Белый Дневник Тору Мацуи

Антон Ефанов

Белый Дневник Тору Мацуи

Введение в дневник

Вы видели Тору Мацуи?

«Вы видели Тору Мацуи»?

Такой вопрос разбудил стены векового Киотского университета в тот обыденный майский день. Преподаватель никогда не опаздывал и не имел привычки пропускать собственный рабочий день. Между тем, Тору Мацуи просто пропал. Он испарился и никто не смог его найти ни в тот день, ни после. Исчезновение фигуры Тору Мацуи стало событием максимально странным, необъяснимым и едва-ли не мистическим.

Сердце древней столицы страны восходящего солнца вздрогнуло в тот день.

«А кто такой этот Тору»? – спросит достопочтенный читатель. Действительно, а кем же был этот киотский философ-поэт, и почему мы вообще должны вести о нем речь?

Кто такой Тору Мацуи?

Писать подробную биографию Тору, занятие не из легких в виду скудных данных этой самой биографии. Здесь эта задача не лежит на наших плечах. Парадокс, но мы действительно знаем очень мало о нем, а сама эта малость достаточно суха на живописное обилие красок. Естественно, тут наложилась скрытность и самого философа. Душевная закрытость вместе со скромностью сопутствовали Тору, по крайней мере это подмечают все те, кто его так или иначе его знал.

Хорошо, давайте взглянем хотя бы на то, чем мы располагаем на данный момент.

Тору Мацуи, японец, родился (31 августа 1972 г.) и вырос в городе Киото (входит в состав региона Кансай). О детстве и школьных годах говорить нам тоже не выйдет, возможно они были достаточно заурядными, ведь сам Тору нигде и никогда не обозначал собственных тем детства или своего подросткового периода. Опрос одноклассников класса и окружения Тору тех лет ссылается на замкнутость мальчика. Неразговорчивый и достаточно тихий, в тоже время скромный и вежливый. Сохранились отметки в журнале по успеваемости – Тору типичный хорошист, но без каких-либо достижений.

В свои 18 лет он поступает в Киотский университет, где хватается за философскую кафедру. Предмет интересов Тору достаточно типично-нетипичный для рядового японца: от дзенского поэта-философа Такуан Сохо до вполне себе русской поэзии Николая Гумилева; от до-сократической мысли и волн Нового времени к самому родному Нитобэ Инадзо и экзистенциально-бытийной философии Мартина Хайдеггера.

Постепенно выходят в свет и его небольшие статьи по вопросам прикладной философии и поэтики. Тематика философских работ самая разная и тут (из интересного для русского читателя) стоит упомянуть такие статьи Тору как: «Феноменологическое выкапывание языка Достоевского», «Становление языкового мифотворчества Даниила Андреева», «Блок. Оправдание души перед двенадцатью». Да, как уже заметил читатель, Тору неровно дышал в сторону России и ее исторически-творческого наследия. Удивительно так-же и то, что сам он так и ни разу не посетил ни России, ни какой-либо другой страны.

Тору Мацуи успешно оканчивает Киотийский университет и остается преподавать в нем же. Студенты прошедшие его авторские курсы по философии, логике и «эстетики в поэзии» отмечали хорошие ораторские и организационные способности своего преподавателя. Среди прочего, некоторые ученики упоминали про способность Тору к «окрылению словом» и ведению их (то есть аудитории) куда-то словно вверх, в небесное. Остались немногочисленные аудио и видео записи его лекций и семинаров. Статьи и стенограммы Тору Мацуи ждут своего исследователя, а так же перевода на русский язык.

Тору имел большой круг знакомых, поддерживал рабочие отношения с коллективом университета, но видимо обходился как-то без друзей или товарищей. По крайней мере людей близких, тех, кто могли рассказать больше подробностей о нем, так и не обнаружилось. Родителей Тору уже нет в живых, родственников тоже нету. Про романтические или любовные интересы мы ничего не знаем, хотя один коллега Тору по кафедре (если мы ничего не напутали, то это был многоуважаемый профессор Хидэаки Сузуки) давая интервью одному научному журналу упоминал слова исчезнувшего: «У меня есть любовь моего сердца». Что подразумевал Тору Мацуи под этим? Он естественно не сказал.

