Через тернии к звёздам

Папа говорил, что она сама во всем виновата, что он первые семь лет брака терпел, что ему было обидно, когда она его отпихивала локтем, что он не виноват, что ему нужен секс, а ей не нужен. Потом он зачем-то рассказал, что снимал проституток, что все учительницы невозможно закомплексованные, что он не разводится только потому, что уже слишком поздно и т. д. и т. п. Это был какой-то бессвязный поток речи, как будто его прорвало, и он не мог остановиться.

Около трех часов ночи папа ушел спать на второй этаж. Мама осталась стоять в ванной. Я в ужасе вскочила с кровати и побежала к ней. Она стояла в ванной в дубленке и в платке. Я смотрела на нее и думала, что у нее сейчас очень жалкий вид. Мне на ум пришло именно слово «жалкий», потому что в этот момент оно было наиболее подходящим.

Мама плакала, жаловалась мне на папу, все время повторяла, что уйдет из дома, говорила, чтобы мы ее не искали, что мы папины дети и любим только его.

Я стояла рядом, и меня трясло от ужаса, в голове вертелась мысль, что, если она сейчас уйдет из дома, она с собой что-нибудь сделает. Я уговорила ее раздеться и лечь спать.

Когда я проснулась утром, мамы дома уже не было. Я поразмыслила и решила, что она могла уехать к своей старшей сестре. Вечером мне надо было ехать к себе домой. Перед отъездом я позвонила тете Вере, чтобы попрощаться. Мама сказала, что успокоилась, обещала, что вернется домой.

Папа проводил меня на вокзал на машине и всю дорогу молчал, а у меня текли слезы. Я, кажется, их обоих понимала, никого не осуждала. Мне было плохо от того, что именно я разбудила маму, что именно я спровоцировала скандал. Еще в голове все время почему-то крутилась мысль: «Я не хочу, чтобы и мне было слишком поздно разводиться».

С тех пор тема измены всегда была самой важной для мамы, и она неизменно к ней возвращалась. Каждый раз, расспрашивая о моей семье, она непременно говорила мне, что мужчинам очень нужен секс и я должна ублажать мужа, чтобы у нас все было хорошо. Меня это всегда выводило из себя, потому что в такие моменты я всегда думала о том, что она ничего не видит и не слышит, пытается навязать мне решение своей собственной проблемы, и ей даже в голову не приходит, что у меня могут быть совсем другие проблемы и переживания.

Через какое-то время тема супружеской измены вновь всплыла в нашей семье и приобрела гораздо больший и разрушительный размах. Маме просто «крышу сорвало» с подачи болтливой соседки, которая что-то узнала или увидела и «заботливо» донесла до маминого сведения. Мама возненавидела весь мир и наконец нашла причину всех своих бед. Крики на папу, мат, попытки побить его стали для мамы обычной практикой. А потом папы не стало.

Моя сестра

Моя сестра Настя старше меня почти на два года. Она с рождения была очень спокойной, сосала большой палец и не требовала к себе много внимания. Я же была очень требовательной и часто плакала.

Все детство мы с ней ссорились, что-то делили. Она была сильнее меня, и я всегда проигрывала ей в наших перепалках. Часто я смотрела на нее и думала: «Вот я вырасту — и обязательно отомщу».

Мы с сестрой совершенно разные люди. Я всегда была материалисткой. Мне нужны были факты во всех сферах и реальные мотивы. Она же всегда увлекалась эзотерикой, медитациями и прочими альтернативными направлениями познания человека.

Мы редко с ней общаемся в последнее время, живем в разных городах. Она не звонит, я тоже.

Мой брат

Мой брат Олег младше меня на девять лет. О том, что у меня будет брат, я узнала от соседских девочек, а не от родителей. Мне всегда хотелось иметь брата, и я очень радовалась, что он у меня появится. В это время я даже спать начала вместе с мамой, хотя до этого спала отдельно. Я говорила, что мы спим вчетвером: мама, я, братик и плюшевый мишка. И мне это очень нравилось.

Я помню тот день, когда он родился. Папы не было дома, потому что он уехал к своему брату строить дачу. Я проснулась рано утром от того, что услышала какой-то шум на первом этаже. Это по дому ходила мама, суетилась. Потом все стихло.

Когда я встала, узнала, что мама уехала на «скорой» в роддом.

Днем мы узнали, что родился Олег.

