Неполное зачатие

Поэтому я не нашла ничего лучшего, как замотать его в пеленку (запас которых лежал стопкой на полке столика) и собраться идти на поиски подгузников. Этот несостоявшийся забег прервало появление Светланы Ивановны. Я застыла с ребенком на руках, когда в палате появилась каталка, на которой лежала бледная женщина, а рядом с ней – точно такой же младенец, как у меня.

– Вот, Беляшкина, знакомься. Соседка твоя. Родила, конечно, зная обо всем, но ей это не помогло.

Врач смотрела за тем, как девушка с каталки встает и безучастно перекладывает младенца с рук в кроватку. Потом повернулась ко мне.

– А ты что тут стоишь как Ленин с бревном?

– Я не знаю, где мне памперсы брать, – призналась я.

– Как где? А с собой разве… – Она снова нахмурилась и махнула рукой: – Точно. Какие памперсы с собой, когда ты вот так родила? Ладно, выдадим. Но родственников попроси пачку купить для новорожденных. Пусть привезут.

И она удалилась. А я так и стояла посреди палаты, прижимая к себе Романа, и не могла разобраться в том, что испытываю. Одно знала наверняка: главное желание, которое испытываю – сбежать.

Через час жизнь наладилась. Ребенок обзавелся двумя памперсами, был приложен к груди, что ему очень понравилось, а я – накормлена обедом. Картошка и мясо, не слишком сытно, но вкусно.

Моя же соседка так и продолжала лежать и безучастно смотреть в потолок. И я бы занялась ее проблемой (например, спросила, что не так и почему она расстроена) если бы меня не занимал совсем другой вопрос. А именно – как позвонить бабушке и сознаться ей в том, что она теперь прабабушка.

Это и озадачивало меня в последнее время, когда я вертела в руках телефон и не понимала, что должна сделать и в какой именно последовательности. Даже возникла трусливая мыслишка растянуть признание на ближайшие пару дней. Встречаться мы с бабушкой были не должны, а соврать, что я звоню из дома, было легче легкого. Но это потом стоило бы мне очень дорого.

– Але, бабуль! – откашлявшись, произнесла я после нескольких гудков. Бабушка, как это всегда бывало, подошла к телефону не сразу.

– Оксана! А я как раз к тебе собралась. Варенья из аронии сварила, привезу.

Вот тебе и раз! Варенья она мне привезет.

– Бабушка, я сейчас в роддоме! – призналась я и дыхание в зобу сперло.

– Ты где сейчас? – не расслышала Лидия Федоровна.

– В роддоме!

– А что ты там делаешь?

И как же ей во всем признаться? Как сказать, что у меня целый младенец на руках?

– Я родила, бабушка.

– Что ты? Я плохо слышу!

– Я родила! РОДИЛА!

– Кого родила?

– Как кого? Ребенка!

Господи, дай мне сил! Пережить это молчание, которое вдруг возникло, и бабушкин инфаркт, если он случится. А это весьма возможно.

– Оксаночка, какого ребенка?

Какая же растерянность была в голосе бабушки! И вот что прикажете с ней делать?

– Обычного. Почти четыре килограмма. Романом назвала. – Я всхлипнула от того, что накатили эмоции. Или это было осознание того, что со мной случилось на самом деле? – Ты приедешь, бабуль?

– Я приеду! Ты не врешь же мне?

– Не вру!

– И диету тебе прописали?

– Не прописали. Но наверно жирное нельзя… и острое. И соленое!

– А сладкое можно?

– Сладкое можно…

– Я еду к тебе, Оксаночка! Только пирожков на скорую руку испеку и сразу приеду!

Вот и все. Вот я и призналась бабушке (хотя очень сомневалась, что она все поняла правильно). Но пути назад у меня не имелось. Да и рядом с родным человеком я буду чувствовать себя увереннее. Вот об этом и буду думать, пока не приедет бабуля!

Пока бабушка пекла пирожки и ехала ко мне с заданием купить по дороге подгузников, Роман заснул. Не такой уж он и хлопотный, оказывается. Если так и будет есть и спать, мы с ним, пожалуй, поладим.

Я подошла к кровати моей соседки, которая так и лежала, уставившись в стену, и тихонько тронула ее за плечо. Никакой реакции. Ее ребенок тоже лежал ни жив, ни мертв, но не спал. Просто как будто старался вести себя тихо, чтобы никому не мешать.

