Вакцинация

Большинство людей имеет три типа колбочек – чувствительных рецепторов сетчатки глаза, что позволяет им различать спектр из семи миллионов цветов. Другие миллионы цветов, представленные во вселенной, являются недоступными почти никому, кроме животных и некоторых женщин. Эта аномалия дает таким исключениям возможность распознавать огромный спектр, состоящий из ста миллионов цветов. По сути, Юлька способна видеть полный спектр радуги цветов, включая те миллионы цветов, которые остаются недоступными даже нашему воображению. Аналогично Юлька воспринимает вкусы и запахи.

И даже если бы мать столь жестоким методом не научила ее помалкивать, Савинова бы все равно не смогла описать другим людям, что она видит и чувствует. Но и это еще далеко не все.

Юльке, различающей сложные оттенки, в значительной степени было тяжело представить себе те цвета, которые видят другие люди. По этой причине при прохождении стандартных тестов в школе она не могла объяснить учителям и медикам, какие цвета перед ней. В результате Юльку просто записали дальтоником в ее медицинской карте.

Стройная, белокожая с черными роскошными волосами до пояса Юлька разительно отличалась от других подростков. Но никому не было дела до того, дальтоник она или одаренная.

Девушка стояла у двери в медкабинет в полном ступоре, не чувствуя собственного тела. Впервые в жизни Юльке стало настолько страшно, панически, что она еле сдержала крик: «Кто-нибудь, заберите меня отсюда!»

Она услышала голос – в голове мелькнул чей-то ответ. Кто-то ее услышал. Кто-то, кто одновременно был здесь с ней и очень далеко от этого места. Внимание Юли снова переключилось с мимолетного ощущения некоего диалога на то, что было прямо перед ней.

«Что за хрень!? Что тут творится? Запах из столовки здесь в сто раз сильнее и противнее!»

Юлька с трудом подавила рвотный рефлекс. Пересилила себя, шагнула в кабинет и в этот момент отчетливо услышала в голове знакомый мужской голос: «Я найду тебя, но, пожалуйста, продержись еще немного».

Юлька подвисла, не понимая, что происходит. Либо у нее сильнейшие галлюцинации, либо она действительно слышала эти слова. Что-то екнуло в груди. Она знала, чей это голос! В своих фантазиях она говорила с ним.

– Эй, что стоишь, как вкопанная? Ты ко мне, нет? – фельдшер рукой поманила Юльку в кабинет, – Что-то выглядишь ты плоховато.

Людмила Агаповна, для коллег просто Люся, положила одну аккуратную ножку в чулках и лаковых туфлях на высоченной шпильке на другую, поправила высветленное каре и строго взглянула на Юльку.

Кабинет был завален папками с документами, на обложках которых были какие-то надписи. Буквы и цифры расплывались в глазах, но Савинова смогла различить, что на папках были указаны знакомые имена детей, живущих в Доме, по всей видимости, их даты рождения и какие-то непонятные формулы.

– Да, Людмила Агаповна, у меня, наверное, отравление или грипп, меня подташнивает.

– Ну, отравиться ты тут точно ничем не могла. Садись, температуру измерим. Еще есть жалобы? – фельдшер уже стряхивала ртутный градусник, взглядом изучая Юльку.

– Да вроде бы нет.

– Спишь как? Кошмары снятся или просыпаешься среди ночи? Голова, может, болит или кружится, тело ломит?

«Девчонки по дороге в столовку жаловались на кошмары, все как одна. Почему она спрашивает про мой сон в первую очередь, если у меня грипп?»

– Нет, нормально сплю, спасибо, – Юлька сделала вид, что ее заинтересовал календарь на стене, – какие красивые бабочки на этом календаре. Надеюсь, скоро похожие бабочки начнут летать в нашем дворе. Я соскучилась по лету, а вы, Людмила Агаповна?

– Так, не болтай. Засеки время и через пять минут дай градусник. Ты мешаешь мне работать, – заворчала фельдшер.

«Да уж, люди не меняются. С ними всегда надо держать язык за зубами, окей!» – Юлька смиренно выждала пять минут и протянула фельдшеру градусник.

– Тридцать шесть и четыре. Нормально все, гриппа нет. Кушай хорошо, пройдет твоя тошнота. Что сидишь? Иди уже.

– Спасибо, Людмила Агаповна, вы меня успокоили, – выдавила Савинова и просочилась вон из медкабинета.

