bannerbanner
Генезис и развитие метафизической мысли в России
Генезис и развитие метафизической мысли в России

Полная версия

Генезис и развитие метафизической мысли в России

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 5

Часть 2. Христианская метафизика в древнерусской культуре

1. Доктрина «Москва – третий Рим»

Георгий Федотов отмечал, что «культура творится в исторической жизни народа. Не может убогий, провинциальный исторический процесс создать высокой культуры. Надо понять, что позади нас не история города Глупова, а трагическая история великой страны – ущербленная, изувеченная, но все же великая история»[20]. Может быть, в Древней Руси не было кабинетной философии, но там была метафизика. Не было философски рациональных трактатов, но было философствование.

Когда славяне освободились от варяжского подчинения, началось внутреннее противоборство и беспорядок, в связи с чем они отправили посольство к своим бывшим врагам – варягам со словами: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами». На призыв откликнулся Рюрик (ум. 879) и стал княжить в Новгороде (862). После Рюрика стал княжить его родственник – Олег (879), так как сын Рюрика Игорь (878–945) был еще малолетним. Олег овладел Киевом и стал княжить в нем, объединив Северную и Южную Русь (882). Это событие явилось поворотным в судьбе русичей, которые стали начинать свои летописи с этого события – «история видна лишь со времен Олега».

С 980 г. Владимир Святославич стал великим князем всей Руси. Его важнейшей задачей было укрепление единства Русской земли. Принятие христианства князем Владимиром (988) помимо духовных причин объясняется влиянием византийской культуры, усилением роли государства в Древней Руси, что вступало в непримиримое противоречие с общинными языческими представлениями древних славян. Единому государству должен был соответствовать и единый религиозный культ. Кроме того, языческая Русь не могла входить как полноправный член ни в какие международные союзы и была обречена на внешнеполитическую изоляцию. В Европе не хотели заключать династических браков с язычниками. Князь Владимир женился на Анне, сестре Василия и Константина, правивших в Византии. Вернувшись в Киев, он крестил народ в Днепре.

В связи с княжением Рюриковичей в XVIII веке возникла «Норманская теория», согласно которой государство славян создали норманны – скандинавские викинги, которых на Руси называли варягами (княжеская династия Рюриковичей правила на Руси более семи веков). Однако попавшие на Русь варяги быстро славянизировались. Так, уже сын Игоря Святослав имеет славянское имя. Государственность есть итог длительного самостоятельного развития общества и не может возникнуть в результате правления того или иного князя. Толчком для славянского объединения и на севере, и на юге стала внешняя опасность, экономической основой – торговый путь «из варяг в греки», зачинателями объединения оказались Новгород и Киев как два важнейших древнерусских центра, а реализовал исторически созревшую потребность объединения князь Олег, прозванный Вещим.

Княжение Ярослава Мудрого (1019–1054) – время политического расцвета Киевской Руси. Он без согласования с константинопольским патриархом назначил главу Церкви на Руси – митрополита, началось русское летописание (около 1050). Первая летопись появляется и в Новгороде. Перу сподвижника великого князя, митрополита Илариона, принадлежит «Слово о Законе и Благодати» – первый памятник русской богословской, философской и исторической мысли. С правящим в Киеве родом Рюриковичей роднились могущественнейшие монархи Европы. Дочери Ярослава – Анна, Анастасия и Елизавета – вышли замуж за королей Франции, Венгрии и Норвегии.

В XIII веке Русь представляла собой несколько разрозненных княжеств, которые не ладили друг с другом. Она оказалась раздробленной и расколотой перед монгольским нашествием. Этот период ее истории, особенно первые полтораста лет – до победы Дмитрия Донского (1350–1389) на Куликовом поле, ознаменовался чрезвычайно тяжелыми людскими жертвами и материальными потерями, полным упадком русской культуры, которая дотоле развивалась и опережала культуру западноевропейских стран.

