно выпив остывший чай, он немного успокоился, решив, что это чья‑то дурацкая шутка. Но на работу Стас решил все‑таки сегодня не ходить. Он набрал номер директора и сказал, что приболел и останется дома.

– Да хоть месяц не появляйся. Сами справимся, – утешил начальник.

От его слов Станиславу Антоновичу стало немного обидно и досадно. Ведь он был уверен, что незаменим и без него ПАТП просто остановится. Это наполняло его жизнь смыслом и баловало самолюбие так же, как красавица‑жена. Задумавшись, Стас машинально поставил чайник на плиту, но зажечь огонь забыл.

«А что бы ты делал, если бы жить тебе и правда осталось восемь часов? – с усмешкой подумал он. – Ну уж точно не сидел бы дома в тоске и печали, – ответил он сам себе. – Значит надо развлечься».

Но как раз этого Стас делать не умел. Он поймал себя на мысли, что действительно часто бывал очень нудным. И сейчас, и в молодости. Не любил он шумные компании. Если и ходил на какие‑то праздники, то сидел в сторонке, особо не выделяясь. Будущая жена так и нашла его спрятавшимся в уголке за шкафом на одной вечеринке. Он даже не успел ничего сообразить, как оказался в ЗАГСе. Как же счастлив Стас тогда был. Невзрачный, ни чем не примечательный парень смог привлечь яркую красавицу.

Станислав сейчас вспомнил, где произошла их первая встреча: в квартире у Геры Сазонова. «Вот к нему‑то я сейчас и нагряну, – вдруг решил Стас. – Он наверняка дома. Никогда не работал. Художник… Всю жизнь бездельничает и живет непонятно на что. Так что будет рад моему визиту».

Через пять минут Станислав Антонович был уже на улице. Зашел в соседний магазин. Взял бутылку водки и разной закуски. Потом вернулся в винный отдел и прихватил еще пару бутылок пива.

Художник Гера жил недалеко, но с той вечеринки Стас у него ни разу не был. Жизнь так закрутилась, что времени ни на что не оставалось. Вскоре после свадьбы родилась дочь, а через год еще одна. Работа, дом. Отпуск всей семьей. Никаких увлечений у него не было. Он не ходил на футбол, не ездил на рыбалку. Даже автомобили он не любил, поэтому за рулем почти всегда была его супруга.

Станислав Антонович поднялся на третий этаж и нажал на кнопку звонка. «Надо было бы его все‑таки предупредить», – подумал он, когда за старой, обитой черным дерматином дверью послышались шаркающие шаги.

Почему-то Стас не подумал, что через двадцать с лишним лет он увидит совсем другого человека. На него с удивлением смотрел не худой длинноволосый задумчивый пацан, каким когда‑то был Гера, а веселый румяный полненький мужичок с большими залысинами и дурацким хвостиком стянутых седых волос на затылке.

– Ста-а-ас? – удивленно протянул он. – Ничего себе! Какими судьбами? – Герман вскользь взглянул на пакет с продуктами и напитками. – Что ты мнешься на пороге? Заходи.

В квартире ничего не изменилось. Та же скудная мебель, тот же самодельный мольберт. Только у окна стоял большой, видимо, профессиональный принтер, на котором в этот момент что‑то печаталось.

– Вот, решил навестить старого приятеля, – неуверенно сказал Стас. – Выпить, закусить, – быстро добавил он и, приподняв, показал пакет, пытаясь как-то оправдать свое появление без повода и приглашения.

– Отличная идея. Давно пора, – видя его замешательство, дружелюбно рассмеялся Гера. – Проходи. Только не испачкайся.

– А ты все рисуешь? – спросил Станислав, сделав пару шагов в комнату.

– Ну, не то чтобы рисую… Наука шагает вперед – мы, художники, теперь только краски заправляем, – он показал на принтер, – потом чуть подмазываем, подкрашиваем, вставляем в рамки и продаем ради хлеба насущного. От оригинала не отличишь. А пипл, как известно, хавает…

Через полчаса, когда неловкость после пары рюмок прошла, Стас рассказал об утреннем звонке.

– И ты что? Всерьез это принял? – удивился Герман. – Да сейчас полно мошенников, какая‑нибудь новая схема. Забудь. Расскажи лучше о себе. Где работаешь? Женат?.. Я ведь помню, когда ты у меня последний раз был. Ты тогда с этой оторвой ушел. Как ее? Лена, Оля… Забыл как звали. Помню, что она пытала меня, где ей местного мужика с квартирой найти. Я тогда на тебя показал.

