Через тернии к звёздам

Какой могла быть наша семейная жизнь, если мы строили общение друг с другом в такой манере, вероятно, несложно представить.

Мы договорились, что Саша приедет к моим родителям свататься, назначили дату. Я поехала к ним, чтобы подготовиться к приему гостей. Еще накануне я плохо себя чувствовала, у меня была какая-то слабость. Но я все равно поехала к родителям и целый день у них убиралась, помогала маме накрывать стол.

В день сватовства мама Саши, как ни странно, заболела пневмонией, и ее положили в больницу. Саша позвонил мне и сказал, что она не приедет, что будет только он с друзьями. Мои мама и бабушка сразу запаниковали, сказав, что его семья против нашей свадьбы. Пришлось уговаривать сестру Саши, чтобы хоть она приехала.

На следующий день меня тоже положили в больницу с пневмонией. День свадьбы пришлось немного отложить с февраля на март. После подачи заявления в загс почти все заботы по подготовке свадьбы легли на меня, и в этом не было ничего удивительного. В тот период своей жизни я бы взвалила на себя любой груз, какой бы мне ни подкинули окружающие люди. Я бегала по городу в поисках платья, подходящего кафе, тамады… И это несмотря на то что через месяц мне нужно было защищать диплом. Из-за этих забот я опять разболелась. На этот раз у меня были проблемы с почками. Наверное, так получилось потому, что я пыталась успеть все и везде: училась, работала и еще готовилась к свадьбе, пыталась лично все проконтролировать. Но даже состояние здоровья не надоумило меня сбавить обороты и поделить часть забот с Сашей. Наверное, таков был сценарий[4], который достался мне по наследству от родителей: безмолвно загонять себя и ожидать понимания от окружающих. Типичная женщина на службе семьи.

Я помню, что мне очень хотелось, чтобы свадьба была красивой и необычной. Мне до этого кто-то рассказал историю о том, как жених приехал к невесте не в обычном костюме, а в рыцарских доспехах. Мне это показалось очень романтичным. Я предложила Саше организовать что-то подобное, но он сразу и категорически отверг мою идею, а я расстроилась, что он меня не поддержал.

Мы решили не нарушать традиции. Жених должен был выкупить меня и повезти в загс. Я должна была ждать его у тети, потому что дом родителей был далеко и, кроме того, замело дороги.

Накануне весь вечер я провела у тети, гладила платье и помогала готовить закуски. Поздно вечером Саша пришел за мной, чтобы забрать домой. Мы шли по ночной улице и разговаривали. Он достал сигарету, я надулась и сказала, что не выйду за него замуж, пока он не бросит курить. Дальше мы шли молча, а я думала: «Что я делаю? Зачем мне эта свадьба?» Но на следующий день я проснулась в хорошем настроении и с утра пораньше убежала к парикмахеру.

Мне запомнился один эпизод — момент, когда я ждала жениха. Все вышли в подъезд, чтобы его встретить, а меня спрятали в спальне, как положено по традиции. Я сидела абсолютно одна, слушала шум за дверями, и в голову пришла мысль: «Почему я сижу одна сейчас? Наверное, в такие моменты обычно рядом с невестой находится мама. А она решила приехать только на банкет. Мне стало очень грустно, что даже в такой день мама не нашла времени побыть со мной рядом. Я расплакалась. И еще я плакала, думая о том, что замужество — это навсегда, а я не была уверена в своем решении.

Саша приехал в рыцарском плаще. Его друзья были с мечами и в доспехах. Это было приятно и очень трогательно. Он невероятно волновался, и это было уморительно. Когда его спросили в загсе: «Является ли ваше желание обоюдным?», он ответил невпопад: «Согласен».

Само торжество я плохо помню. Только какие-то отрывки.

Вспоминается, что я была голодна почти все время, но почему-то не могла есть, как болели ноги от новых туфель. Я боялась испортить платье, потому что взяла его напрокат. Помню, что в кафе приехала мама и вместо: «Поздравляю. Красивое платье. Здорово выглядишь», — первым делом сказала: «Зачем ты затянула себя в корсет?»

