Буддистский монастырь Тхеравада. Монах Джарувансо

Буддистский монастырь Тхеравада

Монах Джарувансо

Evgenii Shan

Корректор Л. И. Юськив

© Evgenii Shan, 2024

ISBN 978-5-0056-1344-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

посвящение

Эта книга посвящается с глубоким уважением Будда и моим учителям и наставникам – луангпо Срафон, тан Хуберт, луангпи Рот и всем монахам нашего монастыря, которые помогали мне освоится в этой моей жизни.

вместо предисловия

Для большинства ценность буддизма заключается в его морально-нравственном аспекте. Для некоторых, ищущих смысл жизни, буддизм является ответом на многие вопросы бытия. Для самих тайцев монашество – обычная традиция, и только немногие монахи углубляются в познание мира, первопричин всего сущего, что происходит. Чаще всего, такие искатели пришли к буддизму осознанно…

…

После бурного в международных отношениях правления Рамы II буддизм стал испытывать на себе влияние ислама с одной стороны, с другой стороны, буддистское монашество жило в традициях индуизма, присущего буддизму кхмеров, с его сословиями и условностями разделения на касты. Принц Чао Фа Ной (младший), который вынуждено ушел в монастырь и более тридцати лет посвятивший изучению философии буддизма. После того, как он стал королём Сиама Рамой IV Монгут весь монашеский устав был приведён в соответствие с Дхамма-виная. Мудрое решение освободить буддизм от сословий и кастовых привилегий дало возможность каждому тайцу пройти по пути Будды в познании себя. Монашество перестало быть одним из богатых сословий Сиамского общества, а буддистские монастыри перестали быть крупными землевладельцами.

По моим наблюдениям (это только моё мнение, и оно может быть оспорено), такие реформы еще более соответствуют философии Будды, когда каждый может (что и является одним из основных постулатов) найти в себе будду, достичь просветления и попытаться достичь нирваны. Традиционного многовекового авторитета буддистских монахов это не ослабило, но теперь давало возможность практически каждому испытать на себе «правильный» образ жизни и, хоть на время, обрести привилегии «небожителя». Именно так в упрощенном взгляде крестьянина видится буддистский монах, последователь Будды. Возможность попытаться жить в соответствии с канонами и… получить от этого определённые привилегии и уважение.

Да, именно так, буддистский монах – наследник учения Сидтхарха Гаутама Будды, а значит, чуть ли не принц по крови от своего Учителя и человек, стоящий на ступени выше простого мирянина. Это мнение тайского общества, и я не берусь его оспаривать. Тем более, что сам многократно убедился в таком отношении к любому монаху.

…

Монаху ежедневно делают подношения пищей. А кладут на пинтабате в чашу то, что самим нравится. Никто не относится к этому, как к некой обязанности и не кладёт абы что. Кладут изредка и небольшую сумму на «прочие расходы».

И это ничем не напоминает российскую офисную игру в «день рождение» – типа «сегодня ты именинник, мы тебе собираем денежку, завтра он, послезавтра я».

вставки в виде цитат взяты из моих статей по теме и являются как бы отзвуками «прошлой» жизни. В тексте книги они показаны курсивом.

Возвращение в обитель

Мартовская погода в Таиланде выдалась такой знойной, что приехавшая на неделю дочь изнывала от каждого солнечного луча. Вансо, уже привыкшей к почти экваториальному климату, иногда не замечал, что надо спрятаться в тень, на что ему было указано. Он только рассмеялся. Недельное общение с дочерью и племянницами скрасило эти дни, но всё чаще приходило ощущение чего-то, что возвращало мысли к монастырю. Приехал с традиционными подарками на будда-день в монастырь, он был встречен так радушно и радостно, что такие мысли укрепились окончательно. Поговорил с ачжаном, поговорил со старыми знакомыми монахами и вернулся в своё кондо. Но решение уже созрело. Работа гидом по историческим местам и буддистским монастырям приносило удовлетворения всё меньше. Вансо скучал по монастырю и монашескому образу жизни, по молчаливым соратникам и строгому распорядку дня. Где-то ему попалась выдержка —