У Станислава за несколько секунд сложился пазл, который он не мог собрать в своей голове много лет. Оказывается все просто. Будущая супруга выбрала его, потому что от рано умерших родителей у него осталась трехкомнатная квартира.

– У вас тогда что-нибудь получилось? – спросил Герман, разливая еще по одной. – Трахалась она, кстати, как швейная машинка.

– Я на ней женился, – тихо произнес Станислав.

– Оба-на, – растерялся Гера, сообразив, что наболтал лишнего. – Молодец. Настоящий мужик, – он постарался быстро исправить ситуацию. – И дети есть?

– Да. Две дочки. Но они уже обе замужем, живут отдельно.

– Вот это правильно, – приятель протянул рюмку, чтобы чокнуться, – За детей! – Герман выпил и двумя толстыми пальцами вытащил кусок колбасной нарезки из целлофановой упаковки. – А я так все холостой и мучаюсь. Дети‑то, наверное, тоже есть. Но мне о них неизвестно.

Он встал и включил музыку. Услышав старую знакомую мелодию, Стас подумал, что Гера так и не вынимал кассету из магнитофона с того самого вечера. Он посмотрел на потертый стул за шкафом, на котором тогда сидел.

«Конечно, у нее и до меня мужчины были, и я это знал, – успокоил он себя. – Зато теперь у меня милый уютный дом, а у него, как была какая‑то вечно неубранная пещера, так и осталась». Он отрыл бутылку пива и прямо из горлышка сделал несколько больших глотков.

– Подожди. Давай я кружки принесу, – предложил Гера.

– Не-е, не надо. Так вкуснее.

 Стас не пил пиво очень давно. Да и водку тоже. Иногда они брали с женой домой бутылку хорошего вина. Поэтому сейчас от такого коктейля быстро опьянел.

– Я тебе даже в чем‑то завидую. Свободный человек, – Станислав дотянулся до магнитофона и сделал музыку погромче. – А я как электричка – еду по расписанию.

– Каждый сам выбирает то, что ему нравится, – пожал плечами Гера.

– Неужели тебя все это устраивает? – допивая пиво, спросил Стас, показав рукой на скромное убранство квартиры. – Это же, по сути, нищета.

Гера взглянул на него оценивающе, будто размышляя, стоит ли ему говорить или нет.

– Ну тут только два варианта. Или ехать вместе со всеми к конечной станции или сойти с поезда. Как ты точно сказал – с электрички, следующей по расписанию.

– А с неё можно сойти?

– Конечно. Увидел в окошко красивое место: луг с ромашками или рощу с речкой – отжимай ногой двери в тамбуре и выпрыгивай.

– А если разобьешься?

– Рано или поздно, но конец все равно один. А так хотя бы попытаешься пожить немного в собственной вселенной. Но есть один минус – для тех, кто остался в поезде, ты умираешь. Так что если тебе нравится кататься, в общем вагоне…

– Ну ты же тоже мечтал стать великим художником, – перебил его Стас, – и значит ехал вместе со всеми, соблюдая кем‑то придуманные правила.

– Это раньше казалось, что в этом есть какой‑то смысл. Известность, поклонники, мечты о совершенном мире, идеи всякие… Маркс и Кампанелла. Все это чушь. Иллюзия и сладкий самообман. Ты прав: та же электричка с чужими правилами. Давай лучше еще по одной, – он разлил по рюмкам остатки водки. – Вот вечные ценности, – он достал из банки маринованный огурчик и показал им на бутылку и закуску. – Главное, чтобы они были рядом, под боком.

– Да. Раньше все было по‑другому… – Стас решил сменить тему разговора. – Время было замечательное, – он раскачивался в кресле в такт музыки. – Возможности всякие, планы, новые встречи. А сейчас… Я ведь после того, как женился, почти никого и не видел. Вот бы всем собраться. Выпить, поплясать.

– А в чем проблема? Помнишь, тебе Людка нравилась, на пару лет младше нас училась.

Конечно Стас помнил свою первую любовь.

– А ты с ней поддерживаешь отношения? – стараясь не показывать охватившее его волнение, спросил он.

