Черный Дождь

– Прекратите! Вы же убьете его!

Постепенно Леннард взял себя в руки. Тяжело дыша, он обернулся и отпустил Хинтерманна, который тихо повалился на пол. В дверях стояла Фабьен Бергер и смотрела на них вытаращенными глазами. Она опустилась рядом с Хинтерманном на колени и тронула его за плечо.

– Вы меня слышите?

Из носа у того хлестала кровь, в нескольких местах – на бровях, губах и на подбородке – алели рваные раны. Глаза были красными и опухшими от слез. Он застонал, но кивнул. Бергер помогла ему подняться и сесть в кресло в углу, а затем с укоризной повернулась к Леннарду.

– Что вы с ним сделали?!

Он взглянул в ее темно-карие глаза, внезапно почувствовав себя учеником, которого учитель поймал на списывании.

– Эта грязная свинья получила по заслугам! – попытался оправдаться он.

Хинтерманн повернул голову и посмотрел на Леннарда щелочками опухших глаз.

– Я ничего не сделал!

В груди Леннарда снова заклокотала ярость. Он опять собирался наброситься на извращенца, но Бергер взмахом руки остановила его.

– Прекратите немедленно! – скомандовала она. – Это дело полиции!

– Полиции?

Леннард злобно расхохотался.

– Забудьте. Они даже пальцем не пошевелят. В конце концов, наш «друг детей» не сделал «ничего плохого», просто играл в парчис с чужой девочкой. Они даже не приедут сюда, не говоря уже о том, чтобы арестовать его.

Он сделал шаг к Хинтерманну.

– Но если этот сукин сын еще хоть раз взглянет на ребенка или подойдет к нему ближе, чем на двадцать метров, я сделаю из него отбивную!

Хинтерманн опустил голову. Слезы текли по его щекам, смешиваясь с кровью.

– Я… я… вас понял, – заикаясь, промямлил он. – Но пожалуйста, поверьте мне, я не хотел причинить вреда Ивонне. Она… она похожа на мою Лили.

– Лили? Кто такая Лили? – поинтересовалась Бергер.

Дрожащим пальцем Хинтерманн указал на комод, где стояли фотографии в рамках. На некоторых из них была маленькая девочка, примерно ровесница Ивонны, с такими же длинными темными волосами.

– Это моя дочь. Я не видел ее пять лет. Я даже не знаю, где она. Ее мать… В один прекрасный день просто исчезла и забрала ее с собой. Все эти годы я искал их. – Его голос оборвался. – Но больше я их не видел.

Из его груди вырвались рыдания. Леннард ошеломленно уставился на избитого им человека. Его переполняло смешанное чувство отвращения, жалости и ужаса.

– Поверьте мне, я бы никогда не навредил Ивонне. Я хотел… я хотел просто побыть с ней пару часов, ничего больше.

– Как вы когда-то хотели побыть с дочерью? – резко спросил Леннард – Может быть, поэтому ваша жена и сбежала с ребенком? Чтобы держать вас как можно дальше от собственной дочери?

– Конечно, я бы никогда не причинил ей вреда! – закивал Хинтерманн.

– Оставьте его, – сказала Бергер. – С него хватит.

– Мы с ним еще не закончили, – возразил Леннард. – Знаю я таких типов. После этого они плачут и сожалеют о содеянном. Но их жертвам от этого мало пользы, зачастую психологическая травма остается у них на всю жизнь. Эти подонки даже не осознают, какой ужас они творят с детьми.

Он обернулся к Хинтерманну.

– Слушай меня, урод! Ты сам запишешься на психиатрическое лечение. Я прослежу за тобой. Если ты этого не сделаешь, я вернусь и позабочусь о том, чтобы остаток жизни ты провел в инвалидном кресле. Понял?

Хинтерманн кивнул, не поднимая глаз.

– Хотите, я вызову вам врача? – спросила Бергер.

Хинтерманн покачал головой:

– Нет, спасибо, я в порядке.

– Пойдемте, – сказала она Леннарду тоном, не терпящим возражений.

Вслед за ней он вышел из квартиры.

– Как вы тут оказались? – спросил он уже в коридоре.

– Я проследила за вами. У меня было предчувствие, что вы собираетесь совершить какую-то глупость.

Леннард кивнул.

– Возможно, вы были правы.

Губы Фабьен Бергер тронула робкая улыбка.

– Еще раз спасибо, что вернули Ивонну!

Он улыбнулся ей в ответ.

