А какие были надежды!

Андрей Юрков

А какие были надежды!

Введение

Комната 233 в институте на Ленинградском проспекте

Действие описываемых событий отчасти происходит на Ленинском проспекте, в здании академического института. Разумеется, время от времени обитатели комнаты № 233 в этом институте эту комнату покидают и уезжают кто куда.

Какие были надежды на перестройку у обитателей этой комнаты – Василия Ивановича, Саши, Афанасия и Николай Павловича! Да разве у них одних? У Дмитрия Степановича Недогреева тоже были надежды! Какие были надежды на науку – ведь большинство наших персонажей было научными сотрудниками. Какие были надежды на дружбу с США, и вообще на построение нового общества! Всем, в начале перестройки, в скором будущем виделся рай на земле!

Чувство юмора да настоящая мужская дружба – вот что их и спасало в эпоху перестройки, когда перестали работать законы, когда все вставало кверху ногами и не на что было опереться! А ведь они так надеялись на эти перемены! Какие были надежды!

Комната № 233. Совсем обычная комната в исследовательском институте на Ленинском проспекте. Чем же она привлекла наше внимание? Ведь она находилась вдалеке от приемной директора. Сюда редко заходило начальство. И хорошо! Тут не очень ценили руководителей, и тех, кто водит дружбу с руководством.

Однако эту комнату любили! Да и как ее было не любить, с ее демократическими разговорами и дружескими препирательствами, с вечными подначиваниями и подкалываниями, со спорами – когда о вкусе вина, а когда – о смысле бытия, с атмосферой поддержки и с непрекращающимися чаями.

Академический институт располагался вдоль Ленинского проспекта, а в плане здание института было в виде буквы «П», так что верхняя перекладина буквы «П» была вытянута вдоль самого Ленинского проспекта, а две вертикальные палочки уходили вдаль в сторону улицы Вавилова. В самом конце одной из частей здания на втором этаже – комната двести тридцать три.

Под важную задачу Николай Павлович Герхард получил комнату, два прибора и одну установку. Хоть Герхард и любил порядок, привить любовь к порядку всем обитателям комнаты 233 даже ему было не под силу. Поэтому отчеты со временем стали скапливаться на верху шкафов, а образцы заполнили все оставшиеся полки и начали выпадать на пол. Картину в комнате дополняли приборы, и какие-то запчасти, которые по преимуществу также находились на шкафах.

По поводу символичности номера 233 был у обитателей комнаты был спор. Афоня Нелятьев, немного склонный к мистике, начитавшись нумерологии, сложил цифры «2», «3» и «3», и получил цифру 8. В соответствии с канонами нумерологии, цифра 8 несла в себе, с одной стороны – искренность, а с другой стороны – раздвоенность и одиночество и не являлась способствующей успеху.

Наоборот, Санек, был знаком с китайской философией, в соответствии с которой выходило, что «8» – очень счастливое число. Афоня возражал Саше, что по канонам люди числа 8 – максималисты, что их может ждать громадный успех, так как они умны и трудолюбивы! Но если успех отсутствует, их подстерегает не менее сокрушительный провал! Санек резонно возражал, что зачем же проваливаться, если ты и умен и трудолюбив! Афоня пьянел быстро и начинал утверждать, что люди числа «8» тяжело переживают то, что их не понимают окружающие, и иногда это приводит их к срывам.

– А ты не срывайся, – отвечал Санек, – вот тебе успех и будет обеспечен. – Сходились они в том, что всех обитателей двести тридцать третьей комнаты может ждать громадный успех, с чем соглашались и все остальные.

Потомка небогатого дворянского рода, чудом уцелевшего в революции, Афанасия Нелятьева – мы уже представили. Давайте представим других обитателей комнаты. Итак, формальным хозяином комнаты номер двести тридцать три являлся Николай Павлович Герхард. Его прапрадед приехал в Москву из Германии, будучи приглашенным работать в Академии Наук. Потомки обрусели, но фамилия осталась. Герхард был рыцарем науки. Он был высокий, упрямый, всегда аккуратно одетый, Герхард был руководителем дипломной работы, а потом и диссертации Афони Нелятьева. В будущем он видел Афанасия своим заместителем.

