Танец с Тенью

Вид у противника действительно был уже не самый презентабельный.

Непокорные пряди пепельных волос стояли торчком. Через многочисленные прорехи в дымящейся серой униформе отливала многочисленными кровоподтеками и блестела потом смуглая кожа. Но он продолжал смеяться! Беззвучно, во весь рот, словно потешаясь над происходящим.

Щемящее ощущение тревоги с каждой минутой боя все больше нарастало. Предчувствие?

Нет, она не потеряла боевые навыки высшего мага. И тот факт, что Ди давненько не работала в спарринге с достойным противником, уже тоже не играл особой роли.

Пусть в каждом серьезном бою ее спину привычно прикрывал Лер. Лишь от удара когтистой лапой суккуба тогда, в санатории, он девушку прикрыть не смог. Нельзя так, пора вспомнить себя. Уж защитить-то себя она может, должна.

Стоило только лишь вспомнить о Гуло, и Венди тут же начала пропускать критические удары.

Не успевая, не доставая, проигрывая. «Яги! Пора это заканчивать».

Бой автоматически перешел в разряд дуэли, о чем любезно сообщило табло на стене зала.

А это значило, что схватка могла затянуться на несколько часов, до полной победы одного из противников. Временем дуэль не была ограничена.

– Диана, ну что ты творишь?! – раздался громкий крик.

Ди узнала в нем голос Арины.

Обернулась, тут же получив полноценный ментальный удар, выбивший ее из Сумерек в реальность.

– Яги! Арина, и что можно творить в тренажерном зале «Артека»?!

«6:4»

Еще один пропущенный критический удар обернулся для Ди острым спазмом мигрени.

– Неплохо учат драться на курсах кройки и шитья, да, малышка? – и снова беззвучный смех.

Он опять веселился!

Ди разозлилась. Очень быстро и невероятно сильно разозлилась. В пучину такой ярости она не погружалась уже лет сто, не меньше.

В памяти вдруг всплыли все обидчики и враги, а в ее долгой жизни их было немало. Она сжала зубы, теряя последние капли рассудка и самообладания.

Парящая в Сумерках, пылающая гневом, как фурия, Венди была ужасна. И прекрасна. Уже всем казалось, что удержать ее от непоправимого шага невозможно. Никому не под силу.

– Остановите дуэль, и немедленно! – Рокот такого знакомого голоса заставил ее дрогнуть.

Удар высшим заклинанием в спину. Против него нет щитов и нет противодействия. Такой уровень доступен лишь немногим инкарнаторам. Наивысшим и всесильным.

Доктор Аманс собственной персоной.

Секунда – и оба участника поединка уже стоят посреди зала на коленях, под доской табло, как нашкодившие дети в углу на горохе.

– Венанди? Что это было?! Что вы себе позволяете, я вас спрашиваю?

Инкуб бушевал. Он был грозен: еще немного – и полетят гром и молнии.

– Но… Ипполит Янусович, это дуэль, и в «Артеке»… – промямлила было Ди.

– Я разговариваю с ребенком?! Как ты могла, объясни мне?

До начинавшей остывать от приступа ярости Ди стали наконец доходить его слова. Гнев высшего и сиятельного Ипполита был вызван вовсе не исходом боя.

Она только что стояла в шаге от непростительного.

Никогда. Никогда настоящие воины, не должны давать волю жажде крови и азарту убийцы.

И вольны скорее умереть, нежели бессмысленно разбить сосуд бессмертной души – живое тело из плоти и крови. Уничтожить противника, защищая жизнь – да. Но никак иначе.

Что привело ее к самому краю?

Теперь ей вдруг стало по-настоящему страшно: до помрачения рассудка, до скрежета зубовного, до остановки дыхания. На губах тотчас отчетливо ощущался приторный вкус крови.

Вспышка перед глазами, и мир погас.