– Не стоит, я просто… – он вдруг запнулся, потеряв мысль. Он хотел бы объяснить ей насчет фотографий, сказать, что фотографировал людей потому что они ему нравились, а не потому, что ему хотелось за кем-то шпионить. А еще он следил за ними, чтобы защитить их. Но он знал, что это прозвучит неубедительно, а для убедительных объяснений у него не было подходящих слов.

Она подождала мгновение, затем одарила его еще одной мимолетной улыбкой.

– До свидания.

– До свидания.

Леннард проводил ее взглядом. Прошагав бодрой походкой по коридору, Фабьен скрылась на лестничной площадке. И даже ни разу не обернулась.

7

– Что значит «мы это не пропустим»?

Коринна Фаллер недоуменно смотрела на главного редактора, который вальяжно раскинулся в кресле за своим столом.

– Какое из слов в этом предложении тебе надо разжевать? – ничего не выражающим голосом спросил Дирк Браун.

Со своими проницательными темными глазами, прямым носом и седеющими волосами он мог бы сойти за красавца, если бы не лохматая борода, которую ее обладатель считал отличительной чертой настоящего журналиста. Выражение его лица было бесстрастным, почти скучающим. Возможно, втайне он был доволен тем, что смог одержать над ней верх. Фаллер перегнулась через стол.

– Ты не можешь так поступить! Всеобщий благодетель Хайнер Бенц – неонацист. Это лучшая история, которую мы приготовили для следующего номера. Чем еще ты собираешься забить журнал в самый разгар мертвого сезона?

– Мы сделаем статьей номера репортаж Нины о юной мисс Тиммендорфер Штранд. Новое, свежее лицо. У этой женщины есть будущее!

– А раньше ее как звали? – спросила Фаллер.

На самом деле даже Дирк Браун должен бы понимать, что читатели журнала «Шик» жаждут истории не о девушках «с будущим», а о людях, которых они знают. Мисс Тиммендорфер Штранд, серьезно?!

– Ну ладно, – сказал Браун с театральным вздохом. – В конце концов, мы можем подготовить репортаж о решении суда в Карлсруэ. С момента его вынесения много чего произошло. Но мы не будем впутывать в это Хайнера Бенца.

– Что?

Фаллер на самом деле не понимала, куда клонит Браун. Репортаж о решении суда без Хайнера Бенца?! Как он себе это представляет? Может быть, он имел в виду, что следует написать: «некий известный миллиардер произносил ксенофобские речи», не называя его имени?

– Лети в Карлсруэ и поговори с мусульманами, которые проводят там демонстрации. Я не возражаю, если ты возьмешь несколько комментариев у жителей этого города, Моосхаузена или как там называется, и у простых людей с улицы. Возможно, ты права и у темы чужих религий в Германии – хороший потенциал.

Фаллер подумала, что ослышалась.

– Никому и даром не сдались твои «чужие религии в Германии», разве что тем двум туркам, которые митингуют у здания Конституционного суда! Читатели хотят скандалов! Они хотят рассказов о том, как люди, гораздо более могущественные и успешные, чем они, падают в пропасть, чтобы самим не чувствовать себя такими слабыми и ничтожными. Мне действительно нужно тебе это объяснять?

Лицо Брауна потемнело.

– Не тебе объяснять мне, как делать мою работу, – прорычал он. – Но позволь, я растолкую тебе кое-что!

Он потянулся к низкой этажерке позади себя и достал последний номер «Шик». Из журнала торчал восьмистраничный буклет-вкладыш. Главный редактор вытащил буклет и протянул его Фаллер. Это была реклама высокоскоростного мобильного интернета Always Online – компании Хайнера Бенца.

– Так вот оно что!

Ее лицо брезгливо исказилось.

– Вы лебезите перед рекламодателями. Отлично! Не за горой тот день, когда «Шик» превратится в одну из тех бесплатных рекламных газет, в которых среди сотни объявлений можно прочесть материал о юбилее добровольной пожарной команды.

Браун постучал ногтем по буклету.

– Как бы там ни было, две трети дохода мы получаем от рекламы. Это и твоя зарплата тоже. Если мы больше не сможем печатать интересные истории, потому что рекламодатели заартачатся, у нас не будет ни читателей, ни рекламодателей.

– Мне кажется очевидным, что лучше потерять рекламодателя и приобрести новых читателей, а не наоборот.

Браун сложил руки на груди – верный признак того, что у него закончились аргументы.