Афоня любил носить длинные, не всегда ухоженные волосы, у него уже в молодом возрасте намечались брюшко и залысина. Афоня еще на третьем курсе женился на миловидной одногруппнице, и вообще он ценил уют. Вместе с молодой женой они завели ребенка и собаку. Афоня дооборудовал стол, стоявший у двух центральных окон напротив входной двери, и превратил его в чайный столик.

В эту комнату стали собираться пить чай его дружки – Вася и Санек. Так эта комната 233 с чайным столиком и стала центром притяжения. Пили там и вино, конечно, хоть Герхард не поощрял. Но в большинстве случаев и не запрещал.

Санек был правильный прагматик. Он не стремился привлекать к себе внимание, хорошая мускулатура была не видна под будничной повседневной одеждой. К занятиям спортом тяготел постоянно.

Зато заметным был другой друг Афони – Вася. Вася был тощий, шустрый и изворотливый. Он громогласно участвовал в разговорах, шумно обсуждал книги, которые не всегда читал. Впрочем, не менее шумно он участвовал и в комсомольских собраниях, в конце перестройки он даже дослужился до заместителя секретаря комитета комсомола института. У него была масса знакомых в райкомах, что не помешало ему в конце 80-х, однако, ходить на митинги, где скандировали «Долой КПСС!».

Трое молодых были почти погодки, почти в одно время кончили одну и ту же кафедру университета, и почти в одно время защитились. Герхард к этой компании очень тяготел.

Частенько пил чай Николай Иванович Осколков – сотрудник Герхарда, старший лаборант. Николаю Ивановичу было под шестьдесят, и он знал многих сотрудников института. С ним даже директор института академик Пахомов за руку здоровался. Николай Иванович поддерживал в рабочем состоянии приборы и установку Герхарда.

Полюбила заходить на чай в эту комнату Вика Пахомова – дочка директора института. Очень ее привлекал громогласный и моментально зажигающийся Вася – типичный Дракон по восточному календарю. Нравились ей и другие обитатели комнаты.

Непростое время досталось этому сообществу. Но что делать!

Они ведь в этом времени жили! Жили, стремились к лучшему, помогали друг другу, и, как минимум, стремились сохранять человеческое достоинство. Мечтали о лучшем. Иногда это было непросто.

Глава 1

Первая поздка в Америку

Началось все в перестройку – после победы над августовским путчем в 90-х годах двадцатого столетия. В условиях победившей демократии, безбрежных перспектив и свободы, страна воспрянула. Все оживилось. Все надеялись на лучшее, и были уверены, что оно вот-вот наступит! Всем казалось, что светлое будущее рядом! Вот оно! Весь мир – друзья! Ведь все без исключения страны приветствовали победу нашей демократии! И все люди – хорошие! И все мы сломали старые, отжившие правила! Зачем жить по старым правилам? Не надо! Мы будем дружить со всем миром! Мы будем дружить с Америкой! Ведь они так рады нашим преобразованиям! И поддерживать нас собираются! Ведь мы все вместе строим новое общество!

Что говорить, голова кружилась! Кружилась голова от счастья, от открывающихся возможностей, от того, какие хорошие люди вокруг!

Кружились головы и у наших друзей из 233-й комнаты. Да и вообще у всего научного мира страны. Ведь какие перспективы открывались! Надо было действовать!

Василий Иванович Мелентьев начал действовать. Через полгода после августовского путча 1991 года он преобразовал Центр Научно-Технического Творчества Молодежи при институте, в Научно-Технический Центр «Научная инициатива». Естественно, генеральным директором «Научной инициативы» стал он – Василий Иванович Мелентьев. Главной целью НТЦ «Научная инициатива» было взаимодействие с зарубежной наукой. Мечтали об этом многие. А Василий Иванович Мелентьев решил сделать. И начал.

Васе не надо было наград и славы! Награды должны быть незначительным следствием! Ему не надо было почета! Почет должен был прилагаться к действиям! И к каким действиям! К взаимодействию в науке двух держав!

Но к делу. Помещения, которые руководство института выделило Васе, тогда еще заместителю секретаря комитета комсомола, под создание научного центра молодежи, ему удалось сохранить. Две комнаты Центра НТТМ находились на третьем этаже, в том же крыле, что и комната двести тридцать три. По лестнице можно было бегать пить чай в 233-ю комнату.