Незадолго до этого мы с папой ездили по каким-то делам в районный центр и купили подарок: красивый комплект из пеленок, распашонок и чепчиков. Папа спрятал подарок и просил маме ничего не говорить. Мы его подарили, когда поехали к маме в роддом поздравить с рождением малыша.

Помню, мы стояли во дворе около больницы и смотрели в окно. Мама лежала на первом этаже. Нам показали в окно маленький сверток, завернутый в одеяло. Лица не было видно. Кто-то мне потом объяснил, что показывать малыша в окно — плохая примета.

В день выписки мне очень хотелось поехать с папой в роддом. Папа сказал, что у мамы были тяжелые роды и ей нельзя сидеть, а значит, в машине для меня не будет места. Тогда я спряталась в багажник. Я просидела там довольно долго, но папа почему-то медлил и не выходил из дома. Я устала сидеть и решила ненадолго вылезти. Стоило мне выползти из машины — тут же вышли из дома папа и бабушка и уехали на выписку мамы с братом без меня.

Мне очень нравилось, что я стала старшей сестрой. Мне было интересно возиться с младшим братиком.

Когда он подрос, он иногда выводил меня из себя. Помню, как-то, когда ему было года три, он нашел среди моих вещей новенькие тени и попытался ими накраситься, раскрошив и рассыпав их по полу. Я злилась и кричала так, что все соседи слышали.

Еще как-то он закрылся в комнате родителей, залез на верхнюю полку, достал там таблетки и марганцовку. Марганцовку он всю рассыпал по полу, а пару таблеток, наверное, проглотил. Благо, это были витамины, и ничего страшного не случилось. А марганцовка еще долго окрашивала воду в розовый цвет, когда я мыла пол.

Мой брат никогда не ходил в садик, и в этом ему повезло. Он провел свое детство дома с дедушкой и бабушкой.

Я помню его в первом классе. Я шла после линейки по коридору и увидела его. Он стоял в новой, нарядной одежде, прижавшись спиной к стене, и растерянно смотрел по сторонам, не зная, что делать, удивленный большим количеством детей. Я подошла и заговорила с ним, чтобы его поддержать.

Мне нравится, что Олег уже лет с пяти знал, чего хочет. Ему нравились компьютеры и все, что с ними связано. Эта любовь сохранилась до сих пор.

Мы живем с ним в разных городах. Мне жаль, что мы с ним редко видимся и мало общаемся. Я уехала из дома, когда ему было всего девять лет. И мне кажется, что я совсем его не знаю. Это грустно, ведь я всегда хотела, чтобы у нас были более близкие отношения.

Мое детство

Несколько лет назад я спросила у мамы, как я родилась, и она мне рассказала.

У нас с сестрой разница в возрасте довольно маленькая, чуть меньше двух лет. Мама хотела, чтобы разница была в три года, потому что воспитывать сразу двоих маленьких детей сложно. Беременность мной была неожиданной, незапланированной, но они с папой решили меня оставить. Я родилась немного недоношенной, потому что мама все время брала на себя тяжелую физическую работу и беременность ее не останавливала. Я появилась на свет после очередной утомительной работы. Когда мама доехала до родильного дома, я почти уже родилась. Я была очень маленькой, около 2600 г, но была здорова. Нас выписали на шестой день. Я была плаксивой и требовала много внимания к себе.

Вот какой я себя помню в самых ранних своих воспоминаниях… У меня были вечно растрепанные непослушные волосы до плеч, огромные глаза и почти всегда до крови исцарапанные коленки. Коленки всегда были ободраны из-за того, что я все время где-то лазила: то прыгала через забор, то забиралась на дерево, то каталась на самокате с горки.

Я просыпалась и, едва успев открыть глаза, бежала летом на улицу. За дверью был сад, залитый солнцем. Там росли прекрасные гладиолусы, кажется, выше меня в высоту, и флоксы. Мир, находящийся за дверью нашего дома, притягивал меня как магнитом, будоражил любопытство и воображение. Мне некогда было умываться и завтракать, надо было бежать в этот манящий лучезарный мир и придумывать разные забавы. Я ловила кузнечиков, наблюдала за бабочками, слушала в лесу птиц и изучала их гнезда, смотрела, как надуваются лягушки, когда квакают, и носила домой головастиков в стеклянной банке. За все это папа в шутку называл меня «стрекозлом».