– Может, вам помощь нужна? – шепотом спросила я у соседки. Та просто покачала головой. – Есть или пить не хотите? Меня Оксаной зовут. А вас?

Молчание.

Решив, что навязываться мне точно не стоит, я вернулась к себе на кровать и улеглась на нее. Взяв в руки телефон, нахмурилась. Что там пишут обычно в таких случаях в разных соц.сетях? Сегодня я стала мамой! Или – поздравляйте! Наконец-то Ваня/Таня/Даня родился! А мне вот самое последнее, чего хочется, признаться, что со мной случился такой конфуз. Значит, пока обойдемся без новостей, – решила я и начала дремать.

– Оксаночка, это я! – заявила бабушка через пару часов, внося в палату огромную сумку и ярко-зеленую упаковку, в которой памперсов было столько, что должно было хватить на три года.

– Бабуля!

Я бросилась ей на шею и крепко обняла. Даже расплакаться от нахлынувших чувств захотелось. Бабушка у меня была заботливой, внимательной, но иногда – чересчур деятельной. Впрочем, сейчас это качество было очень даже кстати.

– Садись за стол, сейчас поешь и все расскажешь.

Она принялась суетиться, только бросала на ребенка взгляды искоса, и я не могла понять, что она думает или чувствует в этот момент.

Бабушка вытащила из сумки мою одежду, большой кулек с пирожками, термос, в котором оказался горячий сладкий чай. Я тут же начала уминать один из пирогов. Вкус домашней выпечки заметно меня успокоил.

– Ну. И кто тут у нас? – спросила бабуля, склоняясь над Романом.

– Это Рома.

– А по отчеству?

Хороший вопрос, а главное, ответа на него у меня нет.

– Не знаю.

– Бывает.

– На что ты намекаешь? Я вообще не знала, что беременна!

– Не нервничай, тебе нельзя, молоко перегорит. Не знала и не знала. Родила же?

С этим спорить было трудно. Родила.

– Но я даже представить не могу, от кого он!

– Не от Славки же твоего?

– Нет. Мы с ним год назад расстались, а за год… у меня так никого и не было.

– Ты уверена?

Я фыркнула и отложила пирожок. Конечно, я была уверена! До сегодняшнего дня, пока на свет не появился Роман. А теперь очевидным стало совершенно противоположное.

– Ты раз ночевать домой не пришла, помнишь?

– Помню, конечно. В офисе заснула.

– Может, скрываешь что от меня? Зря! Я только рада буду, если кто появился.

– Да никто не появился, бабушка. Тогда я просто заснула… шеф мне еще приснился.

– И что делал?

– Бабуль…

Я покраснела, как маков цвет, что бабушка наверняка расценила по-своему. Улыбнулась и кивнула сама себе, истолковав все неверно. Может, я что-то упускаю и мне тогда эта ночь с шефом не приснилась? Нет, он же никогда бы не посмотрел на меня, как на женщину! И тем более не захотел бы… А в моем сне Дмитрий Юрьевич был не только нежным и страстным, но и вел себя так, как будто я ему могу хоть чуточку нравиться.

– Беляшкина, это что такое? Пирожки?

Я инстинктивно спрятала за спину третий надкушенный результат бабушкиного кулинарного мастерства. Светлана Ивановна умела появляться как немцы двадцать второго июня – без объявления войны.

– Это я напекла! Хотите? – вступилась бабуля и протянула врачу кулек.

Врач забрала его и кивнула.

– Конечно, хочу. Все отделение вам за следующим чаепитием спасибо скажет. А Оксане такого нельзя. Она у меня на диете. Кстати, вот, что ей можно есть.

Светлана Ивановна протянула мне исписанный лист. Ну как исписанный… наполовину.

– Обычно я все и всем разрешаю, если сыпи там нет или с животом у детей нормально. Но здесь, Беляшкина, берись за себя уже. Будем худеть!

– Мужики любят, когда есть, за что подержаться, – вступилась бабуля, но как-то не очень уверенно.

– Когда есть за что, подержаться – да. А когда на пояс экватор можно надевать и то он не сходится – не любят.

Светлана Ивановна умела мотивировать. Пирожок был отложен, когда я уткнулась в лист с назначениями по питанию. Врач же нахмурилась, взглянув на мою соседку и вышла, забрав с собой весь мой стратегический запас сдобы.

А ночью приключилось то, чего я никак не ожидала. Соседка по палате вдруг разрыдалась. Я даже подскочила на постели от испуга, когда услышала ее плач.