Самым приятным в этот день было снять каблуки, вынуть шпильки из прически, смыть весь лак с волос и осознать, что все это закончилось и можно наконец-то попробовать свой свадебный торт и пойти спать.

Я часто ловила себя в тот период на странной мысли, что до свадьбы секс был чем-то предосудительным и запретным, но его хотелось. После свадьбы он стал не только не предосудительным, но и вроде как обязательным для замужней женщины, но желание пропало совсем.

В те годы своей жизни я почему-то не считала себя самостоятельной и самодостаточной личностью. Мне хотелось за кем-то спрятаться, и я готова была стать фоном для Саши, надёжным тылом на все случаи жизни. Как мне объяснял папа в детстве, надо выбрать что-то одно: или занимаешься семьей, или строишь карьеру, совместить не получится. Никто не ждал от меня ничего выдающегося, никто не говорил, что я сама могу чего-то добиться в жизни, да и я сама не знала, чего хочу. Наверное, из-за этого я выбрала быть фоном и тылом для мужа, но спросить о его планах на этот счет мне почему-то в голову не пришло.

Саша же в это время играл в «танчики» на компьютере, пил пиво с друзьями, считал нормальным жить в долг и проклинать всех, кто много зарабатывает, ведь обеспеченные женщины — это шлюхи, а обеспеченным мужчинам «папик все на блюдечке принес».

Как женщина я его интересовала в лучшем случае один раз в две недели, и я, как правило, засыпала ночью одна, пока он играл на компьютере.

Очень скоро я поняла, что поторопилась с замужеством, но почему-то ничего не предпринимала по этому поводу. Может, надеялась, что все само изменится, может, думала, что все так живут и надо терпеть, раз сама выбрала себе такую судьбу. Я уже не помню. Почему мне тогда ни разу не пришла в голову мысль, что жизнь у меня одна и я живу ее для себя, другой не будет, а значит, надо жить так, чтобы она была мне в радость? Это так элементарно и просто, но почему-то мне так сложно было прийти к осознанию этого.

Как я строила «карьеру»

Родители с самого детства приучали нас быть трудолюбивыми, и мы действительно много трудились. Я росла в деревне, и работы всегда было много, особенно летом в огороде.

Папа иногда поощрял наше трудолюбие денежными вознаграждениями. Это происходило, например, после посадки картофеля или окончания сенокоса.

Когда я училась в седьмом или восьмом классе, родители отправили нас на неделю подработать на продаже черники. Мы ездили с дядей и тетей в лес, собирали там ягоды целый день, а на следующий день продавали их на рынке. Это было довольно тяжело, но я гордилась тем, что заработала деньги сама, своим трудом.

Кажется, это было время финансовых трудностей для моих родителей, потому что они искали разные способы подзаработать. В августе мы зарабатывали, продавая на рынке картофель, выращенный в своем огороде. Вечером мы всей семьей его выкапывали и мыли, а утром ехали в город, чтобы продать. Папа развозил маму, сестру и меня по разным рынкам, а вечером забирал. Многие соседи считали, что заниматься торговлей на рынке — это какое-то недостойное занятие. А мне нравилось, что я в таком раннем возрасте сама зарабатываю деньги.

Потом, когда я была студенткой четвертого курса, подрабатывала у одного пожилого горе-писателя. Он писал какую-то несусветную чепуху и мечтал издать книгу. У него были деньги на публикацию, и он мог себе это позволить. А мне нужны были деньги, и я работала, перепечатывая его рукописные каракули на компьютере. Он писал в своих скверных рассказишках гадости о каких-то женщинах, а я их приводила в читаемый вид. Однажды он заставил меня печатать и под диктовку редактировать историю о молодой девушке, которую соблазнял пожилой мужчина. Там была какая-то постельная сцена. Я сказала, что не буду это печатать, потому что он явно писал эту историю именно для меня, намекая, что это могло бы быть между нами. Уходя от него после работы, я предупредила, что не смогу больше работать, и на этом моя работа у него закончилась.

Как раз в это время моя подруга предложила мне поработать в «Макдоналдсе». Я прошла собеседование и с этого момента почти не брала денег у родителей. Мне хотелось быть самостоятельной, ни от кого не зависеть и вдобавок не хотелось провести все лето в деревне.