Новую табличку НТЦ «Научная инициатива» Вася привинтил собственноручно. Вторую комнату Вася решил не разделять и сделать ее залом заседаний и презентаций. В ней отчасти поселился заместитель генерального директора ОАО «Научная инициатива» Афанасий Константинович Нелятьев. Правду сказать, часто Афоня бывать в этой комнате не любил. По долгу нынешней службы он заходил в кабинет к Васе, но сидеть больше любил в своей родной 233-й. Тут и чай, и приборы, тут и атмосфера. Тут и Николай Павлович, которому Афанасий по-прежнему подчинялся тоже.

Секретаршей и хранительницей помещений Василий Иванович назначил младшего научного сотрудника Вику Пахомову – дочку директора института. Что говорить, и руководство института связывало определенные надежды с образованной организацией «Научная инициатива». Куда качнет – в ту пору никто не знал. Руководство института тоже надеялось на перемены.

Вася начал делать дела. Теперь он полюбил бывать в кабинете директора чаще. Главной целью НТЦ «Научная инициатива» была международная научная деятельность.

Ведь в СССР, теперь – России, было много разработок! Много интересного было и у американцев. Во времена холодной войны страны почти враждовали. Ученые – конкурировали. И вот – дружба! Дружба! Ну, как же теперь не работать вместе?!

При посредстве Герхарда, имевшего известность в научном мире, Василий Иванович составил список научных учреждений США, взаимодействие с которыми могло бы представлять интерес для института. Этот список был одобрен в кабинете у академика Пахомова. Международное взаимодействие предполагалось взаимовыгодным. Планировалось участвовать в работах, финансируемых национальным Научным фондом США. Планировалось даже привлекать американские научные лаборатории для выполнения тематик института. Ведь тогда деньги в стране еще были.

На очередном чаепитии в 233-й комнате Вася излагал:

– Они, конечно, неплохо сидят там у себя за океаном, да и оборудование у них получше. Но база-то сильнее у нас!

– База у нас посильнее – это правда, – отвечал Николай Павлович Герхард. – У меня создается впечатление, что они сами временами не понимают, как им удалось достичь таких результатов.

– Да вот достигают, – вставлял ремарку Санек.

– Достигают. У них школы нет. У них классные приборы а они не знают, что с ними делать! – добавлял Афоня.

– Ладно, все у нас будет! – продолжал Вася. – Афанасий, ты список для рассылки наших предложений в Америку подготовил? Надо рассылать!

– От твоего имени? Или от имени Пахомова?

Василий Иванович задумался. Конечно, хотелось действий. Ярких, и решительных! Но и конфликтов не хотелось.

– Ты знаешь…., давай попробуем подготовить письма от моего имени и Пахомова. Он нужен. Но и инициативу упускать из рук не хочется.

– «Научную инициативу», – усмехнулся Герхард.

– Ребята, начнем ездить! Работать на хорошем оборудовании! На конференциях престижных начнем докладывать! – мечтал Афоня. – Давайте, ребята, жмите! Авось, чего и получится, – добавил зашедший на чай старший лаборант Николай Иванович.

– Афанасий, так ты когда рассылку сделаешь? – не унимался Мелентьев.

– Ну что ты привязался? Не до грибов сейчас, Василий Иванович, – ответил Афоня, – текущие дела надо доделать, – он покосился на Герхарда.

– Так, рядовой Раздолбаев, мы когда решим вопрос? – хоть и шутя, но на немного повышенном тоне обратился Мелентьев к Афоне.

– Товарищ-господин-старшина Раздолбаенко, как только, так сразу! – невозмутимо ласково отвечал Афоня, подливая чай.

– Мужики, а вы в Калифорнийский технологический подготовили письмо? – спросил Герхард.

– Рядовой Раздолбаев, отвечайте, – улыбнулся Василий Иванович.

– Подготовили, Николай Павлович. И в Калифорнийский технологический, и в Массачусетский технологический, и в лабораторию Оук Ридж, и в лабораторию Аргонн, – отвечал Афоня. – Все, как вы посоветовали.

– Во всех остальных местах у меня просто хорошие знакомые, а вот в Массачусетском технологическом даже что-то типа дружбы, сказал Герхард. Институт Технологии штата Массачусетс, на самом деле это университет, – это высочайший уровень научных знаний.

– Палыч, да мы их всех за пояс заткнем! – тут же взвился Васек.