Возвышение Москвы началось в послемонгольский период. Особо необходимо отметить самодержавное объединение русских земель Иваном III Васильевичем (1462–1505). Исследователи говорят, что в русской истории нет процессов, сравнимых по своему значению с образованием на рубеже XV–XVI веков Московского государства. Эти полстолетия – стержневое время в судьбе русского народа. Этим обусловлено было развитие политического института монархии. Российская цивилизация развивалась экстенсивно не столько за счет всестороннего освоения ограниченного природного и социального пространства, сколько посредством включения в свою орбиту все новых пространств. В Древней Руси, не имевшей частного и публичного права, существовало право обычное. Происходила замена юридического закона моральным, правосознания – религиозно ориентированной совестью.

В процессе формирования русского народа приняло участие множество различных, включая неславянских, этносов, хотя славянская составляющая была доминирующей, объединяющей разнородное. Будущий русский народ изначально рождался на полиэтнической основе. Пестрым по составу было и Московское государство, а тем более Российская империя XVIII–XIX веков. Этническая пестрота требовала единого политического центра, без которого невозможно было существование государства. А государство невозможно без идеологии, тем более такое большое и многоэтническое.

В начале XVI века возникает религиозно-политическая теория «Москва третий Рим», основанная на словах старца Филофея (ок. 1465–1542), монаха Спасо-Елеазарова монастыря, что близ Пскова: «Яко два Рима падоша (Рим и Константинополь. – С.Н.), а третий стоит (Москва. – С.Н.), а четвертому не быти». Она имеет глубокие истоки. Уже в раннем летописании Киевская Русь сравнивалась с Византийской империей, а великий князь Владимир – с императором Константином. Константинополь, ставший столицей Восточной Римской империи, после разделения христианства на православие и католицизм стали именовать «вторым» или «новым» Римом, подчеркивая единство его политической и сакральной власти. После захвата турками Царьграда в 1453 году в русском обществе постепенно формулируется концепция о перемещении политического и духовного центра восточнохристианских стран и народов в Москву, что привело к официальному утверждению в XVI веке доктрины «Москва – третий Рим». Послания Филофея были адресованы великому князю Василию III и Ивану Грозному. В них он отвергает притязания латинян на незыблемость вселенской власти Рима, перешедшей от языческих императоров. Гибель Византии он объясняет отступничеством греков. Так пали оба Рима, а их роль перешла к Московскому царству как оплоту православия и центру политической независимости. Вместе с тем Филофей критикует тиранические действия великой и трагической фигуры русской истории Ивана Грозного (Иван IV Васильевич, 1530–1584), пытается предостеречь его от гибельного пути. Тем не менее уже в 1564 году в Первом послании Курбскому царь сформулировал собственную идею «богоизбранного инока-самодержца» взамен бытовавшей у нестяжателей доктрины «благочестивого царя». В результате он начал войну с собственной страной, рассматривая народ как тело, которое нужно утруждать аскезой.


Рюрик


Владимир Святославич


Ярослав Мудрый


Иван III Васильевич


Г. Флоровский полагал, что рассматриваемое высказывание в устах Филофея имело эсхатологический смысл в связи с отступничеством греков (Флорентийская уния 1439 года об объединении Церквей под эгидой папы римского), однако было перетолковано официальными книжниками. Таким образом возникла «теория официозного хилиазма». По мнению Флоровского, такое толкование возможно было только в умах, не воспринимающих духовный смысл Второго Пришествия. Причем третий Рим в хилиастическом толковании не продолжает, а подменяет собой второй. Происходит сужение православного кругозора, отрицание греческого наследства. Тем не менее нужно отметить, что данная доктрина возникала не только в Москве, она была популярна у многих народов:

«На самом деле доктрина “Москва – третий Рим” носила не столько гегемонистский характер, сколько была ответом на притязания папского престола, германских императоров, влиятельных правителей крупнейших государств Европы, пытавшихся доказать свое политическое первенство. Концепция Филофея способствовала подъему национального самосознания, укреплению политического единства и утверждению равноправия России среди европейских государств. В последующие века отечественной истории эта концепция в преобразованном виде получила различные интерпретации – от мессианизма в почвенническом духе до великодержавной доктрины о всемогуществе русского царизма»[21].

