Наследники дяди Гиляя

Татьяна Цыба

Мистика Гоголя

Никитский бульвар

Мемориальный музей «Дом Н.В. Гоголя»

Гоголевский бульвар

Памятники Николаю Гоголю

Николай Гоголь – самый загадочный русский писатель. Его жизнь окружена тайнами, много мистики и в жизни писателя, и в его произведениях.

Загадочна и судьба памятника, который три раза менял место.

Общество любителей словесности, в котором состоял при жизни и сам Гоголь, развернуло сбор средств по всей стране на строительство памятника Гоголю. Чтобы собрать 50 тыс. рублей, понадобилось 10 лет.

В 1909 году на Гоголевском бульваре, тогда Пречистинском, установили памятник Гоголю, скульптор Н. Андреев, архитектор Шехтель. Публики собралось на площади очень много, в ближайших домах даже сдавали комнаты в аренду с видом на бульвар. Из-за давки 40 человек упали в обморок. Когда сдернули покрывало, народ ахнул, и воцарилась гробовая тишина. Зритель был не готов увидеть такого Гоголя. Голова обречённо опущена, и вся поза Николая Васильевича говорит о покорности всему, что судьба ему уготовила. Сидел, завёрнутый в плащ, и как бы смотря на камин, где горит его второй том «Мертвых душ». Скульптор изобразил писателя в последние годы его жизни. В работе над памятником Андреев перечитал все произведения Гоголя, съездил на Украину, встретился с современниками, которых застал живыми, изучил переписку с друзьями. Изобразил Гоголя в период душевного кризиса, опустошенного, утратившего веру в творчество. Из художников поддержал скульптора только Илья Репин: «Сколько страданий в этом мученике за грехи России!»

3 марта 1927 года около памятника Гоголю состоялся митинг революционных писателей. Они обсуждали, нужен ли Гоголь современным людям, или пора выбросить его на свалку истории. Присутствующий Михаил Булгаков сжал кулаки. «Их накажут. Нет, не Бог. Их накажет Сатана. Да, явится в Москву и накажет». Возможно, тогда родился замысел романа «Мастер и Маргарита».

Памятник Гоголю простоял на этом месте 42 года, ровно столько же прожил писатель. Мимо памятника проходил путь Сталина от Кремля на дачу, грустный памятник ему не нравился и он приказал убрать его с глаз долой. И в 1951 году памятник увезли в Донской монастырь. Но вскоре советская власть решила сделать в обители приют или тюрьму для несовершеннолетних преступников. Памятник Гоголю перевезли ещё раз во двор бывшей усадьбы графа Александра Толстого на Никитском бульваре, где Гоголь прожил последние четыре года своей жизни, и где сжёг второй том «Мертвых душ». С Александром Толстым Гоголь познакомился в 30-х годах, знакомство переросло в крепкую дружбу, супруги отвели писателю апартаменты на первом этаже и старались сделать все, чтобы ему было тепло, уютно и удобно в их доме. Гоголю нравилось, ведь он никогда не был богат, у него никогда не было собственного жилья, он снимал квартиры или жил у друзей. Здесь о нем заботились, как о ребенке, он не нуждался ни в чем. Гоголь даже хвастался друзьям, как ловко он устроился, сейчас бы сказали, на халяву.

В этом доме разыгралась заключительная драма Гоголя. В январе 1825 года неожиданно умирает жена друга, известного славянофила Хомякова, мать семерых детей. Гоголь никогда не был женат, он очень любил эту женщину и считал ее самой достойной из всех женщин, встреченных им в жизни. Смерть Хомяковой стала для Гоголя предзнаменованием собственной смерти. С этого момента каждый день он думая о её приближении. Гоголь стал много молиться. Однажды вечером он позвал прислугу Семена и велел растопить печь. Достал пачку тетрадей, перевязанных бечёвкой, бросил в камин и свечей зажёг огонь. Рукопись гореть не хотела, обгорели только края тетрадей, и огонь погас. Тогда Гоголь развязал тетради и бросал по листочку, затем опять зажёг свечу. Когда все сгорело, он встал, перекрестился, вернулся в свою комнату, лег на диван и заплакал.