21 апреля; пятница; 07:53

Аромат свежесваренного кофе разливался по всей квартире молодого, но весьма успешного IT-специалиста. На стенах двухуровневой квартиры располагалась мозаика фотоснимков, сделанных Денисом, его родными и друзьями в различных городах и странах, где он успел побывать, начиная с шести лет жизни. В проигрывателе негромко играла пластинка Linkin Park[2].

Денис мог позволить себе работать на мировом рынке из собственной квартиры в Москве. А мог жить в любой точке мира, где имеется высокоскоростной интернет. Все же в родном городе ему было уютнее и комфортнее.

Успех к Денису пришел тогда, когда он осознал свои возможности, а также то, как их грамотно применять. Благодаря прекрасной генетике, высокому уровню интеллектуального развития, поддержке родителей и собственному упорству, он раньше своих сверстников окончил школу и вуз. Еще будучи студентом, получил высокооплачиваемую должность в одной из московских фирм, работающей в сфере IT-технологий.

Таким образом, к двадцати трем годам Денис зарабатывал примерно в десять раз больше любого из своих одноклассников. Однако, основным его талантом был не столько интеллект, сколько нечто иное, что он старательно скрывал даже от ближайших друзей.

Огибая кухонную барную стойку по пути к компьютерному столу, Денис внезапно сложился вдвое от дикой головной боли, пронзившей все тело вдоль позвоночника.

«Кто-нибудь, заберите меня отсюда!»

Потоком в голове Дениса потекли картинки и звуки: серые стены комнат, полных боли несчастных детей; маленькая девочка и склонившийся над ней мужчина, по всей видимости, ее отец; цветовые волны, которые излучает какая-то дверь; забитый коробками серый подвал неизвестного ему дома; сбитое ужасом дыхание девушки, которую он точно уже видел или слышал, а, может, и говорил с ней.

Все постепенно стало складываться в мозаику, хоть и без множества деталей. Примерная картина стала вырисовываться в сознании Дениса. Он знал эту девушку. Она преследовала его долгие годы. Сначала ребенком приходила во снах, потом повзрослела и мерещилась в толпе. Но каждый раз, когда Денис пытался прикоснуться или заговорить, она исчезала, уходила, растворялась в воздухе. Он все вспомнил, каждый момент, когда видел ее в своем воображении. Вспомнил, как зарождалось его чувство к ней, глубокое чувство любви и преданности. Он слышал ее запах, ощущал тепло ее тела. Какая-то сила притягивала их друг к другу, готовила к встрече. Им суждено было встретиться именно сейчас, чтобы найти спасение друг в друге. Денис нисколько в этом не сомневался, как и в том, что она чувствует то же, что и он.

– Я найду тебя, но, пожалуйста, продержись, – ответил Денис в своей голове, точно не зная, услышит ли девушка, но отчаянно желая, чтобы она все-таки услышала.

Примерно через три минуты после начала приступа Денис очнулся на полу, облитом кофе. Медленно поднялся, огляделся по сторонам.

– Воу! Во дела… – сказал он вслух.

В окно лился утренний весенний солнечный свет, заливавший поблескивающие на полу лужицы кофе. Проигрыватель отключился. На микроволновой печи и холодильнике часы показывали 00:00, из чего Денис заключил, что в квартире произошел скачок электричества.

«Какая сильная энергия! Она чертовски далеко… а будто в соседнем доме. Ее сила росла, как и моя».

Пока Денис размышлял о случившемся, на автомате успел сходить в ванную комнату за шваброй, протер пол от кофе, вымыл руки и переоделся.

«Я обязан ей помочь. Я должен ее забрать».

С этими мыслями парень принялся собирать команду, члены которой еще не подозревали о существовании друг друга. Но Денис точно решил, что момент, к которому он, сам того не понимая, давно и с особой тщательностью готовился, настал.

21 апреля; пятница; 20:04

По оттенкам дизайна и элементам декора комнаты можно было определить, что она, несомненно, принадлежала девочке: аккуратные миниатюрные шкафы, шторы с драпировкой, педантично застеленная кровать с нежными оборками по периметру и струящийся балдахин, кукольная мебель, чайные наборы и прочие элементы комнаты были подобраны с утонченным вкусом в единой гамме цветов – от чайно-кофейного до розового. Все это, как правило, вызывает умиление и желание потрогать предметы декора.

