Жёлтая магнолия

Неудачный день из-за собак? Ну конечно! Неудачный день из-за того, что его брат притащил какую-то цверру, забыв о том, сколько несчастий уже принесло в их дом это подлое кочевое отродье!

– Надеюсь, мессер Оттавио, вы найдёте мне хоть одну приличную пару обуви до вечера, – ледяным голосом произнёс Райно и направился к выходу.

Для того, чтобы немедленно проверить слова гадалки, сгодятся и домашние туфли.

Пока Жильо, его помощник, устраивался на носу гондолы, а Пабло торопливо отчаливал, Райно смотрел вслед удаляющейся по набережной фигуре – пёструю юбку гадалки было видно издалека – и всё никак не мог успокоиться.

Лоренцо, кажется, совсем спятил! У Райно в голове не укладывалось, как его брат, подеста Альбиции, мог вообще додуматься до такого. Притащить в дом цверру и предложить Райно специально злить эту гадалку, чтобы у неё случались видения! Большего бреда он в жизни своей не слышал. Если бы это сказал не родной брат, а какой-нибудь куритель опиума из притона на рива дель Лавадоре, это он бы ещё понял, но Лоренцо?!

– Злить её? Специально? Кариссимо, да ты в своём уме? – спросил он брата, когда они вышли для разговора один на один.

– Я понимаю твой скептицизм, – ответил Лоренцо абсолютно серьёзно, – но я уверен, дело стоящее. Я должен убедиться. Она не могла знать того, что я спрашивал! Того, что ты спрашивал! И всего две недели, а взамен, если тебе нужно что-то взамен… что же, я наконец прощу твой долг.

– И я должен её злить? Как ты себе это представляешь? Я должен тыкать в неё палкой, как в циркового медведя?

– Райно! Мы же оба знаем, что ты можешь быть невыносимым, если захочешь, – ответил с усмешкой Лоренцо, – ты даже мёртвого можешь вывести из себя. Только не переусердствуй. Сделай так, чтобы она не сбежала. Я думаю, в ней есть капля древней крови. Мне нужно убедиться. Две недели – и ты свободен от своих обещаний. Это ли не хорошая сделка?

Сделка была хорошей. Бредовой, конечно, но хорошей, если бы только… Если только в этом всём была бы хоть капля здравого смысла. А так всё это походило на какой-то нелепый фарс.

– Капля древней крови?! Святой марангон! Теперь и ты собрался помешаться на этом? Недостаточно того, что случилось с нашей матерью? Ты что, всерьёз веришь в древнюю кровь? В осколок зеркала? Во всю эту ересь?!

– Вот только не начинай вспоминать то, что сделала наша мать! Не надо путать безумие с фактами! – огрызнулся Лоренцо.

– С фактами? С какими фактами? С утра ты верил в вампиров, теперь в древнюю кровь, ты притащил в дом гадалку и просишь меня специально злить её, чтобы у неё случались видения! Ренцо, ты спятил?

– Две недели, кариссимо. Просто две недели. Тебе и делать ничего не нужно, – произнёс Лоренцо, понизив голос. – И я освобожу тебя от твоего долга. Ты же очень этого хочешь?

– Ладно. Ладно. Пусть будет так, – сухо ответил Райно. – Но если она сбежит – то я всё равно свободен от долга.

– Договорились.

В глазах брата Райно увидел нездоровый блеск и подумал, что всё это какая-то дурно пахнущая история. Чем его так окрутила эта девица, что он пошёл даже на то, чтобы простить Райно давний долг, очень важный долг, в обмен на эти две недели? Или, может, чем-то опоила? Где вообще он её нашёл? И почему верит в неё так безоговорочно?!

Ему было неприятно осознавать, что родной брат верит видениям шарлатанки и не верит в него настолько, что устроил вот это представление с картами и шаром! И в придачу ко всему, если то, что сказала гадалка насчёт мастиффов и лодки, окажется правдой – вот это будет точно пощёчина его профессионализму.