Хорошо, но, хоть перед нами сейчас и стоит вот такой вот талантливый или как минимум необычный человек, все-таки это же не что-то такое вот прям из ряда вон, ведь так? Мало-ли есть типичных исследователей философии, русской и японской поэзии и так далее. Сотня другая талантов тех или иных будет и есть всегда в той же Японии, и в Европе с Россией, да и в США с Великобританией тоже.

Что выделило Тору Мацуи и сделало его тем, кем он был оказывается всегда?

Вам пели птицы с Тэцугаку-но-Мити?

Незадолго перед своим исчезновением в жизни Тору Мацуи случилось как минимум два знаковых момента:

1. Он написал и выпустил в свет сборник своих стихов «Пение птиц с Тэцугаку-но-Мити».

2. Неожиданно «Пение птиц с Тэцугаку-но-Мити» стало своего рода откровением для японского читателя и приобрело некую популярность в широких кругах.

Тэцугаку-но-Мити – знаменитая «философская тропа» (именно по ней любил так пройтись легендарный Нисида Китаро) усыпанная цветущей сакурой. По этому самому месту видимо любил хаживать и сам Тору, ведь моменты тишины и легкое пение птиц действительно по особенному имеют влияние здесь на человека.

В своей книге стихов Тору воспевал казалось бы самые простые, общие и «понятные всем» вещи: шум ветра в соснах, текучесть грусти рек и речушек, прохладный ветер в «Серебряном Павильоне» (знаменитый буддийский храм Гинкаку-дзи в Киото), задумчивость горы Фудзи, разговоры с птицами и многое другое. Сама лирика и темпоральность слога выступают здесь в своей «светлой стороне», воздушность с легкостью смыкаются и вместе с тем образуют единую картину тишайшего умиротворения.

Стихи Тору раскупаются достаточно большим тиражом чтобы о нем заговорили самые широкие литературные круги страны. Магическим образом Тору Мацуи становится событием. Сам поэт предсказуемо замыкается и не дает никаких интервью, публичность видимо не приносит ему радости. Он все так же скромно ходит преподавать в свой университет избегая излишнего внимания.

«Пение птиц с Тэцугаку-но-Мити» еще ждет своего качественного перевода и на русский язык, впрочем отдельные фрагменты книги переведены энтузиастами и рассеяны в отечественном рунете.

Здесь мы уже вплотную подобрались к событиям исчезновения Тору Мацуи и его несказанных последних словах.

Вы знайте ответ на самый главный вопрос?

В Киото лениво тянулись спокойные майские дни 2009 года. Солнце постепенно клонилось в закат, когда в университете еще вовсю шла своим темпом лекция по философии. В своей обыденной и невозмутимой манере выписывал на учебную доску иероглифы для студентов сам Тору Мацуи. Большая аудитория была забита под завязку, многим пришедшим не хватало места и приходилось стоя записывать за лектором. Все студенты и вольные слушатели прекрасно поддерживали тишину в зале, очевидно зная, что у их учителя голос конечно строгий, но не громкий. Шипение мела об стену доски невольно щекотало уши слушателям, голос же Тору равномерно чеканил какие-то очень важные мысли про некого Гераклита, столь далекого от современной к нам реальности, что всех в аудитории удивительным образом прошибало от чувства полного присутствия оного здесь и сейчас вместе с ними. Тору продолжал говорить, как вдруг прерывисто остановил свою речь и молча странным образом взглянул на своих слушателей.

Случались и ранее такие вот паузы, но вот именно сейчас все почему-то поняли какую-то неоднозначность в этой словесной остановке лектора, в его печальном взгляде на всех них.

Словно не своим голосом Тору Мацуи мягко произнес:

«Все это не столь уж и важно. Все сказанное или сделанное именно до этого вот самого момента. Для этого момента вот здесь и сейчас все и было же. Я только что нашел самый важный ответ на самый главный вопрос для всех нас. Знаете, это удивительным образом меняет все на свете. Прямо вот сейчас меняет все и исключительно, можете не сомневаться. Завтра я расскажу об этом вам всем, а вы уже передадите это другим, хорошо»?