– Ага. Она же в соседнем подъезде живет. Два раза замужем была, но почти не изменилась. Все та же девочка, ждущая на причале кораблик с алыми парусами. Давай позвоню? Она любит выпить‑поболтать.

– Звони конечно, – обрадовался Станислав. – А что? Придет?

– Сейчас узнаем. Зачем гадать.

Гера достал из кармана телефон и вышел на кухню, прикрыв за собой дверь. Через несколько минут он вернулся.

– Через полчаса будет, – доложил он. – Как узнала что ты здесь, чуть сознание не потеряла от радости, – художник чуть замялся. – Только это… Я сказал, что у нас вина много, а мы уже и водку допили.

– Понятно, понятно… Я сейчас. Мигом, – Стас вскочил с кресла и, похлопав себя по карманам, как молоденький петушок хлопает крыльями при виде симпатичной курочки, вылетел в коридор.

На свежем воздухе он сразу протрезвел. Его чувство к Людмиле было когда‑то сильным и очень болезненным. Уже и она давно окончила школу, и он институт, но Стас все никак не мог на что‑то решиться. Он вспомнил ее голубые с золотыми искорками глаза, всегда смотревшие на него насмешливо и одновременно с ожиданием, и вновь ощутил состояние робости, неуверенности, которое охватывало его всякий раз, когда она была рядом.

За несколько дней до неожиданной встречи со своей будущей женой он нашел смелость пригласить Люду в кафе, но она не пришла. Она, конечно, перезвонила, извинилась и попросила перенести это свидание на другой день. Но Стас больше не решился.

«Интересно, какая она сейчас? – подумал Станислав. – Гера сказал, что совсем не изменилась». Его жена бесспорно красавица, но в Людмиле было что‑то особенное, от чего перехватывало дыхание и вырастали крылья.

Он уже закупил в магазине все что нужно и в нерешительности стоял на лестничной площадке около квартиры художника. Стас опять почувствовал такой же страх и волнение, что испытывал когда‑то при встрече с Людмилой. Сначала зачесалось плечо, потом закололо в груди и стало очень жарко. Он стер со лба появившиеся капли пота и понял, что ничего не прошло. Опустив пакет с вином на пол около двери и нажав на кнопку звонка, Стас как в детстве бросился вниз, перепрыгивая по несколько ступенек.

Дома, чуть отдышавшись, он понял, какую глупость совершил. Ему стало стыдно. Чтобы как‑то отвлечься, он набрал номер телефона дочери. Таня с мужем жила совсем рядом, но встречались они редко.

– Папка, не могу говорить, – услышал он в трубке, – на работе завал. Мы с мужем в субботу к вам заедем. Ты дашь нам немного денег? Он решил машину поменять…

А вторая дочь была далеко. В прошлом году уехала отдыхать в Турцию и там осталась. Сказала, что влюбилась в какого‑то турка. Прислала фотографию и обещала приехать с ним на смотрины в Россию.

Задребезжал телефон.

– Ты уже дома? – спросила жена. – Я сегодня задержусь. Встречусь с подругой, поболтаем, может в кафе сходим. Буду поздно. Не жди. Ложись спать без меня.

Накатила тоска. Со всех фотографий на стене улыбалась любимая супруга. «Красивая жена – это как красивая машина, – подумал он. – Ею можно гордиться, хвастаться совместными фотографиями в соцсетях. Но ездить лучше на машине попроще».

Одновременно с внезапно появившейся мыслью, что никакой любви у них никогда не было, Стас вспомнил про чей‑то глупый утренний розыгрыш. Прошло почти восемь часов. Он с волнением отыскал в дальнем углу нижнего ящика письменного стола свою старую записную книжку. Быстро полистав, нашел в ней домашний телефон Германа.

– Слушай, Гера, извини, живот прихватило…

– Бывает.

– А можно я сейчас приду?

– Конечно приходи.

– Люда у тебя?

– Да-да… Ждем, когда ты вернешься. Беги быстрее.

 Прежняя жизнь Станислава Антоновича закончилась ровно через восемь часов после утреннего звонка. На полном ходу, зажмурив глаза, он выскочил из электрички…

Солдат Миша – опора державы

Поначалу службу в армии Миша ненавидел. И было за что. Первый раз его побили, когда он еще только прощался с гражданской жизнью. В его же доме во время шумных ночных проводов Михаилу досталось от малознакомого сильно пьяного парня, непонятно как оказавшегося на их торжестве. Обидным было то, что водкой его, как и всех остальных, поил Миша. Точнее его родители, потому что у него денег на это традиционное гулянье не было: после школы работать он так и не пошел, и целый год шлялся по улицам ничего не делая.