– Вам плохо? Может, врача позвать?

Включив ночник, я надела тапочки и подошла к ней.

– Не надоооо врачааа.

Она тоже села на постели и зарыдала пуще прежнего. Да что же такое у нее приключилось? Вроде о ребенке знала, не то что некоторые.

Впрочем, задаваться этим вопросом долго мне не пришлось. Марина (так звали соседку) стала рассказывать, сначала сбивчиво, потом все быстрее и быстрее.

Как оказалось, она была замужем – давно, но не слишком счастливо. Марина детей хотела, муж отказывался наотрез. И вот она забеременела. Случайно, даже не подозревая о том, что контрацепция может дать сбой. И муж поставил условие – или аборт, или развод.

Я покосилась на кроватку с дочерью Марины. Понятно, что именно она выбрала. Впрочем, муж с ней не развелся, но устроил самый настоящий ад на земле. Пьянки, измены, напоминания о том, что она разрушила их семью.

– Почему ты от него не ушла? – не замечая, как перешла на «ты», спросила я с удивлением.

Даже будучи далеко не мечтой мужчин, я бы такого отношения к себе не позволила.

– Не знаю. Все казалось, что наладится. А потом я поняла, что идти мне некуда. Родных, кто поддержит, нет. На работу с пузом не берут. Вот так и прожила… до родов. А сегодня, как рожать уезжала, муж сказал, что обратно на порог с ребенком не пустит.

– Вот тебе на! А где же вы жить будете?

– Пока не знаю. У меня есть немного сбережений. Квартиру, наверно, снимем. Потом не знаю… пособия дадут, может.

– Вот и хорошо. А сейчас плакать переставай. И дочку покорми. Она у тебя тихонькая такая.

– Да… ты права.

Марина встала и пошла умываться. А я же вдруг поняла одну очень важную вещь. Плевать, кто отец и где он (а если еще и ведет себя как Маринин муж, то вообще его нужно послать навсегда), главное, что у нас есть дети. Даже если кто-то и не подозревал о них еще утром.

В целом же, лежать в роддоме мне даже понравилось, хоть я и скучала по бабушкиной стряпне. С Мариной мы подружились, дети нас только радовали. Мы постоянно болтали обо всем понемножку. Марине стало легче, теперь она уже не рыдала ночами в подушку.

А когда пришло время выписки, я даже не подозревала, какой сюрприз меня будет ждать, когда я в сопровождении медсестры, которая несла Рому, спущусь на первый этаж в специальный зал…

Совесть меня грызла.

После долгих размышлений я все же пришел к выводу, что Беляшкина с учетом сроков могла таки родить либо от меня, либо от святого духа. Второе было куда как менее вероятно. Следовательно, оставался только я.

И, даже к собственному удивлению, я вскоре обнаружил, что полностью находиться в стороне не могу. И так как мое очередное посещение вызвало бы, должно быть, у Беляшкиной подозрения (вполне справедливые, надо сказать), я решил справляться о ней и ребенке по телефону. И делал это до тех пор, пока мне не сказали, что Оксана выписывается.

Тут совесть загрызла меня окончательно. Мне, конечно, не доводилось еще участвовать в подобном мероприятии, но ведь как это обычно бывает? Выходит довольная мамочка с дитем, ее встречают родственники и все радостно орут. А что, если Беляшкину даже встретить некому?

По сути, я ведь о ней ничего не знал. Кроме того, что известно о сотруднике любому работодателю – не замужем, детей нет. Точнее, не было. До того момента, как меня понесло и как результат принесло к ней за утешением.

Благо еще, что такие случаи со мной – редкость. Обычно я предпочитал проверенных любовниц, потому что девицами, доступными на одну ночь, как правило, брезговал. И за тот год, что встречался с Аллой, ни разу не ходил налево. Она меня полностью устраивала – модельного вида блондинка, с которой не стыдно появиться в обществе. Для моего положения это был весьма немаловажный аспект. Да и в постели она была хороша.

Я хмыкнул. За последние дни я вспомнил об Алле, кажется, впервые. До такой степени мои мысли оказались поглощены внезапным отцовством и… чувством вины. От того, что так и не сказал Беляшкиной, что я в деле ее нежданной беременности – первый подозреваемый.

И, так как в глубине души понимал, что ребенок, скорее всего, мой, не поехать на выписку просто не мог. Там меня и настиг нежданчик.

