Цена соблазна

Оксана Гринберга

Цена соблазна

Глава 1

Стоило Майе выйти из лайнера в аэропорту Н-ска, как у нее тут же появилось навязчивое предчувствие, что они обязательно встретятся – столкнутся с ним в толпе, или за очередным поворотом вот-вот покажется его крепкая фигура.

Это ощущение было настолько сильным и всеобъемлющим, что не помогали ни мысленные уговоры, ни чашка крепкого кофе, который Майя выпила на ходу в стеклянных переходах аэропорта. Отделаться от странного чувства не получилось ни в такси по дороге к ее квартире, ни позже, когда Майя решала тысячу и один организационный вопрос перед началом выставки.

Этот город, пусть и миллионник, казалось, был пропитан его присутствием.

Если бы она знала, что так будет, то, возможно, не поддалась бы уговорам своего менеджера и не приняла бы решение вернуться в Н-ск! До этого Майя долго – несколько месяцев – взвешивала все «за» и «против», пока количество плюсов не перевесило подсознательное желание держаться Артема Спасского как можно дальше.

Желательно, за несколько тысяч километров.

С другой стороны, с чего бы ей так волноваться? С их последней встречи прошло более шести лет. Ее имя он, наверное, все-таки вспомнит, но узнает ли в толпе, столкнись они нечаянно на улице или же окажись возле одной кассы в супермаркете?

Майя этого не знала и надеялась, что узнавать не придется.

В то, что Артем узнает о ее возвращении из СМИ и станет искать встречи с бывшей одноклассницей, – в такие сказки Майя не верила. Он всегда был к ней более чем равнодушен! Но, несмотря на длительные нравоучительные беседы с самой собой и пару глотков шампанского сразу же после открытия, ее все еще продолжало потряхивать.

Это нервы, сказала она строго. Это все проклятые нервы!

Что ему делать здесь, в большой и модной галерее «Пегас», на шестом этаже торгового центра, расположенного в исторической части города? В месте, где приглушен свет, играет негромкая музыка и проходит ее персональная выставка?

Именно из-за этого она и приехала в Н-ск, привезя с собой из Испании около двадцати последних работ. Ее давно уже звали на родину, и, после нескольких месяцев размышлений и душевных терзаний «ехать или нет», Майя все-таки дала согласие. Не прогадала – результаты первого дня обещали превзойти самые смелые ее ожидания. Но, вместо того, чтобы насладиться собственным триумфом, она продолжала думать об Артеме, рассматривая расхаживающих по залу гостей.

…Уж ему-то здесь точно не место! Что делать такому, как он, среди местной богемы? Среди ее картин на светлых стенах, в мире негромких разговоров и приглушенных смешков, среди толпы, в которой ловко снуют официантки в белой униформе, предлагая с серебряных подносов шампанское и небольшие закуски? Среди журналистов, критиков, да и просто зевак, забредших на персональную выставку Майи Самойловой?

Maya Samoylova, ее личный, раскрученный и благосклонно принятый в высших художественных кругах бренд.

Ее работы хватили. Их любили. Их покупали.

Последние три года оказались особенно для нее успешными – Майя участвовала в международных выставках в Лондоне и Нью-Йорке, была завсегдатаем «Венецианского Биеннале» и канадского «Торонто Арт Экспо». Персональные выставки проходили в Брюсселе и Мадриде, ее работы можно было найти в галерее «Мирабелла» в Барселоне, неподалеку от которой Майя обзавелась собственной квартиркой-студией.

Она рисовала, как жила, и радовалась тому, что картины пришлись по душе многим. Но ее талант в полной мере раскрылся лишь после того, как ей удалось вырваться из мертвой хватки родного города.

Долгие шесть лет Майя думала, что уехала из Н-ска навсегда, но…

Она все-таки вернулась. Ненадолго – ровно на неделю, пока длится ее персональная выставка. Впрочем, врать себе Майя не собиралась. Дело было не только в выставке – она наконец-таки нашла в себе силы взглянуть в глаза своему прошлому после шестилетнего отсутствия.

Улыбнувшись официантке, разносившей бокалы с шампанским, подошла к большому панорамному окну, из которого открывался чудесный вид на вечерний Н-ск. Улочки Старого Города были запружены разодетыми людьми, горели разноцветные фонари и пестрела яркая реклама. Летние кафе были переполнены, и даже до шестого этажа, где находилась галерея, долетали отзвуки громкой музыки.