Почему он сам об этом не подумал? Хотя… с первым убийством всё было иначе. Командор позвал его слишком поздно, когда тело убрали с площади…

Но злить гадалку оказалось труднее, чем он думал. И ещё неизвестно, кто кого разозлил больше – он гадалку или гадалка его.

Может быть, явись в палаццо Скалигеров какая-нибудь цверрская старуха с трубкой табака и шепелявым ртом, она и не задела бы так сильно его профессиональную гордость. Но девчонка?! Дерзкая девчонка с миловидным личиком, стоптанными туфлями и непомерной гордыней взялась давать ему советы?! Вот это уж слишком!

– Нет уж, Лоренцо… Нет уж! Твоя пассия здесь ненадолго, – пробормотал Райно, переводя взгляд на воду, которую тревожили мерные взмахи весла гондольера и воскликнул: – Эй, Пабло! Ты будто покойника везёшь! Шевели веслом, я очень тороплюсь!

Неудачный день из-за собак! Дерзкая девчонка решила над ним подшутить?

И он не мог понять, что его так взбудоражило. Нет, не глупая выходка Лоренцо и даже не цверрская гадалка в гостиной. Его задело за живое то, что она вот так запросто, эта цверрская гадалка, могла оказаться права…

Нет, не могла!

Но ему сейчас следует успокоиться и не придавать всему этому такого значения. Вряд ли она вернётся сюда. А если вернётся, то Лоренцо прав… он умеет быть невыносимым. И она всё равно сбежит.

Пьяцца Романа в этот час была полна народу, и Райно пришлось пробираться сквозь толпу торговцев, мимо труппы актёров, дающих представление на берегу канала, и бродячего цирка с тощим облезлым медведем на цепи.

Он нашёл без труда соттопортико, о котором говорила гадалка – узкий переулок, проходивший между глухими стенами домов. Здесь нет фонарей, нет окон, и кованая решетка калитки такой высоты, что даже подними он руку, и то не достанет до чугунных листьев винограда, что украшают её сверху.

– Что там сказала синьора Малатеста в прошлый раз насчёт этой калитки? – спросил Райно у своего помощника, трогая пальцами замок.

Когда нашли первую девушку, он приходил на пьяцца Романа. Не в тот день, позже. Его позвал командор Альбано для разговора, когда следствие уже совсем зашло в тупик, а после Райно наведался сюда. И эти дома он тоже обошёл в тот раз и видел эту калитку, а Жильо поговорил с владельцами домов. Да выходит, не те вопросы они задавали.

– Сказала, что никто этим выходом не пользуется, а ключи только у её экономки, да ещё у экономки синьора Криченцо, что живёт напротив, – ответил Жильо, прислонившись к стене. – Этот выход нужен только в пору очень большой воды – если затопит цоколь, то вон там есть лестница.

– Криченцо – это же тот, что с мастиффами? – задумчиво произнёс маэстро, словно задавая вопрос себе.

– Ага.

Калитка была заперта. Райно пошевелил замок и ощутил, что на пальцах остался жирный след. Он понюхал – масло. Лавандовое масло, если говорить точнее. Замок был смазан не так давно.

– Понюхай.

– Не чую ничего, синьор, – пожал плечами Жильо, прищурив косоватый глаз.

– Лаванда. Кто-то смазал этот замок. Запах слабый, но я его чувствую… Но почему лавандовым маслом?

– Ну, ежели надо было по-быстрому, а ничего под рукой не было, – предположил Жильо.

Райно достал платок и тщательно вытер пальцы.

– По-быстрому? Ну, это вряд ли. И петли… Посмотри, петли тоже смазаны, чтобы не скрипели. Проклятье! Ну не может же быть она права! Или может? – Райно повернулся и впился взглядом в лицо своего подручного.