Стоя с букетом цветов и нелепыми голубыми шарами в руках в специальном зале, я чувствовал себя крайне неловко. Примерно как слон, на которого натянули балетную пачку и сказали, что он теперь – балерина. То есть – чужеродно, непривычно и не на своем месте.

Рядом со мной мялась весьма приятного вида старушка. И пахло от нее тоже весьма… приятно. Я бы даже сказал – аппетитно. Кинув взгляд искоса, я нашел источник этого аромата – в руках бабулька держала… Боже, это что, каравай?

Заметив мой интерес к своей персоне, старушка улыбнулась и спросила:

– Вы тоже на выписку? А к кому?

– К Беляшкиной, – ответил я рассеянно.

И понял, что дал маху.

– К какой такой Беляшкиной? – с подозрением прищурилась бабулька.

Я сильно подозревал, что вряд ли сегодня выписывался с такой фамилией кто-то еще. Стало быть, угодил аккурат на Оксанину родственницу.

Ну, отвираться явно было поздно, да и желания это делать, честно говоря, у меня не было.

– Оксане Беляшкиной, – признался я.

– К моей Оксаночке! – каравай в руках старушки удивленно подпрыгнул. – А вы, простите, кто?

Закономерный вопрос.

– Я ее босс, – ответил так, чтобы пресечь все дальнейшие вопросы. И для верности сурово нахмурился.

Но от последующих расспросов меня спасло не это, а появление самой Беляшкиной.

– Дмитрий Юрьевич, – пробормотала она смущенно, когда спустилась по лестнице и оказалась рядом. – А вы что здесь делаете?

А что я здесь делаю, взаправду? Не говорить же ей прямо тут все, как есть?

– Я подумал, что вдруг тебя встретить некому, – ответил я и сунул Оксане цветы с шарами. – Вот, это тебе.

– Спасибо, – поблагодарила она, принимая букет свободной рукой. – И что приехали спасибо. Не стоило так волноваться, со мной бабушка…

И, повернувшись к стоявшей рядом старушке, добавила:

– Бабуля! Ну зачем ты притащила опять выпечку?

– Ну а как же иначе, Оксаночка? – возразила бабуля. – Ты же столько дней нормально не кушала! Смотри, как исхудала вся!

Я невольно оглядел Беляшкину. И правда похудела, что ли? Или это случившиеся роды давали о себе знать?

Мой взгляд устремился на ребенка. Он мирно посапывал на руках Оксаны, приложив ко рту кулачок. Я никогда не задумывался о детях (разве что в далекой перспективе), но сейчас это зрелище показалось мне невыносимо милым.

Боже, старею я, что ли?

– Хотите подержать? – предложила Оксана, заметив мой интерес к ребенку.

И, прежде, чем я успел что-нибудь ответить, протянула мне сына. Своего. Моего. Нашего?

Я и сам не понял как это получилось, но руки инстинктивно потянулись навстречу. Какой же он кроха! Роман… Я знал, что Беляшкина назвала его именно так.

И кто бы мог подумать, что дети пахнут так приятно? Раньше младенцы ассоциировались у меня лишь с изгаженными памперсами и непрестанным ором. Но этот ребенок был таким спокойным…

А потом он открыл глаза. И я окончательно пропал.

Господи, а ведь была вероятность, что это все же не мой ребенок. А я стою тут, как идиот, и умиляюсь.

Эта мысль оказалась весьма отрезвляющей. Я поспешил вернуть ребенка Беляшкиной, коротко заметив:

– Он очень милый.

– Спасибо.

После этого никто из нас, кажется, не знал, как себя вести. Поэтому я взял дело в свои руки.

– Пойдемте, я вас подвезу до дома, – сказал решительно.

– Дмитрий Юрьевич, неудобно как-то… – неуверенно возразила Беляшкина.

Но тут вмешалась бабуля:

– Везите! – постановила она и с караваем наперевес направилась первая на выход.

Путь до дома Беляшкиной проходил, в целом, мирно и спокойно.

Сама Оксана молчала, явно смущенная вниманием моей к ней персоны. Зато бабуля болтала, не переставая. Круг интересов у нее был широкий, и охватывал, похоже, все российское телевидение. От «Пусть говорят» до кулинарных передач. Последнее, впрочем, было как раз весьма неудивительно. Как я уже успел понять, бабушка Беляшкиной была большой любительницей готовить. И особенно – откармливать. Что я и ощутил вскоре на себе.