– Может, оно и так. Но это ничего не меняет. Колльманн позвонил мне сегодня после того, как Бенц нажаловался ему на тебя. Он принял решение. Ни слова о Бенце – и точка! Ты полетишь в Карлсруэ и сделаешь репортаж о демонстрациях. А если тебе это не нравится, можешь собирать манатки и проваливать!

В этот момент Фаллер была готова плюнуть на все и написать заявление об увольнении. Но она знала, что позже пожалеет об этом секундном порыве. Лучше ей сейчас отступить и подчиниться. Колльманн, представитель семьи, владевшей издательством, имел большое влияние не только внутри группы, но и во всей отрасли. До сих пор она всегда неплохо с ним ладила и собиралась продолжать в том же духе. Кроме того, история о Бенце была не настолько важна, чтобы ради нее ставить на карту карьеру. Рано или поздно она получит свою большую историю, а затем докажет Колльманну, что Дирк Браун – пустое место. Но этого Хайнера Бенца она еще поставит на место. В конце концов, в их стране свобода прессы была не пустым звуком. Никому не позволено думать, что он может заткнуть рот Коринне Фаллер, каким бы властным и богатым он ни был. Когда она повернулась, чтобы выйти из кабинета с высоко поднятой головой, Браун бросил ей вслед:

– Да, и раз уж ты собралась туда, напиши, пожалуйста, небольшой отчет о новом Информационно-туристическом центре в Научно-исследовательском центре Карлсруэ для раздела «Досуг». Завтра днем у нас назначена встреча с руководителем их отдела по связям с общественностью.

Фаллер резко остановилась. Это была явная попытка ее прогнуть! Такие задания обычно давали практиканту или, в лучшем случае, младшему редактору. Но она не собиралась давать этому засранцу Брауну повод для увольнения. Она еще его удивит. Она пережила многих главредов, и многие из них были на голову выше него! Она повернулась и мило улыбнулась.

– Без проблем. Что-нибудь еще?

– На этом пока все, – сказал Браун. – И, Коринна, будь добра, постарайся! Я хочу, чтобы из этого вышло что-то стоящее, а не одни только расходы!

– Ну, разумеется, Дирк!

Браун наклонился вперед и понизил голос.

– Мне не хочется этого говорить, но боюсь, что в последнее время твое положение в редакции стало довольно шатким. Не стоит перебегать дорогу плохим людям!

Фаллер одарила его фальшивой улыбкой и кивнула.

«И тебе не стоит, дорогой Дирк, – подумала она, выходя из кабинета, – еще как не стоит!»

8

Леннард навел фотообъектив на Объект, словно ствол снайперской винтовки. Если бы сейчас он нажал на «спуск», это произвело бы такой же эффект, как если бы этого мужчину поразила в позвоночник пуля и навсегда приковала бы его к инвалидному креслу. Он колебался, на мгновение задержав дыхание, как стрелок, который не хочет сбить невольным вздохом траекторию пули. В нем пробудились уже знакомые сомнения. Какое право он имел тайно фотографировать незнакомца, разрушать его жизнь? Какое ему до него дело? Почему он здесь?

Как и во все прошлые разы, Леннард отмахнулся от сомнений: то, что делал этот человек, было неправильно. Он сам был виноват в том, что его жизнь катилась под откос. Кроме того, Леннарду нужна была эта работа – наблюдать за людьми было единственным, что он по-настоящему умел делать.

Объект поставил свой портфель на столик в небольшом кафе на другой стороне улицы и открыл его. (Щелк.)

То, что они с собеседником сидели за столиком у окна, доказывало его невежество и наивность. Неужели он действительно думал, что может просто украсть конфиденциальные документы компании и выложить их за латте макиато с кусочком шоколадного торта? Он действительно не заслуживал лучшего!

Мужчина достал из кейса конверт. (Щелк.) Протянул конверт через стол. Лицо человека, сидевшего напротив, было скрыто грязной занавеской, но это не имело значения. Леннард уже успел множество раз запечатлеть его во всех возможных ракурсах. (Щелк. Щелк. Щелк.) Связной положил конверт в карман и протянул через стол конверт поменьше – «Иудины 30 сребреников». (Щелк. Щелк.) В голове у Леннарда пронеслись картины: женщина, только узнавшая о предательстве мужа, стоит с каменным лицом. Дети в слезах прощаются с отцом, на котором уже застегнули наручники. Он отогнал эти мысли. Судить не его дело. Ему просто нужно было собрать доказательства. Впрочем, как всегда. (Щелк. Щелк.)

