Лесной маг

– Вы заблудились, господин?

– Нет, я Невар Бурвиль, сын хозяина дома, вернулся из Академии каваллы. Пожалуйста, возьми Гордеца и проследи, чтобы о нем как следует позаботились. Мы с ним проделали долгий путь.

Конюх вытаращил на меня глаза, но я не стал обращать внимания и лишь протянул ему поводья.

– Да, и, будь любезен, отошли мои вещи из седельных сумок ко мне в комнату, – добавил я, поднимаясь по лестнице. – Мама! – крикнул я, переступив порог. – Отец! Это Невар, я вернулся. Росс, Элиси, Ярил? Есть кто-нибудь дома?

Мама первой выбежала из комнаты для шитья. Она изумленно посмотрела на меня, так что глаза ее округлились, затем с вышивкой в руках промчалась по коридору и обняла меня:

– О Невар, как же я рада тебя видеть! Но какой ты грязный! Я немедленно распоряжусь приготовить тебе ванну. О сынок, я так счастлива, что ты снова дома и в безопасности!

– А уж как я рад снова вернуться сюда, мама!

И тут появились все остальные. Отец и Росс показались мне удивленными, когда я повернулся и, улыбаясь, направился к ним. Росс пожал мне руку, но отец лишь отстранился.

– Что ты с собой сделал? – сурово спросил он. – Ты выглядишь словно бродячий коробейник! Почему ты не в форме?

– Боюсь, ее нужно немного привести в порядок. Надеюсь, мама успеет починить ее к свадьбе Росса. Элиси, Ярил? Я что, стал для вас чужим? Вы не собираетесь даже сказать «привет»?

– Привет, Невар. Добро пожаловать домой, – ровным тоном произнесла Элиси и уставилась мимо меня, как будто я допустил какую-то грубость и она теперь не знала, как к этому отнестись.

– Какой ты жирный! – заявила Ярил, бестактная, как обычно. – Что ты там такое ел? Твое лицо круглое, как полная луна! И ты такой грязный! Я думала, что ты приедешь в форме, такой блестящий. Я тебя даже не сразу узнала.

Я слабо рассмеялся, ожидая, что отец сделает ей выговор.

– Устами младенца… – вместо этого пробормотал он и, уже громче, добавил: – Уверен, ты проделал долгий путь, Невар. Ты приехал на несколько часов раньше, чем я ожидал, но, полагаю, твоя комната готова, и в ней – вода для умывания. После того как помоешься и переоденешься, будь добр, зайди ко мне в кабинет.

– Я так рад тебя видеть, отец, – предпринял я последнюю попытку. – Как же хорошо вернуться домой!

– Не сомневаюсь в этом, Невар. Ну, увидимся через несколько минут.

В его голосе слышались напряжение и приказные нотки, он явно хотел, чтобы я повиновался немедленно. Что я и сделал. Моя привычка не оспаривать его авторитет и распоряжения все еще оставалась сильна, но, смывая пыль с рук и лица, я впервые в жизни почувствовал, что обижен на него. Не только из-за того, как он мной командовал, но и из-за его явственного недовольства мной. Я вернулся домой. Разве он не мог сдержать свое раздражение – чем бы оно ни было вызвано, – чтобы пожать мне руку и сказать, что он рад меня видеть? Неужели я сразу же должен снова полностью покориться его власти? Я вспомнил о жестко распланированном маршруте своей поездки домой и вдруг увидел в нем не желание мне помочь, а давление на меня. Так позволит ли он мне найти собственную дорогу в жизни?

Гнев уступил место раздражению, когда я не смог найти одежду, которая подошла бы мне. Уезжая в Академию, я практически опустошил свою комнату. Моя мама, всегда уделявшая внимание подобным вещам, повесила в мой платяной шкаф две старые рубашки Росса и пару его брюк, чтобы я походил в них, пока не приведут в порядок мою дорожную одежду. Но выглядел я во всем этом просто смешно. Брюки оказались слишком короткими и тесными, мой живот нависал над ремнем, а обе рубашки едва застегивались. Я снял их, в ярости швырнул на пол и снова надел то, в чем приехал. Однако, взглянув на себя в зеркало, я понял, что моя дорожная одежда сидит на мне столь же нелепо; к тому же она ужасно грязная. Швы на брюках выглядели так, словно собирались вот-вот треснуть, рубашка порвалась на обоих плечах и с трудом сходилась на животе.