В большой аудитории образовалась невидимая струна напряжения. Все молча смотрели на ранимого философа и не могли сказать ни слова. Кто-то даже хотел выкрикнуть что-то изумленное в ответ профессору, но так и не смог. Тору опустил свои глаза на циферблат своих наручных часов, еще раз поднял свой взгляд в сторону учеников и радостно улыбнулся им: «Хорошего вам всем вечера и до завтра». Произнося эти слова на лету он легко и быстро, словно по воздуху, покинул своих недоумевающих слушателей. Струна напряжения в сердцах тут же распалась и вся аудитория шумно заверещала.

На следующий день Тору Мацуи впервые в своей жизни не вышел на работу в университет. Не было его и дома, да и вообще никто не мог его найти. Тору Мацуи исчез.

Конечно через некоторое время объявили розыск и Тору Мацуи усердно искали. Искали и свидетелей того вечернего дня после той странной последней лекции философа. Удивительным образом никто ничего не знал и не видел. Розыск расширили за пределы Киото, но и это не дало результатов. За неимением родственников квартира Тору была вскрыта, но и тут никаких подсказок или неожиданных находок обнаружено не было. Личная библиотека книг и немногочисленные вещи Тору были переданы Киотскому университету на безвременное хранение.

Вы знайте, чья эта белая тетрадь?

Спустя много лет после, неожиданной находкой обзавелся строгий архивариус Киотского университета. Разбирались как-то архивы документов, что-то важное искали, да вот найти все никак не могли. И тут с пыльного стеллажа сбросилась небольшая, совершенно белая тетрадь перевязанная лентой синего цвета. Ленту аккуратно развязали, тетрадь открыли и на первой странице прочли следующее слова:

«Здесь ад души своей пройдя, решение верно всем найдя, пускаю в плаванье тебя:

на твой вопрос – своя звезда».

Далее следовали аккуратно исписанные листы белоснежного дневника. В каталогах архива тетрадь никак не значилась, а ее содержанием вскоре очень быстро заинтересовались.

При ближайшем рассмотрении почерка тетради невооруженным взглядом было понятно самоочевидное – это почерк исчезнувшего Тору Мацуи. Дотошные исследователи даже провели почерковедческую экспертизу, да и не одну! Экспертизы показывали положительный результат и тогда все начали постепенно разбираться с самим текстом тетради.

Неожиданная находка дневника Тору Мацуи создала очередную волну обсуждений и дискуссий как в самом Киотском университете, так и во всей Японии. Характер и мысль дневника показались столь неоднозначными, что вскоре было принято решение издать его в свет.

Здесь же читатель держит перед собой последние слова киотского мыслителя скурпулезно переведенные на русский язык.

Позволим просто говорить с нами?

Итак, строки введения сейчас подойдут к концу и перед читателем раскроется мысль и тайна киотского мистика. Мы долго думали как обозначить в паре слов или предложений то, чем является этот дневник: это монолог или диалог?; мысль отвлеченная здесь или последовательная?; это метафизическая фантазия или же некая реальность?

Оптимальное решение напросилось само по себе, его словно подсказал нам сам Тору, а именно дать возможность читателю ясно мыслить и самому разобраться в прочитанном. Это не будет отменять последующих обсуждений и многочисленных догадок, но такое вот погружение читателя без предварительной подготовки кажется нам наиболее достоверным и правильным, ведь как можно быть готовым к какой-нибудь неожиданной встрече или событию?

Позволим же тогда Тору Мацуи просто говорить с нами.

Вы слышите? В старом Киото уже наступила та самая созерцательная осень, птицы с Тэцугаку-но-Мити уже начали петь свою песнь, а задумчивый Тору Мацуи прогулочным шагом идет на встречу с судьбой.

Белый Дневник Тору Мацуи

Здесь ад души своей пройдя, решение верно всем найдя, пускаю в плаванье тебя:

на твой вопрос – своя звезда.