«Если вы буддист, то одиночество – предвестие мудрости, вам следует к нему стремиться. Для духовных людей очень важно испытать одиночество. Однажды бодхисаттва пришёл к Будде. Об этом говорится в сутре Праджняпарамиты. Бодхисаттва пожаловался Будде: „Мне так грустно, я печалюсь, что вся жизнь так бессмысленна, меня это ранит!“ Будда ответил: „Это благородное достижение, ты смог почувствовать печаль потому, что накопил огромное количество заслуг. Если бы ты их не накопил, то отвлёкся бы на все сансарные вещи и думал, что это настоящая жизнь. А потом ты однажды сказал бы себе: „Стоп, все девяносто девять лет…“ Но было бы уже поздно.“ Дзонгсар Кхьенце Ринпоче»

Такое одиночество в монастыре сохранялось, оно было под защитой сангхи. Каждый был, согласно винайя, отшельником, и каждый делал одно дело, жили в одном месте и практиковали. В миру одиночество отдавало пустотой. Работа давала забыться, приносила доход, на который можно жить, но интерес к ней падал. Среди туристов редко попадались искренне заинтересованные в истории Сиама или в традиционном буддизме. Ежедневные или почти ежедневные поездки на экскурсии, занимающие весь день, не утомляли так сильно, как утомляло ничегонеделание в дни свободные. При уходе из монастыря, настоятель традиционно привёл его к «пяти ограничениям», но жизнь складывалась так, что Вансо утвердился в «восьми ограничениях», и обещание вернуться в монастырь сделалось лишь вопросом времени. Он также брил голову на каждый будда-день, также ставил цветы и воду статуэткам Будды на импровизированном алтаре, также старался избегать ненужных соблазнов. Последней каплей, наверное, оказалось возвращение кота в монастырь. После ухода Вансо в мир, его сиамский кот Белый тоже ушёл-пропал в неизвестном направлении. И вот, в одно из посещений Вансо увидел своего любимца, который опасливо косился на гражданское одеяние хозяина. Он вернулся! Собаки сразу поняли, что одежда ничего не значит, а кошки доверяли только монашеской мантии. Одна только Буся без промедления бросилась к нему и стала тереться об ноги.

Надо возвращаться, мне тут рады, я тут нужен…

Постриг вновь уже был обставлен меньшей помпой, чем в первый раз. Монахи инесколько, поручившихся за фаранга, мирян. Трёхдневное пребывание в качестве упасака было просто формальностью, чтоб наладить быт. Кути было нетронутым, таким каким оставил. Даже сухие плоды медицинских целей, даже остаток сигаретных гильз…, всё было на месте. Уходя, он отдал два комплекта ключей старшему монаху. Оставив один себе. Те комплекты оказались утерянными, а свой пригодился. Вансо не рассчитывал, что кути не будет заселено, но, очевидно, ачжан решил по-своему. Ведь договорённость возвращения к «кхао панса» была, а причин не верить монаху-фарангу не было. Вансо вернулся домой. Чаша-бат сиротливо дожидалось рядом с алтарём в красном углу. Комплект одежды с первого пострига хранился в рундучке, всегда с собой.

Прошлое пришлось сдать, теперь новый комплект одежды, новая чаша, новый талопат, даже сумка новая. Вансо смотрел на новую чашу-бат. Красивая, из черного металла, как с тефлоновым покрытием, сверху оплётка, которая раньше была только у старых монахов. И он отчётливо понимал – теперь эта чашу с ним на всю оставшуюся жизнь. Жизнь теперь разделилась на «до» и «после». Если в первый раз решение уйти в монастырь было отчасти спонтанным, то теперь это было осознанное решение. И… в те разы, на выездах в город вспоминались места, пути, районы города. «здесь мы бывали с Риндой, здесь мы проезжали, здесь я каждый день возвращался с работы на мотосае, здесь впервые попал в аварию, а Ринда меня отхаживала в маленькой фельдшерской комнатке…». Теперь, при первом же выезде таких мыслей и ассоциаций не возникало. Всё это оказалось в прошлом, как обрезало. Наверное, в тот раз подсознательно была мысль, что по истечении отмеренных «панса» он вернётся в мир. Сейчас в мир уже не вернётся, не собирается. Монах Джару Вансо стал устраивать свой быт, теперь уже надолго…

На удивление, молитвы быстро все вспомнились, а сам распорядок быта оказался комфортнее, чем в миру. Наверное, стоило окунуться в мир на несколько месяцев, чтоб оценить всё происходящее, и чтоб понять «что нужно именно тебе и зачем».