Хотя эта доктрина не вошла в официальную идеологию, она подкрепила одно из важнейших ее положений – о богохранимости России, став вехой в развитии русской общественной мысли.

В конце XVI века, после смерти Федора Ивановича – последнего из династии Рюриковичей, – Московию потряс тяжелейший кризис, получивший название Смутного времени. Однако, испытав все ужасы «безначалия», бесконечных насилий и грабежей, москвичи, побуждаемые Православной Церковью – хранительницей государственного единства, избрали на царство (1613) боярина Михаила Романова (1596–1645).

2. Христианство на Руси

Во время предыстории древнерусской мысли господствовало языческое мировоззрение. Причем мифология восточных славян не отличалась той степенью развитости и систематизированности, как древнегреческая. Она складывалась из сложного переплетения элементов восточнославянской, тюркской, иранской, угрофинской, скандинавской мифологических систем, что отразило сложный процесс происхождения древнерусской народности, в которой славянский субстрат был основным, но далеко не единственным. Апогеем язычества стал 980 год, когда князь Владимир «постави кумиры на холму вне двора теремного: Перуна древяна… Даждьбога и Стрибога». Однако пестрый языческий культ уже не удовлетворял духовных, политических и социальных потребностей древнерусского общества. В 988 году князь делает выбор в пользу христианства. Сложение современных европейских наций, включая русскую, произошло под прямым воздействием христианства. Аналогичную роль на Востоке сыграли иудаизм, буддизм и ислам.

Однако христианство стало проникать на территорию, населенную восточнославянскими племенами, задолго до принятия его в качестве официальной религии Киевской Руси. Но борьба его с язычеством растянулась на многие столетия. Г. Флоровский говорит о «христианстве до Владимира»: «Не следует представлять себе Крещение Руси как единичное событие, для которого можно назвать определенную дату»[22]. Решающим фактором здесь, по его мнению, было «принятие Кирилло-Мефодиевского наследства, а не прямое восприятие Византийской культуры», которое было уже вторичным. Предполагается, что первое полулегендарное Крещение Руси произошло при князьях Аскольде и Дире.

И.Н. Экономцев пишет:

«Характер русского христианства был определен историческим выбором, сделанным св. равноапостольным князем Владимиром 1000 лет назад. И этот выбор, конечно, не был случаен. Несмотря на географическую близость Запада, основной обмен идеями и людьми для восточнославянских племен на протяжении веков шел в южном и северном направлениях, следуя течениям рек Восточно-Европейской равнины, соединявшей между собой разбросанные среди лесов и болот небольшие государства-волости. По этому пути с юга, из Византии, христианство стало проникать на Русь задолго до того, как оно утвердилось на Севере. Это во многом предопределило выбор князя Владимира, так же как до него предопределило выбор княгини Ольги, а еще ранее – киевских князей Аскольда и Дира»[23].

«Повесть временных лет» зафиксировала и другой фактор, связанный с религиозной психологией народа и его художественно-эмоциональным восприятием мира: «И пришли мы в Греческую землю, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали – на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом. Знаем мы только, что пребывает там Бог с людьми, и служба там лучше, чем в других странах». Если мораване, например, искали в христианстве прежде всего «доброго закона», то русские – благодати и красоты.