Я часто глотала еду на бегу. Обычно это был хлеб с маслом и сахаром. На большее не хотелось тратить время.

Карманы моих платьишек всегда были набиты какой-то интересной мелочью.

Такой я была, пока не решила стать хорошей девочкой…

Самые первые мои обрывочные детские воспоминания были в основном радужными.

Я помню, как-то мы сидели всей семьей на кухне, обедали. Я услышала стук. Казалось, что кто-то стучится в дверь. Кто-то попросил меня выйти и посмотреть, кто к нам пришел. Я распахнула дверь и увидела: на крылечке стояла игрушка, крокодил Гена. Это было очень неожиданно и приятно. Я была в полном восторге. До сих пор не понимаю, как родители это организовали.

Еще помню, как мы с папой выходили на крылечко и кричали во весь голос: «Ура! Ура! Ура!», когда случались радостные события.

И как однажды к нам приехали родственники и привезли целый пакет ирисок. Сладостей нам тогда родители почти не покупали, а ириски были невероятно вкусными. Мы получили по несколько штучек, а остальное мама спрятала в буфет. Я видела, куда мама спрятала ириски, и тихонечко их таскала, пока никто не видит. Количество конфеток в буфете резко убавилось, но никто из детей не признавался, что к этому причастен. На следующий день все мое тело покрылось сыпью и чесалось. Так мама и узнала, кто таскал из буфета ириски.

Еще оно воспоминание. Мне было лет пять, когда я научилась читать. У меня был тряпичный пакетик с пластмассовыми буквами. Едва я научилась использовать эти буквы, как шокировала маму, выложив из букв слова «голая женщина».

В детстве я часто болела, потому что зимой в садик надо было ходить пешком за три километра через поле. Родители выбивались из сил, пытаясь меня потеплее закутать. Я ненавидела трико с начесом и категорически отказывалась его надевать. Красота для меня была превыше всего. Папа меня мог уговорить одеться потеплее только под предлогом, что я сниму трико на улице перед садиком.

Каждую зиму я лежала в больнице. Один раз, когда я примерно в возрасте пяти лет была в больнице, мы закрылись с одной девочкой в палате, подперев двери стульями, разделись и рассматривали друг друга, напугав этим медсестер.

Еще был случай. Двоюродные братья и сестры решили залезть к соседям в сад воровать яблоки. Я в этом тоже участвовала и кричала во всеуслышание, что я воровка, да так громко, что все чуть не спалились.

Также мне в детстве нравилось быть модницей и наряжаться. От двоюродных сестер по наследству мне досталось много всяких юбочек и кофточек. Я могла переодеваться по три раза на дню.

У меня был к этому процессу творческий подход. Для нарядов я использовала не только одежду. У родителей, помню, была красивая накидка для подушек. Она была из легкой, прозрачной ткани с вышитыми узорами. Мне эта накидка очень нравилась, и мне очень хотелось как-нибудь надеть на себя эту красоту. Однажды я собрала в ладошке края накидки с одной стороны, обвязала их резинкой. Получилось нечто, похожее на фату. Я накинула эту прелесть себе на голову и ходила так по дому. Дедушка увидел меня и спросил: «Это что у тебя? Фата? Ты что, невеста?» — я ответила: «Не невеста, а невестёнок».

Дедушка долго смеялся и несколько раз рассказывал при мне эту историю разным людям. Я тогда не понимала, почему всем так смешно, но почему-то мне не нравилось, что все надо мной смеются.

Из неприятных я хорошо запомнила несколько эпизодов.

У нас дома было правило, что к девяти часам вечера дети тихо должны были лежать в кровати. Вся наша семья (из шести человек на тот момент) жила в одной большой комнате. В девять вечера начинались новости на первом канале, и это было очень важным событием. Ни в коем случае нельзя было шуметь в это время. Как-то я развеселилась и расшумелась, когда они начались. За это я получила подзатыльник от дедушки. Мне уже много лет, но я до сих пор помню тот подзатыльник.

Еще я помню, как в возрасте лет пяти вышла на улицу поиграть с соседской девочкой. За ней присматривала соседка-старушка. Я увидела у своей подружки в руках игрушку, которую потеряла во время своей предыдущей прогулки. Это был маленький цветной поплавок. С решительностью, свойственной пятилетнему ребенку, отстаивающему свои права, я ринулась отбирать у соседки свою игрушку и больно получила палкой по спине от старушки. Это был самый первый случай, когда я остро почувствовала, что мир несправедлив.