Тогда я решил: даже если я и выгляжу смешно, это не причина ходить грязным. Я снова поднял одежду Росса, натянул ее, почистил, как мог, сапоги и спустился вниз. В доме царила тишина. Мать и сестры словно куда-то испарились. Я даже не слышал их голосов в другой комнате. Я постучал в закрытую дверь отцовского кабинета и вошел. Он стоял спиной ко мне и смотрел в окно. В кабинете был и мой брат Росс. Он взглянул на меня и тут же отвернулся, явно смущенный. Отец молчал.

Наконец я сам нарушил тишину.

– Отец, ты меня звал?

Он не повернулся и ответил не сразу. Когда же заговорил, казалось, он обращался к деревьям за окном.

– До свадьбы твоего брата осталось четыре дня, – сурово проговорил он. – Как ты собираешься исправить результат, которого добился за шесть месяцев праздности и обжорства? Ты думал о ком-нибудь, кроме себя самого, когда позволял своему животу вырасти размером с таз для стирки белья? Ты хочешь унизить всю свою семью, появившись на торжественном и праздничном событии в таком виде? Мне стыдно подумать о том, что тебя видели таким в Академии, мой брат и все, кто знал твое имя, по дороге домой. Невар, о чем ты думал, когда позволил себе так опуститься? Я отправил тебя в Академию здоровым, крепким юношей, физически годным, чтобы стать военным. И посмотрите, что вернулось ко мне меньше чем через год!

Его слова ударяли в меня, точно камни. Он так и не дал мне возможности ответить. Когда он наконец повернулся ко мне, я понял, что его спокойная поза была обманчивой. Его лицо раскраснелось, на висках выступили вены. Я осмелился взглянуть на брата. Он побелел как полотно и замер неподвижно, словно маленький зверек, который надеется, что таким образом сможет избежать внимания хищника.

Я стоял перед разгневанным отцом, не представляя, как защититься. Я чувствовал себя виноватым, стыдился своего тела, но искренне не мог вспомнить, чтобы переедал с тех пор, как выехал в дорогу, да и обвинить себя в лености не мог тоже.

– У меня нет этому объяснений, сэр, – искренне ответил я. – Я не знаю, почему набрал такой большой вес.

Ярость в его глазах стала еще пронзительнее.

– Не знаешь? Что ж, возможно, трехдневное голодание объяснит тебе простую истину. Если есть слишком много, становишься жирным, Невар. Если валяться и бездельничать, становишься жирным. Если же ты не переедаешь и упражняешь свое тело, тогда ты остаешься в форме – как настоящий солдат.

Он сделал глубокий вдох, очевидно, чтобы взять себя в руки. Когда он заговорил снова, его голос звучал спокойнее:

– Невар, ты меня разочаровал. И дело не только в том, что ты запустил себя; хуже, что ты пытаешься отрицать свою вину. Я вынужден напомнить себе о твоей юности. Возможно, это моя вина; может быть, мне следовало отложить твое поступление в Академию до тех пор, пока ты не станешь более зрелым и способным сдерживать себя. Ладно. – Он вздохнул, на мгновение стиснул зубы и продолжил: – Теперь уже ничего не изменить. Но то, что ты сотворил с собой, я исправить в состоянии. Мы не успеем решить эту задачу за четыре дня, но начать мы можем. Смотри на меня, сын, когда я с тобой разговариваю.

Я избегал его взгляда. Сейчас же я поднял глаза и постарался спрятать свой гнев. Если отец его и заметил, он не обратил на него внимания.

– Это будет неприятно, Невар. Займись этим добровольно и докажи мне, что ты по-прежнему тот сын, которого я воспитал и отправил в Академию, возлагая столь огромные надежды. Я прошу тебя лишь о двух вещах: ограничь себя в еде и заставь работать свое тело. – Он помолчал, словно сравнивая различные возможности, затем кивнул своим мыслям. – Сержант Дюрил сейчас командует отрядом, который расчищает от камней новое пастбище. Присоединись к ним прямо сейчас, причем не для того, чтобы руководить работами. Сгоняй свой жир. До конца сегодняшнего дня только пей воду. Завтра поешь, но так мало, как только сможешь. Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы хоть немного привести тебя в порядок перед свадьбой твоего брата.

Он повернулся к Россу и сказал:

– Пойди вместе с ним в конюшню и выбери ему мула. Я не хочу, чтобы хорошая лошадь сломала хребет, таща его по кочкам и ухабам. Затем отвезешь его на новое люцерновое поле.