Над вторым томом «Мертвых душ» Гоголь работал 19 лет и посчитал, что поэма не удалась. Здесь Чичиков должен был преобразиться из авантюриста в хорошего гражданина с помощью губернатора и императора. Испуганные Толстые вызвали к Гоголю самого лучшего врача, который посоветовал писателю отлежаться. Гоголь лежал, ни с кем не разговаривал, почти не ел. Перестал следить за собой, умываться, одеваться, хотя по жизни был щеголем. Возможно, плохое самочувствие напомнило писателю о несдержанном слове. Когда-то Гоголь сильно болел, и пообещал, если поправится, уйдет в монастырь. Однако этого не сделал. И вот бог наказал. Толстой приглашал лучших врачей, собирал консилиум, который решил поставить Гоголю две пиявки на нос, посадить в теплую ванну, а голову поливать холодной водой. Гоголь умер в 42 года почти нищим, все его имущество оценили в 43 рубля. Похоронили его на кладбище Даниловского монастыря, но затем в числе самых именитых останки перенесли на Новодевичье кладбище. Мистика и загадки преследовали писателя и после смерти. При вскрытии гроба голова писателя лежала на боку. В последние годы жизни с Гоголем случались приступы, на несколько мгновений могло остановиться сердце, поэтому он боялся быть захоронены заживо и даже написал завещание с просьбой похоронить после того, как станут видны трупные пятна. И вот открыли гроб, а голова лежит на боку, некоторые говорят, вообще головы в гробу не было. Мистика! Толстой привез с Крыма огромный черный камень, напоминающий Голгофу, и на нем поставили крест.

Впоследствии советская власть поставили другой памятник Гоголю. А черный камень оказался на могиле Булгакова.

Мистика ученика Гоголя.

А на Гоголевском бульваре с 1952 года стоит молодой, нарядный, красивый, успешный Гоголь работы Н. Томского. Москвичи тоже восприняли этот памятник в штыки и даже написали эпиграмму:

Юмор Гоголя нам мил,Слезы Гоголя – помехаСидя, грусть он наводил,Пусть теперь стоит – для смеха

Шутили горожане после установки нового Гоголя на бульваре. Прошло время – привыкли.

Татьяна Цыба

Трудная судьба Варлама Шаламова

Чистый переулок, д. 8

Варлам Шаламов – человек сложной судьбы, поэт, писатель больше известен как автор «Колымских рассказов». Его имя стоит в одном ряду с Солженицыным, но Шаламов всегда оставался и остаётся в тени Солженицына.

Варлам Шаламов родился в Вологде, там прошло его детство, 16 лет он провел на Колыме, но и Москва была в его жизни. На доме 8 в Чистом переулке установлена мемориальная доска: здесь жил Варлам Шаламов.

Прожил он в этом доме недолгое время между двумя арестами.

В 1927 году Варлам Шаламов становится участником акции протеста, посвященной 10-й годовщине революции: вместе с группой подпольных троцкистов он выходит с лозунгом «Долой Сталина!». За участие в этой акции он впервые «без суда и следствия» был отправлен в лагерь на три года. С этого момента начинается его арестантская жизнь, и продолжается она до 1951 года. В 1931 году он приезжает в Москву в этот дом в Чистом переулке в семью старого большевика Игнатия Гудзя и женится на его дочери Галине. Здесь родилась их дочь. Шаламов начинает писать стихи, рассказы, он сотрудничает с редакциями, ходит по этим улицам, его начинают печатать в некоторых московских журналах.

В 1937 году в этот дом ночью вошли люди, Шаламов был арестован во второй раз, счастье продлилось всего 3 года. Арестовали Шаламова по доносу брата жены, сотрудника НКВД, за антисоветские высказывания. Его увозят сначала в Бутырскую тюрьму, а потом отправляют на Колыму. Вернётся он в этот дом только в 1953 году и будет тайно встречаться с семьёй, так как жить ему надлежало за 101 километром. Брат жены продолжал следить за парой и писать доносы.

В 1937 году его отправляют в Магадан на золотодобывающие прииски. 13 лет он кочует по шахтам и посёлкам в качестве землекопа, забойщика, лесоруба, поменял пять приисков. В Колымских лагерях пытается бежать, попадает в штрафной прииск – и добавляет себе срок. Здесь он заканчивает медицинские курсы, работает в лагерных больницах фельдшером.

Работает в Якутии, зарабатывая на билет в Москву.