Странными образом родной город показался на этот раз Майе невероятно прекрасным, хотя шесть лет назад она покидала его без сожаления.

Наверное, потому что в нем не оставалось никого, о ком ей жалеть?.. Лишь могилы родителей, горстка приятных людей, единственная школьная подруга, с которой они иногда перезванивались, да бывшие одноклассники.

А еще Артем Спасский, ее старая школьная любовь, встречаться с которым она не собиралась, старательно уговаривая себя, что этого никогда не произойдет. Они не столкнутся с ним в очереди к кассам переполненного супермаркета, потому что это против любых законов природы.

Сделав еще глоток шампанского, Майя строго-настрого приказала себе вернуться в реальность и начать, наконец, наслаждаться происходящим. Потому что это был ее день! Официальная часть уже закончилась – до этого она долго и старательно улыбалась на камеру, давая интервью местным журналистам, радуясь, что можно говорить на родном русском. Теперь вход в галерею был свободным, раздвижные двери постоянно открывались, впуская новых и новых гостей.

Майя ждала тех, кому позвонила по приезду. Тех, кого она хотела видеть.

Первой появилась ее старая начальница, принесшая ей охапку сиреневых хризантем. Цветы чудно пахли и, несмотря на то, что на дворе стояло начало августа, напоминали Майе о прохладной прибалтийской осени. Да и сама Марина Викторовна была ходячим напоминанием о тех временах, когда Майе приходилось совсем непросто.

Она рано осталась сиротой. Отец, в прошлом известный художник, быстро спился, не дотянув и до сорока пяти. Мама после его смерти угасла буквально за несколько месяцев, потеряв смысл жизни – ей больше не было за кого бороться, лечить, уговаривать, возить кодироваться, к знахарям и бабкам-шептуньям… А дочь свою они давно уже не замечали.

В восемнадцать лет Майя осталась одна.

Родственники, с которыми они не поддерживали связь, были далеко, разъехались кто куда чуть ли не по всему миру. К ним Майя за помощью обращаться не стала – они не явились на похороны ни отца, ни матери, несмотря на разосланные уведомления.

Решила, что справится со всем сама. Она сильная, она сможет.

От родителей Майе досталась трехкомнатная квартира в центре. Непростая – в престижном квартале неподалеку от центра, с папиной небольшой мастерской на мансарде, на которую вела скрипучая винтовая лестница. Добрые люди тут же посоветовали продать наследство – за него можно было бы выручить приличную сумму.

Но Майя ничего продавать не стала.

Вместо этого с легкостью поступила в Художественную Академию и принялась зарабатывать, как могла. Устроилась уборщицей в роддом на полставки, хваталась за любую возможность подзаработать на оформлении витрин, расписывала стены в кафе и ресторанах, радуясь, когда удавалось за бесценок продать хоть что-то из своих картин.

Это было сложное время, но она справилась.

– Хороша! – заявила ей Мария Викторовна, старшая акушерка Первого Городского Роддома, в котором Майя много лет подряд самозабвенно натирала полы.

Пожилая женщина отстранилась, разглядывая Майю с ног до головы. Мазнула взглядом по закругленным носам туфель на высоких каблуках, закрытому спереди, но с открытой спиной черному платью, которое Майя долго и придирчиво выбирала перед зеркалом. Дошла до обманчиво-простой прически, на создание которой ушло более часа – распущенным, вытянутым до середины и подкрученным на концах белокурым локонам, спадавшим почти до бедер.

– Красавица! – вынесла вердикт бывшая начальница.

Обнялись, и Майя наклонилась – каблуки были внушительных размеров, – чтобы коснуться губами морщинистой щеки Марины Викторовны. Затем та подхватила Майю под руку, и они прошлись по галерее. Марина Викторовна оценила «Домино», возле которого толпился народ; надолго остановилась возле «Заката».

– Значит, выбилась в люди, – кивнула одобрительно. – Молодец, девочка! Настоящий борец.

На это Майя хотела ответить, что у нее просто не было другого выхода.

Но промолчала.

Ей казалось, что жизненные трудности достаточно ее закалили. Перетерли, перемололи на своих жерновах, отсекая все лишнее. Остался лишь титановый стержень, на который она «насадила» то, что посчитала нужным взять в новую жизнь – уверенность в своих силах, любовь к сыну и желание выжить любой ценой.