– Думаю, я сам могу подобрать себе мула, – решился вставить я.

– Просто делай, что тебе сказано, Невар. Верь мне. Я знаю, как будет для тебя лучше. – Он тяжело вздохнул, и впервые с тех пор, как я появился дома, в его голосе прозвучал намек на доброту. – Отдайся в мои руки, сын. Я знаю, что делаю.

Вот так меня приветствовали дома.

Глава 4

Пост

Мы с Россом молча ехали к полю. Несколько раз я косился в сторону брата, но он смотрел вперед, а его лицо ничего не выражало. Я предположил, что разочаровал его, как и отца. Мы торопливо попрощались, и он уехал, забрав с собой моего мула, а я присоединился к отряду рабочих. Я не узнал никого из четверых мужчин, а представляться друг другу мы не стали. Я просто принялся за работу вместе с ними.

Будущее пастбище располагалось на солнечном склоне холма у ручья. Сейчас на нем росли лишь жесткая степная трава и густые кусты. И повсюду было множество камней, одни просто валялись на поверхности, другие выглядывали из земли. Самые крупные нужно было убрать, прежде чем вспахивать скудную почву. Я видел, как наши люди делали подобную работу, но самому мне еще не приходилось этим заниматься. Задача была вполне мне по силам, но жизнь в Академии позволила мне отвыкнуть от такого. За первый же час, что я провел, выкорчевывая камни из земли, а затем оттаскивая их в телегу, мои ладони покрылись мозолями, которые вскоре прорвались. Работа оказалась нудной и тяжелой.

Чтобы поддевать из жесткой земли самые большие глыбы, мы использовали железные прутья. Затем камень нужно было поднять, иногда вдвоем, и погрузить в телегу. Когда та заполнялась, мы оттаскивали ее к краю поля, где и разгружали, складывая глыбы ровными рядами, так что получалось что-то вроде грубой стены, обозначавшей границу. Другие работники смеялись и разговаривали друг с другом. Никакой грубости, они просто не обращали на меня внимания. Очевидно, они решили, что я долго не продержусь и нет никакого смысла со мной знакомиться.

За работами надзирал сержант Дюрил. В первый раз, когда он подъехал проверить, как у нас идут дела, думаю, он меня не узнал, чему я только обрадовался. Во второй раз он заглянул спросить, сколько телег мы успели заполнить с тех пор, как он в последний раз говорил с нами. Он взглянул на меня и вдруг вздрогнул.

– Ты! Подойди-ка, – грубовато приказал он мне.

Он не спешился, но отъехал чуть в сторону, и я последовал за ним. Когда нас никто уже не мог услышать, он натянул поводья и посмотрел на меня.

– Невар? – спросил он, словно не мог поверить своим глазам.

– Да, это я. – Мой голос звучал ровно.

– Что, во имя доброго бога, ты с собой сотворил?

– Стал толстым, – резко ответил я.

Я уже устал объяснять всем, что со мной произошло. Точнее, устал оттого, что не мог этого объяснить. Похоже, никто не хотел верить, что это просто случилось, а не я сам навлек это на себя праздностью и обжорством. Я и сам пытался понять, в чем же все-таки дело. Почему так вышло?

– Это я вижу. Но ведь не так, как обычно набирают вес молодые парни! Небольшой животик от лишнего пива, это я у солдат видал. Но ты толстый весь! Лицо, руки, даже икры!

Я об этом как-то не задумывался. Мне захотелось осмотреть свое тело, чтобы убедиться, что он прав, но мне вдруг стало слишком стыдно. Я отвернулся и посмотрел на плоскую равнину, которая скоро превратится в пастбище. Я пытался придумать, что же ему сказать.

– Отец послал меня работать здесь, – только и смог выдавить я. – Он говорит, что тяжелый труд и скудная пища хоть немного приведут меня в порядок перед свадьбой Росса.

Мне показалось, что его молчание слишком затянулось.

– Ну, за несколько дней многого не добьешься, но здесь важно намерение. Ты упрям, Невар. Я и представить себе не мог, что ты так запустишь себя, но я знаю, что, если ты решишь вернуться к прежней форме, ты справишься.

Я не смог придумать ничего подходящего в ответ, и после короткой паузы он продолжил:

– Ладно, мне нужно закончить объезд рабочих. Твой отец говорит, что через год здесь все будет в люцерне и клевере. Посмотрим.