«Колымские рассказы» – программное произведение состоит из шести циклов. Шаламов описывает жизненный путь людей, которые были сломлены системой. Шаламов был убежден, что лагерь абсолютно для всех является отвратительной и ужасной школой. Он негативно отзывается о Солженицыне. Отказывается от предложения Солженицына работать над «Архипелагом ГУЛАГ» вместе и запрещает Солженицыну использовать свое имя в его материалах. Шаламов считает, что Солженицын сделал себе имя за счёт спекуляции темы лагерей. «Архипелаг ГУЛАГ» оставляет в тени «Колымские рассказы». Шаламов хотел, чтобы его рассказы выходили в своей стране, чтобы вышли за пределы самиздата, но этого не случилось, этому помешала популярность Солженицына.

Шаламов считает, что лагерь – это опыт отрицательный полностью, что лагерь растлевает всех. Для Солженицына, и это видно в «Одном дне Ивана Денисовича», лагерь – место очищения, и, вообще, Россия должна пройти «большевистское искушение», чтобы очиститься. Шаламов считает, что Солженицын пишет не всю правду о лагерях. В «Одном дне Ивана Денисовича» в лагере живёт кошка. Шаламов считает, что в лагере на Колыме кошку бы съели.

Шаламов категорически не хотел участвовать в политических играх. Он писал, что самиздат и тамиздат – это оружие двух разведок. А Солженицын в борьбе участвовал, и сам был орудием «холодной войны». И в этом тоже разница в их судьбах, – большая разница. Единственный легальный рассказ Шаламова вышел в 1965 году в журнале «Сельская молодежь». А «Колымские рассказы» вышли уже после смерти писателя. В 1965 году на полуофициальном вечере, посвященном памяти Осипа Мандельштама, Шаламов читал рассказ «Шерри-бренди».

В основе сюжета – умирающий в ГУЛАГе поэт. Рассказ – дань поэта своему другу по искусству и судьбе. Больной Мандельштам читает у костра сонеты Петрарки. В президиуме заволновались и передали ведущему вечера записку: прекратить чтение. Ведущим был Илья Эренбург, он спрятал записку в карман и дал возможность дочитать рассказ. Выступление было принято с восторгом. Шаламов вошёл в литературный круг Эренбурга. Завязалась дружба с Надеждой Мандельштам. Вскоре он был представлен Анне

Ахматовой. Шаламов отказался от своих диссидентских взглядов, и некоторые расценили это, как предательство…

16 лет лагерей сломали Шаламова только физически. Последние годы он провел в доме престарелых Литфонда.

Будучи сыном священника, Варлам Шаламов всегда считал себя неверующим. Тем не менее, отпели и похоронили его с соблюдением всех православных традиций на Кунцевском кладбище Москвы.

Александр Нефёдов

Тринадцатая тень

Новинский бульвар, д. 22–28/35 с1А, сквер

Памятник Иосифу Бродскому

Когда на столицу опускаются вечерние сумерки, а город озаряется светом ярких уличных фонарей и неоном магазинных витрин, прохожим на Новинском бульваре открывается на мгновение удивительное зрелище. Не всякому дано это видеть, да и длится таинство всего несколько секунд: странная группа бронзовых фигур, покрытых благородной патиной, вдруг будто оживает. Двенадцать угрюмых ликов обретают человеческие черты и устремляют свой взор на тринадцатого собрата. А он, неуклюже засунув руки в карманы помятых брюк, пристально вглядывается в пафосное здание на другой стороне бульвара. Ему кажется, что где-то там, в верхних этажах американского посольства и решилась однажды судьба русского поэта еврейского происхождения, по капризу своему сделавшая его изгнанником на Родине, затем гражданином США, а далее – всемирно признанным поэтом.

Он замер здесь в бронзе в мае 2011 года. Гениальный скульптор Георгий Франгулян подарил столице эту композицию, тем самым как бы причислив поэта мира к москвичам. Или приблизив к нему москвичей… А ведь юбиляр бывал при жизни в Москве редко, наездами. Широкого отражения в его творчестве Москва не нашла, в отличие от родного Ленинграда. Лишь в раннем своем произведении – «Рождественском романсе» он упоминает ночную столицу, Александровский сад, Ордынку и замоскворецкую мглу в предновогодний вечер. Он больше любил город на Неве, его каналы и мосты, хотя по жизни своей многострадальной, в которой были и психушки, и аресты, ссылка и высылка, понимал: «Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря»…

Но вовсе не по иронии судьбы он обрел свое вечное пристанище на лагунном острове Адриатического моря, – на венецианском кладбище Сан-Микеле…

Теперь он – единственный современный русский поэт, признанный на мировом уровне безусловным классиком. Оцененный Нобелевской премией на чужбине и увековеченный в бронзе в неродном городе. Поэт ХХ века, о котором издано самое большое количество мемуаров и которому посвящено бесчисленное множество конференций.