– А где же Никитка? – спохватилась Мария Викторовна, закрутила головой. – Где мой крестник?

Она и принимала роды. Не сказать, что простые, но в конце концов все обошлось.

Иногда старая акушерка хвалилась, что держала на руках почти половину Н-ска.

– Во-он там, со своей няней! – Ее сын чуть в стороне на бойком испанском досказывал Орелии, что в маминых картинах явно чего-то не хватает. Майя частенько рисовала прибалтийские пейзажи, на которые он бы добавил Трансформеров или высадку монстров на пустынный морской пляж. – Привезла, чтобы показать родину.

– Хороший мальчонка, – улыбнулась акушерка. – Похоже, в папу пошел! – и Майя поймала на себе очередной цепкий, оценивающий взгляд.

Майя была светленькой и худенькой, с большими синими глазами, роста среднего, если скинуть высоченные каблуки. Никитка же в свои пять с половиной лет обещал стать высоким и крепким. Был он смугл, черноволос и сероглаз, с резкими, уверенными чертами лица – совсем в другую породу.

– Познакомить? – спросила Майя. Собиралась было подозвать няню, которую захватила из Испании, но Марина Викторовна покачала головой.

– Не стоит, Майечка! Пойду-ка я… Пройдусь еще немного, а потом на работу. Поздно уже, смена у меня в ночь. Но ты забегай, чайку попьем, поболтаем о нашем, о девичьем. В среду и четверг буду днем, так что заходи!

– Обязательно, – пообещала Майя.

Попрощались.

Только проводила Марину Викторовну, как к ней беззвучно подошел Пабло – ее менеджер, друг и наставник, без которого жизнь Майи пошла бы совсем не так. Коснулся локтя, поманив за собой в небольшой закуток, подальше от людских глаз. И тут же зашептал на ухо, что дела складываются очень хорошо. Тот самый покупатель, которого он долго и планомерно окучивал еще в Барселоне, готов внести круглую сумму.

Это означало, что по окончании выставки большая часть из картин украсит роскошные стены пятизвездочных отелей по всему Прибалтийскому побережью.

Майя довольно кивнула. Все складывалось даже лучше, чем она предполагала. Насколько – станет ясно к концу выставки, но эта сделка не только покроет расходы на поездку, но и позволит ей отложить приятную сумму на банковский счет. Кредит за студию в Барселоне она давно уже выплатила, теперь можно подумать и о Никиткином будущем.

Сын растет быстро, не успеешь оглянуться, как придется подыскивать ему университет. Возможно, он даже пойдет по ее стопам, потому что рисовать любил чуть ли не с рождения. Но куда больше Никите нравились машины – совсем как его отцу – и их небольшая квартира в центре Барселоны была завалена четырехколесными игрушками.

Но от мыслей о Никите и его, несомненно, блестящем будущем пришлось отвлечься, потому что снова распахнулись стеклянные, с вензелями «Пегаса», двери, впуская в галерею ее единственную Н-скую подругу, с которой они общались еще со школы.

Элька сразу же ее заприметила. Помахав, двинулась навстречу по ковровой дорожке, переставляя длиннющие ноги на высоченных каблуках. Покачивала узкими бедрами, как магнит притягивая взгляды окружающих.

В школе Эльвира Ветлицкая была признанной королевой красоты – даже выиграла этот конкурс в выпускном классе, – и с той поры ничего не изменилось. Вот и сейчас, по прошествии почти десятилетия после их выпуска, она все так же оставалась сокрушительно хороша. Точеную фигурку облегало короткое, полупрозрачное черное платье, которое куда больше подошло бы для ночного клуба, чем для посещения картинной галереи. Иссиня-черные волосы спадали до лопаток, темные стрелки выделяли ярко-синие глаза, кроваво-красная помада на губах казалась ударом ножа убийцы.

Глядя на нее, тараканы, от которых Майя почти избавилась в Испании, зашевелились, выползая из своих щелей.

Вот еще! – сказала она себе строго. Я и не подумаю нас сравнивать – слишком уж мы разные! Эльке всегда нравилось привлекать к себе внимание – подруга шла по жизни с уверенной раскованностью той, кто знает себе цену.