Затем он легонько хлопнул свою лошадь по крупу и уехал, а я вернулся на поле. Остальные прервали работу, наблюдая за нами. Я снова принялся корчевать из земли камни и грузить их в телегу. Никто не задал мне ни единого вопроса, а я не стал ничего объяснять.

Мы трудились до вечера, пока снова не приехал сержант Дюрил, подавший знак заканчивать. Нам оставалось только выгрузить большой камень и уложить его в стену. Затем мы все вместе вернулись на той же телеге в дом моего отца. Остальные отправились на половину для прислуги, а я вошел в дом через заднюю дверь и поднялся в свою комнату.

Оказавшись там, я благословил свою мать за заботу. Она приготовила мне воду и полотенца, а также мою старую одежду и пару поношенных сандалий. Я заметил, что она постаралась распустить швы на штанах и рубашке, насколько это вообще было возможно. Я вымылся. А когда оделся, обнаружил, что моя старая одежда сидит на мне слишком тесно, но все же куда лучше, чем обноски Росса.

Я вернулся поздно, когда моя семья уже ужинала, но я не спешил к ним присоединиться. Вместо этого я прокрался в комнату моей сестренки Ярил.

Отец любил повторять, что тщеславие слишком дорогостоящий порок, чтобы солдат мог его себе позволить. В моей комнате имелось зеркало, подходящее для бритья, и все. Но мои сестры, как предполагалось, постоянно следили за своей внешностью, и у каждой в спальне было зеркало в полный рост. Увиденное меня потрясло.

Дюрил был прав. Вес, который я набрал, растекся по моему телу, точно глазурь по кексу. Неудивительно, что все так странно меня воспринимают. Ничто во мне не осталось прежним. Оглядев себя, я убедился, что не только не согнал вес по дороге домой, но и стал еще толще. Совсем другое лицо смотрело на меня из зеркала для бритья в Академии. Щеки распухли и свисали складками, подбородок сделался двойным. Глаза казались меньше и ближе посаженными, шея – короче.

Остальное тело производило еще худшее впечатление. Плечи и спина округлились от жира, не говоря уже о груди и животе, нависающем над ремнем брюк. Даже икры и лодыжки выглядели раздутыми. Я поднял пухлую ладонь, чтобы прикрыть рот, и ощутил на глазах предательские слезы. Что я с собой сделал и как? Мне никак не удавалось осознать произошедшие изменения. Покинув Старый Тарес, я каждый день ехал верхом и ел не больше обычного. Как такое могло случиться?

До того как посмотреть на себя в зеркало, я намеревался спуститься вниз и присоединиться к семье за обеденным столом, хотя бы просто для беседы. Теперь я передумал. Я возненавидел то, чем стал, и всем сердцем согласился с планом отца. Я отправился на кухню за кружкой воды, посудомойка и повар удивленно глянули на меня и быстро отвернулись. Они не заговорили со мной, и я не стал обращать на них внимание. Вид бадьи со свежим молоком превозмог мою решимость, и я налил себе кружку. Я жадно осушил ее, и мне отчаянно захотелось еще, но я заставил себя ограничиться водой. Я пил одну кружку за другой, пытаясь заполнить пустоту в желудке. Казалось, жидкость льется в бездну. В конце концов я понял, что больше пить не могу, но голод так и не утих. Я поднялся обратно в свою комнату.

Там я сел на край кровати. Делать было почти что нечего. Перед тем как уехать в Академию, я убрал все из своей комнаты. В седельных сумках лежали учебники и дневник, но мало что еще. Я упрямо сел за стол и написал подробный отчет о прошедшем дне. А после сидел, не находя спасения от голода и гнетущих размышлений о себе.

Я не мог вспомнить никаких изменений в своих привычках, которые могли бы привести к подобному итогу. Я ел не больше, чем получали остальные кадеты в Академии, и выполнял все положенные физические упражнения. Как же я раздулся до такого жабообразного вида? Запоздало я осознал, что Горд тоже ел не больше, чем нам давали в столовой, однако оставался толстым. Неужели и со мной будет так же? Испугавшись, я решил, что нет. У меня было три дня до свадьбы Росса, три дня до приезда Карсины и ее родных. Три дня, чтобы что-нибудь с собой сделать и не опозориться перед нашими друзьями. Я твердо решил, что в эти дни не съем ни крошки, хотя я и ужасно страдал от голода. Я резко встал, намереваясь прогуляться, чтобы отвлечься от неприятных мыслей, и сразу же почувствовал резкую боль в спине и ногах. Я сжал зубы и вышел из комнаты.