Старушка-соседка после этого случая прожила недолго. Я узнала от мамы, что она умерла и подумала: «Так ей и надо», а потом расплакалась. Это был самый первый раз, когда я поняла, что существует такое понятие, как смерть.

Наверное, моя беззаботность закончилась в садике.

Когда построили детский сад, я была довольно большой. Мы ходили с бабушкой смотреть, как перерезают красную ленточку во время открытия этого детского сада. Помню атмосферу торжественности.

Дальше был тихий ужас. Я была единственным ребенком, который говорил на русском, а не на чувашском. Еще я выделялась тем, что платьица мне изредка привозили из Прибалтики через знакомых. У других детей таких нарядов не было.

В садике мне было скучно, дурацкие забавы других детей я не понимала и не разделяла.

Еще помню, что я ненавидела одну воспитательницу, которая не разрешала во время обеда выходить из-за стола, пока все не съешь, а есть, по моим меркам, надо было очень много.

Однажды я услышала, как воспитатели обсуждали, что из садика убежали две девочки. Я тоже решила убежать. Перелезла через забор и побежала к школе, в которой работали мои родители. Я знала, что меня будут искать у мамы, спряталась и просто слушала, как бегали воспитатели и искали меня. Когда все ушли, я пошла к маме. Она меня тут же отвела обратно в детский сад. Не знаю, чего я ждала еще? Было обидно. Я хотела от нее защиты. Думаю, я восприняла это как самое настоящее предательство.

Еще одно воспоминание.

Была дождливая осень. Папа пришел за мной вечером в садик. Когда я вышла на улицу, увидела огромную собаку породы колли. Она была ласковая и мне очень понравилась. Папа сказал, что она отбилась от хозяина и можно забрать ее домой. Я была очень рада, что у нас теперь будет такая собака.

Утром мама вышла во двор, увидела собаку, о которой папа ее не предупредил, и прогнала ее. Когда я узнала о том, что собака не будет жить у нас, очень сильно расстроилась.

У меня много таких воспоминаний, когда я вместо понимания и поддержки получала нечто совершенно противоположное.

Когда мне было пять или шесть лет, меня положили в больницу одну, без мамы. Где-то я нашла машинку, шла по коридору и тянула ее за собой на веревочке. Колесики вращались — машинка шумела. Видимо, в коридоре было очень тихо, и я одна не вписывалась во всеобщий порядок и тишину. Мне досталось от медсестры за мою излишнюю шумность. Вечером пришла мама. Медсестра пожаловалась ей на меня. Кажется, мне досталось и от мамы. Не знаю почему, но я до сих пор помню, что эта медсестра сказала, что я слишком шумная.

Еще в память врезались два дня, когда меня оставили в садике ночевать. Я не знала, что родители не придут за мной, меня не предупредили. Я ждала до последнего. Пока ждала, поставила рядом несколько стульчиков, задвинула их под стол. Наверное, создала для себя таким образом защитный домик. Я лежала на этих стульчиках под столом и молчала, потому что было очень грустно. Вечерней нянечке не было до меня никакого дела. Я ведь не создавала никому проблем.

Остальные дети были из далеких деревень. Они ночевали в садике постоянно с понедельника по пятницу. Для них все это было привычно. Они праздновали в туалете чью-то свадьбу. Мне это казалось очень глупым занятием.

В садике происходили и другие неприятные моменты.

Дети в спальной комнате спали в алфавитном порядке. Таким образом, моя кровать находилась между кроватями двух мальчиков. Однажды нам не спалось, и один мальчик перебрался на мою кровать и пытался стянуть с меня трусы. Я уж не знаю, что на него нашло: то ли просто любопытство, то ли на родителей насмотрелся. Воспитателей рядом не было.

Еще мне хорошо запомнились мои детские страхи.

Когда я была совсем маленькой, у нас был деревянный дом, и вся семья жила в одной большой комнате. Один или два раза меня не с кем было оставить, и я оставалась дома одна на несколько часов. Наверное, мне тогда было лет пять. Мне было страшно, и я все время просидела, даже не сдвинувшись с места и держа в руках свою кошку. Так было спокойнее.