Тогда я только закончила четвертый курс. Работа в «Макдоналдсе» была довольно тяжелой, потому что приходилось по восемь часов стоять на ногах и каждый шаг, каждое движение были рассчитаны по минутам и были прописаны в инструкции. В мои обязанности в самом начале входило убирать подносы, вытирать столики, мыть полы в зале и убираться в туалете, а чуть позже меня поставили на кассу. Отдохнуть и поесть можно было только тогда, когда не было посетителей. К концу смены всегда болели ноги. Все свое свободное время я просто спала.

Несмотря на все это, в «Макдоналдсе» было много хорошего. Там в основном работали очень веселые и энергичные люди, настоящие фанаты своего дела, которые могли за шесть месяцев построить карьеру от простого работника до ассистента директора. Там все было продумано до мелочей. Я никогда больше не видела таких организаций, где столько внимания уделялось бы разным соревнованиям, мелким подаркам, чтобы мотивировать сотрудников на хорошую работу. Это было всегда приятно. Кроме того, там раз в квартал проводили аттестации, по итогам которых повышали зарплату.

Поначалу в «Макдоналдсе» меня все устраивало, нравился этот бешеный ритм и сама атмосфера. Но однажды кто-то выдвинул мою кандидатуру в качестве лучшего новичка месяца. И я должна была пройти проверку. Я об этом ничего не знала и очень удивилась, когда в качестве посетителя увидела директора возле своей кассы. Я принимала его заказ и все не могла понять, почему он стоит по ту сторону прилавка. Он сделал заказ, а я смотрела ему в глаза, и мне казалось, что он вот-вот скажет что-то еще, но он молчал. Я спохватилась и предложила ему десерт. Этого требовала инструкция. Когда я его обслужила, узнала, что это была проверка, которую я не прошла, потому что не сделала вовремя «подсказку» в виде десерта.

На этой работе были еще и другие не самые приятные моменты. Как-то мою кассу сняли, пересчитали и обнаружили недостачу на сумму в 25 рублей. За это полагался выговор, а за два выговора — увольнение. Я начала бояться недостачи и, как водится, чего боишься, то с тобой и случается. Чем более внимательной я старалась быть, тем чаще в моей кассе не доставало денег: по 50-100 рублей. Это могло быть и не из-за меня, потому что купюры могли просто выпасть из кассового выкатного ящика для денег и прилипнуть под ним, но проверить это было невозможно, потому что везде были камеры. Я боялась потерять работу и подкладывала свои деньги. А один раз мне пришлось вложить в кассовый ящик целых 200 рублей, хотя это была зарплата за целый рабочий день. Я начала бояться денег.

Саше не нравилось, что я днем учусь, а по вечерам и в выходные работаю, хотя его зарплата была настолько маленькой, что нам вдвоем на нее было не прожить. Он был недоволен тем, что меня почти не видит, обижался. Мне и самой хотелось проводить с ним больше времени, и я откорректировала свой график, освободив себе субботу и воскресенье, чем вызвала недовольство руководства, которое перестало видеть во мне перспективного работника.

К моменту увольнения из «Макдоналдса» я уже прошла собеседование в компанию, которая занимается разработкой и продажей справочной правовой системы. Там был совсем другой мир, другая атмосфера. В мои обязанности входила обработка документов, принятых исполнительными и законодательными органами определенных субъектов Российской Федерации. Надо было приводить эти документы в соответствие со стандартами справочной системы для единообразия восприятия, расставлять служебные команды и гиперссылки для быстрого и удобного поиска по информационной базе. Это была очень кропотливая работа, которая требовала огромного терпения, усидчивости и концентрации внимания, но меня все устраивало. Мне нравилось, что у меня свой стол и компьютер, что я своей работой приношу пользу клиентам компании, что у меня свой круг ответственности. Многие говорили, что это очень нудная работа, но я была довольна. Мне настолько нравилась моя работа, что я установила рабочую программу на домашнем компьютере и иногда работала дома, тем более что оплата была сдельная, а денег всегда не хватало.

Саша все время обижался на меня из-за моих подработок. Наверное, его больше злило то, что я занимаю его компьютер, чем то, что я провожу мало времени с ним. Мы часто ругались из-за этого. Я стала его бояться и, когда хотела поработать дома, делала это поздно ночью, когда он спал.