Монастырь. Уход

Коньки крыш и фронтоны строений монастыря своей белой ажурной лепниной сливались с облаками и казались их продолжением на Земле. Он лежал на тонкой подстилке и смотрел через окно на глубокое небо с плывущими белыми кучами. Сердце сжималось от неотвратимости принятого решения. Уйти в монастырь монахом, такая идея в его мозгу родилась давно, еще в России, но она была спрятана далеко в уголке сознания и вышла наружу только сейчас. Сейчас, когда сложности быта при локдауне дали себя знать со всей остротой – потеря работы и заканчивающиеся сбережения заставили вернуться к ней.

– Неужели это и есть моя давняя мечта? – усмехнулся грустно, – когда я гадал в новый год на И-Цзин, мне это и было предсказано через три месяца. Вот оно что…

Первый месяц даже не получалось обследовать всю территорию, не до того… реалии новой жизни легли на плечи грузом новых забот и обязанностей. Да, обязанности молодого монаха надо было ввести в привычку. Только спустя некоторое время монастырь открывался ему по частям.

…

Строения монастыря располагались по периметру территории. В центре большая красивая чеди (ступа), наверное, самая красивая в Паттайе, а может даже во всей провинции. За чеди, по ходу от монастырских ворот, располагается вихарна – главное здание для молитв всех приходящих. Чуть в сторонке, как бы образуя площадь, большая общая сала, куда собираются прихожане на Будда-день или по другим торжественным поводам. Далее на этой «площади» небольшой навес сала, под которым чаще всего и проводят время монахи. Просто там удачно продувается ветерком. Главное здание – убосот (храм) на удивление оказался небольшим, и расположен чуть в сторонке. В дальнем углу монастыря за убосот, несколько отдельных кути домиками между высокими деревьями и зарослями бамбука. В другой стороне, в углу, кладбище с маленькими ступами. На краю кладбища крематорий и сала для поминаний, в которую приходят люди на церемонии кремации и монахи, чтоб читать отходные молитвы. Труб крематория две, вернее, два крематория – большой, который стоит отдельно, и маленький, который является как бы продолжением поминальной сала. Самое большое здание – общая сала. Общежитий с кути монахов два. Постарше, та что рядом с маленькой любимой всеми сала, крохотным магазинчиком, продающим курево и ледяную кока-колу. За этим зданием – кути настоятеля. В самом дальнем углу, но ближнем к воротам и дороге, опять общежитие, в котором и поселился новый послушник-упасака Шан. Если смотреть сверху, то эти три здания с одинаковыми острыми крышами, расположены в ряд и даже высотой одинаковы. Хотя монашеские имеют два этажа, а кути настоятеля одноэтажное с мансардой.

…

Жена отнеслась к идее ухода в монахи сдержанно. Если в первый год супружеской жизни, она опасалась такого, то теперь понимала, другого пути по выходу из финансового кризиса нет. Для Шана теперь, по прошествии нескольких лет, такой уход тоже не казался лёгким, хотя и недавний недельный ретрит помог успокоиться от потери стабильного заработка. Возраст, когда-то намеченный им для ухода в монахи, наступил тоже незаметно и неотвратимо. Тот монастырь, который так полюбился ему, был в часе езды на мотоцикле от дома, совсем в стороне, хоть и в людном месте. На воскресенье наметили съездить туда и поговорить с Луанг По о пострижении. Но в этот день жена вдруг стала отказываться.

– Ты съезди сам, я женщина, я не могу разговаривать с монахом так, как необходимо, открыто. Съезди в монастырь, где был тан Питер. Там тебя все знают. Поговори сам.

Монахи в маленькой сале, в самом деле, встретили его добродушно, как старого знакомого. Спросил где ачжан, указали пальцем, закивали. Тот тое уже не как стороннего встретил, указал на стул против себя.

– Ачжан, могу я прийти в монастырь?

– Сколько ты хочешь быть монахом? Год, два?

– Не знаю. Три месяца, пансу, год, может два… сколько смогу. Не знаю.

– Понимаю, – Луанг По вынес несколько печатных листков, – как выучишь это, так приходи, У тебя есть деньги?

– Нидной (немного).

– Ничего. У меня есть, – настоятель улыбнулся.

– Я смогу выучить это за три недели, – выучивать четыре печатных листа на пали не показалось слишком трудным.