Жильо был косоват на один глаз, левое плечо торчало чуть повыше правого, да и весь он был какой-то искривлённый, будто берёза, выросшая в расщелине скалы. И одевался как щёголь из бродячего театра – рыжие с крапом штаны, зелёная жилетка, платок на шее повязан бантом, а шляпа-котелок увенчана пучком петушиных перьев. Райно подобрал его ещё до своего возвращения в Аква Альбицию. И хотя выглядел Жильо как фазан в брачный сезон, а лицом так и вовсе был похож на мошенника, но уж расторопнее и изворотливее помощника, чем этот с виду нескладный прианец из горной Альбиции, было не сыскать.

– Кто не права? – переспросил Жильо, надвигая шляпу-котелок на лоб.

– Неважно. Иди к Малатеста и Криченцо, спроси у экономок, брал ли кто не так давно ключи от этой калитки. На время, или что-то пронести, а может быть, они терялись. А потом сходи на рива Спецьери – там сидит ключник, и узнай, не обращался ли к нему кто с просьбой открыть эту калитку или сделать запасной ключ.

– Будет сделано, капо, – Жильо приподнял котелок и шустро засеменил в сторону пьяццы Романа.

А Райно медленно прошёлся вдоль глухой стены, посмотрел наверх, сосредоточившись на том, чтобы представить, как всё могло выглядеть. Ночь, темнота, мёртвая девушка… Сейчас в переулке было сумрачно, лишь над головой – полоска голубого неба на уровне третьих этажей палаццо. Но всё-таки относительно светло, а вот ночью? В дальнем конце соттопортико поблёскивала на солнце вода в канале Спецьери, и Райно окинул взглядом стены: нет окон, нет фонарей, ночью здесь полная темнота…

Вытащить тело из лодки и положить на берегу – это одно, а вот нести через этот узкий тёмный переулок, открывать калитку, предварительно смазав замок и петли, да ещё лепестки… Длинный путь от рива Спецьери, и велика вероятность попасться кому-нибудь на глаза. На теле не было ссадин или царапин, а значит, его точно не тащили волоком.

«…Ну принесли через соттопортико в паланкине или в мешке…»

Он снова вспомнил слова гадалки. Убийца определённо силён и бесстрашен, раз смог пронести тело здесь. А ещё знаком с этим хитросплетением дворов. Или…? Или убийц было двое. Узкий дамский паланкин вполне возможно пронести здесь, и что внутри него, никто спрашивать не станет. Он не привлечёт внимания, и уж точно никто никогда не смотрит в лица носильщиков.

«…И, если собаки лаяли, кто-то должен был их услышать и всё это увидеть, а если не лаяли, то почему не лаяли? И если синьор Криченцо никого не убил в ту ночь, то, значит, никого и не было…»

Райно ещё раз посмотрел на глухую стену палаццо синьора Криченцо и решил, что поговорить насчёт мастиффов он, пожалуй, сходит сам.

* * *

– И какой он? Ну же, Миа, расскажи! Ну кто ещё в гетто похвастается тем, что разговаривал с Хромым накоротке! – воскликнула Николина.

Ради того, чтобы узнать подробности, она забросила даже утреннюю торговлю и, пришвартовавшись напротив лавки Дамианы, в кои-то веки позволила себе просто слушать, не пытаясь попутно что-нибудь продать.

– Ну же, Миа! Какой он?! Что из тебя всё клешнями-то надо тащить!

Миа поставила ногу на выступающий камень и ответила, глядя на воду и будто пытаясь вспомнить:

– Высокомерный. Зануда. Педант. Сушёный стручок ванили! – воскликнула она и перевела взгляд на Николину. – Такой же дорогой, сморщенный и приторный! Употреблять в небольшом количестве, иначе стошнит! Чванливый аристократ, – и она легонько пнула носком туфли кольцо для швартовки, вставленное в брусчатку.

– Ого! Сколько всего и сразу! Видать, не на шутку он тебя зацепил! – подмигнула Николина. – Но за сто дукатов я бы вытерпела хоть все оскорбления на свете.