Раскраски с героями диснеевских мультфильмов и животными, цветная бумага и канцелярские принадлежности располагались на письменном столе, который был ничуть не выше, чем в детских садах.

На книжной полке стояли различные обучающие книги с яркими обложками. Среди них слева ровными рядами находилась вся серия энциклопедий «Я познаю мир», народные сказки, различные буквари с музыкальным сопровождением и многие другие популярные детские издания. А справа стопкой были сложены книги, по всей видимости предназначавшиеся родителям. Такие названия нечасто встретишь в среднестатистической семье: «Нейропсихология детского возраста», «Основы детской психиатрии», «Коррекция при нарушении развития высших психических функций у детей» и, наконец, «Ранние признаки аутизма и АВА-терапия».

На стенах комнаты были развешены семейные фотографии. На одной из них была небольшая надпись: «Анечка, мама и папа».

На ярком мягком напольном ковре был изображен Винни Пух и остальные герои советского мультфильма, поверх которых были разбросаны уже не нарисованные, а настоящие кубики и мячи разных размеров.

Опершись спиной о край кровати, в мягких розовых колготках и футболке того же цвета с принтом кота из «Шрека» сидела увлеченно занятая игрой хозяйка комнаты – та самая Анечка с фотоснимка. Рыжие кудрявые волосы были забраны в пучок резинкой-спиралью.

За плотно закрытой дверью слышались громкие удары переворачивающейся мебели, сопровождающиеся криками отца и истошными мольбами матери остановиться. Слышалось это, как музыка, где-то далеко, на улице или в телевизоре.

* * *

– Какого хрена ты подслушиваешь мои разговоры?! – в глазах Алексея сверкала ярость. И что-то еще, более гневное, беспощадное.

У Алены мгновенно похолодели пальцы рук и ног.

– Чего ты добиваешься своей слежкой? – он грозно рычал на весь дом, как дикий огромный зверь, которого Алена не знала до настоящего времени, даже не замечала намека его присутствия в человеке, с которым жила много лет, – я думал, нам обоим давно стало понятно, как мы живем! Ради Ани, ты мне никто! Ясно?!

– Леш, да я же не подслушивала, – начала оправдываться Алена. – Я случайно, я вообще мимо шла.

– Мне плевать, как ты услышала, это тебя не касается!

– Как не касается, если я теперь знаю. Как мне жить с этим?

– Я должен что-то сделать, ты понимаешь?! Ты понимаешь, что эта операция – решение проблемы нашей Анечки?

– Я…я, – Алена начала плакать, – зачем ты так со мной? Нельзя манипулировать Аней, мы же договорились этого не делать, – в глазах Алены читались глубокая обида и страх.

– Нет, ты мне ответь! Чего ты ноешь? Ты тряпка, тупая никчемная тряпка! – редеющие остатки волос Алексея торчали в разные стороны, как антенны старого телевизора, ловящие сигнал из космоса. На лбу мужчины выступили мелкие бусинки пота.

– Не называй меня так, – сквозь слезы молила мама Ани. – Леша, я прошу тебя, Ане нужна помощь врачей, а не какие-то там секретные эксперименты, как ты не поймешь?

– Ален, да насрать твоим врачам на нее! Осмотры, лекарства, реабилитация – все это хрень собачья! Задачки ваши идиотские. Например, задание: «Напиши букву А». Там же этапы какие? Возьми в руку карандаш, – Алексей стал умышленно коверкать слова, которые произносил высоким, якобы женским голосом, – удерживай карандаш с помощью мышц кисти так крепко, чтобы он не выпал, надави на карандаш с достаточной силой, чтобы на бумаге остался след, напиши букву правильно. Я ничего не перепутал? – Алексей со злобой уставился на Алену.

– Да, все так, – Алена пока не догадывалась, к чему клонит муж.

– Ален, ей пять. Пять! Она на горшок не всегда сама ходит. Сколько времени она будет учиться писать эту ссаную «А»? Три года, десять лет? Дерьмо, а не адаптация. Аньке это не поможет! Она уже слишком сильно отстает от сверстников. Да какой там отстает, она нас-то не воспринимает. Ну, чего я распинаюсь, ты для нее – мебель, я для нее – мебель. А тут тебе жизнь сама преподносит реальный шанс на нормальную жизнь. Мне предлагают реальную возможность ее вылечить, – Алексей резко осекся, опасаясь, что соседи его услышат, и заговорил тихим голосом. – Какие-то опыты, это недолго. Я об одном прошу: не смей мешать. Слышишь? – он помолчал несколько секунд, видимо, решаясь озвучить рвущуюся из него мысль, но будто другая часть его сознания противилась этой мысли, – Иначе я тебя убью, ясно? – его голос звучал хладнокровно, зрачки увеличились, глаза помутнели и блеснули смесью ярости и безумия.