Религиозное мировоззрение предполагает целостный взгляд на мир и человека, содержит в себе сумму этических норм и совокупность эстетических представлений. Это воздействие столь всеобъемлюще, что исключить его из формирования народа или свести к второстепенному дополнительному фактору нельзя. И.Н. Экономцев полагает, что «именно религиозный элемент, а не расовый и племенной является ферментом этногенеза, подобным песчинке, которая, попадая в раковину, ведет к образованию жемчужины»: сменилось «…всего два-три поколения после Крещения Руси, и конгломерат враждовавших между собою племен – вятичей, полян, древлян, дулебов и т. д. – превратился в единую русскую нацию»[24].

С философской точки зрения, языческое и христианское мировоззрение отличаются следующим: языческое не выделяло человека из природы, ибо оно есть религия самодовлеющего космоса; связано с поклонением природным стихиям, смешением духовного и материального, преклонением тотемам и культом предков. Христианство вместо натуралистического равновесия вводит напряженное противостояние духа и материи. И в мире, и в человеке усматривается непримиримая борьба двух противоположных начал, отождествляемых с Богом и дьяволом, душой и плотью, добром и злом. Всем правит дух, материя инертна, плоть грешна, вещное преходяще. Вместо представления о вечном круговороте вырабатывается идея векторного развития – от «сотворения мира» до «конца его». Человеческая история при этом делится на две эры: дохристианскую, являющуюся предысторией, и христианскую, являющуюся собственно историей. Человек взывается к моральной ответственности – он должен сделать сознательный выбор между двумя мировыми силами. Это порождает терзания души, которые способствуют росту самосознания (герои Достоевского, мучения Л. Толстого). В социальной сфере провозглашается равенство всех народов и сословий, всех людей. Что касается философского мышления, то его развитию в большей степени способствовала христианская культура, как письменная и более развитая, чем языческая.

Соотношение язычества и христианства было сложным и неоднозначным: мировоззренчески они несовместимы, но исторически происходил процесс взаимопроникновения и сосуществования при доминировании православия. В народной среде складывались смешанные христианско-языческие представления: происходили встречные процессы обмирщения христианства и христианизации языческих традиций. В агиографической литературе, естественно, доминировало христианское миропонимание, в фольклоре – народное с элементами язычества. Кроме культуры верхов, христианизированной в большей степени, существовала культура низов (скоморошество), где в большей степени сохранялись языческие традиции, а после Петра I это соотношение поменялось до наоборот. Юродство занимало промежуточное место между христианством и народной традицией. Юродивый – это «мнимый безумец», скрывающий под личиной умопомешательства святость и мудрость.

Существовало еще одно направление духовной жизни того времени – еретичество. Оно возникало или из языческих корней, или в связи с влиянием других, прежде всего западных, идеологий (католичества, протестантизма, иудаизма) и ислама. Среди ересей выделяются стригольническая в Новгороде (XIV–XV вв.), «жидовствующих» (новгородско-московская, прозванная так за предпочтение Ветхого Завета, XV–XVI вв.). Представители последних находились под влиянием реформационных движений, отрицали поклонение иконам, монашество, церковную организацию и т. д. Ереси Матвея Башкина и Феодосия Косого отличались антидогматическим и анархическим характером.

И.Н. Экономцев выделяет четыре волны или эпохи русского Возрождения. Первая наступает через 2–3 поколения после Крещения Руси, основана на идеях протоисихазма; вторая – в XIV–XV веках как результат «второго южнославянского влияния» и продолжавшей жить на Руси исихастской традиции; третья – в XVIII – начале XIX века, связана с реакцией на «антинациональную» политику Петра I; четвертая – связана с духовной деятельностью и творчеством старца Амвросия и Достоевского.

Г. Флоровский такими словами начинает свое исследование «Пути русского богословия» (1937): «С изумлением переходит историк из возбужденной и часто многоглаголивой Византии на Русь, тихую и молчаливую. И недоумевает, что это. Молчит ли она и безмолвствует в некоем раздумье, в потаенном богомыслии или в косности и лени духовной, в мечтаниях и полусне?..» Автор начинает свой ответ из истории Византии. По его мнению, она в Х веке вовсе не была в упадке, но, наоборот, «это была одна из эпох византийского расцвета и возрождения». И более того, автор считает, что «в Х веке Византия была, строго говоря, единственной страной подлинно культурной во всем “европейском мире”».