Материалов, собранных им, было достаточно, чтобы надолго упечь этого человека за решетку. Если просто показать ему фотографии и немного надавить, он «поплывет» и во всем сознается. В конце концов, это всего лишь руководитель отдела в компании по разработке программного обеспечения для автоматической обработки изображений, а не профессионал промышленного шпионажа.

Они вышли из ресторана, как старые друзья. (Щелк. Щелк.) Связной с довольной улыбкой попрощался, а Объект нервно огляделся по сторонам. Взглядом он скользнул по машине Леннарда, но не заметил ничего подозрительного. Леннард дал мужчине сесть в машину и уехать. Преследовать его не было необходимости: он собрал уже все, что нужно. Вместо этого Паули направился прямиком в офис Трайдель Секьюрити в Бармбекском подворье.

Роланд Трайдель больше был похож на бухгалтера, а не на основателя фирмы, которая занималась противодействием промышленному шпионажу. Вся его внешность была какой-то несуразной: бледный цвет лица, старомодный костюм пепельного цвета, криво повязанный галстук, тонкие сальные волосы. На губе красовался небольшой шрам, вроде бы заработанный в драке, однако его обладатель ненавидел любые проявления насилия.

– Очень хорошо, Паули, – сказал он, когда тот показал ему на ноутбуке снимки.

Трайдель говорил низким голосом, нарочито тихо, будто доверяя Леннарду какую-то тайну.

– Полагаю, этого достаточно. Отличная работа.

– Стоит ли мне попытаться выяснить, сколько китайцы заплатили ему за документы? – спросил Леннард.

– Думаю, в этом нет нужды. Сколько бы там ни было, вряд ли ему хватит, чтобы расплатиться со всеми адвокатами, которые ему вскоре понадобятся.

Трайдель позволил себе небольшой смешок, который больше напоминал вздох.

– Будут ли для меня еще задания?

– На следующей неделе у меня встреча с председателем совета директоров одной химической компании. Речь идет о плановой проверке. Предлагаю вам взять несколько дней отпуска – у вас и так достаточно сверхурочных часов. Я позвоню, когда понадобятся ваши услуги.

– Хорошо. Спасибо.

Леннард поехал обратно в квартиру, а по дороге решил купить в супермаркете несколько замороженных обедов. Выходя из машины на подземной парковке жилого дома, он услышал громкий, отчаянный голос:

– …что же я могу поделать! Пожалуйста!

По голосу он узнал девушку с синяками.

– Это была целая бутылка, тупая ты сука! – кричал мужчина. – Как можно быть такой идиоткой! Целая гребаная бутылка!

– Мне… мне жаль… Она плохо лежала в сумке…

– Заткнись, сука! Иначе…

Леннард бросил покупки и побежал на голоса.

– Пожалуйста, Фрэнк, пожалуйста, не делай мне больно… Ой! – всхлипывала она. Затем раздался придушенный крик. Леннард услышал, как кулак вмялся в кожу. Он подбежал к машине супругов как раз в тот момент, когда мужчина занес руку для нового удара.

Женщина лежала посреди лужи алкоголя и торчащих осколков от бутылки. По одной ее руке текла кровь, вероятно, она порезалась, когда упала на стекла. Мужчина отреагировал слишком медленно. От меткого удара в живот у него перехватило дыхание. Через две секунды он лежал на животе с заломленной рукой.

– Эй, какого хрена, ублюдок! – крикнул он. – Отвали от меня, или я тебе морду набью!

Леннард проигнорировал этот выпад. Он рванул руку вверх, почти выдернув ее из плечевого сустава. Мужчина взвыл. Его спутница вскочила на ноги. Но вместо того чтобы поблагодарить Леннарда, начала неистово колотить его кулаками.

– Отстаньте от него! – заорала она вне себя от злости. – Отпустите его сейчас же!

Леннард от удивления оторопел, получив слабый удар по правой щеке, отпустил мужчину и поднял руки:

– Ладно, ладно.

Он медленно выпрямился, не обращая внимания на кулаки женщины, которые барабанили по нему, не нанося особого вреда.

– Проваливайте отсюда! – кричала она. – Валите! Оставьте нас в покое!

– Я только хотел помочь, – смущенно отозвался Леннард.

Но женщина больше не замечала его. Она опустилась на колени перед партнером и помогла ему подняться.

– О Боже, Фрэнк! Ты в порядке?