«Служба в армии – священный долг. А проводы туда – репетиция свадьбы, – сказал отец, снимая деньги со сберегательной книжки. – Все должно быть как у людей».

В обычной двухкомнатной квартире составили вместе несколько столов. У соседей нашли лавки, доски и стулья. Разместили, накормили и напоили человек шестьдесят.

Поэтому было вдвойне обидно получить в глаз без всякого повода, когда они вышли в подъезд покурить. Да еще от какого‑то Васи, которого никто и не звал. От удара будущий солдат отлетел в угол лестничной площадки и только чудом не скатился по ступенькам вниз.

– Ты чё? Охренел? – прохрипел Миша, с трудом поднимаясь с заплеванного и забросанного окурками пола.

– Привыкай, салага, – рассмеялся пьяный гость. – Теперь тебе целый год битым ходить.

Как оказалось, Вася только вернулся из армии, где два года копал канавы в стройбате под Мурманском.

– Землячка побить, что на родине побыть, – добавил он, прикуривая новую сигарету. – Помогает тоску снять. Сам скоро поймешь.

Второй раз Мише крепко досталось в армейском пересыльном пункте. Поводом послужило отсутствие у него сигарет, которые срочно понадобились компании таких же, как он, призывников, но с другого района. Тогда было уже не так обидно, но очень больно. Мише показалось, что ему сломали ребро, и он обратился к дежурному офицеру с просьбой отправить его к врачу.

– Скоро в часть приедешь. В армии лечат хорошо и быстро. Любые болезни, – с непонятной ухмылкой ответил ему усталый старлей, дыхнув в лицо кислым перегаром. – Всю жизнь потом с благодарностью вспоминать будешь.

Утешил побитого Михаила незнакомый парень.

– Ты не расстраивайся, – прошептал тот, когда он вернулся от офицера в свой угол большого зала пересыльного пункта, – я этим гадам, которые тебя избили, отомстил.

– Это как? – удивился Миша, с недоверием разглядывая щупленького парня.

– Они ходили у всех водку искали. А у меня была бутылка самогонки – батя положил в рюкзак на всякий случай. Так я сбегал в туалет, пробку открутил, вылил немного, а вместо этого туда помочился. Теперь они мою мочу пьют, – еле сдерживая приступы злорадного смеха, рассказал ему сосед.

– Может надо было спрятать получше или самим выпить?

– Не… Так интереснее.

Тот пьяный идиот Вася был прав. Первый год службы Мишу били часто. Не так чтобы  сильно. Больше с целью унизить, показать его место в армейской иерархии.

Но все рано или поздно кончается. Через год, после отбоя, его и еще десяток пацанов перевели в другой армейский ранг. Они стали «стариками». Традиционная процедура была болезненной. Мише помогли встать на перевернутую табуретку. С трудом удерживаясь руками и ногами на ее четырех ножках, он получил двенадцать ударов по жопе медной бляхой солдатского ремня. Били вроде в шутку и со смехом, но со всей силы. Поэтому кое‑где кожа от ударов порвалась. Месяц после этого сидеть было больно. Но Мише еще повезло. Одному из бойцов бляха попала по мошонке. «Переведенного» парня утром, с разбухшим и посиневшим причинным местом, увезли в госпиталь.

После этого жизнь изменилась. Исчез страх, появляющийся в душе каждый день сразу после утреннего подъема. Служба стала легкой и даже приятной.

Теперь Миша не чистил сапоги старослужащим, не подшивал им воротнички. Он больше не боялся, что в столовой его поймают чужие дембеля и заставят мыть посуду. Его перестали посылать в солдатский «чипок» за сигаретами и газировкой. Он больше не ползал по ночам под кроватями под смех остальных, изображая танк на учениях.

А главное, что теперь все это он мог заставлять делать других солдат, которых призвали в армию позже его.

Офицеры в части появлялись лишь утром, делая все возможное, чтобы как можно быстрее сбежать домой к молодым, любящим погулять и развлечься женам. Поэтому помешать старослужащим издеваться над молодыми бойцами никто не мог.