…Очереди за вожделенной визой вдоль стен американского посольства – уходящая примета Новинского бульвара. И люди, суетящиеся здесь, уже не вызывают удивления у прохожих, лишь у некоторых – зависть или непонимание. Привыкли мы и к бронзовому поэту, на фоне двенадцати безликих плоских фигур взирающему на мир поверх толпы. А он своим грустным скульптурным обликом, да и реальной непростой судьбою, словно стремится всем нам напомнить, что зачастую и любовь, и надежды бывают призрачны. Но мы, вопреки всему, продолжаем здесь и сейчас верить:

«…как будто жизнь начнется снова,как будто будет свет и слава,           удачный день и вдоволь хлеба,как будто жизнь качнется вправо,           качнувшись влево»…

Константин Спасский

Поварская, 33

Поварская улица, д. 33

Театр Киноактёра

Почему Поварская, 33? Очень просто. Это здание принадлежит Театру Киноактёра, в котором я служил несколько счастливых лет в должности артиста. Были сыграны интересные роли, состоялись добрые знакомства, да и, в конце концов, я был моложе. В конце прошлого века и в начале 21-го худруком работал в театре Андрей Белоручев. Он поставил «Роман Мастера» по Булгакову, «Мандат» Эрдмана, «Королевство кривых зеркал», где я играл Кота Бегемота, Тамару Леопольдовну, Короля.

Но речь о самом здании. Ранее на этом месте находилась церковь Рождества Христова в Кудрине, отстроенная в камне в 1692–1693 гг. в виде пятиглавого храма с увенчанной шатровой колокольней трапезной. В 1931 году церковь закрыли и, естественно, снесли. И начали строить назло мировому буржуйству современное здание. И строили аж до 1935 года по проекту архитекторов, братьев Весниных – Виктора Александровича и Александра Александровича. Конструктивизм был тогда в моде и ассиметричные формы и динамичность всей постройки стали неким новаторством, но до ума дело не довели, потому как, думается мне, подул очередной ветер сталинских перемен. А фасад здания предполагалось украсить либо барельефами, либо цветной штукатуркой с изображениями тяжкой жизни узников. Здание это возводилось как Центральный дом каторги и ссылки для Всероссийского общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев, с которыми наступила пора прощаться. Вот стены и остались голыми и политически никакими, что и дало формальный повод «наверху» назначить Весниных крайними.

Критиковали страшно. И в выражениях не стеснялись, что, впрочем, в те годы было делом обыденным. Забегая вперёд, скажу, что здание Государственного театра киноактера по адресу Поварская, 33 нынче относится к объектам культурного московского наследия. А в 35-м году журнал «Строительство Москвы» критиковал братьев Весниных за «омертвелость голых плоскостей», отсутствие индивидуальности внешнего вида сооружения и ослабление требуемой монументальности композиции. И стенгазета самих политкаторжан «Три централа» рубанула с маху: «Поди ж ты – строили дворец, а вышел колумбарий свайный». Вот так и не меньше!

Постановление Президиума ЦИК СССР о ликвидации «Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев» в июне 1935 года поставило точку на политкаторжанах и в спорах, кому достанется новый дом.

В 1936 году в здании заработал кинотеатр «Первый». И только в 45 году здание занял образованный в 1943-м Государственный театр киноактёра союзного значения. Руководить театром назначили имена громкие и положительные. Так, директором стал Г.В. Александров, а художественным руководителем С.И. Юткевич. Открытие произошло в 1946 году спектаклем «Бранденбургские ворота» Михаила Светлова, что для послевоенной Москвы явилось событием значимым. Режиссировал премьеру известный актер и режиссер Борис Бабочкин, наш любимый Чапаев.