Вернулся домой, зажёг благовония и принялся читать. Почти все казалось удобоваримым, кроме нескольких длинных слов. Жена озвучила их, и дело пошло. Иногда казалось, что выучить невозможно, иногда казалось, что все идёт ладно, ритмичные слова укладывались в мозгу сами. Утром при медитации, вечером перед сном. Иногда днём, превозмогая лень и расслабленность, читал, читал, читал… Когда удавалось без запинки читать, записывал этот кусок на диктофон и прокручивал перед сном еще раз, но такой метод почему-то больше раздражал. Хотя, возможно, и давал свои плоды.

Через три недели, уже вместе с женой, приехали в монастырь снова. Ачжан, улыбаясь, объяснял важность точного повторения формул «укаса», жена кивала, сложив руки в вай, потом перевела всё, хоть и сам Шан понял разговор. Через неделю, когда захочешь, можно приезжать. Настоятель повёл Шана в угол монастыря, к воротам, но за деревьями, показал двухэтажное здание общежития.

– Будешь жить сначала там, потом там, – неопределённо махнул рукой в сторону убосот.

– Сатху, я прийду через неделю.

Буддистским монахом в Таиланде, действительно, может стать каждый по своему желанию, но… одного просто желания далеко не достаточно. Тайская сангха достаточно настороженно относится к туристам-буддистам, и «рукоположение в монахи» проводит не так часто, как расписывают блогеры. Конечно, существуют ретритные центры, которые учат основам буддистской медитации и основам философии, через такой ретрит в своё время проходил и я. Существует ответвление-секта Дхаммакайя, которая собирает в «монахи» большое количество и иностранцев, и тайцев. Большое количество тайцев не означает подавляющее большинство. Подавляющее большинство к дхаммакайя относятся настороженно. Есть монастыри-медитационные центры Тхеравада, Лесной Сангхи, одной и признанных школ старого буддизма. Но пострижение в монахи в таких центрах не является посвящением в буддистские монахи в том смысле, который в него вкладывают сами тайские монахи и тайское население. Хотя оговорюсь, тайцы к иностранцам, желающим прикоснуться к буддизму, относятся очень доброжелательно. В тайской традиции это называется «упасака» – человек следующий за учением Будды.

Такая настороженность к пострижению иностранца, да и тайца, основывается на величайшем уважении к буддистскому монаху (как бы это ни пытались оспорить «продвинутые» экспаты). Авторитет монаха в стране очень высок, а его положение в обществе никем не оспаривается. Еще надо заслужить такой статус, хотя он отчасти основывается на традиции, авторитетах прошлых и нынешних патриархов. Конечно, уважение, не только тайцев, объясняется еще и теми ограничениями, которые берут на себя монахи. Как сказал один мой товарищ алтаец в далекой юности – «вот же какая разница поразительная между босым буддистским монахом и православным священников на новом джипе».

До самого пострижения упасака-послушник некоторое время, от недели до двух, помогает монахам в монастыре, следует пяти заповедям неукоснительно и… учит буддистские тексты. Надо сказать, само «прошение о рукоположении» тоже довольно длинный документ на пали, который иностранцу сложно сразу выучить наизусть. А ритуал рукоположения требует именно устного прочтения обращения к старшим монахам и ломпо. Но зато весь ритуал обставлен торжественно и «по-настоящему», чтоб никто не сомневался в серьёзности мероприятия. В случае с тайцами. присутствуют все родственники. Они обязательно сделают подношение – тамбун. Для тайской семьи пострижение в монахи одного из членов – важное событие и для всех большоt достоинство, честь. Плюс к карме, как говорится.

И каждое утро на сбор пожертвований и благословение жителей на день грядущй. По дорогам, улицам, рынкам босым в любую погоду…

Послушник

Ринда весь день провела с мужем, озабоченная, пытающаяся иногда улыбаться. Заехали в спецмагазинчик и купили дополнительно белый костюм послушника к имеющимся двум парам белых туристических штанов и рубашек.

– У меня есть хороший матрасик, хочешь? – грустно спросила она.

– Не, тирак, не надо.

– А подушку?

– Тирак, монах не должен иметь много вещей.

– Но кто тебе там даст что-то, чтоб спать… Через три месяца снимут локдаун и ты сможешь опять работать.

– Нет, я хочу пробыть монахом пансу. Мне надо подумать и разобраться в себе. Что в жизни я делал хорошо, а что неправильно.