Старший лаборант Николай Иванович, по возрасту старше молодежи более чем в два раза, и имевший в связи с этим определенное влияние и авторитет перед молодежью, ничего не говоря, приподнялся из-за чайного стола и похлопал Васю по плечу.

– И что, реально будем платить американцам? – спросил Афоня.

– Скорее будет соучастие в грантах, – сказал Герхард.

– Ты погоди, – вмешался Василий Иванович. – Да мы их еще эксплуатировать будем! Я уговорю Пахомова, мы с Массачусетским технологическим институтом контракт заключим на тематику наших изделий. И на новых самолетах пятого поколения наконец-то будут качественные детали. Это будет прорыв в будущее! Изделия будут ставить и на МИГи, и на Фантомы, и мы вместе будем охранять небо!

* * *

Через несколько дней похожий разговор состоялся в кабинете директора института академика Пахомова.

– Борис Иванович, мы подготовили письма в ведущие научные центры Америки… – начал Вася, протягивая директору института несколько писем.

– Ого! Ты тоже подписывать хочешь? – сказал Пахомов, бегло глянув на письма.

– Борис Иванович, надо, чтобы процессом управляло два-три человека!

– Я, ты, кто еще?

– Обойдемся двумя! – тут же отреагировал Вася.

– Хорошо, давай рассылать, – Пахомов улыбался одобрительно.

– Лихо закручивает Василий Иванович! – сказал заместитель директора Юрий Иванович Погодин. – Ну, а если процесс в другую сторону пойдет?

– В какую такую другую? Куда? – Василий Иванович пристально поглядел на Погодина. Поглядел на Погодина и Борис Иванович Пахомов.

Чтобы разрядить обстановку, Васек продолжил:

– Мы же строим общий мир! Я готов делать разработки и работать по заданию Боинг и Локхид.

– Поаккуратнее, Василий Иванович! – покачал головой Погодин.

– Вопрос – кто поедет в США? – сказал Пахомов.

– Я считаю: Вы, я, Герхард, можно Афанасия Нелятьева взять. Ну, можно еще кого-то, – потупил взор Василий Иванович, стараясь не смотреть на Погодина.

– Нелятьеву там вообще делать нечего! Герхарда и так все знают. голос у Пахомова был по-прежнему благожелательный, но тон не допускал возражений. – Тут надо людей попредставительней, – он помолчал. – А вот, давай, под видом академиков Митьку Недогреева возьмем и Гришу Ломова. Они хоть в формулах запинаются, работы хорошие делают. Хоть не всегда понимают – как? Есть не просто хорошие, а прекрасные разработки. Надо бы постараться, чтобы работа, которую мы с Гришей начинали еще лет пятнадцать назад, – тут Пахомов мечтательно задумался, – была государством отмечена.

Погодин встрепенулся, но постарался не показать эмоции и дальше продолжал сидеть с деловым беспристрастным видом.

– Но это к нашему делу не относится, – еще немного помолчав, продолжил директор, – Ломов – руководитель, Недогреев – заместитель директора закрытого НИИ. Проверенные! Свои в доску! А еще Касатонова надо брать. Он будущий академик-секретарь по нашему отделению.

Погодин, сидящий вполоборота к Пахомову, встрепенулся еще раз. – А кто будет докладывать, Борис Иванович? – тут же спросил Вася. – Кто представлять нашу науку будет?

– Да…, – покачав головой и задумавшись, улыбнулся Пахомов, – Митька с Гришей на партсобраниях хороши, да на митингах. Ты прав, Василий Иванович, Герхарда брать надо.

Погодин аккуратно переспросил директора. – Я Вам больше не нужен, Борис Иванович? – и тихо вышел из кабинета.

В конечном итоге в состав первой делегации по научному обмену с США вошли академики Пахомов и Касатонов, записанный в академики свой в доску Митька Недогреев, генеральный директор НТЦ «Научная инициатива» Василий Иванович Мелентьев и Герхард. Слишком много центров тоже решили не посещать, ограничившись двумя – Институтом технологии Массачусетс и Калифорнийским институтом технологии.

Заместитель директора НИИ «Квазар» Дмитрий Степанович Недогреев при встрече участников поездки сказал: «Зовите меня просто Митька», – и широко улыбнулся во все свое красное лицо пролетария, только что сошедшего с картины художника направленности социалистического реализма.

И вот русские ученые полетели в США завязывать контакты. Сотрудничать! А, может быть, даже покорять! Сколько надежд их переполняло!