Как я хотела стать мамой

Все в моей жизни, шло по плану: диплом, замужество, работа. Что дальше? А дальше — ребенок.

Мне было двадцать два или двадцать три года. Точно уже и не помню. Я не верила в себя и не думала, что могу что-то из себя представлять, чего-то добиться в жизни. Как я уже говорила, смысл своей жизни я видела исключительно в семье, в том, чтобы быть хорошим «фоном» для мужа, и еще я хотела стать мамой.

К материнству я относилась серьезно и провела всю необходимую предварительную подготовку: проконсультировалась со специалистами, сдала анализы. И вот долгожданный день наступил. Я купила тест на беременность и увидела на нем две полоски. В это верилось с трудом. Ведь внешне ничего не изменилось, но я знала, что во мне зарождается новая жизнь. Я думаю, что это была девочка.

Я была, конечно, рада, но все время думала о том, что моя жизнь теперь изменится раз и навсегда. А была ли я к этому готова? Наверное, нет. Ирония судьбы заключается в том, что в нашей жизни не все и не всегда бывает по плану. Вот и у меня дальше все пошло не по плану…

Когда моей крошке было почти три месяца, что-то пошло не так. Она не захотела появиться на свет. Все началось, когда я была у родителей в деревне. Мы поработали в огороде, а ближе к вечеру, после работы, я увидела на своем белье темно-коричневую кровь. Меня отвезли на «скорой» в больницу.

Через три дня было запланировано первое УЗИ. Я вошла в кабинет, легла на кушетку. Врач быстренько посмотрела на экран и прервала осмотр, попросила медсестру кого-то позвать. Воцарилась тишина. Я ждала и думала: «Что-то не так». В кабинете появилась девушка в белом халате, и гинеколог продолжила осмотр, обращаясь к той девушке со словами: «Вот смотрите, тут очень хорошо видно, сердце не бьется». Самое странное, что эти слова она говорила не мне, а пришедшей девушке в белом халате, а я и мой ребенок были просто наглядным пособием.

Когда я осознала, что врач говорит про моего ребенка, что у него не бьется сердце, у меня потекли слезы, я разрыдалась и вышла в коридор, где меня ждала подруга Аня. Мне принесли стакан воды и накапали что-то успокоительное. После УЗИ я вернулась в стационар и отнесла заключение лечащему врачу. Она быстро прочитала и сказала мне: «Готовься. Завтра будем делать операцию».

Мне предстояло прожить целую ночь с мыслью, что сейчас малыш со мной, а завтра его из меня извлекут, и я перестану быть беременной женщиной. Я уже привыкла к мысли, что у меня будет ребенок. А теперь все перевернулось с ног на голову. Завтра у меня его уже не будет. Все так быстро изменилось…

Утром меня вызвали в операционную. Я легла в кресло. Врач спросила: «Ты точно решила?» Потом сама же ответила: «Ты же у нас по показаниям…»

Потом был наркоз. Я от него ослабела и потеряла способность двигаться, но видела яркий свет и слышала, как врачи переговариваются между собой в операционной, а еще я чувствовала мерзкое ощущение внизу живота, будто железной ложкой из меня выскребают все нутро через промежность.

После операции анестезиолог привел меня в чувство, а медсестра за руку посадила в кресло-каталку и повезла в палату. Она задавала мне дурацкие вопросы, чтобы проверить мое состояние. Я знала на них ответы, но язык не слушался, я еле выговаривала слова. Когда меня оставили в палате со льдом на животе, я тихо плакала, а в голове была только одна мысль: «Так вот она какая, эта взрослая жизнь… Гадкая…»

Через десять дней я вернулась домой. Вроде ничего сверхъестественного не произошло, но я была уже другим человеком. Мне кажется, что именно тогда я впервые осознала, что бывают вещи, которые мне неподвластны. До этого мне казалось, что стоит мне чего-то захотеть, и я это получу. А в этот период своей жизни я задумалась над тем, что жизнь порой вносит свои коррективы, а я не могу на это никак повлиять.

На дворе был октябрь. Было холодно и все время дождливо, как у меня на душе.