Флоровский оспаривает то общераспространенное «просветительское» мнение, будто восприятие византийской культуры изолировало Древнюю Русь от «великих семейств рода человеческого» (П. Чаадаев, Г. Федотов). А если и можно говорить о трудностях и кризисах древнерусского развития, то они касаются культуры, а не бескультурности. На упрек, брошенный в сторону славянского языка Церкви, который якобы стимулировал отрыв от классической культуры и культуры Западной Европы (Г. Шпет, Г. Федотов), он остроумно замечает: «То верно, что в древнем Киеве не знали ни Гомера, ни Вергилия. Но ниоткуда не видно, что этому помешал именно славянский язык богослужения».

Одну из причин данного кризиса Флоровский усматривает в «мысленной нераскрытости древнерусского духа», который, по сути, был «кризисом византийской культуры в русском духе». Другой причиной является то, что «византийское наследие было оставлено и полузабыто». В этом отречении «от греков» Флоровский усматривает «завязку и существо» последующего Московского кризиса культуры. Следующая причина кроется в том, что «заимствованная византийско-христианская культура не стала “общенародной” сразу, а долгое время была достоянием и стяжанием книжного или культурного меньшинства. Это было неизбежной и естественной стадией процесса». В этой связи Флоровский выделяет «дневную» (христианскую) и «ночную» (унаследованную из язычества) культуру. Исходя из этого «болезненность древнерусского развития можно усмотреть прежде всего в том, что “ночное” воображение слишком долго и слишком упорно укрывается и ускользает от “умного” испытания, поверки и очищения». Кроме того, «изъян и слабость древнерусского духовного развития состоит отчасти в недостаточности аскетического закала… в недостаточной “одухотворенности души”»[25].

П. Флоренский определяет специфику древнерусской культуры и философии в статье «Православие» (1909). Здесь он высказывается против противопоставления раннего христианства позднему, вскрывает внутренний и необходимый элемент в той организации Церкви, которая создавалась исторически. Не только отдельный человек, но даже и народ не может вместить в себе полностью абсолютную истину, поэтому каждый народ принимает Евангелие по-своему. В связи с этим можно говорить и о специфике русской веры. Последняя, по мнению философа, сложилась из взаимодействия трех сил: «греческой веры, принесенной нам монахами и священниками Византии, славянского язычества, которое встретило эту новую веру, и русского народного характера, который по-своему принял византийское православие и переработал его в своем духе», – «вот те три силы, которые пришли во взаимодействие, чтобы образовать то, что мы называем русским православием».

Византинизм характеризуется Флоренским тем, что в нем философское рассмотрение религии соединено с высокой оценкой важности обряда, а исполнение последнего «становится рядом и даже выше исполнения нравственных заветов». Кроме того, для «армян, болгар, греков и русских народность неотделима от церковности, так что “православный” и “русский” становятся синонимами». К этому присоединяется еще и то, что по условиям образования восточной Церкви, понятие царя слилось с понятием Церкви, «идея царя соединилась с идеей православия, Церковь стала немыслима без царя». Философ подчеркивает, что византинизм явился для славян огромной силой, так как он поддерживался властью, был сам по себе силой организованной, «нес с собой науку, гражданское и церковное право, просвещение»; «он явился источником, откуда русский народ пил веками, почти не имея ничего другого»[26].