6. Исповедь за завтраком

19 мая, утро. Санкт-Петербург

"Если у тебя есть человек, которому можно рассказать сны, ты не имеешь права считать себя одиноким…" Ф. Раневская

Леру снился весьма странный сон.

Он сидел на вершине огромной скалы, свесив ноги в зияющую пропасть. Вокруг босых ступней кружились облака, цепляясь за края штанин. Красивые, плотные белые и кудрявые, они толкались, как молодые барашки. Гуло никуда не спешил, не бежал, никого не спасал – просто болтал ногами, смотрел сверху вниз и любовался облаками.

Хорошо! До того лишь момента, как одна из этих шаловливых тучек не высунула длинный и мокрый розовый язык и не лизнула им Лерову пятку, голую и беззащитную. Было очень щекотно и мокро. Гуло пнул вдруг обнаглевшего небесного лизуна, но тот только рыкнул в ответ и сладострастно продолжил вылизывание босой ноги, медленно переходя к пальцам, все решительнее прижимая ее короткой лапой.

Лапой?

Гуло открыл глаза. На его ногах восседал важный Ларс, категорически не похожий на белое облако. Такс сладострастно и бесцеремонно вылизывал голые и волосатые ноги гостя. Отчего-то не спешившие быстро заживать ссадины на стопах ныли и саднили от непрошеной «медицинской помощи».

Чуткий нос Лера уловил запахи свежего кофе, жареного хлеба, яичницы, колбасы и огурцов, наполнявшие комнату. Желудок громким урчанием тоскливо напомнил о своей пустоте, намекая на завтрак.

Процесс обращения в зверя и обратно или магический оборот – штука весьма энергозатратная. Неизбежные потери сил проще всего было компенсировать едой. Были способы и куда более приятные: секс, например. Только с некоторых пор Лер стал избегать пустых и быстротечных связей. Еще совсем недавно, кроме закономерного вполне любопытства, он испытывал некую смесь удовольствия хищника, поймавшего добычу, и чисто мужского удовлетворения. Теперь же – вообще ничего. Только акт, подзарядка и брезгливость. Стареет? Скорее, ему просто наскучили скоротечные, пустые связи. Равно как и пустые женщины. Все равно что годами есть одну и ту же кашу из разных тарелок и на разных кухнях, пресную и одинаково несоленую.

Тихо встав, Гуло увидел брошенные на спинку дивана джинсовую рубашку, такие же штаны и махровое полотенце. Хозяйка радушно позаботилась о госте.

Подхватив одежду, заглянул на пару минут в ванную, символически брызнув водой в лицо. Лер смотрел на свое отражение в большом зеркале над широкой раковиной и скептически морщился.

«Еще и похудел, весь высох как будто, скоро можно будет пришпилить в рамку, как сушеного жука, и повесить на стенку». Сегодня он себе не нравился. Что такого в нем женщины видели, так сильно многих цепляющее? Только что разве глаза необычные – это верно.

Ди не раз повторяла ему: не посмотри она тогда Леру в глаза, никакие силы не заставили бы девочку подойти к пугающе грязному, избитому и яростно шипящему зверенышу.

Он всегда это помнил. Ему никогда не забыть тот судьбоносный момент, когда маленькая, худенькая, но очень серьезная Ди посмотрела ему прямо в душу и взяла сразу в плен, без единого удара выиграв это странное сражение.

«Ты когда смотришь вот так на меня, я как будто бы вижу костер на зеленом мху, в холодном туманном лесу», – так говорила тогда Венанди. Снова мысли о ней, совершенно ненужные мысли, терзающие.

Незачем мучить себя. Не сейчас. И не здесь.

Давно ему знакомая кухня встретила теплом, букетом вкусных запахов и сосредоточенно балансирующей на пирамиде из табуреток хозяйкой. Надя вкручивала лампочку в люстру под самым высоченным потолком.