И всё было бы хорошо, только артисты, снимающиеся в кино, как бы они ни хотели выходить на сцену, были подчинены киношным графикам. Организация театральных представлений стала пробуксовывать. И с 1957 по 1969 г. здание на Поварской по указанию Хрущёва занял Дом кино. Что, впрочем, тоже совершенно нормально.

Театр киноактера вернули в здание на Поварской уже в 1969 году. Если бы я работал в театре тогда, то выходил бы на сцену с Марком Бернесом, Мариной Ладыниной, Сергеем Бондарчуком, Георгием Вициным, Николаем Крючковым, Эрастом Гариным, Иннокентием Смоктуновским и многими другими нашими замечательными актёрами. Но это уже в далёком прошлом. И молодые зрители вряд ли помнят такие замечательные имена.

Сегодня такой лакомый кусок в центре Москвы хотят прибрать многие серьёзны претенденты. Что будет со зданием, – неизвестно. Но, как бы то ни было, до сих пор захожу в театр с трепетом, потому что история этого здания на какой-то очень хороший период времени стала и историей моей жизни.

Лидия Скрябина

«Был дом на берегу бульвара…»

Бобров переулок, д. 2

Дом Лансере

Стихотворение Беллы Ахмадулиной «Дом» каждой своей строчкой словно обращено к дому-кораблю акционерного общества «Феттера и Гинкеля» на берегу Сретенского бульвара, прозванного «домом Лансере». И хотя у поэтессы речь идет о береге Никитского бульвара, Мерзляковского и Хлебного переулков, а наш дом стоит на углу Милютинского и Боброва, но все остальное – слово в слово о нем. Даже номера домов совпадают, оба – 20.

Старый тесный лифт – «в печальном лифте престарелом». Темный, готический подъезд со стрельчатыми арками окон, «где ветхий лак плафона так трогателен и нелеп». Чугунные решетки перил с псевдогеральдическими розетками и, конечно, приют и мастерская художника, полная «диковинных вещей, воспитанных, как существа». Потому что в доме, воспетом Ахмадулиной, мастерская её мужа художника Бориса Мессерера, а в доме в Милютинском переулке – квартира и мастерская художника Евгения Лансере. Вернее, нескольких поколений художников, носящих эту фамилию и входящих в большой художественный клан Бенуа-Серебряковых-Лансере. Клан столь обширный и разветвленный, что в нем нашлось место даже для знаменитого британского актера Питера Устинова.

Возможно, это поразительное сходство образов и обликов двух старинных московских доходных домов возникло от того, что архитектором обоих был «гражданский инженер» Валентин Дубовский – поклонник изысканного и мрачноватого готического модерна. Дому на Никитском повезло больше, его успели построить и заселить до революции, а дом в Милютинском переулке к 1917 году закончить не успели. Поэтому с высоты пятиэтажного недостроя восставшие успешно обстреливали из пулеметов Центральную телефонную станцию по соседству, шведско-датско-русское «чудо техники», занятую юнкерами.

После революции стройка тянулась еще больше десяти лет, и последние два этажа завершил архитектор Александр Калмыков. Он хоть и был, как и Дубовский, почитателем модного в то время готического модерна, но из-за экономической целесообразности от многих романтических излишеств (розеток, колонн и барельефов в нишах) ему пришлось отказаться. К 1937 году здание дополнили еще одним, восьмым этажом, и в нем надолго зашумела жизнь многочисленных контор и коммуналок.

Я шла, ущелья коридоровменя заманивали в глубьчужих печалей, свадеб, вздоров,в плач кошек, в лепет детских губ…

На лестничной клетке каждого этажа было по две семикомнатные квартиры по 220 квадратных метров каждая, но изначальных респектабельных жильцов потеснили или и вовсе выселили из центра. Но одна квартира устояла в этом вихре коммунальных реформ. С 1934 года, то есть фактически с момента заселения дома, здесь, благодаря заботам и дружбе архитектора Алексея Щусева (автора Мавзолея Ленина) получил квартиру Евгений Лансере, известный художник, член общества «Мир искусства», работавший со Щусевым на возведении гостиницы «Москва» и Казанского вокзала. Революция и гражданская застали семью художника на Кавказе, где он преподавал и работал над иллюстрациями к «Хаджи Мурату» Л.Н. Толстого. Щусев не только помог другу перебраться в Москву, но, когда в конце 30-х всех буржуинов стали уплотнять, помог Лансере получить разрешение и отмежеваться от новых соседей, разделить квартиру стеной по кухне. Так большая часть кухни и три комнаты, около 80 квадратных метров досталось новоселам, а четыре комнаты с замысловатой планировкой сохранились за семьей художника. Его потомки и сейчас живут там на пятом этаже и на аутентичной двери в стрельчатой арке проема до сих пор прикручена бронзовая табличка с его фамилией.