Миа пожала плечами. Она не сказала Николине всей правды – ни про шестьсот дукатов, ни про то, зачем на самом деле её приглашали в палаццо Скалигеров. Сказала лишь, что синьора Перуджио, их тётка, желает перед смертью выведать семейные тайны. А поскольку она слишком стара, чтобы таскаться сюда по воде, то придётся Дамиане самой наведываться к ней целую неделю. А почему бы и нет, пока старуха Перуджио щедро платит за гадание?

Не стоит остального знать Николине, у той язык за зубами не удержится, не хватало, чтобы вся сестьера Пескерия болтала о том, как может разбогатеть Дамиана Росси, работая на Хромого! Да и вообще, если кто узнает в гетто, что она взялась помогать Скалигерам, вряд ли её за это похвалят. Как бы не выдали красную метку – после такого путь в гетто ей будет заказан.

Для любого, проживающего в гетто, патриции – это корм. Это мешок с деньгами и это враги, а в лучшем случае, это те, к кому относится поговорка: «Хорош тот патриций, который либо платит, либо мёртв». И уж работать на них можно только одним способом – обманом. Так что, если в гетто узнают об их договорённости с Лоренцо делла Скала, её точно не поймут.

– Зацепил? Да ну какое там! Я и близко к нему не подходила. Так, повидалась в гостиной, кто же меня пустит дальше цоколя-то? Скажи спасибо, что не на кухне. Но старуха Перуджио, хвала Светлейшей, очень даже щедра, да и забывает половину, так что можно каждый день всё начинать заново! – рассмеялась Миа.

– А вот видишь, как я тебе вчера всё предсказала?! – воскликнула Николина. – И ведь всё сбылось! Ну и я продала на десять дукатов, как ты и говорила. И ставлю ещё дукат на то, что вон та гондола тоже чалит к твоему берегу! Видишь, Миа, прошла тёмная вода, пошла светлая!

Миа обернулась и без труда узнала зелёный с лиловым кушак гондольера Пабло, это он вчера привёз сюда Лоренцо делла Скала. Долговязый и тощий, но при этом очень ловкий, с веслом он управлялся просто виртуозно. В лодке сидели ещё двое крепких мужчин – сикарио герцога, те же, что были вчера. Интересно, что им здесь нужно?

Пабло набросил петлю на швартовочный крюк, и Миа поспешила отделаться от Николины. И хотя хитрая торговка хотела задержаться, но Миа решила, что не стоит той слышать их разговор. Она развернулась и направилась в лавку, подхватив корзину, с которой только что пришла с рынка. Дедуля Козимо поделился свежим уловом, и на дне корзины, на подушке из мокрой травы и мха, поблескивала свежая рыба: две султанки, лаврак и пара окуней.

Пабло выбрался из лодки и, войдя в лавку следом за Дамианой, слегка поклонился и сдержанно произнёс:

– Доброе утро, монна Росси. Синьор делла Скала желает вас видеть, – он сделал паузу и добавил твёрдо: – Немедленно.

– Да ну? И что так пригорело господину делла Скала в такую рань? Да и кому из них? – усмехнулась Миа.

Немедленно?! Ещё чего! Пусть даже не мечтает, что она помчится по щелчку пальцев!

Она достала из корзины за хвост султанку, демонстративно бросила её в таз и посмотрела на Пабло исподлобья. Увидела, как он неодобрительно разглядывает её и её лавку, и даже отменного окуня, который собирался вот-вот испустить дух, и подумала, что, видно, Хромой нажаловался брату, и теперь Лоренцо делла Скала даст ей отставку. Плакали её шестьсот дукатов, да и слава Светлейшей, может, оно и к лучшему.

Но тогда зачем он прислал за ней Пабло, да ещё и двух сикарио? Чего ему от неё нужно?