Начальная школа

Когда я пошла в первый класс, родители построили новый дом, огромный по сравнению с первым. Детская комната находилась на втором этаже. С трех сторон комнату окружала веранда, а сверху — чердак. Два окна и одна дверь из комнаты выходили на веранду, где по ночам было совсем темно. Зимой в ветреную погоду на чердаке шелестели обрывки полиэтиленовой пленки. По ночам эти звуки очень пугали.

Я помню, как смотрела на лестницу, ведущую с первого этажа наверх, в темноту детской комнаты, и мне было страшно, что надо подняться туда по лестнице, чтобы включить свет. На веранду в ночное время я даже выйти боялась. Там никогда не было электрического света и по ночам всегда было темно.

Иногда я просыпалась ночью в своей комнате и вглядывалась во тьму. Все предметы казались какими-то необычными, были похожи на каких-то загадочных существ или незнакомых, застывших в неподвижности людей.

Когда я немного подросла, летом, в жару, мы, дети, иногда спали на веранде, смотрели на рассвет, болтали и грызли семечки, почувствовав, что родители нас не могут услышать и можно немного посвоевольничать. В такие моменты мне не было страшно находиться на этой темной веранде.

Я очень хотела ходить в школу, потому что мне не нравилось спать во время тихого часа в садике. Бабушка научила меня писать и читать еще в дошкольном возрасте. Я была хорошо подготовлена, но время обучения в начальной школе вспоминаю с содроганием.

На первом уроке учительница нас спросила: «Кто умеет читать?» Таких в классе оказалось только двое: я и мальчик Андрей. Учительница попросила почитать вслух. Я начала читать. Букварь оказался на чувашском языке, а я училась читать по русскому букварю. Так что получилось не очень хорошо. И тогда, вместо того чтобы похвалить, учительница произнесла: «Дети, как вы думаете, кто прочитал лучше?» А потом сама же и ответила: «Конечно же, Андрей прочитал лучше». Примерно в таком же духе прошла учеба в моем первом классе. Первая учительница, Тамара Алексеевна, меня за что-то невзлюбила. Как бы я ни старалась, я никак не могла получить вожделенную звездочку, которую вклеивали в специальную тетрадь за хорошую работу. Учительница меня просто не замечала, а я приходила домой и плакала. После того как обучение в первом классе закончилось, она ушла в декретный отпуск. И слава богу.

Вторая учительница, Ольга Михайловна, была властной и строгой. Я ее боялась. Один раз она, кажется, порвала мою тетрадь только за то, что я написала «Классная работа» и оставила при этом всего одну пустую строчку после предыдущего упражнения, а не две, как полагалось.

При этом Ольга Михайловна считала меня очень умной и начитанной и давала мне какие-то особые задания. Я лучше всех знала ответы на все вопросы, когда проводились викторины. В этом мне не было равных.

Уроки я все время делала самостоятельно, родители в учебу почти не вмешивались.

Я не любила математику. Помню, во втором или третьем классе у нас были какие-то книжечки для самостоятельной работы. Надо было постоянно понемногу выполнять задания, а потом учительница должна была собрать тетради для проверки. Я задачки из книжки не решала и откладывала все на потом. Однажды на переменке я ляпнула, что решила четырнадцать страниц. Потом мне было стыдно признаться, что я даже не начинала выполнять задания. Когда я пришла домой, рассказала все папе, и мы вместе решили за один вечер задачки на тринадцати страницах. На большее у меня просто не хватило сил. После этого папа говорил, что я настырная и добьюсь того, что мне надо, во что бы то ни стало.

Примерно в это же время все девочки в классе ополчились против меня, категорически не хотели со мной дружить, обзывали «красоточкой» или «фифочкой» (если перевести с чувашского) и делали гадости, хотя я ни одной из них не сделала ничего плохого. Читая сказку «Гадкий утенок» уже во взрослом возрасте, я не раз ловила себя на мысли, что птичий двор из этой сказки — это в точности моя начальная школа. Я молча терпела все, потому что, во-первых, я была из семьи педагогов, а во-вторых, не имела права позорить свою фамилию.

В один из дней мы пошли обедать с классом. Нас было всего тринадцать человек. Девочек было больше, а мальчиков меньше. Работники столовой нам накрывали два столика. Естественно, девочки хотели сидеть с девочками, а мальчики — с мальчиками. Девочки из класса решили мне сделать очередную гадость и сели так, чтобы мне не хватило места за их столиком. Мне не хотелось сидеть с мальчиками, а девочки именно этого и добивались. Я переставила свою тарелку и стакан на столик, где сидели девочки, принесла еще один стул и начала обедать. Девочки шипели, как гусыни, все время обзывались и никак не унимались. Это было совершенно невыносимо, и я толкнула руку одной девочки, которая сидела рядом со мной и как раз подняла стакан с чаем.