Майя же себе цену не знала – кроме той, которую были готовы платить за ее картины, – и все школьные годы уверенно пребывала в Элькиной тени. Впрочем, в то время это ее мало волновало – она привычно витала в облаках, рисуя то в своем заветном блокноте, который всегда был при ней, то в тетрадях, а даже, случалось, и в учебниках, за что ей серьезно попадало от преподавателей. Но при этом старательно училась, и Элька таскала ее за собой, словно вещь, у которой в любой момент можно списать домашнюю работу.

– Давно не виделись!

Не виделись они как раз те самые шесть лет.

Подруга окинула ее оценивающим взглядом. Красивое Элькино лицо вытянулось, когда она уставилась на Майино черное платье с открытой спиной.

– Диор или Валентино? – спросила ревниво.

– Диор, – призналась Майя.

– Туфли?! – еще один испытующий взгляд.

– Маноло Бланик.

– Неплохо, Самойлова! Тебе явно пошел на пользу испанский берег, – усмехнулась Элька.

Нервно потянулась к сумке, выловила пачку сигарет с тонким фильтром. Хищные, накрашенные губы приоткрылись, но Майя все же успела ее остановить.

– Эль, здесь же не курят! Это все-таки галерея…

– Вот гадство! – в сердцах отозвалась подруга, пряча сигареты в сумку. – Значит, прикатила в наш дождливый Н-ск со своего испанского берега? Возвращение блудной дочери, ну-ну! И насколько же блудной? – спросила хитро, затем безошибочно повернулась в сторону Пабло, выцепив его взглядом из толпы зевак.

Майин менеджер даже в свои пятьдесят восемь производил сокрушительное впечатление на женский пол благородной сединой и пронзительным взглядом черных, словно испанские маслины, глаз.

– Этот с тобой? – кивнула Элька в сторону Пабло. – Твой мужик?

– Он?! – удивилась Майя. – Эль, ну что ты, он же мне как отец! К тому же…

Осеклась, решив, что подруге не стоит знать, что Пабло был совсем по другой части – женщины в качестве сексуальных партнеров его не привлекали.

– Тогда кто?

Майя пожала плечами.

– Никто.

– Ну дура ты, Самойлова! – с явным удовольствием произнесла Элька, и Майя подумала, что вступительный экзамен в женский клуб неудачниц ею успешно пройден.

Будь у нее еще и муж, Элька бы такого ей не простила. А так – пусть и известная художница, которой испанский берег пошел на пользу, но все равно мать-одиночка и никакой личной жизни!

Потому что у самой Эльки тоже не сказать, что особо складывалось – два развода и работа менеджером на побегушках в полиграфической компании, которую – и работу, и компанию – та откровенно ненавидела и частенько жаловалась на свою жизнь, когда они созванивались.

Впрочем, Элька все еще не оставляла надежды устроиться.

– Родька тоже приехал, – неожиданно сообщила подруга. Затем с недоумением уставилась на одну из картин. – И что, за это платят? – ткнула наманикюренным пальчиком в сторону «Рассвета».

На ней солнечные лучи пронзали морской берег, и, казалось, невозможно было найти ту самую точку горизонта, в которой вода переходила в небо.

– Платят, – пожала плечами Майя.

– Я тоже такое могу нарисовать. Да хоть с десяток! – заявила с насмешкой. – Плюнуть и растереть.

– Плюнь и нарисуй, – согласилась Майя. – Так что с Родькой?

Они были дружны в школьные годы, и Майя поймала себя на мысли, что с радостью встретится со своим одноклассником.

– Тоже на днях вернулся в Н-ск, – сообщила Элька. – Звонил, спрашивал о тебе. Сказал, что зайдет на выставку.

– А откуда он приехал? – Майя даже не знала, что он уезжал.

– Из Цюриха, кажется! – подруга пожала худыми плечами, затем призывно улыбнулась мужчине в деловом костюме, устремившему на них заинтересованный взгляд. – Или же из Осло, какая разница?.. Кстати, наш Резиновый Утенок стал важным бизнесменом, руководит своей компанией, что-то в сфере Ай-Ти. Мотается теперь по всему миру. Наверное, денег гребет немерено, – и Элька мечтательно вздохнула.

Майя невольно улыбнулась, вспоминая смешное прозвище, которое дали ее однокласснику. В школьные годы Родька был заправским шутом, правда, с отличными способностями к физике и математике. Помогал ей в старших классах, когда ее вгоняли в ступор гигантские формулы, тогда как Майя подтягивала его по гуманитарным предметам.