Беспечность дней

В ту далекую пору пору для меня не существовало обременения миром. Существовало мое я в беспечности. Как это было? Очень просто. Я был рыбкой в своем большом аквариуме. Мог плавать я и как бы стихийно смотреть по сторонам. Влево-вправо/вправо-влево. Иногда, даже, проплывая стремительно, словно вперед других таких же счастливых или грустных рыбок, считал я себя легким и уже не таким. Ибо что-то уже получилось, что-то еще должно было свершиться и все было просто понятно. Солнце ласкало меня своею очевидностью, взлеты и падения воспринимались разумно. Порой создавалось ощущение абсолютной надменной свободы. Так было и этого отнять я не могу. Гордыня лилась через края чаши всезнайства и лик успеха ослеплял взор мне. Удовольствие в вещах интеллектуальных приносила радость, обладание вещами дарило, как я считал, счастье.

Конец беспечности пришел внезапно. Та быстротечная «встреча» оборвала жизнь прежнюю, что бы родилась жизнь новая – жизнь обремененная Миром.

Дать возможность мыслить

В тот день любимая моя тропа была усыплена осенней листвой. Шел я прогулочным шагом оставляя позади себя след молчаливо-саркастического равнодушия. Я тихо улыбался деревьям и просто наслаждался шуму реки у моих ног рядом. Странно, но в такой благоприятный день я не нашел никого рядом подле себя. Сев на каменную скамью я долго и методично дышал ветром тропы своих мыслей.

Закрыл глаза. Никто не мешает, никто не говорит эти банальные и уставшие в своей нужности слова под мою руку.

«Можно присесть рядом»? – голос тихий проник в меня. Открыл глаза. Человек стоял возле, практически впритык. Он был выше меня, стройный, но в тоже время какой-то сутулый. Облик внешний странный мягко говоря: черная длинная ткань в рост покрывала странного человека, это был своего рода плащ. С внутренней стороны плаща ткань была усыплена сбором мерцающих точек, некоторые из них были соединены линиями и походили на причудливые созвездия звезд. На голове человека присутствовала корона с камнями всех цветов радуги, она посылала блики в закате солнца. Лицо же было каким-то серым, простым и совершенно не запоминающимся. Такое лицо присутствует в каждом втором. То-ли старый он, то-ли молодой – непонятно. Седые волосы спадали снегом на узкие, словно уставшие плечи его. А вот и глаза: зрачки темны, белок глаз желтый – медно ядовитый – что-то опустошительное в них, что-то знакомое.

О прочих вещах вспомнить не смогу, ведь он спросил снова, на этот раз более тревожно: «Присесть рядом можно с вами»? «Да, конечно-конечно» – отрепетировал я не своим голосом. Сел плавно рядом он, словно принц какой-то. Откуда он?

«Что хочешь ты? Загадывай свою мечту. Ее исполню я тот час же» – прохрипел человек в короне смотря куда-то обреченно вдаль. Загадать мечту? Мне бы понять кто-ты. Миллион мыслей-вопросов пронеслось возле меня. «Ты долго думаешь мечтатель. Загадывай и говори. Я место это покинуть должен очень скоро» – проскрипел на этот раз тяжело таинственный темный принц. Пришлось собраться мне и отсечь все лишнее, я почему-то произнес ему в ответ: «Дай всем вокруг возможность ясно мыслить»!

Его голова по совиному повернулась ко мне, улыбка страшная разыгралась на непонятном лице его, глаза вспыхнули желтыми огоньками: «Не знаешь ты желанья своего, оно опаснее всего быть может. Хорошо, тогда позволь мне быть проводником твоим и через тьму Ничто весь Мир при свете тебе же показать. Теперь прощай, но помни, рядом будет тень моя. Она вовремя подскажет где и как ты будешь видеть».

И он исчез. Проморгал я своими глазами, вытер наспех свои очки оглядываясь по сторонам. Никого вокруг. Лишь доселе неведомая тревога вклинилась в сердце, я чувствовал что-то новое и невиданное внутри себя. Что только что произошло? Успокоившись и дойдя пошатывающимся шагом до дома я бросился в кровать свою и крепко уснул.

И видел я сон…

Падение в обреченный мир

Мог ли я собственно захотеть упасть в этот Мир? В момент моего падения у меня отсутствовало сознание или его как факт не наблюдалось? Падение было против моей Воли?