Мне не хотелось ни с кем встречаться, и я несколько мгновений молча стоял в коридоре, убеждаясь, что Росс и отец находятся в кабинете. Отец что-то говорил, слов я не различал, но по тону слышал, что он недоволен. Очевидно, Росс выслушивал лекцию о том, как именно я опозорил семью. Я быстро прошел мимо двери музыкальной комнаты, из которой доносились звуки лютни, и вспомнил, что мама и сестры часто собираются там после обеда, чтобы почитать стихи или что-нибудь сыграть. Тихо открыв переднюю дверь, я вышел в ночь, царившую над Широкой Долиной.

Отец создал вокруг нашего дома зеленый оазис. Это был островок иллюзии, попытка сделать вид, что мы живем не вдали от цивилизации в бесконечной и голой степи. Более ста бережно взлелеянных деревьев защищали дом от ветра, разгуливающего по равнине. Отец даже провел воду из реки, чтобы соорудить, к радости моих сестер, маленький прудик и фонтан в их садике. Тихое журчание манило меня туда.

Я вошел в него через арку по усыпанной гравием дорожке. Решетка, которую я помогал устанавливать несколько лет назад, полностью заросла вьюнком, с веток золотой ивы свисали маленькие фонарики, проливая на поверхность пруда серебристый свет. Я сел на облицованный камнем край и вгляделся в воду, пытаясь понять, живы ли еще в нем декоративные рыбки.

– Собираешься съесть парочку?

Я ошеломленно повернулся. Мне никогда прежде не приходилось слышать, чтобы моя сестра Ярил разговаривала так язвительно и жестоко. В детстве мы с ней были очень близки. Когда я учился в Академии, Ярил не только радовала меня своими письмами, но еще и пересылала мне записки от Карсины так, чтобы об этом не узнали наши родители. Она сидела на кованой скамье под великолепным кустом жимолости. Я не заметил ее, подходя к пруду, потому что на ней было серое платье, сливающееся с тенями. Сейчас же она наклонилась к свету, и гнев ожесточил ее милое лицо.

– Как ты мог так с нами поступить? Я буду чувствовать себя униженной на свадьбе Росса. И бедная Карсина! Разве это она предвкушала? В последние две недели она была так счастлива и взволнована. Она даже выбрала ткань на платье, чтобы оно сочеталось с твоей формой. А ты явился в таком виде!

– Это не моя вина! – возразил я.

– Правда? И кто же засовывал тебе в глотку еду, хотелось бы мне знать?

– Это… мне кажется, это как-то связано с чумой спеков.

Слова слетели с моего языка сразу же, стоило этой мысли прийти мне в голову. Сперва она показалась мне довольно глупой. Все знали, что чума спеков истощает человека. Но когда я произнес это вслух, странные кусочки воспоминаний вдруг сложились во все объясняющую картину. Давнишний разговор между отцом и Россом, подслушанный мной, и слова толстяка из балагана уродов в Старом Таресе. Он утверждал, что некогда был солдатом каваллы, пока его жизнь не разрушила чума. Даже интерес доктора Амикаса к моему весу приобрел новое, мрачное значение.

Но все это казалось ничтожным по сравнению со словами, которые я слышал во сне. Древесный страж побуждала меня-спека поглощать магическую сущность умирающих людей. Неожиданно я вспомнил, каким видел себя в том сне – с громадным животом и толстыми ногами. И сама она была огромной – мне не хватало длины рук, чтобы обхватить ее пышное тело.

Вспомнив, я почувствовал отвратительную вспышку возбуждения и постарался отрешиться от него, но прежде в памяти всплыл ее шепот: «Ешь и толстей от их магии». Я замер на месте, все мои чувства обострились, но я слышал лишь мягкое журчание воды и шорох листьев, трепещущих под порывами ночного ветра.

– Не считай меня дурой, Невар, – презрительно фыркнула моя сестра. – Может, я и живу здесь и меня воспитывает глупая старуха из Старого Тареса, а тебя отослали в большой город проходить подготовку в замечательной школе, но с головой у меня пока все в порядке. Я видела людей, болевших чумой спеков! И все они тощие как жерди. Вот что чума делает с людьми. А не превращает их в боровов, которых откармливают на сало.

– Что я знаю – то знаю, – холодно проговорил я.

Я произнес эти слова тоном старшего брата, к которому прибегал, чтобы положить конец нашим детским спорам. Но Ярил больше не была маленькой золотоволосой девочкой, какой я ее оставил почти год назад. Ее больше не пугает простой намек на бо́льшие познания.