– Дмитрий Юрьевич, – позвала она меня, когда я было расслабился во время пяти секунд тишины.

– Ммм? – только и смог промычать в ответ.

– А вы фисташковый чизкейк пробовали?

Стоит признать, вопрос меня удивил.

– Не пробовал, – признался я.

– Так надо попробовать! – решительно заявила бабуля. – Приходите в гости, я испеку…

– Бабуля, – попыталась было вмешаться Оксана, но ту было просто не остановить. Бабушка у Беляшкиной явно придерживалась тактики «вижу цель – не вижу препятствий». И целью этой был сейчас я.

– Приду, – пообещал я.

Ну а чего отказываться? От чизкейка я, пожалуй, воздержусь, зато это будет отличный повод увидеть Романа. Да и Оксану тоже.

Я кинул взгляд в салонное зеркало. В принципе, Беляшкина всегда вызывала у меня чисто человеческую симпатию. Она была такая… настоящая, что ли? А еще у нее глаза красивые… Я вдруг понял, что последняя мысль стукнула мне в голову не просто так. Наши взгляды пересеклись на зеркальной поверхности, отчего я даже дрогнул, будто меня поймали на чем-то неприличном.

Впрочем, неприличное у нас с Беляшкиной уже и так имело место быть. Так что краснеть как подростки было поздновато. Правда, о том разе она не помнила вообще, а я… А я вдруг понял, что ни о чем не жалею. Что сделано, то уж сделано.

Мои философские размышления вдруг прервались выразительным «ой».

– Что случилось? – живо отреагировал я.

– Нам кажется памперс надо поменять, – извиняющимся тоном сообщила мне Беляшкина.

А бабуля, похоже, пришла по данному поводу в неописуемый восторг.

– Ой, а кто это у нас тут покакал? – засюсюкала она с Романом.

Ну, надо полагать, ребенок-то как раз отлично знал ответ на этот вопрос. Даже загукал довольно, с чувством выполненного долга.

А я понял, что растерялся. Что делать-то? Остановиться и дать возможность поменять подгузник или как там называется это добро? Или быстро мчаться к дому Беляшкиной? Но впереди маячила пробка, а позади меня начал маячить характерный запах…

И тогда я понял, что лучшее решение – это отвезти всех к себе. Благо застряли мы аккурат в центре города, где я и жил.

– Скоро будем у меня, – коротко известил я. – Сделаете там все, что нужно.

Десять минут спустя я открыл перед процессией из бабули все с тем же караваем и Оксаны с Ромой двери своей квартиры. И в тот же момент понял, что попал.

– Димочка, ты вернулся? – донесся до меня знакомый голос.

Да бл*дь! Только не это!

– А я тут твои трусишки постирала, – заявила сходу мама, появляясь в коридоре. К моему стократному ужасу – с этими самыми трусишками в руках.

С рисунком из оранжевых, мл*ть, морковок.

Я прислонился к стене, едва не застонав. Мало того, что теперь придется объяснять, кого я привел домой, так еще и мои трусы стали достоянием общественности.

Ах нет, трусишки. Это куда унизительнее.

– Милые трусики, – первой пришла в себя бабуля. – Оранжевый нынче в моде, в телевизоре говорили, я слышала!

Второй очнулась мама.

– Ой, а у нас гости, – обрадовалась она и, к счастью, убрала в сторону проклятые трусы. – Ох, а кто это тут у нас? – всплеснула она руками и потянулась к Роману.

– Это мой внук, – с гордостью заявила бабушка Оксаны и тем же тоном добавила, словно говорила о каком-то достижении: – Он только что покакал.

Я хмыкнул и чуть не заржал в голос. Все происходящее напоминало пошлую комедию.

– Ой, да, надо памперс поменять, – пришла в себя наконец и Беляшкина, а следом за ней и я.

– Мама, это моя сотрудница, – представил я Оксану официальным тоном. – И ее бабушка…

Тут я замялся. Познакомиться мы как-то не успели.

– Надежда Петровна, – как всегда не растерялась бабуля.

– Надежда Петровна, – повторил я. И пояснил:

– Я подвозил их домой и вот…

– Так давайте же менять памперс! – перебила моя мама так радостно, будто ей не мешочек с какашками привалил, а по меньшей мере миллион баксов.

Я отлепился от стены и почувствовал, что надо срочно выпить. Потому что сегодня мне явно будет не избежать очередных разговоров об ожидании внуков.

– Располагайтесь, – буркнул я напоследок для порядка.