– Ок, – кивнула она. Они поехали в монастырь.

Ачжан1 принял обыденно и спокойно. Сразу повел и показал на второй этаж, стоящего в сторонке общежития. Поднялись на второй этаж, открыли крайнюю комнату-кути. Пыльно и пусто. В углу встроенный в стену шкаф с какими-то чужими вещами культовыми, статуэтки Будды и пара небольших сосудов под прах, маленькие чеди… В углу грязный столик со статуэткой Будды и чашкой с песком для благовонных палочек – ту.

– У меня есть свои Будды, можно? Вот старинный из Аютхайя.

– Из Аютхайя?! Да, можно. Теперь это твоя комната, – ачжан указал на подстилку, лежащую на двух тонких циновках, пару плоских маленьких подушек, и ушёл.

Шан сходил вниз, нашёл швабру и ведро, вымыл пол в кути, и выставил глиняного аютийского Будду на столик. Рядом с ним красного из Бангкока чуть поменьше.

– Ещё чего-нибудь надо? Чашки, ложки, кружку?

– Есть уже. Надо столик.

Ачжан сходил в соседнюю комнату и указал на такой же столик, как у Шана в кути. Потом еще принёс откуда-то стул.

– Сатху, – Шан сложил ладони у лба, – я уже вымыл тут.

На этажи появились два каких-то парнишки и пара монахов которые стали прибираться в соседних комнатах и вымыли пол во внешней галерее. На Шана обращали внимание только вскользь, он не был новичком или незнакомцем. Шан сходил к сала, где Ринда терпеливо сидела и ждала его.

– Вентилятор есть, подушка есть, матрасик есть…

– Ты не взял вешалки, как будешь сушить бельё? – Ринда спокойно смотрела на него расширившимися глазами, – тебе надо что-нибудь еще?

– Ничего. Тут, наверное, всё есть. Езжай, тирак.

– Когда назначат буат-подстриг ты обязательно сообщи мне. Мама хочет тоже приехать из Нонг-Кхай, и Эппн, и кхун Тот.

– Ладно, конечно…

Именно уход от повседневных забот и обязанностей и является принципом п огружения в понимание мира… Но мало кто знает, какие жесткие ограничения накладывает монашеская мантия на обычного человека, привыкшего к комфорту бытия. Даже служба в армии, которая сейчас всего один год в России, ужасает молодых призывников так, что они согласны на все, лишь бы не оказаться оторванными от своего привычного жизненного уклада. Уход в монахи тем более серьёзная проблема для них могла бы оказаться.

Пример. Знакомая тайская семья. Муж, жена, трое ребятишек погодки. Младшие близнецы. Один из близняшек родился очень слабеньким, так отец поклялся, если выживет, уйду на три месяца в монахи. Парнишка поправился, растёт, но неожиданно в три годика опять заболел. Мать попеняла отцу, не выполнил де обет. И только это заставило его постричься-таки на три месяца в монастырь. А вы говорите, легко…

Подъём в 4 утра, душ и без всякого кофе и сигареты, поход за пожертвованиями и только после этого завтрак. Утренний чантинг и приборка… В армии – подъём попозже, в 6 часов, после утренней физзарядки и краткой заправки постели – завтрак.

После завтрака мелкие работы по уборке территории монастыря, а также своего кути. Урок, что даст старший монах новичку в изучении текстов и молитв исполнять нужно обязательно до обеденного времени. Так что «ничего не поделать» не удастся. Свободное «личное время» после обеда, который, кстати, используется не всеми монахами. Уважаемые монахи вне зависимости от возраста, принявшие на себя повышенные обеты, едят только один раз в день утром. Но нас пока это не касается. После полудня буддистскому монаху ничего есть не полагается, можно только пить и употреблять жидкую пищу, типа молока, сметаны или йогурта.

В дни праздников свободного времени практически нет, так как надо участвовать в ритуалах, принимать пожертвования от мирян, благославлять их по случаю праздника. В 18 часов вечерний чантинг, который длится не менее полутора часов. Распевать мантры и гимны обязан каждый монах, при чем, наизусть (подглядывать в книгу можно), а затем недолгая вечерняя медитация вместе с желающими посетителями. Отбой в 21 час по монастырскому колоколу. И сон до такого же удара в колокол в 4 утра. Каждый день, изо дня в день, отрешение от мирского, изучение философии, заучивание молитв, медитация. Если монахов приглашают на какие-то торжественные (или печальные) события, тоже обязательно участвовать. Хотя за это и деньги жертвуют понемногу… Это заработок.