Месяц после «перевода» Михаил занимался этим почти круглые сутки. Считая бесконечные истязания недавно прибывших в часть ребят чуть ли не своей обязанностью. Ему нравилось видеть страх и безнадежность в глазах тех, с кем он мог делать практически все что угодно.

Первое время, когда он только привыкал к новым возможностям, Миша, как и остальные старослужащие, просто заставлял «молодых» постирать свою одежду, помыть полы, если сам был дневальным, или сделать что‑нибудь в гараже при обслуживании техники.

Но потом этого ему стало мало. Солдатики выполняли его приказы беспрекословно и уже привычно, даже не считая свое положение чем‑то ужасным. Это бесило. Ему нужно было не их подчинение, а их унижение. Поэтому после отбоя он устраивал дополнительные учения.

Самое простое, что им выпадало, был «техосмотр». Они должны были ползком или на четвереньках двигаться вокруг Миши, и по команде демонстрировать включение поворотника, стоп‑сигналов, изображать звук работающего на разных оборотах двигателя, совершать всякие маневры.

Но больше всего ему нравилась «подготовка спецназа». Он приказывал выполнять придуманные им самим нелепые упражнения до тех пор, пока парни без сил не падали на пол. Потом заставлял напрягать пресс и в это время бил их по животу древком от лопаты. Когда на глазах у них появлялись слезы, он устраивал поединки на выживание. Глядя, как плачущие ребята с разбитыми в кровь губами колошматят друг друга, Миша был самым счастливым человеком на Земле.

При этом он не считал себя мерзавцем, постоянно повторяя, что делает это для их же пользы. «Чтобы вы смогли, когда понадобиться, защитить страну от любого врага».

Но в один прекрасный день издевательства закончились. Кто‑то из молодых не выдержал и пожаловался старшине – прапорщику Максимчуку. Тот вызвал Мишу в каптерку и, не вступая в разговоры, заехал ему в челюсть. Пятьдесят пять Мишиных килограмм от удара ста сорока килограммового старшины улетели в угол к ящикам с мылом, по дороге расставшись с двумя передними зубами.

Через пятнадцать минут, когда он очнулся, Максимчук спросил его:

– Понял за что?

– Я же для них стараюсь, – вытирая кровь рукавом гимнастерки, чуть не плача, оправдывался Миша. – Вдруг завтра война.

– Дебил ты недоношенный, они же тебя первого и пристрелят, – старшина уже не так сильно отвесил ему подзатыльник для усвоения, – и правильно сделают.

На этом издевательства над молодыми бойцами закончились.

Прошел почти год. Мишина служба подходила к концу. Уже вышел приказ министра обороны, по которому он должен был отправиться домой. А чуть позже в часть прибыли совсем молодые новые солдатики. В их батарею приехали трое.

Миша лежал на койке, свесив на пол ноги в начищенных, пахнущих гуталином сапогах. Он с удовольствием разглядывал свой дембельский альбом с фотографиями. Мимо прошел один из новобранцев.

– Эй, боец, ко мне!

Наголо постриженный худосочный парень был, видимо, сильно простужен и шея у него была обмотана полотенцем. Он в нерешительности остановился у Мишиной койки.

– Ты бы еще шубу на себя напялил. Кто разрешил? Наберут в армию дебилов… Сними‑ка с меня сапоги, – лениво произнес Миша.

Тот не двинулся с места.

– Че, оглох? – громко и презрительно выкрикнул дембель, шепелявя из‑за выбитых старшиной зубов.

Молодой боец поправил повязку и ничего не ответил. Миша присел на кровати.

– Ты откуда такой борзый? Как фамилия?

– Умалатов.

– Татарин что ли?

– Табасаранец, – покашливая из‑за простуды ответил парень.

– Какой‑какой засранец?

– Табасаранец из Дагестана, – тихо добавил солдат.

Миша встал. Дагестанское землячество в части было очень большое и дружное. В землячествах не было деления на старослужащих и молодых. Поэтому, несмотря на то, что Миша был дембелем, на это никто бы не посмотрел. За обиду, нанесенную земляку, голову отвернули бы без сомнений. И другие приятели‑старослужащие за него бы не вступились.

– Ладно… Хрен с тобой. Живи, – пряча нахлынувший испуг, сказал Миша и в развалку вышел из кубрика. По спине тек липкий пот, и ему вдруг стало так же страшно, как два года назад, когда он первый раз появился в казарме. Он подошел к дневальному. – Кто из молодых в расположении? – спросил он.