Алена застыла на месте. Пусть они давно отдалились, но по-прежнему Леша оставался для нее самым близким человеком во всем мире. Его слова наполнили Алену страхом и что-то разорвали внутри, облив внутренности раскаленной лавой. Она потеряла дар речи.

– Леш-ш-ш, што ты нес-с-сешь? – наконец, выдавила из себя Алена. – Уб-б-бить? Меня? За ш-ш-што? Там же тож-же дети…Господи, Леша, – мысли путались, она начала заикаться, как в детском возрасте.

После некоторого раздумья Алексей опять заговорил. Совсем тихо, так, чтобы слышать могла только его жена.

– Они – дети, да. Но вот, что я думаю об этом. Дети-то ничьи, они никому не нужны. Ты же знаешь нашу систему. Ни родителям, ни государству они не нужны. И никогда не будут нужны. Для них уже уготовлены специальные места в ПТУ, в психушках, за решеткой и на кладбище. Единицы смогут стать людьми. На пятьдесят человек, ну, пара, может, адекватных, а остальные – отбросы общества, биопомойка. Тут в нормальных-то семьях растут идиоты и олигофрены, а что взять с этих? Господи, изо дня в день я наблюдал за их перепадами настроения, истериками и агрессией. Изо дня в день я пытался собрать и раскрыть в каждом из них хоть что-то, похожее на человека. Ален, я тебя прошу, ну я что, снова тебе буду рассказывать о выпускниках интерната? А? Или статистику тебе озвучить? Может, этот эксперимент для них – единственная возможность внести важный вклад в историю человечества. Если ты так болеешь за них, так не лезь в это, занимайся Анечкой и не мешай. Все! Теперь иди к ней, мы пошумели, надо ее проверить.

Алексей подошел к супруге и обнял так, будто не пытался попасть в нее табуретом всего лишь пару минут назад. Алена не верила своим глазам и ушам. Она не узнавала мужа и вообще не могла поверить, что весь этот ужас происходит в реальной жизни.

Аня сидела среди разложенных в ровные рядочки игрушек, в которых она чувствовала себя в безопасности, в своем мире, особенном, спрятанном ото всех.

– Ц… ц… ц… ц… – Аня словно пробовала что-то на вкус, с шумом и смаком оттягивая язык от неба. Она так делала последние несколько месяцев, если на планшете с рисунком любимого розового единорога заканчивался мультфильм, и в комнате становилось невыносимо тихо. Чтобы сохранить внутреннее спокойствие, она напевала никому неизвестные мелодии либо однообразно повторяла какие-то слоги, например: «Диди-ди-ди-ди», либо монотонно цокала.

Она поднимала вверх на вытянутую руку плюшевый кубик, который с легкостью помещался в неестественно вывернутом детском кулачке, и отпускала его, а тот падал и мягко откатывался чуть в сторону.

– Казды-ы са-а-ам за-а сибяа-а-а, – спокойно протянула Аня. Затем медленно поднялась на ножки, продолжая цокать, подошла к кубику, подобрала его и села с ним в руках на свое прежнее место. Аня снова подняла кубик вверх и отпустила его. Когда кубик остановился на ковре, она повторила:

– Казды-ы са-а-ам за-а сибяа-а-а.

В углу комнаты из кошачьего домика высунулась усатая морда Марсика, который понял, что выспался. Кот потянулся передними лапами вперед, прогибаясь всем телом и пробуждая мышцы ото сна, затем, грациозно ступая, подошел к Аней и сел рядом, манерно уложив пушистый хвост вокруг себя.

Вспомнив, что по пути он наступил на бусинку, Марсик решил срочно отмыть испачканную об украшение лапу, а заодно и поправить педикюр. В этот момент кубик остановился, и Аня снова стала подниматься, чтобы поднять его. Раздался короткий вопль обиженного кота – Аня наступила ему на хвост и зависла на секунду, после чего спокойно продолжила свой путь к кубику, не глядя на кота и не прекращая цокать. Игра продолжилась.