И холодок нехорошего предчувствия потёк по спине скользким угрём. А ну как им велено утопить её где-нибудь по дороге? Мало ли, вдруг маэстро Хромой не на шутку обиделся за вчерашнее?

Миа вытащила остальную рыбу и тоже бросила в таз.

– Вас желает видеть синьор Райнере делла Скала. И вам стоит поторопиться.

– В самом деле? А если я не поеду? Силой меня потащите?

– Если понадобится, – спокойно ответил Пабло, и за его спиной, как будто по беззвучному приказу, появились двое сикарио.

И вот это было совсем неприятно.

– Вы же видите, – она указала рукой на таз, – я немного занята. Мне нужно разделать и приготовить рыбу, ваш синьор подождёт, а рыба нет. Не могу же я оставить её вот так.

Один из сикарио шагнул ей навстречу и, прежде чем Миа успела хоть что-то возразить, схватил таз и вышвырнул рыбу прямо в открытое окно. Бросок был сильный, потому что, судя по шлепку, окуни долетели до воды и упали прямо в канал. И Миа как-то отстранённо подумала, что у окуней сегодня выдался удачный день, повезло им, а вот ей… И оглянулась тревожно на узкую дверь чёрного хода.

– Вашу проблему с рыбой мы решили. И на будущее, вам следует знать, что хозяин ждать не любит, – произнёс Пабло всё так же спокойно.

– Да чтоб вас! Махтаб эт хатэ! – Миа выругалась на цверрском, надеясь, что эти бульдоги её не поймут. – Мне-то он не хозяин!

– Я бы так не сказал, – хмыкнул Пабло и сделал знак рукой своим людям.

Миа попятилась к задней двери, но один из сикарио бросился наперерез, перехватил её за талию и, забросив на плечо, как мешок овса, направился прочь из лавки.

От неожиданности она взвизгнула, зацепила рукой таз, пытаясь ударить им здоровяка по лицу, но все попытки вырваться оказались безуспешными. Ручищи у сикарио смогли бы порвать, не напрягаясь, даже корабельные цепи, и выбраться из его тисков нечего было и думать. Шпильки вылетели из волос, и где-то потерялась одна из туфель, но бульдогам из охраны герцога было всё равно. Поначалу она орала и колотила похитителя кулаками, но, когда огромная лапища сикарио зажала ей рот, благоразумие возобладало над гневом.

Как мешок овса, её и сгрузили на обитое красной кожей сиденье гондолы, а второй сикарио запер дверь в лавку, не забыв, однако, прихватить её сумку и шар. Ей показалось, что от неожиданности и страха она разучилась даже дышать, и лишь судорожно ловила ртом воздух, как тот самый окунь, который только что счастливо избежал её сковороды.

Проклятые прихвостни Скалигеров! Какая наглость! Да что они себе позволяют?! Даже слуги у патрициев – высокомерные сволочи, все под стать своим хозяевам!

Но, как гласила одна старая цверрская поговорка: «Из любой ситуации можно как-нибудь выкрутиться», и Миа решила в этот раз положиться на мудрость предков. Она подавила свой гнев и желание вцепиться Пабло в лицо ногтями и всю дорогу сидела смирно. Не орала и не дёргалась, лишь молчала и копила гнев, как закипающий железный чайник, и думала лишь о том, что ей делать, если эти два бульдога и клятый Пабло были посланы затем, чтобы отвезти её в укромное место в лагуне и там утопить. Но лодка скользила по воде не прочь из города, а, наоборот, к центру, и это немного успокаивало – никто не станет топить её посреди Дворцового канала. И, когда гондола мягко ткнулась боком в швартовочное плечо у палаццо Скалигеров, тревога её окончательно отпустила, а вот злость, наоборот, поднялась, как вода в закипающем чайнике, готовясь окончательно сорвать крышку.

Глава 7. Какое-то подобие синьоры

Дамиану провели через внутренний дворик, и, чтобы не хромать на одну ногу, она ещё в лодке сняла туфлю и теперь шагала босиком по холодным терракотовым плитам следом за невозмутимым Пабло.