* * *

В аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке за проходом через зону таможенного контроля делегацию встречал знакомый Герхарда профессор Майк Голдсмит и его коллеги. Они стояли в табличкой «Российская Академия Наук».

Первым из прохода таможенного контроля вышел произведенный в академики Недогреев. Съехавший набок галстук и какой-то невообразимо бесформенный баул – вытирающий пот с красного лица увалень в двубортном костюме, недоуменно озирающийся вокруг – сомнений быть не могло. Голдсмит подошел к Митьке и улыбаясь спросил: – Русский ученый?

– О! Ну надо же! Сразу узнали! – просиял Митька. – Русский, русский! Наука! Ха-ха-ха! Я – Митька! – он протянул руку Голдсмиту.

Подошли другие члены делегации. Путь в Бостон занял три с половиной часа.

Наутро, после завтрака Голдсмит проводил всех в небольшой конференц-зал. Заметно было, что американская сторона тоже подготовилась к встрече и не против дружить. На столе стояли флажки России и США, банки с кока-колой, бутылки с минеральной водой и соком, а также были разложены листочки с фамилиями участников переговоров с обеих сторон. Приветственное слово произнес Майкл Голдсмит, небольшую ответную речь произнес академик Пахомов.

Обед был в том же университетском кафе.

– Вы пиво будете? – спросил Голдсмит.

– Будем, будем, – за всех ответил Недогреев. Официант принес баночное пиво Будвайзер.

– Пиво у них неважное, – сказал Герхард, – не умеют варить.

– Да что ты понимаешь! – Недогреев поглядел на Герхарда почти презрительно, прикладываясь к банке Будвайзера. – Тебе поставили? Поставили!

– Понимаете, чтобы пиво научиться варить, – вежливо ответил Герхард, – нужна традиция. А у американцев традиций пока мало. Относительно неплохое пиво варят в местах компактного поселения переселенцев из Европы. В Милуоки, например, немецкие традиции варения пива, в Бостоне – английские.

– Банка классная! По мозгам уже чутка ударило, – сказал Недогреев. – А не хочешь – не пей!

Принимающие профессора прислушивались к диалогу русских. После обеда банки с пивом уже стояли на столе в конференц-зале наравне с кока-колой. На ужин собрались в том же кафе.

– Что вы будете пить? Пиво, виски? – спросил Голдсмит.

– Да, пиво и виски! – сказал Митька Недогреев, не дав слова Пахомову.

– Вы нас удивляете! У нас обычно пьют что-то одно, – сказала профессор Джоан Паркинс.

– А вот у нас нет! У нас даже говорят: «Пиво без водки – деньги на ветер!» Ха-ха-ха! – рассмеялся Митька Недогреев.

– Что значит – деньги на ветер?

– Это значит – потраченные впустую деньги – подсказал Герхард.

– О! Так значит, Вы любите результат?

– Да, я люблю результат! – не обращая внимания на прислушивающихся к разговору и слегка напрягшихся Пахомова и Касатонова, – продолжал Митька, – это они вон о своих напряжениях сдвига рассуждают. А я человек простой. А тяпнешь водочки под пиво, ну, или виски вашего – вот он и результат!

– Мы понимаем. Понимаем! – вежливо и почти восхищенно сказала Джоан Паркинс, – академик Митька всегда устремлен к результату!

– Да, мы такие! – пытаясь перевести все в шутку, сказал Пахомов. Мы очень ценим результаты.

Второй день был посвящен выступлениям. Небольшой конференц-зал был почти полностью заполнен студентами, аспирантами и преподавателями университета.

Первым выступал Джон Голдсмит. Вводные слова, приветствие, несколько слов о возможных совместных усилиях и осторожная радость, что «Наконец-то мы вместе!» Выступление Герхарда было посвящено теоретическим аспектам материаловедения. Слушали его очень внимательно, а вопросы задавали почти полчаса. Касатонов и Пахомовым даже начали нервничать от такого внимания.

Пиво стояло уже с утра, и Митька Недогреев откупорил не одну банку, пока выступали ученые.

За обедом Майкл Голдсмит сказал, обращаясь не только к Герхарду:

– У вас очень хорошие работы. Чувствуется стратегия. В чем-то вы нас обошли.