Она так играла второй час, нисколько при этом не утомившись. И не замечая кота. И родителей. И других людей. И другой мир.

Дверь тихо приоткрылась. В дверном проеме появилась Алена с красными, влажными и припухшими от слез глазами. Она была уверена, что Анечка не понимала происходящего, но, несмотря на это, на подсознательном уровне все равно испытывала перед дочерью чувство вины за внезапную ссору с ее отцом.

– Милая, ты играешь в кубик? – ласково спросила Алена Анечку, мягко приглаживая выпавшие из хвостика малышки пряди волос. Но Анечка продолжила свою игру, не проявляя к озабоченной матери ни малейшего интереса. Зато Марсик мгновенно оживился, увидев в зоне досягаемости хозяйку холодильника, в котором хранится весь его корм, и, притворно делая вид, будто проходил мимо, направился к ней попрошайничать.

Алена тяжело выдохнула из груди воздух, пропитанный горечью и беспомощностью в поиске причины всех ее бед. Она не никак не могла понять, в какой момент свернула к пропасти, в которую сваливается, цепляясь за скользкие глинистые края? Что можно было натворить в прошлой жизни, чтобы сейчас так жестоко отрабатывать свою карму? Да и не особо-то она верила во все эти кармически-нумерологические штучки. А, может, уже верила, поскольку обращалась и к бабкам, и к астрологам. Ни одна из них не сказала Алене заветное: «Эй, еще пара недель и все, дочь поправится, ты перестанешь считать себя плохой матерью, да и муж тебя снова полюбит!». Все тщетно. И одно было очевидным – у нее крупные проблемы с неадекватным мужем и неизлечимо больной дочерью. Когда-то успешная гимнастка и отличница, теперь же располневшая и несчастная неудачница. Она понимала, что построила песчаный замок, который сейчас практически размыло водой. Зачем она потратила столько сил? Зачем вложила столько эмоций? Почему она не построила его чуть дальше от берега? Может, тогда бы ей удалось сохранить этот замок. Она знала, что после этого осознания обратного пути уже не будет. Отчаяние душило Алену крепкой хваткой, выкручивая все внутренности.

Зачастую, мы видим в людях недостатки очень смутно, пока владельцы недостатков не обратят на них наше внимание собственными дурными чертами, вроде холодности или необоснованной жестокости. А достоинства человека в момент очарования приобретают характер возвышенный, сродни героизму. Таким героем Алена увидела Алексея когда-то давно и влюбилась. Что же случилось теперь? За что ей такое? Или, как сейчас модно говорить, для чего? Что, в конце концов, она должна понять, проработать, сделать или вынести, чтобы в ее жизнь вернулась белая полоса? Чтобы прохожие при виде ее с Аней не косили взгляды и не перешептывались: «Ах, какая невоспитанная девочка! Эти «яжматери» повсюду! А потом наши дети страдают в обществе таких детей!» Никому ведь и в голову не придет, что дело вовсе не в воспитании. Никто не задумался о том, что Аня не такая, как другие дети. И она достаточно хорошо воспитывается в полной и любящей ее семье. Просто она необычный ребенок. Не плохой, а необычный, отличающийся от других. Если она кричит, то это не означает дурное воспитание. И нет в этом вины ни Ани, ни Алены. Никакой вины. Если бы от Алексея шло хоть какое-то тепло, жена бы легче справлялась с тем, что выпало на ее долю.

С этими мыслями Алена механически искупала и подготовила Аню ко сну, собрала разбросанные по полу игрушки, и, не вникая в текст, прочитала дочери несколько сказок на ночь.

Когда Анечка заснула, Алена тихо вышла из комнаты. В коридоре был еле слышен разговор Алексея. Она догадалась, что муж с кем-то говорит по телефону.

– Да, все по графику.

Тишина, он слушал ответ.

– Да, я подготовлю расширенный отчет.

Тишина.

– Есть отклонения, да. Я соберу более полную информацию, меня самого это несколько беспокоит.

Тишина.

– Да, и вам доброй ночи.

Алена подошла к Алексею, когда тот выключил мобильный.

– Это из министерства? – взгляд жены был уставшим и напряженным, но твердым.

– Ален, иди спать и перестань об этом думать. Это тебя не касается. Я все сделаю сам, Аня поправится.

– Как я могу не думать? – с отчаянным выдохом Алена опустилась в кресло.