Леннард покачал головой и отвернулся.

– Сукин сын! – крикнул ему вслед парень. – Ходи и оглядывайся! Ты у меня еще попляшешь!

Леннард поднял брошенные пакеты с продуктами и, не оборачиваясь, направился к лифту.

9

– Эй, парни, ну-ка, заткнитесь на секунду! – крикнул Вилли. – Вы это слышите?!

Никто не отреагировал.

– …А потом он как выстрелит в дальний угол, – продолжал Мартин, так бурно жестикулируя, что из его жестяной банки выплеснулось немного пива. – Удар был, как пушечное ядро, мужик! Вот это я понимаю – футбол! Тогда еще KSC[6] была настоящей командой, а не сборищем слюнтяев, как сейчас все эти чернокожие в команде…

– Да заткнись ты уже! – завопил Вилли. Наконец воцарилось молчание и все взгляды устремились на него. Небольшая компания, которая пришла в парк у замка, чтобы насладиться великолепным июньским днем, выпить немного пива и поболтать о футболе, женщинах и будущем, остановилась. Теперь и Бен услышал хор голосов. Невозможно было разобрать, что они кричат.

– Кто-нибудь поджарьте мне свинины! – закричал Вилли, который телосложением и мускулатурой походил на Обеликса и очень гордился своим сходством с этим здоровяком из комиксов. – Опять эти гребаные исламисты!

Действительно, было похоже, что перед зданием Федерального конституционного суда, которое соседствовало с замком, шел митинг. Однако, судя по голосам, протестующих, которые митинговали уже пятый день подряд, осталось не так уж много.

Герд, лучший друг Бена, громко рассмеялся.

– Дальше-то что? Брось! Пусть себе визжат, сколько влезет, им это не поможет. К счастью, в этой стране еще есть пара судей с мозгами.

– Точно, – поддакнул Ханнес, который совсем недавно перебрался с родителями в Карлсруэ и был в компании новичком. Он был родом из Дортмунда, что явственно слышалось в его речи. – Они сами напросились на этот приговор. Что бы они сказали, если всю Анталью застроили бы церквями?

– Они испортят нам весь день своими воплями! – поворчал Вилли.

– Да ладно тебе, Вилли, – сказал Бен. – Давайте просто отойдем подальше в парк, сделаем музыку громче, и мы их больше не услышим.

– Давайте спустимся туда и посмотрим, сколько их там еще, – предложил Мартин. – Позавчера я проезжал мимо на автобусе, и там было не менее двух тысяч.

Бен предпочел бы не обращать внимания на демонстрацию и отправиться прямиком в парк, но остальные согласились с Мартином. Поэтому они сделали небольшой крюк через Замковую площадь. Демонстрация представляла собой довольно жалкое зрелище. От силы сотня молодых людей, большинство из которых были с черными бородами, стояли на площади и скандировали: «Свободу исламу!». Некоторые держали транспаранты, на которых было написано «За свободу вероисповедания в Майзенхайме!», «Германии нужен ислам!», а еще «Конституционный суд = нацисты».

Несколько скучающих полицейских, прислонившись к своим автобусам, следили за происходящим. Немногочисленные туристы, направлявшиеся в замок, почти не обращали на демонстрацию внимания.

– Вы только взгляните на эту жалкую кучку, – засмеялся Мартин. – Им действительно можно посочувствовать!

– Ты спятил? – возмутился Вилли, побагровев от злости. – Эти уроды оскорбляют наш Конституционный суд! Нельзя спускать им это с рук!

– Чертовы террористы, – согласился с ним Ханнес. – Теперь они взорвут какую-нибудь церковь.

– Слушай, остынь! – прикрикнул на него Герд.

Но Вилли не собирался остывать.

– Сейчас я им кое-что скажу! – рявкнул он и решительной походкой направился к протестующим.

– Точняк! – поддакнул Ханнес и последовал за ним.

Герд, самый уравновешенный в компании, тщетно пытался остановить их. Он бросил беспомощный взгляд на Бена. Тот пожал плечами.

– Лучше проследим за ними, чтобы они не натворили дел!

Герд кивнул, и троица двинулась следом за Вилли и Ханнесом.

– Эй, вы, тминоеды! – прорычал Вилли, когда до протестующих оставалось всего несколько шагов. – Убирайтесь отсюда к черту, в пустыню, откуда пришли! Это наша земля!

Несколько демонстрантов смерили его хмурыми взглядами, но продолжили выкрикивать свои лозунги.