Никто не стал разбираться в причинах моего поведения. Учительница разозлилась и отругала только меня. Мама приходила разговаривать с классом, но после этого меня ко всему прочему стали звать ябедой, а жизнь проще не стала. После этого случая дети меня обзывали, а в конце добавляли: «Беги к мамочке, пожалуйся!»

Я до сих пор не понимаю, почему в эту ситуацию не вмешался мой папа, который то ли уже был школьным психологом, то ли вот-вот должен был им стать.

В четвертом классе у моего класса была уже третья учительница. Она относилась ко всем детям одинаково. Это время мне запомнилось первой тройкой, которую я получила в самом начале четверти. Я плохо выполнила домашнее задание по математике, мне было лень напрягаться. Учительница просто поставила мне тройку и никак не прокомментировала, не сказала родителям. Это было для меня совсем непривычно.

Летом моим любимым занятием было катание на самокате. У меня был прекрасный зеленый самокат, на котором я рассекала по улицам и не только. Кататься с холма было еще прикольнее. Однажды я ехала с горки и упала, разодрала себе колени.

Еще я помню, как играла на улице перед домом. На мне было цветастое платье с двумя большими карманами. Мои карманы, как обычно, были доверху набиты всякой интересной мелочью. В какой-то момент я обернулась, посмотрела на дом и подумала: «Что я делаю? Почему мои карманы вечно чем-то набиты? Хорошие девочки должны выглядеть опрятно». Наверное, именно в тот момент я решила, что мне надо быть хорошей, и во многом пересмотрела свое поведение.

Каждое лето к нам в деревню приезжали двоюродные братья и сестры. Все они были старше меня и считали меня малявкой, старались быстрее от меня отвязаться и часто надо мной посмеивались. Тогда я думала, что они городские и поэтому во всем лучше меня: они лучше одевались, были более смелыми и раскованными…

У меня есть двоюродный брат Антон. Он на два года старше меня, и мы с ним в детстве дружили. У Антона всегда было много бредовых идей в голове, и он никогда не задумывался о последствиях. Помню, когда мне было лет шесть или семь, как-то мама полоскала на пруду белье, а мы с Антоном играли рядом. Через какое-то время мама закончила работу и ушла домой. Антон затеял игру: он катал по поверхности воды гусиное перышко, создавал рукой волны, перо уплывало, а я пыталась поймать. В какой-то момент перышко уплыло слишком далеко, я потянулась за ним и упала в воду прямо в одежде и обуви. Я очень сильно испугалась, что утону, и, наверное, сильно кричала, потому что прибежала моя сестра, которая играла довольно далеко от нас. Настя достала меня из воды, повела домой, незаметно вынесла мне сухую одежду и переодела. Родителям мы так и ничего не рассказали.

В другой раз Антон нашел в гараже моего отца гамак. Ему очень хотелось его куда-нибудь повесить. В огороде он, видимо, не нашел для него подходящего места и понес его в лес. Там он подвесил этот гамак не между двумя деревьями, как положено, а между двумя большими ветвями тополя на высоте два-три метра. Потом он позвал меня и мою сестру оценить, как он хорошо придумал. Мы все втроем полезли в гамак. Ветки тополя не выдержали наш вес, и один конец гамака полетел стремительно вниз. Антон и Настя уцепились пальцами за гамак и повисли на высоте, а я лежала на спине и не успела ухватиться. Я пребольно упала. Внизу лежали большие срубленные ветки. Я очень сильно ударилась, получила сотрясение мозга и, кроме того, повредила позвоночник в области поясницы. Когда я встала на ноги, перед глазами все расплывалось. Я еле стояла на ногах. Голова раскалывалась. Низ спины болел. Я кое-как добрела до дома. Совсем не было сил. Я заглянула в дом: там было очень шумно и много гостей. Я не стала заходить в дом, боялась, что родители что-то заподозрят, ушла в летний дом, легла там на сундук и проспала пару часов в полном одиночестве. Взрослые об этом происшествии так ничего и не узнали. Сестра с Антоном не стали ничего рассказывать.