Палаццо Скалигеров был поистине огромен. Один только внутренний дворик, обнесённый арочной колоннадой, был больше её лавки раз, наверное, в десять. А может, и в двадцать. По периметру уставлен мраморными скамьями и большими вазонами с лимонными и оливковыми деревьями. Дворец возвышался вокруг на три этажа, каждый из которых опоясывала ажурная внутренняя галерея. Узоры голубой мозаики украшали самый верх, и, казалось, что стены сливаются с небом.

Вслед за Пабло она поднялась на второй этаж, где её сдали на попечение дворецкого – грозного мессера Оттавио. Резные двери распахнулись, и она вновь оказалась в той же самой гостиной, из которой стремглав сбежала вчера. Растрёпанная и красная, с сумкой, шаром и одной туфлей в руке, должно быть, сегодня она и вовсе походила на пугало.

– Доброе утро, монна Росси, – из противоположной двери появился маэстро Л'Омбре, на ходу вставляя запонки в манжеты идеально сидящей тёмной рубашки.

Гладко выбритый и бодрый, в сопровождении ароматов свежесваренного кофе и чего-то горько-хвойного, он, даже если бы захотел, не смог бы выглядеть более раздражающим, чем сейчас. И от этого приветствия и безупречного вида хозяина дома у Дамианы аж под ложечкой закололо от злости. А ещё от того, в каком ужасном виде она предстала перед ним. Раньше она бы и внимания не обратила – какое дело цверрам до того, что думают о них патриции, но в этот раз почему-то стало неприятно.

Маэстро остановился, окинул её взглядом, полным смеси удивления и, как ей показалось… брезгливости. Его левая бровь слегка дёрнулась вверх, и чувство стыда вперемешку со злостью заставило Дамиану швырнуть на пол сумку и присесть в шутовском реверансе.

– И вам доброе утро, маэстро! Если такое утро можно назвать добрым!

– Почему вы выглядите как… хм… впрочем, как и должны выглядеть, – маэстро сделал многозначительную паузу, будто специально хотел подчеркнуть, что выглядит она, как грязная цверра из гетто.

И лучше бы он сказал это вслух, хотя этикет и обязывал его молчать. Но его недомолвки и красноречивые взгляды были даже хуже пощёчин.

В гетто принято говорить друг другу правду в глаза. Но в приюте святые сёстры обучали Дамиану в том числе и этикету, по которому полагалось прямо противоположное – говорить в глаза приятную ложь или молчать, чтобы не обидеть собеседника. Впрочем, для неё это было нетрудно: гадалка и так всегда соблюдает этикет – лжёт людям то, что они хотят услышать. Но сейчас Миа не смогла удержаться.

– Я выгляжу так, потому что ваши бульдоги ворвались в мою лавку с утра пораньше, забросили меня на плечо, как мешок с углём, и притащили сюда против моей воли! Я не ваша собственность, маэстро Л'Омбре, и у вас нет права так со мной поступать! – выпалила она в ярости, отшвырнув туфлю в сторону.

– Кажется, это вы так опрометчиво заключили некую сделку с моим братом, заложив душу дьяволу за шестьсот дукатов, – спокойно ответил он, застёгивая второй манжет. – Так что нет, вы не правы. Право так поступать с вами у меня есть. Ну, или вы можете сами отказаться от этой сделки и убраться отсюда прямо сейчас. Я буду этому только рад. Ну, так что? – его синие глаза блеснули и теперь смотрели внимательно и цепко, словно подталкивая её к тому, чтобы обругать хозяина дома и, в ярости хлопнув дверью, уйти.

– Не дождётесь! – произнесла Миа с холодной злостью.