Картина эта так потрясла Лера, что он даже не сразу понял, как среагировать на вид стоящей лишь одной ногой на неустойчивой опоре женщины, беспечно разменявшей восьмой месяц беременности. Бесшумно подкравшись к отчаянной сзади, Валерино поставил табуретку рядом и очень осторожно подхватил хозяйку под колени. Она ожидаемо вздрогнула, ее шаткая опора покачнулась, и вся хитроумная акробатическая комбинация обрушилась на пол.

Надя пару раз судорожно трепыхнулась в железной хватке рук Лера и замерла, тяжело дыша. С бесконечной осторожностью, словно драгоценную китайскую вазу эпохи Цин, он опустил ее на пол.

– Ты что это затеяла, золотце? Что за страсть к цирковой акробатике?

Наверное, тут ему было уместно рассердиться, испугаться. Но Лер лишь отрешенно вдруг подумал, что если бы его не оказалось дома сегодня у Лебедевых… Лучше не думать.

– Так темно же было. Лампочка перегорела.

– А если бы я не успел? Вот скажи мне, рисковая ты наша, с чего вдруг Надюша решила так изящно убиться и ребенка собой задавить? Скучно стало?

Он старался говорить тихо, вполне себе нежно. Тщательно подбирал слова, подавляя в себе возникшее вдруг внезапно острое желание оторвать ее от пола и трясти, как глупую тряпичную куклу.

– Я… Как-то не подумала. Отпусти.

Только тут Лер заметил, что держит Надю за плечи, схватив побелевшими от напряжения пальцами. Она стояла, сильно побледневшая, успев развернуться к нему лицом, и очень внимательно разглядывала его сжатые яростно губы. Резко отпустил.

Не успел отступить, как она сделала шаг к нему навстречу, упершись круглым животом в бедро, резко обвила шею тонкими руками и поцеловала. Остро, порывисто, как в ледяную воду нырнула, закрыв глаза.

Он не ответил. Не оттолкнул, не вырвался, просто замер, выжидая. Терпеливо дождался момента, когда она откроет глаза, и аккуратно ее от себя отцепил.

Криво улыбнулся. Поймала она его тут, успела. Никогда еще не ловила, а тут вот – подсекла, зацепила.

– Противна?

Надя вдруг крупно задрожала, казалось, даже зубами стуча от волнения.

– Не глупи, золотце. Нам давно нужно было нормально поговорить, прости меня, я осел.

– Ты росомаха.

– Ты… знала?

Вот неприятный сюрприз. Лер еще пару секунд назад был уверен, что тайна его многоликости известна лишь самым своим, очень близким. И то, что друг Лешка включил в этот круг избранных свою жену, не спросив самого Лера, было плохо. Очень плохо.

– Догадалась.

– Ага. Все вокруг заблуждались, а ты догадливая. Ладно, оставим это. Разговор наш совсем о другом. И ты мне не противна.

– Я заметила. Да, ну конечно, «ведь это – другое».

Все еще очень бледная, Надя мучительно пыталась взять себя в руки.

– Ай! – схватилась левой рукой за живот.

– Надя, сядь! Что такое? Мне мчаться звонить срочно в скорую помощь или вспоминать курс молодого бойца и готовиться принимать роды прямо тут, на дому? – Он старался казаться спокойным и даже шутить, но Леру мысль о принятии родов шуткой веселой совсем не казалась.

– Нет. Просто дочка напомнила о своем существовании, – Надя села послушно на стул, – прости, я и правда что-то не в себе сегодня.

– Ты сама-то завтракала или беременные барышни под потолком болтаться должны на голодный желудок? Мне сдается, на меня ты с голоду набросилась: «Гуло на завтрак мне, вместо омлета». Так ведь, да?

Натянуто улыбнулась и покраснела, покачав головой.

– Нет.

– Давай все же тогда поедим, тем не менее. Не сопи ты так носом и не заставляй Лебедеву-младшую нервничать. Тебе чай с молоком?