Вообще, монах – это работа. Работа духовная, работа над собой, работа для окружающих, как пример и как способ исполнения ритуалов к богам, «должен же кто-то помолиться о благе» от имени каждого суеверного жителя королевства. А ещё способ решения проблем личного характера, когда уже другого выхода из ситуации не просматривается…

Таиланд – страна улыбок и желтых одеяний. Но монахи улыбаются в миру крайне редко и уж ни в коем случае не женщинам. Ограничения в быту поначалу не кажутся излишне жесткими, но это только кажется. Комфорт минимальный и привычки необходимо менять почти кардинально. Тем более, молодым людям, которые привыкли к непринуждённому общению с противоположным полом. А ежедневные несложные обязанности нужно и выполнять ежедневно…

Для пострижения требуется определенная подготовка, когда «просьба о рукоположении» должна читаться на пали наизусть. Принятие десяти обетов повторить за наставником и от всего сердца, дабы самому себе отсечь сомнения. А ежеутренние пешие прогулки в любую погоду? Не знаю, как для фарангов, но для тайца, привыкшего за 100 метров в магазин ездить на мотобайке – испытание.

И что можно сказать о современном монашестве в тайском буддизме… традиции буддизма в стране очень сильны, и часто, в монахи молодые люди уходят по вежливому настоянию родителей. Но есть и несколько других причин… Некоторые молодые люди таким образом «косят» от армии. Некоторые периодом в монашестве пытаются осознать свое место в мире чисто из меркантильных побуждений – присмотреться. Бывают случаи до сих пор – монастырь предоставляет возможность заочного образования молодым монахам. Ну и… карьера буддистского монаха высокого ранга тоже один из путей становления в этой жизни, вспомните христианские семинарии и бурсы.

Для Шана период бездействия по основной работе и экономические трудности – возможность осуществить давно планируемое глубокое погружение в буддизм и себя…

…

Эти правила не относятся к пяти моральным нормам буддизма или восьми заповедям йогов напрямую. Эти правила построения жизни в социальном плане передал арахатам сам Будда при создании сангхи. При постриге правила монашеской жизни Оввадапатимокха диктует настоятель монастыря молодому монаху, а тот, повторяя их, принимает установленный Буддой образ жизни..

Терпение и прощение есть высший аскетизм

Постигшие говорят, что Ниббана является наивысшей ценностью, Не отшельник тот, кто вредит другому, Досаждающий другому не аскет, Не делание всякого зла – Панатипата Принятие благотворного- очищение своего ума, Избегание оскорблений и причинения вреда, Умеренность в еде, жизнь в уединении – приверженность возвышенному

Эти принципы перекликаются с Пятью запретами, остальные должны интерпретироваться самим монахом, его наставником, моральными принципами уединения и воздержания от любых крайностей и излишеств… Но даёт обеты монах вполне конкретные и их тоже десять. У меня на запоминание этих обетов, почему-то, ушло очень много времени. Наверное, потому что пали – язык древний и построением даже от современного тайского отличается существенно, неожиданные сочетания звуков.

В реальности все это выливается в медитациях, ежедневном обходе населения, воздержание от неправедных речей в отношении других монахов и буддистских доктрин. Быт тоже полностью подчинен этим правилам – не украшать себя даже буддистскими медальонами, не спать на высоком ложе, а на полу, не есть ничего после полудня… Ест монах только то, что ему пожертвуют на утреннем бинтабате. Хотя, конечно, тайцы монахам подают, как себе, но мясное и рыбное довольно редко. Чаще всего это рисовый суп, суп из овощей, яйца изредка и еще реже курицу. В овощах, фруктах, молочных продуктах недостатка нет, но без «разносолов». В Лаосе монахам подают почти один только рис. В северных и восточных провинциях так же. Мой друг монах рассказывал, что когда он был рукоположен в одном исанском монастыре, то долгое время ходил полуголодный. Рис и «к рису», а то что к рису очень и очень острое. Падек на основе мелкой рыбёшки с огромным количеством специй – обычная еда сельских жителей, то и монахам достаётся. И конечно, никакого алкоголя…