Собственно, всего Евгениев Лансере – четыре. Первый – раноумерший замечательный скульптор-анималист. Его сын – известный художник Евгений Лансере Второй. Он также брат Зинаиды Серебряковой и племянник Александра Бенуа, и тот самый друг Щусева. Автор знаменитого «Выхода императрицы Елизаветы в Царском Селе» и «Кораблей Петра I» из Третьяковки. Евгений Лансере Третий, тоже живописец, архитектор и книжный график, участвовавший с отцом в росписи Казанского собора и работавший в мастерских Щусева. И, наконец, нынешний хозяин квартиры, его сын, реставратор и дизайнер Евгений Лансере Четвертый.

Много лет назад я частенько бывала в этой замечательной, полной прекрасных старинных вещей и мебели квартире. Со стенами, как в музее, полными картин, даром, что потолки в 4.20 вполне соответствуют музейным залам. Сейчас их гостиная стала мемориальной комнатой. Я была знакома с Лансере Третьим и Четвертым. И даже однажды отмечала с ними рождество, что для советских людей было погружением в иную реальность. Собственно, весь быт и традиции этой семьи, как и их квартира, и являлись иной реальностью. И пробовала знаменитые хозяйские рождественские пирожки с двенадцатью начинками по числу апостолов. Думаю, именно это семейство, ставшее метафизической сердцевиной, стержнем дома в Милютинском переулке и сохранило его, уберегло от сноса в перестройку и до сих пор является его ангелом-хранителем.

На этом месте всегда лежала печать какой-то неприкаянности. Начиная с XVII века, земля здесь всё время переходила из рук в руки от царского стольника к князю, а следом к купцу, от него к полковнику, затем к промышленнику и снова к купчихе. Пока, наконец, не было выкуплено в 1914 году ныне забытыми предпринимателями Феттером и Кинелем для постройки доходного дома. Недострой почти в четверть века в начале ХХ столетия перешел затем в бесхозное и безалаберное владение многочисленных и разномастных жителей коммуналок, а затем в такое же мучительное и бесконечное ожидание капремонта или реконструкции в начале 21-го. Жильцов из коммуналок расселили, но сил и денег на то, чтобы вдохнуть в здание новую респектабельную жизнь, у города не было.

Мрачноватый шарм этого дома привлек к нему молодую творческую тусовку, и долгие годы здесь был «Милютинский сквот» или «Открытые милютинские мастерские». Брошенные, но не отремонтированные квартиры отдали в аренду молодым художникам, дизайнерам и акционистам. Так образовалась целая колония молодых художников, у которых костюмированные вечеринки с аудио и видео инсталляциями сменялись лекциями, концертами, уроками по скетчингу и просто бесконечными посиделками. А некоторые арт-объекты надолго задерживались во внутреннем дворе, куда можно было всегда выйти через черный ход. Так, металлический огромный динозавр творческой группы «Не здесь» надолго стал визитной карточкой сквота. В 2014 году Департамент культурного наследия присвоил, наконец, дому и квартире художника Лансере статус объекта культурного наследия регионального значения. Но здание оставалось настолько заброшенным, что весной 2016 года стало объектом проекта «Москва, которой нет».

Но сегодня в доме, во многом благодаря стойкости клана Лансере, не покинувшего его, как капитан своё судно, начался, наконец, капитальный ремонт.

Ирина Манина

Откуда тут трамвай?

Большой Патриарший переулок, д. 7/1

Патриаршие пруды1

Не было физического ощущения жары и знойности летнего вечернего воздуха, только усталость после целого дня ходьбы. День, вообще, выдался нежаркий, хоть и солнечный, поэтому четкие тени деревьев легли на рябь пруда, которую медленно пересекала пара лебедей. В моем воображении Патриаршьи пруды представлялись несколько иными, поэтому в памяти сразу возникает распустеха Аннушка:

– А где трамвайные пути?