Она молча кивнула в ответ, пододвинула к себе тарелку, беспомощно подняла голову.

– Омлет на плите. Бутерброды в холодильнике, кофе… ты с кофемашиной управишься? Я опрокинула джезву, пыталась сварить тебе кофе.

– Думаешь, я одичал вот настолько?

Лер легко и даже элегантно хозяйничал на хорошо знакомой ему кухне.

– Надеюсь на твою осведомленность. Я боюсь эту конструкцию, а она так меня ненавидит.

Надя махнула рукой в сторону новомодного агрегата на столе.

– И робота пылесосного тоже опасаюсь. Леша нашпиговал дом этими монстрами, у меня уже фобия.

«Шутит, немного расслабилась. Когда там муж Леша обещал к нам вернуться?» Лер тихо, украдкой вздохнул и отвернулся к плите. Накрыв обильный завтрак на двоих, налил себе кофе и сел напротив Нади.

– Сейчас – только завтрак, не будем больше морить голодом стремительно подрастающее поколение младших Лебедевых. А после мне нужно тебе кое-что рассказать. Готовься к исповеди, золотце. Мне, как всегда, будет больно. С тебя – первая помощь Леру, так жестоко пострадавшему. Ты же добрая у нас, правда?

Надя, удивленно хлопающая глазами, молча кивнула и принялась за свой завтрак. Отложив вилку и потягивая остывший кофе, Лер смотрел на сидевшую напротив него женщину.

* * *

Она ела медленно, осторожно и очень аккуратно. Всегда так ела – все сокурсники уже мыли миски и собирались, а Надежда еще ковырялась в своем пайке. И все ждали, и никто ведь не злился. На нее вообще никто никогда не злился – все остальные свои дела Надя делала очень красиво, быстро и аккуратно, помогая всегда безвозмездно.

Почти не изменилась. Вид только очень усталый. Долгожданный первенец четы Лебедевых был должен родиться весьма поздним ребенком. Обоим супругам уже исполнилось по тридцать пять – научная карьера в самом расцвете. Известные ученые, состоявшиеся специалисты, крепкая пара, семья.

Он никогда и не спрашивал их о детях, даже не задумывался. А теперь и не спросит.

Сколько лет они уже женаты? Тринадцать…

Да уж, разговор этот никак нельзя было больше откладывать. Для Инфинити тринадцать лет – минута, а для смертных – куда больше, чем десятая часть жизни.

– Эй. Ты готова услышать покаяние оборотня? – Он откинулся на спинку стула, ласково улыбнулся.

– Нет. Но ты рассказывай, я слушаю. «Оборотень»… звучит неприятно и неправдоподобно. Будто ты мне тут собрался рассказывать сказки. Ну ладно.

Взяла чашку, напряженно в нее заглянула, обнаружив отсутствие содержимого, и просительно протянула ему.

– Как обычно?

– Да. С сахаром.

– Я пообещал тут тебе разговор, а сам не знаю, с чего начать.

– Тогда как обычно – с меня.

Она благодарно приняла из его рук большую чашку чая с молоком, полоснула по собеседнику оценивающим взглядом и погрузилась в процесс размешивания сахара, все так же упорно пряча глаза.

– Скромная наша. Ты ведь считаешь, что любишь меня? И давно?

– Всегда, сколько я тебя знаю. И не думаю, это очень глупый процесс – думать о чувствах. Просто знаю.

Гуло не стал садиться, подошел к окну.

Погода была обычной для северной столицы: серость, промозглый ветер с моря, моросящий дождь. Прохожие на улице, бредущие мимо окна, под зонтами уворачивались от холодных порывов морского ветра.

«Черемуховые шторма» – чисто питерское явление.

– А Лешка? Его ты как: «думаешь» или «знаешь»?

– Он мой друг. Как и твой, я надеюсь. – Она снова побледнела и начала кусать губы.