– Ну, так. Купи себе успокоительное. Травки какие-нибудь. Хочешь, я попрошу выписать что-то посильнее?

– Посильнее? Ты хочешь подсадить меня на антидепрессанты и транквилизаторы, чтобы я точно не смогла тебе помешать?

– Ну что ты несешь?! – в голосе Алексея снова послышалась злоба.

– Прости, я действительно говорю глупости, – примирительно заговорила Алена. Она прекрасно понимала, что в их ситуации худой мир лучше доброй ссоры. – Чем я могу тебе помочь?

– Ален, я справляюсь. Никто не должен ничего знать. Уверен, они уже в курсе, что ты подслушала. Но, во всяком случае, в разговоре сейчас виду не подали. Наверное, это значит, что все в порядке. Пока в порядке. Ты мне действительно поможешь, если все это останется нашим секретом. Я рассчитываю на тебя. Аня рассчитывает на тебя. Понимаешь?

– Понимаю.

– И, ради бога, занимайся дочерью и домом. Ты ей нужна, ты же знаешь. Хватит пилить мне мозг, – он немного помолчал и добавил. – Иди в постель, я скоро приду.

21 апреля; пятница; 20:47

– Марина Федоровна, добрый вечер. Простите за поздний звонок. Я звонил вам днем, но, видимо, вы были заняты и не ответили. Меня зовут Андрей Сергеевич. Я являюсь сотрудником научно-исследовательского института имени Разумовского. Дело в том, что мы могли бы помочь вам…

– Как вы узнали мой номер? Кто вам его сообщил?

– … помочь вам определить ваши возможности и способы их применения, – на другом конце повисла секундная тишина, потом голос продолжил вещать чуть менее уверенно. – Понимаю, что я не первый, кто к вам обращается, но ваши возможности могли бы помочь науке и многим людям. Вы уникальны, понимаете? Вы можете спасти жизни людей.

– Если вы еще раз мне позвоните, я обращусь в полицию, вам все понятно!? Или помочь вам определить ответственность за вторжение в личную жизнь? – голос Марины звучал крайне раздраженно, но уверенно. Она привыкла к таким протянутым «рукам помощи», за которыми стоит единственная цель – прославиться и заработать кучу денег на ее особенностях. Или проблеме.

Все, кто когда-либо имел дело с Мариной, понимал, что нужно отдавать полный отчет каждому произнесенному слову и каждому произведенному действию. Ей не требовались записывающие устройства и прочая фиксирующая техника. Она всегда готова без предварительной подготовки припомнить любой факт своей и чужой жизни, поскольку она в состоянии легко оживить в своей памяти дату, время и любые другие мельчайшие детали события, которое с ней или в ее присутствии когда-либо произошло.

Мозг Марины – это просто бесконечный ресурс памяти, своеобразный видео-, аудио-магнитофон, который всегда можно легко «перемотать» на необходимый его хозяйке момент жизни из прошлого.

Такая способность сулит огромное количество плюсов и, на первый взгляд, не имеет никаких так называемых подводных камней, способных подпортить кайф от филигранного мастерства манипулировать своей памятью.

Отключив телефон, Марина закуталась в плед и уставилась в стену. В глазах поплыли яркие четкие картинки – она в легком бежевом сарафане с огромными наколенниками и налокотниками катится по набережной на скейте. Это был ее третий и вполне успешный «заезд». Из бумбокса на скамейке играет песня «Complicated» Avril Lavigne[3].

– Ты меня удивляешь, у тебя талант катать, – улыбаясь, встретил ее парень в рваных джинсах и белой бейсболке, натянутой козырьком на затылок. Рельеф его накачанного пресса с капельками пота в углублениях мышц переливался в лучах послеобеденного солнца. Он был красив, умен, добр, и, несомненно, очарован Мариной.

– Я быстро учусь, да, – покраснев, отреагировала девушка на комплимент парня в бейсболке.

Это была ее первая любовь. Любовь с первого взгляда. И последняя. Парень сломал спину и раскроил череп, выполняя трюк на сноуборде. Два с небольшим месяца провел в коме, из которой так и не вышел. Марина хотела быть рядом с ним до последнего вздоха, и, по сути, была рядом – под дверью реанимации, куда ее, конечно же, не пускали. И сейчас она очень хотела бы все забыть. Но прошло шестнадцать лет, а помнит Марина каждую секунду этого кошмара.