Я помню, как отнеслись к этому событию мои родители. Они приехали навестить меня после того, как я вернулась из больницы. Мы сидели втроем в машине: папа, мама и я. Было неловкое молчание. Я не знала, как рассказать, что чувствую, они не знали, как меня поддержать. Так и молчали.

Я той осенью часто думала: «Вот бы сейчас уехать на море. Просто полежать на теплом песке под солнышком, отогреться… Может, тогда ко мне вернется душевное равновесие…» Саша сказал, что море нам не по карману. Конечно же, мне хотелось понимания и поддержки именно от мужа. Ведь он был для меня самым близким человеком. Но все мои попытки поговорить с ним на эту тему заканчивались фразой: «Не зацикливайся!»

Так и тянулись дни. Он играл за компьютером, а я бесцельно бродила по улицам среди толпы людей, и у меня было стойкое ощущение, будто я одна в целом мире. Я думаю, Саша так и не понял в полной мере того, что во мне что-то безвозвратно изменилось за эти дни, что я пережила большое горе. Если ребенка никто не видел, вроде как его и не было. О чем тут горевать?

Никто ни разу не сказал мне тогда: «Если тебе плохо, поплачь. Я буду рядом». А я не знала, как об этом попросить. Я, пожалуй, даже не осознавала, что мне хотелось именно этого.

Как-то в нашем обществе принято отмахиваться от боли, отрицать ее, скрывать. Мало кто задумывается над тем, что «запрятанная», непринятая боль никуда не девается, она живет у нас в душе, в теле, постоянно «кровоточит» и дает о себе знать. Она уйдет и отпустит, только если ее принять, выкричать, выплакать. Только тогда она освободит место в душе для других чувств, более приятных.

Думаю, я тоже тогда плохо понимала, что чувствую и как быть с моими эмоциями, я старалась избавиться от боли, заглушить ее чем-то. Мне в этом помогало желание снова забеременеть. Я посвящала этому все свое время: ходила по больницам, проходила какие-то обследования в надежде понять, что пошло не так в первый раз. Так прошел целый год.

Рождение сына

Ровно через год я опять была беременна. Моему счастью не было предела, но еще где-то в глубине души жило опасение, что опять может случиться что-то плохое. Я уже знала особенности своего организма, берегла себя и была во всем очень осторожной.

Саша ко мне всю беременность даже не притрагивался, хоть я об этом и не просила. Это было его собственное решение: отказаться от секса и от любых ласк.

Из-за проблем со свертываемостью крови течение беременности действительно было сложным, и я много времени провела в больницах. На сроке тридцать шесть недель меня в очередной раз направили в роддом на сохранение. Это была пятница, и мне хотелось остаться на выходные дома, но все же меня положили. В роддоме меня осмотрели. Наталья Витальевна, мой врач, долго сомневалась по поводу того, что со мной делать: с одной стороны, рожать было рано, а с другой стороны, роды могли начаться в любой момент. В конце концов она приняла решение сохранить беременность. Мне вкололи соответствующие препараты, и я весь день провела лежа, стараясь лишний раз не шевелиться.

Часов в девять вечера я проснулась от того, что мне очень хотелось повернуться на другой бок. Видимо, когда я поворачивалась, мышцы живота напряглись. И началось… Отошли воды… Я позвонила Наталье Витальевне. Ее не было в городе. Она обещала созвониться с дежурным врачом, заверила, что все будет хорошо.

Через какое-то время меня осмотрел дежурный врач. Светлана Васильевна задавала мне странные вопросы типа: «Когда ты планировала рожать?» Как на это отвечать, когда роды начались на три с половиной недели раньше? Я сказала, какую предполагаемую дату родов мне ставили в поликлинике, рассказала, что Наталья Витальевна просила дотерпеть до понедельника. А она упорно твердила: «Я тебя об этом не спрашиваю. Скажи, когда планировала рожать!» Какие тут могут быть планы, когда речь идет о родах…