Ее губы, тонкие, четко очерченные, никогда не вызывали у Лера никаких мужских чувств. Как и вся эта женщина, ставшая вдруг невероятно чужой и враждебной.

– То есть ты, будучи в трезвом уме и рассудке, почти пятнадцать лет спишь с нашим общим другом, зная, что любишь меня?

Ему приходилось сейчас быть жестким. Разговор это случился очень не вовремя, некстати, но был неизбежен. Иначе они рисковали сломать еще одну жизнь. Еще даже не начатую.

– Да. Он отличный муж, надежный, добрый, щедрый, верный. Но люблю я тебя. Всегда любила, ты же знаешь.

– А теперь вот послушай меня, золотая рыбка, – он резко подошел к ней, всей своей могучей фигурой навис сверху, будто закрывая ей мир, – не меня ты «всегда любила», а придуманного Валерия Дивина. Не зная меня совершенно. Фантазерка. А знаешь, почему и зачем? В твоем представлении я был свободен. Инстинкт охотницы: бегает мимо олень и ничей, это как же так можно? Надо брать. Разве не так, не похоже? Я хорошо тебя знаю, живую, не выдуманную, без легенд и фантазий.

– Может быть, ты и прав, – внезапно она согласилась, очень сильно его удивив, – но это вообще ничего не меняет.

– Меняет, золотце. Ведь я не свободен.

Лер сел на корточки у Надиных ног и заглянул ей в глаза, поймав, наконец-то мятущийся взгляд, теперь полный сомнений.

– Да, ты же служишь, клятвы эти ваши… я знаю. Мы все принадлежим своей работе…

– Ты не поняла, Надь. Я всю жизнь преданно люблю одну женщину. Готов быть ее тенью. Всю свою вечную жизнь носить на руках, молча и преданно заглядывая в глаза ей лишь одной, как собака. И больше никто мне не нужен. У тебя просто не было шансов, совсем никогда, невозможно.

– Кто она?

Очень бледная, Надя пристально вглядывалась в его лицо, словно пытаясь найти ложь в его этих жестоких словах.

– Э нет, золотая. Неважно. Коллега, тебе этого достаточно. Видишь ли… мы, антропоморфы, оборотни или перевертыши, как вы, люди, наше племя называете, в своих привязанностях очень постоянны. Ваши сказочники даже придумали определение этой нашей черте: «истинная пара». Ну вот. И вариантов никаких других у меня уже не будет. Невозможно, анатомия у меня такая, физиология вида.

«Что он несет? Какая «истинная пара?» Последнему из читателей жанра фэнтези известно: согласно закону жанра, у оборотней любовь просто обязана быть взаимной. А у него что? Вечные страдания в режиме монолога? Но его правда эта Наде совершенно не нужна. Ну а он… помечтает, привычно».

– Что-то я раньше не замечала за тобой особенного постоянства, влюбленный Валерий. Помнится, через твою комнату прошла едва ли не вся женская половина Восточного факультета. Это снова «другое»?

«Злится. Отлично. Дело практически сделано».

– Тебя же это не трогало тогда? Хотя ты не знала простого: я зверь, я самец, причем хищный. У меня есть инстинкты. Мы так и живем: очень просто все смотрим на связи и отчаянно очень сложно – на свою любовь. Ты что же, хотела бы быть одной из них? Той, о которой наутро я даже не вспомню?

– Я хотела. Но ты не позволил.

– Не позволю и впредь никогда, даже и не надейся. Ты достойна большего: любви, семьи, детей. Вот этого, своего дома, а не вечного скитания на дорогах нашей войны.

– Да. Наверное, ты все же прав. А она тебя любит?

– Нет. И не знает и, думаю я, никогда не узнает. Такая вот история моя. С этого печального момента можно начинать оплакивать мою трудную долю и оказывать первую помощь несчастному Леру. Ты обещала. Хоть капельку жалко?