Была ли Воля приложима ко мне? Было ли мое Я вполне моим?

Обретение Я здесь – в обреченном мире всех. Для всех возможных всех здесь и всех потом. Отказ от Я неминуем в случае выбора той, или этой стороны.

Так оно и вышло.

Ступени тусклые

Касаясь тусклых ступенек, из Сущего мира в мир Дрожащий путь мой лежал. Нет, не путь Данте конечно, иной. Да и другими словами, с другим преодолением.

Забросить якорь в Дрожащем мире, чтобы учится просвечивать для мира Сущего. Вот задача стало быть? Но постой, ведь кто-то тихо шепчет про некий Просвета мир. А есть ли там еще такой дальше? И точно нету вроде, ведь путь восхождения неминуемо выводит к истинному и Темному основанию. Так говорили многие, об этом есть свои легенды, есть главная Быль об этом. Там есть возможности для Мира первого.

И устремился взор мой по ступеням.

Странно выходит

Как эхо приглушенно задуло мне свечу в руке.

Вот странно выходит. Мыслей миллион, тысячи идей и просто куча слов внутри меня, а как факт – полная неработоспособность, безвольность и апатичность.

А есть тысячи деятелей, работоспособных и счастливых в своей деятельности. Деятельность апатичного счастья стреляет на убой, нет возможности увернуться?

Странно выходит.

Необходимый росчерк пера

Перо само вычеркивало себе под нос необходимые слова.

Словом вдруг, предстала и сама необходимость.

Что было первым: росчерк пера до необходимости, или же необходимость до первой капли чернил? Пожалуй, тут именно и есть место той самой синархии между первым и вторым.

Отправляя в ход само действие кисти руки с пером, ты, совершая некую работу письменно-тектологического характера можешь выйти на строгую необходимость сказанного тобой же. С другой стороны, еще проще, ты уже имеешь ту свободу отношений, в которых неминуемо просвечивает необходимость, и взяв ее в свою «руку» можешь заняться ее же волеизъявлением.

Элементом синархической цепи здесь будет то главное, что волей сцепляет и первое и второе. Мгновенно и даже порой незаметно. Естественно, это сама Воля как таковая.

Мне очень хочется говорить с тобой посредством своей воли собственной, не зажимая волю твою. Ведь знаю же, есть в тебе наличие воли собственной, ровно как и особой необходимости в тебе.

Ты все увидишь своими собственными глазами. Главное, что вовремя.

Несостоятельность

Невозможность переломить собственное восприятие окружающей действительности. В связи с чем, каждый день похож на предыдущий. Собственная несостоятельность в феноменальном смысле и злость на каждого себя.

Оглянись. Состоятельность везде, она повсюду вокруг нас, прекрасная и такая положительная. Такая чудовищная. Сейчас меня вывернет и перевернет наружу.

Отвратительно. Завистливо. Несостоятельно.

Долина Горнего

Горные реки напутственно выводили порой, свежее ширилось в их песнях.

Выйдя так к водопадам, особенно заметен взгляд бесконечной радуги там. Такая долина горнего это, долина серебряных сказок, легенд. В покоях этого неизреченного места все так же сказываются истории с судьбами некоторых возможных еще людей.

Инреальное окутывает, обхватывает. Это место для наших с тобою встреч, место сказки сказок. Единожды увидев долину горнего ты не хочешь уходить отсюда, но нету возможности здесь быть всегда.

Если ты будешь здесь после меня, выпей воды из любой реки там. Дальнейшее ты поймешь все без особых разъяснений.

Знаю, ты сможешь плыть свободно.

Чудесные болванчики

Люди пытаются черпать силы из некого настроенного Бытия. Фиксированного, как точечка. Так полагают сам фокус этой сборки. Пожалуй, это даже слишком сложно для обывателя.

Обывательство между тем и чудесно. Чудесно лживо по отношению к обывателю. Фокус сборки расплылся, распался на болванчитую чудесность.

Тут должно запахнуть окончательной мертвечиной. Принюхайся.

Вирус для сердца

Ненависть вникает ласково, обхватывает обманывая. Ложь говорит праведно, творит свою милость узелками.