Хотя слова было обращены в основном Пахомову и Касатонову, неожиданно отреагировал Митька:

– Обошли? Ну, может, и обошли. Что он тут ерунду несет про всякие там дислокации и сдвиги! Вот то ли дело мои ребята создали материал – никто не воспроизведет!

– Очень интересно! – тут же оживилась, мило хлопая глазами, Джоан Паркинс. – А за счет чего?

Академик Митька смутился, но тут же выправился, – вам это не понять! – торжествующе произнес он. – Мы душу вкладываем в создание материала! – сказал он, глядя на симпатичную профессоршу средних лет.

– О, загадочная русская душа? – еще шире открыла глаза она.

– Во-во! Она самая! – ухмыляясь, ответил Недогреев.

– У Вас несомненно большие успехи. Но я не до конца понял, какой институт Вы возглавляете? – спросил его Голдсмит.

Митька смутился. Глаза его забегали. Раскрываться, что он из оборонного института, ему не хотелось. Тем более, что его начальник директор института «Квазар» Ломов перед отлетом в Америку его напутствовал словами:

– Съезди. Может, что-то подсмотрите вместе с Пахомовым. Он мужик толковый. На него и смотри. Зря рот не разевай. И смотри, про наши ракетные разработки и МИГи – ни-ни! Понял?

Рассказывать много Недогреев очень не хотел. – Да это неважно! – нашелся наконец он. – У нас в стране много институтов! Но материал я вам сделать могу! – и он хитро посмотрел на Голдсмита.

– О! Мы за открытость! – ответил Голдсмит. – Нам интересны ваши результаты!

– О, Митька, вы пьете пиво, как настоящий мужчина – из банки, а не из бокала! – восхищалась профессор Джоан.

Что говорить, восхищаться было чем. Самец гориллы, у которого в лапище банка пива казалась соломинкой, да еще поддерживающий разговор про науку и материалы – тут было отчего прийти в восхищение!

– Ха-ха-ха! – отвечал Митька с банкой пива в руке. – Разработки у нас есть!

После обеда Пахомов с Недогреевым вышли подышать на свежий воздух.

– Ты заметил, Дмитрий Степанович, как у них глаза загорелись, когда они слушали про наши результаты.

– Еще бы! Герхард несет муру про модули, а их разработки интересуют!

– Дмитрий Степанович, мура про модули и дислокации тоже нужна. А разработки всех интересуют, и наших, и американцев. Мы с твоим начальником попытаемся, чтобы они были отмечены у нас в стране. Да и как по-другому? Надо, чтобы про такие работы страна знала! Чтобы резонанс был. Тут есть чем гордиться. Только разнести бы эту работу на то, что у нас в стране и на то, что им можно было толкнуть. И чтоб никто не заподозрил. Не попасться… Кстати, что начальник твой не поехал? Действительно паспорта нет?

– Да есть у него паспорт. Может, закончился, правда. Этого не знаю, – ответил Недогреев, и тут же вернулся к тому, что его волновало, – А глазенки-то у америкосов бегают, когда слышат про наши разработки. Так что пусть молодой продажи технологий двигает!

Кусочек и ему достанется! Хе-хе.

Тут он вспомнил напутствие Ломова и сказал:

– Разнести разработки, чтобы и нашим, и американцам досталось, Борис Иванович, это уж Вам виднее и сподручнее! Вы смотрите. А то не дай бог, наши идеи и на МИГах и на Фантомах окажутся. А впрочем, – он улыбнулся, – ну, окажутся. Ну и что? Мы же с американцами дружить теперь будем. – Он сделал паузу, глядя на Пахомова. – Так что, Борис Иванович, вы уж смотрите. Мы – люди маленькие, – и улыбка Недогреева стала еще шире.

В завершающем выступлении Майкл Голдсмит сказал много теплых слов о визите русских ученых. В конце он произнес:

– Мы всерьез размышляем о перспективах сотрудничества. Доктор Стив О’Коннор – наш бывший сотрудник, а ныне сотрудник Национального научного фонда подготовит доклад о ваших инициативах перед Конгрессом.

Русские ученые переглянулись: Вася посмотрел на Пахомова, Пахомов посмотрел на Касатонова, Касатонов кивнул Васе – давай действуй.

Начался ужин. Американцы уже поняли вкусы русских. На столе стояла бутылка виски Jack Daniels и банки пива Будвайзер.