– А я знаю то, что знаю я! – фыркнув, ответила она. – То, что ты жирный, как боров, и опозоришь всю семью на свадьбе Росса. Что подумают обо мне родные Ремвара, если у меня такой брат? А если они решат, что я тоже раздуюсь, как пузырь? Я надеялась, что на этой свадьбе смогу произвести на его родителей хорошее впечатление, чтобы он мог просить моей руки. Но они меня даже не увидят, ты заслонишь меня своей тушей.

– Я этого не хотел, Ярил. Остановись на мгновение и подумай о моих чувствах. – Обида, которую я испытал, встретив у отца столь холодный прием, расцвела яростью из-за ребяческого беспокойства Ярил о том, как будет выглядеть она. – Ты эгоистична, как ребенок. В каждом письме ко мне ты клянчила подарки, и я, дурак, их тебе посылал. А теперь, когда я вернулся домой, чудом выжив в чумном городе, ты презираешь меня за мой внешний вид. Отличный прием я у вас встретил! Только у мамы я нашел каплю сочувствия к моему положению!

– Неудивительно! – резко бросила Ярил. – Ты всегда был ее любимчиком! А теперь, когда ты больше не годишься в солдаты, она сможет вечно держать тебя при себе. Карсина откажется от тебя, жирного борова, и тогда она и ее родные отберут у меня Ремвара. Ведь именно его ее отец сперва для нее выбрал. Ты все испортил, Невар, ты эгоистичная свинья.

Прежде чем я смог ей ответить, она прибегла к козырной карте всех женщин – разрыдалась и, закрыв лицо руками, умчалась в темноту.

– Ярил! – окликнул я ее. – Вернись, Ярил!

Но она не послушалась, и я остался в одиночестве у дурацкого пруда с рыбками, который когда-то помогал строить. Тогда идея отца казалась мне чудесной. Теперь же я видел, насколько это глупо. Пруд с рыбками и фонтан выглядели чуждо на этой земле. Создавать нечто, что нельзя сохранить без ежедневных тяжких усилий, – тщеславие, пустая трата сил и оскорбление, нанесенное красоте окружавшей нас природы. То, что прежде я считал уютным убежищем посреди суровой равнины, теперь представилось мне бессмысленным капризом.

Я опустился на скамью, на которой сидела Ярил, и задумался над ее словами. Она была в ярости и воспользовалась своим сильнейшим оружием, чтобы ранить меня. Но что из этого правда? Попросит ли Карсина своего отца разорвать договоренность с моим? Я знал, что это должно меня беспокоить, но на меня накатила такая волна голода, что я почувствовал лишь тошноту и опустошенность. Я наклонился вперед и обнял свой живот, словно он был моим союзником, а не врагом.

Именно в такой жалкой позе я услышал на дорожке легкие шаги. Я выпрямился и приготовился к новому сражению, но вместо вернувшейся Ярил увидел свою мать, освещающую себе путь фонарем.

– Вот ты где, – мягко сказала она, увидев меня. – Почему ты не пришел на обед?

– Я решил, что мне лучше держаться от него подальше. – Я постарался, чтобы мой голос прозвучал весело. – Как видишь, возможно, я в последнее время слишком много обедал.

– Не стану отрицать, что твой вид меня удивил. Но я скучала по тебе. А нам с тобой даже не удалось поговорить. И… – Она замешкалась, а потом осторожно продолжила: – И мне нужно, чтобы ты вернулся в дом и зашел со мной в комнату для шитья.

Я встал, благодарный за то, что у меня появился союзник.

– Ты распустишь швы на форме, чтобы она лучше на мне сидела?

Она улыбнулась, но покачала головой:

– Невар, это просто невозможно. Там недостаточно ткани, и, даже если бы я смогла что-нибудь сделать, это бы ужасно смотрелось. Нет, сынок. Но у меня есть в запасе отличная синяя материя, и, если портнихи примутся за работу сегодня же, мы успеем сшить что-нибудь приличное к свадьбе Росса.

Сердце сжалось у меня в груди при мысли, что я безнадежно растолстел, чтобы надеть свою форму, но я лишь расправил плечи, принимая тяжкую правду. «Приличное». Мама мне поможет, и я не буду выглядеть посмешищем на свадьбе брата.

– Портнихи? – спросил я, по-прежнему стараясь, чтобы голос звучал весело. – Когда это мы так разбогатели, что стали нанимать портних?