Теперь же стал важным бизнесменом то ли в Цюрихе, то ли в Осло – их Резиновый Утенок расправил крылья…

Впрочем, она тоже не жаловалась на судьбу и тоже смогла пробиться, несмотря на то, что в школе ее прозвали Марусей.

Придумал это прозвище Артем Спасский в первый же день, когда появился в их классе. Перевелся из другой школы чуть ли не в середине учебного года, вошел в кабинет – им было лет по двенадцать-тринадцать, – после чего уверенно двинулся в сторону последней парты, где Майя давно и счастливо пребывала в одиночестве.

Рисовала в своем блокнотике, предаваясь радужным мечтам.

Новенький совершенно бесцеремонно уселся рядом с ней, потеснив разноцветные восковые мелки, раскатившиеся по парте, и Майя уставилась на него с изумлением.

Что он забыл рядом с ней, которую в классе считали чуть ли не блаженной?..

Но новый мальчик был настолько красив, что у нее перехватило дух, и Майя сразу же забыла, о чем собиралась у него спросить. Вместо этого потянулась к блокнотику, решив зарисовать, но спохватилась.

В его присутствии ей почему-то сразу расхотелось выглядеть блаженной.

– Тебя как зовут? – спросил у нее.

– Майя… Майя Самойлова.

– Марусей будешь, – вынес он свой вердикт. – Меня Артем зовут.

И Майя поняла, что пропала.

«Это» – свою влюбленность в Спасского Майя привыкла называть «это» – растянулось не только на все школьные годы, но еще и захватило много лет после выпуска.

Спас Майю только испанский берег, который ее и излечил.

И она надеялась, что уже окончательно – последние пару лет Майя практически не вспоминала об Артеме. Вот и сейчас, в Н-ске, уговорила себя, что они не могут пересечься, потому что это противоречит всем законам физики… Да что там говорить, всем законам природы!

Таких совпадений попросту не бывает, сказала она себе строго.

Тут снова распахнулись стеклянные входные двери. Полноватый охранник, на которого напялили глупую ливрею чуть ли не до пола, из-за чего вид тот имел довольно жалкий, кивнул, пропуская Родьку, и мысли об Артеме вылетели из ее головы окончательно.

Родион Роданов, их Резиновый Утенок, изменился, возмужал. Стал уверенным, холеным, улыбчивым, прячущим темные глаза за дорогущей оправой модных очков. Роста он был среднего, так что Майя на здоровенных каблуках, от которых у нее уже начинало сводить голени, оказалась с ним наравне. Подошел, с явным удовольствием приложился к ее щеке, затем всучил огромный букет кроваво-красный роз.

– Родь, ну зачем?.. – спросила она растерянно, мысленно охнув под весом цветов.

Спасла Майю официантка, предложив забрать букет и поставить его в вазу.

– Ты прекрасна! – заявил Родька совершенно искренне, на что Элька, на которую одноклассник не обратил внимания, скривилась.

– Ну вы тут пообщайтесь, голубки, – заявила им кисло, – а я выйду покурить.

Правда, «покурить» Элька так и не ушла. Вместо этого направилась, покачивая стройными бедрами, обтянутыми полупрозрачной материей, в сторону Пабло, разговаривавшего с темноволосым мужчиной в строгом деловом костюме. Тем самым, кто не забывал время от времени одаривать их оценивающими взглядами.

Английским Элька владела на таком же уровне, как и испанским – то есть, не владела совсем, – но подобные мелочи подругу никогда не волновали.

– Итак, Ветлицкая покинула родные пенаты и вышла на охоту, – прокомментировал Родька, проводив бывшую одноклассницу взглядом. – Мужику знатно не повезло!

– Зря ты так, Родь! – покачала Майя головой. – Не понимаю, почему ты ее так не любишь?

– А я мало кого люблю, – жизнерадостно сообщил он, – потому что вижу таких людей насквозь. Суть Ветлицкой в том, чтобы как можно лучше устроиться в этом мире. Причем за счет других, Марусь, потому что сама она слишком ленива и глупа. – И тут же добавил, не дав ей возможности возразить: – Но Ветлицкая у нас не хищница, нет! Скорее, она – половая тряпка, которую отбрасывают после использования.