В этом растерянном состоянии меня отвели в предродовую палату. Там меня встретила акушерка, вежливая женщина средних лет. Она объяснила мне, что нужно делать, воткнула мне в вену капельницу с гибкой иглой, сказала, что можно ходить в туалет, а в туалет мне хотелось все время. Я катала штатив капельницы по палате до туалета и обратно. Сначала это было несложно. Потом начались схватки посильнее. До туалета и обратно я уже не ходила, а бегала, чтобы успеть добраться до кровати, пока в очередной раз не накроет… Меня раздражал шов на линолеуме, за который цеплялись колеса штатива, и я толкала его изо всех сил. Потом я совсем перестала вставать с кровати, потому что было невыносимо больно, и я почему-то изо всех сил упиралась ногами в спинку кровати, как будто это могло облегчить боль. Так продолжалось долго, очень долго, часов восемь-девять.

Приближалось утро. Мне поставили капельницу со снотворным, я заснула на целый час, а когда проснулась, мне опять что-то вкололи. Накануне утром мне кололи препараты, чтобы предотвратить наступление родов, а ночью — препараты, чтобы ускорить роды. Наверное, именно от этого было очень больно. После очередного укола схватки стали очень частыми, и боль была невыносимой. В голове все время была только одна мысль: «Сколько еще? Когда все это закончится?» Мне было стыдно потом, что я совершенно не думала в этот момент о ребенке.

Из-за того, что воды отошли несколько часов назад, произошло какое-то инфицирование, у меня поднялась температура…

Чуть позже меня перевели в родовую палату. Я увидела яркий свет. За окном было уже утро. Вокруг меня суетились женщины в белых халатах. Их было много: человек пять или шесть. Они все время что-то говорили, что-то делали. Суета… Я плохо понимала происходящее. Ничего не чувствовала. Не было сил. Я была совершенно измотана.

Егор родился в восемь утра. Перед тем как он родился, мне сделали надрез в промежности, чтобы не было разрывов. Я почувствовала быструю резкую боль.

Вдруг из всего происходящего мой мозг выхватил фразу: «Какой горячий…» Я поняла, что это говорят о моем ребенке. Он горячий? Почему горячий? Что с ним? Кажется, только в этот момент до меня дошло: «Это все происходило не только со мной, мой малыш трудился и терпел боль вместе со мной, а я о нем совсем не думала, сосредоточившись только на себе». Егора куда-то унесли оказывать первую помощь, едва я успела увидеть его краешком глаза. Я не услышала его голос, хотя помнила, что ребенок после рождения должен сразу же закричать.

Потом меня зашивали. Я чувствовала, как игла проходит через ткани, но была настолько обессилена, что была не в состоянии ни плакать, ни кричать от боли. Я долго еще помнила это ощущение иглы, протыкающей ткани в самом чувствительном месте организма.

Через какое-то время наступила тишина… Часы на стене мерно отсчитывали минуты. Я осталась одна. Подо мной было что-то жесткое, неудобное. Это что-то мешало спать, а спать хотелось очень сильно. На живот положили что-то холодное. Это тоже не давало спать. Медсестра сказала, уходя, что надо полежать два часа. Я пыталась спать, закрывала глаза ненадолго, а потом открывала и смотрела на часы. Время будто застыло… В очередной раз открыв глаза, я поняла, что время, которое я начала отсчитывать по часам, когда уходила медсестра, истекло уже минут сорок назад. Я все еще лежала одна. Рядом никого не было.

Когда в очередной раз появилась медсестра, я напомнила, что время прошло. Тогда меня, наконец, повезли в палату. Там я уснула на животе. Мне хотелось сделать это все восемь месяцев беременности. Когда я проснулась, медсестра сказала, что можно сходить в туалет, но ноги подкашивались и темнело в глазах. Медсестре пришлось вести меня в туалет за руку. Я спросила про сына. Мне сказали, что он недалеко, в конце коридора, что я могу к нему сходить, но дойти до конца коридора я не смогла, не было сил.

Я увидела сына только утром и сразу его узнала. Он лежал в прозрачной ярко освещенной капсуле, на которой была написана наша с ним фамилия. На нем был памперс нулевого размера, который казался на нем огромным, — настолько сын был крошечным. Мне почему-то захотелось пересчитать его пальчики. Потом я просто стояла и смотрела, как он сладко спит. Вот оно — мое маленькое чудо, которому я подарила жизнь!