Но нельзя идеализировать культурную преемственность и считать, будто в «трансплантации византинизма в русскую и в целом славянскую среду проявила себя какая-то удивительная совместимость»[27]. Ведь византинизм как готовое, сложное, обставленное подробным ритуалом вероучение «было внесено в страну, сплошь языческую, населенную народом совершенно иного склада, чем тот, который создал византийское понимание христианства». Русский крестьянин, наиболее полно и искренно исповедующий православие, верящий в Бога, Церковь и таинства, одновременно с этим «не менее твердо верит в лешего, сарайчика, заговоры и т. п.». Флоренский выделяет такую черту православия на Руси, как «перевес культа и, в частности, обряда над учением и моральной стороной христианства. Брань, драка, пьянство – меньший грех, чем нарушение поста…». Вместе с тем наш народ, продолжает Флоренский, «усваивал христианство не по Евангелию, а по Прологу (жития святых), просвещался не проповедями, а богослужением, не богословием, а поклонением и лобызанием святынь»[28].

Ф.М. Достоевский вслед за Гоголем отмечал следующее:

«Говорят, русский народ плохо знает Евангелие, не знает основных правил веры. Конечно, так, но Христа он знает и носит его в своем сердце искони. В этом нет никакого сомнения. Как возможно истинное представление Христа без учения о вере? Это другой вопрос. Но сердечное знание Христа и истинное представление о нем существует вполне. Оно передается из поколения в поколение и слилось с сердцами людей. Может быть, единственная любовь народа русского есть Христос, и он любит образ его по-своему, то есть до страдания. Названием же православного, то есть истиннее всех исповедующего Христа, он гордится более всего (XXI, 38)».

Самыми зримыми и впечатляющими по всей Руси были архитектурные творения – храмы Софии, построенные по образцу константинопольского. В древнерусской духовной культуре символ Софии Премудрости вызывает особый интерес. Он проходит через всю тысячелетнюю историю отечественной культуры, отразившись в памятниках архитектуры, живописи, пластики, письменности. София – это, во-первых, величественный храм, символ благоустроенности бытия, гармонизации хаоса, мощи державы; во-вторых, иконографический сюжет, в образно-поэтической форме трактующий горнюю Премудрость; в-третьих, тема письменных источников, разнообразно толкующих образ пластически выраженной глубокой мысли; в-четвертых, символически зашифрованная философема, которая зримо воплощает в себе характерное для средневековья образное представление о высшей мудрости.

Помимо Софии представляют философский интерес иконографические и литературные сюжеты на темы Троицы, Отечества, Сотворения мира, изображения Космоса и др. Архитектура как синтез искусств, выражение эстетических и духовных переживаний имеет несомненную значимость источника философско-мировоззренческого характера. Храмы на Руси, как и всюду в средневековье, понимались не только как культовые сооружения. Храм помимо молитвенного дома был моделью мироздания, архитектурной доминантой в силуэте города, местом богослужебного действа, вместилищем произведений искусства, пантеоном с почетными захоронениями, центром публичной жизни города и т. д. Идеи, мысли, образы наших предков воплощены не только в письменном слове, но и во всем разнообразии памятников культурного наследия Древней Руси.

Современные представления о соотношении философии и других наук нельзя переносить на их взаимосвязь в прошлом, когда недостаток философских трактатов компенсировался распространением философских по своей сути идей, образов, символов, концепций в самых различных источниках, отразив тем самым синкретическое бытование философского знания в общем контексте средневековой культуры. Определение философии, которое закрепилось на Руси, дал еще византийский мыслитель первой половины VIII века Иоанн Дамаскин в своем произведении «Источник знания»: «Философия паки есть любление премудрости, премудрость же истиннаа Бог есть, и убо любовь, яже к Богу, сия есть истинная философия». Тем не менее «философия на Руси как вид духовной деятельности была значительно шире богословия. Она должна была подчиняться религиозной идеологии, но не богословию как отдельной теоретической дисциплине, которое само было частью философии»[29]. Поэтому философствование на Руси нельзя рассматривать (как было принято в средние века в Западной Европе) только как служанку богословия.

На страницу:
3 из 5