– Родь, сейчас же прекрати! – возмутилась Майя. – Ты ведь знаешь, Элька моя подруга, и я не позволю…

Он снова усмехнулся.

– Как скажешь, Марусь!

Затем последовали дифирамбы ее красоте и успеху, от которых кровь сразу же прилила к щекам. Майя всегда смущалась, когда ее хвалили.

– Все, хватит, Родь, это уже перебор! – наконец, не выдержала она. – Ты меня так совсем захвалишь. Лучше расскажи, как твои дела. Знаешь, я чертовски рада тебя видеть!

– Знаю, – кивнул он. – Я это чувствую. Ты как маленькое солнце, Марусь, еще со школы… Помнишь, как приходил к тебе греться, когда мне было совсем плохо? – он попытался взять ее за руку, но Майя не далась.

– Что ты несешь, Родь?

– То и несу, – усмехнулся он. – Ничего не изменилось, Марусь! – произнес многозначительно.

– Мы изменились, – покачала она головой. – Каждый пошел своей дорогой, и некоторые из этих дорог завели нас довольно далеко от дома.

Сказанное заставило Родьку призадуматься.

– Знаешь, я рад, что ты уехала из Н-ска, – неожиданно произнес он. – И тебе удалось всего этого избежать.

– О чем ты? – растерялась Майя, почему-то подумав, что сейчас он заведет разговоры о кризисе и о том, что хорошо там, где нас нет.

Но Родька молчал, размышляя о чем-то таком, что его явно тревожило. Наконец, заявил:

– Ты в курсе того, что происходит с нашими одноклассниками?

– Нет, не в курсе, – Майя пожала плечами. – А разве с ними что-то происходит?

Элька в редких телефонных разговорах была скупа на подробности, так что Майя не слишком-то знала, кто из их бывшего класса женился, развелся или обзавелся детьми.

– Я не так давно вернулся в Н-ск, но уже успел кое с кем пообщаться и проанализировать услышанное. Знаешь, к какому выводу я пришел? – Майя, конечно же, этого не знала. – За последние годы с нашими одноклассниками произошло слишком много трагических и совершенно нелепых случайностей. Целая череда, – заявил ей Родька. Подхватил бокал с шампанским с подноса проходящей мимо официантки, но сам пить не стал, сунул Майе в руки, – от которой оказались застрахованы только те, кто успел вовремя свалить из Н-ска. Например, мы с тобой, Марусь! Еще Трубина, Гиззе и сестры Балаян.

– Погоди, Родь, о чем ты говоришь? Какая еще… целая череда трагических случайностей? – нахмурилась она.

– Твои картины застрахованы? – спросил одноклассник насмешливо, и Майя поспешно кивнула.

– Да, застрахованы. К чему ты клонишь? Родь, прекрати меня разыгрывать! – Ей стало тревожно. – Сейчас же расскажи, в чем дело!

– Заинтриговал? – усмехнулся он. – Но, как уважающая себя Шахерезада, я расскажу тебе обо всем завтра. Завтра, Марусь!.. И не морщи свой красивый носик, я не собираюсь портить тебе вечер. Кстати, где ты остановилась? В гостинице?

– Нет, – покачала Майя головой, понимая, что из упрямого Родьки ей ничего не вытянуть, пока он сам не захочет рассказать. – В квартире родителей.

Вернее, это давно уже была ее квартира.

– В той самой, что с каморкой Карлсона на крыше?

Родька частенько бывал у нее в школьные годы, и Майя водила его по винтовой лестнице в папину мастерскую на мансарде, с которой открывался чудесный вид на красные черепичные крыши Старого Города. Наверное, именно поэтому она так не смогла продать квартиру, когда переезжала в Испанию. Собиралась, но в последний момент передумала – слишком уж много воспоминаний, державших ее цепко.

Вместо этого пару лет назад Майя нашла строительную компанию и дизайнера, решив привести свое наследство в порядок. Прилетев в Н-ск, Пабло снял номер в отеле, а Майя с Никитой и Орелией, его няней, устроились в отремонтированной квартире, в которой мало что напоминало ее не слишком счастливое детство.

– Заскочу к тебе завтра утром, – сообщил ей Родька. – Часов в девять, подойдет? И мы обо всем поговорим. Привезу тебе кофе и круассаны, как и положено на завтрак модной художнице.

– Родь, ну что ты несешь?!