Но меня уже, собственно, никто и не слушал.

Шеф удалился и мне стало легче. Я себя чувствовала чужой. И во время выписки, и когда Терлецкий вез нас на машине домой. Как будто именно я была тем элементом, который выбивался из общей картины. Впрочем, так было всегда.

«Она слишком жирная и не подходит нашему кругу».

«Посмотрите, девочки, какие мы стройные. А она… она же просто корова!»

«Господи! Когда же она уже жрать перестанет?!»

Такие фразы я слышала мысленно каждый раз, когда оказывалась в непривычной компании. И была бы с ними согласна, если бы знала секрет того, как «перестать жрать».

Впрочем, я зря настолько отрицательно воспринимала маму шефа. Та, кажется, совершенно не судила людей по весу.

– А вы же давно с моим сыном работаете? – спросила она, ловко переодевая Романа. И запах какашек ее совсем не смутил. Да я и сама не понимала, что такого в этом аромате? Ну, пахнет немного не так, как обычно, да и все.

– Давно. С самого основания фирмы, – призналась я.

Бабуля в этот момент была занята тем, что изучала снимки, висящие на стенах. И когда я обратила на них внимание, мне стало плохо. Те, на которых Терлецкий представал ребенком, были еще ничего. Но здесь были еще и фотографии шефа рядом с какой-то моделькой! Причем такой идеальной, что мне захотелось удавиться. И почему я вообще об этом думаю, скажите мне?

– Это Димочка, – взяв Рому на руки, пояснила мать Терлецкого, указав на один снимок кивком. – Ему тут месяца четыре.

Она вдруг нахмурилась, перевела взгляд с фотографии на моего сына и, улыбнувшись, выдала:

– Смотрите, как все младенцы похожи! – заявила мама Терлецкого, а потом взяла снимок: – А я все думаю, что же мне таким забавным кажется, когда смотрю на…

– Романа, – подсказала я, потому что сын был до этого ей не представлен.

– Да! На Романа! Посмотрите, как похожи.

Она немного повернула моего сына, а рядом приложила фотографию, и я охнула! Бабуля, видевшая это, незаметно перекрестилась. Рома был ну просто вылитый шеф в своем самом юном возрасте.

– Да, похожи, – выдавила я из себя, не зная, что и думать. Интересно, можно ли залететь, увидев сон? Ну ведь это же сон был! Когда Терлецкий вытворял со мной такое, от чего я и сейчас, уже родив, готова была покраснеть!

– А я все не верила, что это так, – призналась мать Дмитрия Юрьевича. Нахмурилась, но вернула фотографию обратно.

– Это так, – как можно беспечнее сказала я. – И мы, наверно, поедем.

– Уже?

Мама шефа с явным сожалением смотрела на то, как я забираю у нее Рому. Сын притих и как будто затаился. Или же просто чувствовал себя спокойно с чистой попкой.

– Да, мы ведь сейчас с выписки, нас ваш сын забирал, – сказала я и поняла, что дала маху. Неизвестно, как мама Дмитрия Юрьевича воспримет эти слова.

– Тогда поезжайте, конечно, – кивнула она, но без особенного энтузиазма, как будто ей было жаль расставаться с Ромой.

Через десять минут за нами приехала машина такси. Дмитрия Юрьевича я больше в этот день не увидела, поэтому пришлось соврать себе, что это меня никак не затронуло. Но вот маму его после этого вспоминала постоянно. И то, как она прикладывала к Роме снимок Терлецкого. Впрочем, это все было не таким уж и значимым, уверила я себя и больше к этой теме старалась не возвращаться.

– Оксанааааа, я просто в шоке!

Наташа переступила порог моей квартиры, вручила мне какой-то сверток и стала переобуваться. И я ее прекрасно понимала! Я тоже была в шоке. Когда приехала домой и окончательно поняла, что все случилось со мной взаправду, этот шок стал только множиться.

– Я тебя понимаю, – призналась я и стала распаковывать принесенные подарки. Надо было отдать Наташе должное – ничего лишнего. Маленькая пачка памперсов, влажные салфетки и пара погремушек. То, что обязательно пригодится если не сейчас, то позже.

– Как так мы не знали, что ты беременна? – спросила Наташа.

– Ума не приложу.

Мы ведь в кино ходили пару недель назад! И вот я с младенцем на руках.

– И кто отец? – задала совершенно правильный вопрос подруга.

– Я не знаю, – призналась я.