Вот зачем он ей это сказал? Почему не соврал? Почему не «жили долго и счастливо»? Не поверила бы. Уж больно он был убог для счастливого.

– Я передумала. Не компания старых друзей, а скопище идиотов. Подростков, которым всем по пятнадцать, с коллективной и затяжной гормональной ломкой. Мироздание, за что все мне это?

Закрыла лицо руками, не прячась, скорее, чтобы не видеть этот глупый и неправильный мир. Юность закончилась. Вот здесь и сейчас для одной маленькой девочки наступил ее конец. В тридцать пять? Бывают примеры и хуже.

– Полегче хоть стало? Ты злишься?

– Ужасно. Не люблю чувствовать себя дурой набитой. Так, мне пора собираться, через час мой прием у врача. Ты проводишь?

Лер молча кивнул.

– Возьми себе комплект ключей от квартиры в прихожей. Кстати, там и твоих висит связка каких-то. Заберёт меня муж, ждать тебе не придется. Полчаса нам на сборы, и побежали. Деньги и документы-то есть?

– Нет. Сегодня мне нужно явиться в «контору», забрать все. Вчера я… очень быстро пришлось к вам сорваться.

Она и так знала теперь слишком много. С этим тоже придется теперь что-то делать. Он подумает после.

– Возьми карточку на полке в прихожей. Код тридцать пять шестнадцать, там тебе хватит. Потом отдашь, кинешь просто на мой телефон. В шкафу спальни новая пара кроссовок, у вас с Лешкой вроде был один размер, бери их смело. Все, я покатилась одеваться.

– Помочь?

Он всегда поражался ее способности быстро сосредотачиваться на поставленных задачах. Словно и не было только что разговора-исповеди, словно и не переворачивался ее мир. Рассудительная, даже расчетливая.

Да уж, это точно была не его женщина, даже в этом.

Молча выползла из-за стола, махнула рукой на тарелки, он понял, кивнул ей в ответ. Походкой уточки выходя из кухни, обернулась на пороге.

– А я знаю, кто эта она. Всегда знала. Не верила, себе самой не верила. Бог вам судья. И спасибо за встряску. Вовремя ты меня остановил. Теперь все будет хорошо, все встало на свои места.

Спокойная. Уверенная. Щурилась на него, как рассерженная кошка – очень зло и упрямо. Губы сжала в линию, спину выпрямила, широко расставив ноги – для надежности.

– Иди одевайся.

Лер собрал и помыл посуду со стола, убрал продукты в холодильник. В голову лезли разные мысли: нужно было ехать на Римского-Корсакова, в контору, туда уже должны были прийти документы и личный комплект. И надо бы перебраться к себе уже сегодня. Надя совсем не просто так упомянула его личные ключи.

Лебедевым сейчас ни к чему эта напасть в лице нервирующего ее Валерино. В хрупком мире маленькой семьи больше нет места для него. Рано или поздно это должно было случиться. Скоро их будет трое, дверь закрылась. И правильно. Впереди был сложный день.

Но главное – дело сделано, теперь только вперед.

Навстречу дождю.

7. Больничная койка

20 мая, утро. Гурзуф

"Жизнь – это небольшая прогулка перед вечным сном." Ф. Раневская

Недавний противник таки успел подхватить потерявшую сознание девушку на руки. Повинуясь безмолвному приказу Ипполита, Фил проворно вынес ее из зала. Следом за ними из здания выскользнул сиятельный инкуб.

– Продолжаем тренировку, не щелкаем клювами, желторотики! – Леонид громко хлопнул в ладоши, в зале запахло озоном.

Замершие в изумлении невольные свидетели произошедшего зашевелились, будто выдохнув, и продолжили тренировку. Арина, молча подхватив за плечо расторопного гнома, быстро и бесшумно вышла, махнув напоследок рукой кому-то из дежуривших кураторов.