Она уперла кулаки в бёдра, собираясь долго и упорно сопротивляться попыткам маэстро её выставить, но блеск в его глазах тут же угас. Он лишь пожал плечами, поправил воротничок рубашки и произнёс спокойно и как-то даже безразлично:

– Тогда никто не в претензии.

– Я вас ненавижу! – воскликнула Миа, всеми силами пытаясь удержать рвущийся наружу гнев.

– Взаимно, монна Росси. Но нам придётся некоторое время друг друга потерпеть, чтобы каждый смог получить желаемое, раз уж вы так упорны в выполнении своих обязательств. Ну, или вы можете уйти прямо сейчас, – всё так же невозмутимо ответил маэстро, направляясь мимо неё к двери.

Неужели вот за этим он её сюда и притащил? Чтобы предложить расторгнуть сделку и уйти добровольно?! Или это просто месть за вчерашнее?

И Миа хотела бы развернуться и уйти. Плюнуть прямо на мозаичный пол и навсегда забыть высокомерных Скалигеров. Но шестьсот дукатов были весомее гордости, и поэтому она осталась стоять, бурно дыша и про себя обещая выкопать самые грязные секреты Хромого, и выдать их его высокомерному брату в качестве платы за это унижение.

– Ну вот, как я и думал, жадность победила гордость, – усмехнулся маэстро и, снова окинув её взглядом, полным недоумения пополам с брезгливостью, добавил: – А теперь, монна-Дамиана-Винченца-Росси, пришло время отрабатывать обещанное вам вознаграждение. Но для начала вас, конечно, придётся отмыть и переодеть. Ну и причесать немного, а то вы похожи на… впрочем, это уже неважно.

– Отмыть?! – она едва не подавилась собственным вопросом.

– Вы воняете рыбой, «монна-Дамиана-Винчеца-и-никак-иначе», – бросил он через плечо и крикнул громко в открытые двери: – Монна Джованна? Будьте добры…

В этот раз не было ни дрожания воздуха, ни ароматов магнолии… В этот раз Светлейшая была немилосердна, будто схватила Дамиану за шею и окунула лицом в ледяную воду, да так, что не вздохнуть.

С высоты видны зеленеющие поля, и тонкие пики кипарисов частоколом стоят вдоль подъездной аллеи старой виллы. В белёсом от зноя небе быстрые стрижи чертят замысловатый узор…

Миа видит какое-то здание…

Слева и справа над головой сходится стрельчатая арка. Чуть вперёд выступает черепичный козырёк крыши, притеняя от жаркого полуденного солнца. Кажется, это небольшая кампанила. Самая вершина башни. И тот, кто сидит, прислонившись к дубовой распорке прямо под большим колоколом, – художник. У него на коленях альбом. Красивые длинные пальцы держат в руках огрызок карандаша и рисуют торопливо, словно боясь хоть на мгновенье оторвать его кончик от бумаги. И карандаш хоть и движется быстро и рвано, словно колотится чьё-то испуганное сердце, но уверенно ложится один штрих за другим, рождая на бумаге прекрасное лицо. Тонкий профиль девушки, сидящей вполоборота. Упавший на грудь локон, опущенные ресницы, губы, тронутые тенью улыбки…

Гости сидят внизу, на высокой террасе виллы, и с высоты колокольной башни они отлично видны тому, кто скрывается в её тени. Миа смотрит на девушку и понимает, почему пальцы художника движутся так быстро. Она чувствует, как он торопится, чтобы успеть, ухватить и удержать это мгновенье, украсть его тайком, пока красавица, сидящая на террасе одна, неторопливо рассматривает что-то в книге.

Красавица, принадлежащая другому. Тому, кто подходит сзади и смотрит в книгу поверх её волос цвета розового золота, а затем касается её плеча так… как будто имеет на это право. И сердце художника замирает вместе с карандашом…

Миа понимает, что вот это и всё, что остаётся художнику – поймать этот образ, перенести на бумагу и забрать с собой, чтобы смотреть на него потом, не таясь. Потому что на остальное права у него нет.