Мне когда-то предлагали поверить в наличие врагов. Я не поверил, так как поверить в это невозможно, ведь это ложь. У нас нет и не может быть врагов среди людей. Ведь ты же сам есть человек.

Уйди же, скройся от таких мыслей. Борись с таким в любое время.

Нам нужно запретить лишь одно – отворачиваться от себе подобных.

Так сердце еще может отвергнуть вирус ненависти.

Заблуждение

Непонимание.

Бытие человека сокрыто от человека. Уже этот один факт показывает всю несостоятельность нашего мышления и конструирования наших собственных представлений.

Бытие не может быть позитивно или даже негативно по отношению к нам. Оно банально сокрыто и в этой самой сокрытости от нас, оно нейтрально по отношению к нам. Вся наша эмоциональная окраска и тональности суждений просто ошибочны по отношению к Нему.

Бытие человека не есть Мир человека. Мир человека – мир обреченный. Это слова потерянные, грустные.

Заблуждение открывает свою клетку, оно впускает меня и запирает в себе.

Негация

Состояние негации собственного Я, чтобы увидеть это самое Я. Себя, но без углов и рамочек. Есть вещи больше Я. Негативность, как путь, очень сложная история.

Такой путь высасывает все силы, но, если ты останешься жив и не сойдешь с ума, то победишь. Взращивание внутренней негации под запертым замком на дверях Замка. Это твоя личная гордость, уверяю. Она понятна только тебе. Это твое сокровенное. Твое съедобное. До поры, до времени.

Ведь и это будет той важной ошибкой, лишенной иронии в конечном счете – то есть, твоей трагедией.

Усталость

Усталость и обрывистость. Интеллектуальная импотенция преследует. Побеждает каждый день. Она вонзает тысячу мечей в горло, сбрасывает в океан крови и смеясь, возносит молитвы на смерть.

Тут есть еще силы с этим бороться? Тут всякая активность атрофированна и всякий покой душит. Со слезами на глазах. Слезы капали и обрывисто пели про усталость. Сирены прозвучали неистово, устало.

Место для усталости схватывает нас. Ласково прижимает к могиле.

О некой истории

Как часто мы даем возможность быть истории для нас самих? Ведь могут возразить, что нету ни истории да и нас самих в некотором роде тоже нет. Такое возражение имеет место быть у самых отважных деятелей разума, у логистов всех мастей и красок. Быть может они и правы, но все таки, а что если просто допустить?

Удерживая на вязанке ключей бесчисленное количество допустимых открытий, почему же тогда бояться открыть хотя бы один замочек того или иного сундука? Почему же так усердно бегут даже не от самих себя, но от самой малой возможности еще не произошедшей истории?

Перемешивая подобные вопросы в несколько хаотичной форме, форме не самой удобной, допускаем ли мы уже тот просвет действительной истории, что скромно постукивает у самого порога нашей двери?

Хорошо, пускай это все сказанное и продуманное неуместно в силу тех или иных причин, пускай. Но вот и ты теперь, сию же минуту, в этот одночастный миг попадешь в сферу странную для тебя, в сферу отсутствия комфортности. Полагаю, что само сознание это лишь более менее понятный и очерченный предел собственных стен нашего дозволения. За стенами может происходить все что угодно и совершенно неважно что именно и как именно. Это и есть соль подобного разумения. Другое дело, если мы хотим приготовить не просто подсоленную воду на огне, то непосредственно надо бы заглянуть за стены своего прекрасного города. Даже если город этот носит имя Рай.

В следующий раз, полагаю, ты улыбнешься кому-то в ответе на тот или иной вопрос, и скромно ответишь: “Я просто дал возможность истории случится со мной. Вот и все».

Где мое место?

Мне место в Башне Гёльдерлина

В темнице светлой умирать

Стать ветхим и унылым

Никого не вспоминать

Там с сумасшедшими плясать

Светлячков огни считать

И с птицами пропеть забвенно

Мне место в Башне Гёльдерлина

Живи как бабочка

Живи как бабочка.

Изящно-плавно ты летай. Не думай.

И все прекрасно.

Все бабочки по весне умрут.