– Брось это дерьмо и пойдем отсюда! – крикнул Герд, но Вилли не собирался уходить. Его голова покраснела, точно ее сунули в кипяток. Он ринулся на одного из митингующих, вырвал у него из рук табличку, на которой было написано «Долой нацистский приговор!», и подбросил ее в воздух. Описав дугу, табличка упала плашмя. Хор голосов смолк. На Замковой площади внезапно воцарилась полная тишина. Сотни темных глаз буквально впились в маленькую компанию. Теперь, казалось, даже Вилли понял, что он не Обеликс, а мусульмане перед ним не римляне. Он поднял руки.

– Разве это неправда? – неуверенно сказал он. – Это наша страна!

– Катитесь отсюда, нацисты гребаные! – крикнул один из молодых демонстрантов. Другой сказал что-то по-турецки. По толпе прокатился смех.

– Да ладно, парни, идемте уже! – сказал Мартин, которому, как и Бену, от всего этого было не по себе. Человек, у которого Вилли выхватил табличку, спокойно поднял ее, а затем резко развернулся и замахнулся ею на обидчика. Каким бы массивным ни был Вилли, реакция у него была отменная, именно поэтому он был самым опасным нападающим в футбольной команде Бена. Он перехватил табличку прежде, чем она коснулась его, выхватил ее из рук удивленного турка и переломил об колено. Отшвырнув в сторону щит с лозунгом, он схватил сломанное древко на манер дубинки.

– Ну, кто из вас чего хотел, говнюки? Подходите ближе! – заорал он, угрожающе размахивая «дубинкой». Раздались возбужденные крики на турецком языке. Вдруг у одного из мужчин, стоявшего рядом с тем, у которого только что отобрали табличку, блеснул в руке нож. Бен огляделся в поисках помощи. На лицах полицейских скучающее выражение тут же сменилось жесткой маской, они напряглись, но вмешиваться в происходящее пока не спешили.

– Полегче, Вилли, – сказал Бен. – Нам не нужны проблемы, ясно?

Вилли опустил руку и повернулся. Но в этот момент над ним, описав в воздухе большую дугу, пролетела пивная банка и угодила в толпу.

– Чурки гребаные! – заорал Ханнес. Один из мужчин в толпе вскрикнул от боли, банка попала ему в лоб. Взревев, толпа протестующих ринулась на кучку друзей. Боец из Бена был так себе. Вилли немного сглупил, а Ханнес все только усугубил, когда кинул пивную банку. Тем не менее у него и мысли не возникло убежать и бросить друзей на растерзание толпы. Он увернулся от удара и всем весом навалился на пожилого турка, который вскрикнул и упал на спину. Бен не удержал равновесия, рухнул на него сверху. Мужчина обхватил голову руками. Бен попытался встать. Вокруг него летали кулаки и раздавались звуки ударов. Ему удалось подняться на ноги, но один из протестующих, словив от Вилли хук в подбородок, навзничь повалился на него, снова опрокинув на землю. Вилли, казалось, совсем ошалел. Полдюжины турок окружили его, но своими длинными, сильными руками он не давал им приблизиться к себе, нанося ударов больше, чем принимал. Однако было понятно, что надолго его не хватит. Скоро его одолеют и, может быть, даже сильно порежут ножом.

Справа от Бена Ханнес пнул лежащего на земле турка.

На самого Бена в этот момент легла чья-то тень. Он повернулся и увидел перед собой бородатое искаженное яростью лицо.

– Я тебя укокошу, нацистская свинья! – прошипел мужчина, поднимая тяжелый булыжник. Бен выставил вперед руку, хоть и понимал, что не сможет противостоять удару. Если камень попадет ему в голову, череп расколется, как сырое яйцо. Прежде чем разъяренный турок смог нанести удар, другой протестующий вцепился ему в руку и отдернул ее назад. Это был пожилой мужчина, которого Бен повалил на землю. Он крикнул что-то нечленораздельное. Бородач с камнем развернулся и со злостью набросился на пожилого, но не успел что-либо сделать: к ним пробился полицейский в спецэкипировке. На голове у него был шлем, в руках – прозрачный щит и дубинка.

– Ну-ка разойтись! – гаркнул он. Турок выронил камень и убежал. Полицейский бросился за ним. Бен попытался встать на ноги, но его снова толкнули. Кто-то без лишних церемоний связал ему за спиной руки пластиковым хомутом.