На улице, в начинавших сгущаться вечерних южных сумерках, отчетливо виднелась крупная фигура быстро удаляющегося инкуба. Чтобы догнать стремительно двигавшихся к медицинскому блоку молодого мужчину с белокурой Ди на руках и торопившего их Ипполита, Арине пришлось поспешить.

Быстро достигнув дверей медицинского блока, вся группа исчезла за ней. Рыжая ведьма, сопровождаемая гномом, чуть затормозила на входе, что-то тихо с ним обсуждая. Они постояли немного и тоже вошли.

Звуки из приемного покоя привели Арину к двери за поворотом, из-за которой слышались приглушенные звуки разговора.

– Фил, ну зачем ты вывернул из нее все это? – Голос инкуба был спокоен. О вспышке праведного гнева ничего не напоминало.

– Не знаю. Вы же понимаете. На меня у всех… – Он секундно замялся. – Реакция. Одних несет, как на исповеди в последние минуты жизни, других тянет на поступки, о которых и думать боялись. А третьи снимают маски. Вот такая она, эта ваша Венанди. Удивлены?

– А целовать ее сейчас вот было зачем? Тоже импульс? Или тебя самого встречно понесло? Вытри кровь на губах. – Ипполит протянул платок.

Собеседник инкуба, названный Филом, больше не смеялся. Задумался на миг, словно вспоминая нечто важное, принял платок.

– Тебе не стоило даже подходить к ней сегодня. Утром она была у меня и прошла через снятие печати Антэрос, слыхал о таком?

– Каких тогда бешеных яг она оказалась здесь сразу после ритуала?! Это моя кровь на губах, она укусила. Не знаю вообще, что на меня нашло. Толком даже не помню.

Фил отчего-то побледнел. Серьезное и мужественное загорелое лицо, контрастирующее с серо-пепельными кудрями и холодными серыми глазами, вдруг приобрело зеленоватый оттенок. Мужчина заметно напрягся, все еще сосредоточенно о чем-то раздумывая.

– Скажите мне, что это было?

Сейчас он мало чем напоминал озорного противника Ди, смеявшегося над ней весь бой и так сильно ее этим разозлившего.

– Поцелуй? Что мы знаем о клейме Минервы? Тебя просто внесло на откате от древнего ритуала. Воронка времени. Никто не сможет противиться такому. И никто не знает, к чему приведет этот ваш поцелуй на крови. Там посмотрим.

– Ничего я не понял.

– Видимо, она опрометчиво решила сбросить все накопившееся на тренировке. И почти преуспела. Если бы не ваше столкновение и не твоя самонадеянность… А теперь у нее будет «откат», хорошо, если без последствий.

– А ее мужчина? Она… кого-то звала в ответ. Ответила на поцелуй, а потом глаза вдруг открыла и так посмотрела… Вот, губу мне прокусила.

– Когда у иных было с этим просто? – Ипполит вздохнул. – Вечно бродите в лабиринтах сложностей, созданных вашим же воображением. Условности и правила. Кому они нужны в бесконечной жизни? Всего-то и дел – жить по любви и по совести. Нет, норовите сидеть в клетках и биться в открытые двери. Ох. Я старею, похоже. Ворчу.

Он посмотрел на часы и обернулся к тихо вошедшим в двери приемного покоя Арине и гному, все это время безмолвно слушавшим разговор, звучавший у кушетки с Венди.

Арина шагнула к ним. Совершенно потерянно посмотрела на Фила, вздрогнула, заметив его прикушенную губу со снова выступившей каплей крови. Резко метнулась к нему, застыла.

– Фил, что она с тобой сделала?!

Ипполит закатил глаза и молча указал всем на дверь. Гном кивнул ему и осторожно вывел молодых людей за пределы палаты, обернувшись на пороге. Мужчины обменялись многозначительными взглядами, Ипполит лишь развел руками и вернулся к Ди, так и не приходившей в сознание. Дверь закрылась.