Кукольный домик. Следствие ведёт Рязанцева

– Да, пожалуйста! Просите!

– Можно… если вдруг понадобится… Ну, если вдруг так случится… и мне по работе потребуется ваша помощь… Я про психологический портрет… То можно мне к вам будет обратиться, – она говорила сбивчиво и невнятно, захлебывалась звуками и выглядела смешно. Понимая это, разозлилась, покраснела, отвернулась и толкнула дверь. – Извините. Я зря. Не надо… ничего. – Выпрыгнув из машины, громко хлопнула дверью.

– Черт! – выругалась себе под нос и побежала.

Он смотрел ей вслед и улыбался. Странная какая-то!

На момент, когда она поднялась на 9-й этаж, двор уже опустел. Только одинокий, заступивший в ночную смену фонарь равнодушно глядел на то место, где тремя минутами ранее стояла машина, в которой тихая музыка, полумрак и тепло человеческого участия всколыхнули непонятные чувства.

Что это было?

Лена отвернулась от окна.

– Не было бы счастья, да несчастье помогло, – Евгения Анатольевна поставила на стол тарелку с белыми от сахарной пудры пончиками. – Садись, чаю попей или, может, борща?.. Я вчера сварила.

– Нет, ничего не хочу. В душ только.

– Успеешь в душ, дай хоть посмотреть на тебя, поговорить. Имеем мы право с отцом узнать, как твои дела? И поешь, пожалуйста, а то у тебя вон щеки ввалились. Ты со своей работой небось и поесть забываешь.

– Не забываю, мам, просто не люблю я готовить, ты же знаешь, жалко мне на это время тратить. Не могу я, как ты, часами на кухне стоять. Меня ни одно даже самое вкусное блюдо не заставит. Вот уйду на пенсию, может тогда…

– До пенсии еще дожить надо, а чтобы жить – нормально питаться, – Аркадий Викторович пододвинул дочери стул. – Садись, давай. Мать, разогрей борща, и я за компанию съем тарелочку.

– Ну что вы со мной как с маленькой? – Лена отошла от окна и недовольно плюхнулась на предложенный отцом стул. – Я уже выросла давно.

– Запомни, пока живы родители, ты остаешься ребенком, – мать достала из холодильника кастрюлю, подняла крышку. С ободка белой эмали свисал бордово-желтый навар.

– Я только пончики. – Лена схватила пухлый кругляш и впилась в него зубами так, что сахарная пудра поднялась облаком, измазав нос и щеки.

– Ребенок ты еще, хоть и мнишь себя взрослой, – улыбнулся отец.

– Пончики – не показатель, – прошамкала набитым ртом Лена. Аппетит стал возвращаться. Со всеми этими делами: футболом, больницей туда-сюда, она совсем забыла поесть.

– Пончики, может, и нет, а вот нос и щеки в сахарной пудре… На, – мать протянула салфетку, – ты пудру стряхивай, а то в нос попадет…

– … и задохнешься, – улыбнулся отец.

Лена посмотрела на пончик, постучала им о край тарелки и вернула на место.

– Мам, а ты боялась, что я задохнусь во сне?

– Да бог с тобой, чего это ты? Отец шутит.

– Я не про сейчас, а когда маленькой была.

– С чего вдруг ты должна была задохнуться?

– Ну как же… А вдруг бы случился СВДС.

– Эт что еще за зверь? – отец вопросительно посмотрел на Лену.

– Синдром внезапной детской смерти. Это когда ребенок умирает без видимых причин. Такое случается с детьми до года.

– Я что-то слышала про это, недавно совсем, по телевизору говорили в одной передаче. Я даже удивилась, в наше время о таком не знали. Поэтому и не боялись.

– Не знали или не случалось такое?

– Тогда всё по-другому было, без интернета. Детей пеленали, а теперь говорят, что это вредно, что ребенок должен расти свободным от уз.

– Чего? – Аркадий Викторович, прищурившись, посмотрел на жену.

– Да-да, так и сказали в той передаче, что пеленая ребенка, мы чуть ли не раба из него растили. Ой, что только не придумают эти умники, чтобы прославиться.

– Что за чушь?

– Чушь, конечно, но в общем-то пеленали мы туго, а это нарушает кровообращение, так врач сказала, и с этим, пожалуй, я могу согласиться. Но только с этим. А вот с остальным…

– А что там еще говорили? Что за передача?

– Я уже не помню. Днем шла по какому-то каналу, я готовила, а телевизор фоном, вот и услышала. Говорили, что ребенка до года ни в коем случае нельзя класть на подушку и накрывать одеялом.

– А ты меня накрывала?

– Нет. Зачем мне тебя было накрывать, если ты, и так в одеяле была?

– А что там про одеяло сказали?

– Что ребенок должен спать в распашонке и ползунках на твердой поверхности без подушки и одеяла.

– А про внезапную смерть что?

– Так вот я тогда и подумала, что мы пеленали, и ребенок спокойно спал, потому что не пугал себя ручками и ножками, которыми он двигает постоянно. В общем, зал разделился на два лагеря: за и против. «За» в основном были уже пожилые дамы, а молодые мамаши категорически «против». А я так скажу, ребенку не запеленутому, да еще и без одеяла, спать холодно и страшно. И ноги кривые будут.

– А ноги здесь при чем?

– Мне моя мать, твоя бабушка, так говорила: пеленай туго, чтоб ноги ровные росли.

– Ну это точно ерунда.

– Ерунда, не ерунда, а ноги выросли ровные. – Евгения Анатольевна достала из микроволновки тарелку с борщом и поставила перед мужем.

– А что это ты вдруг заинтересовалась? – Отец с подозрением посмотрел на дочь. В приговор врачей, вынесенный Лене после нападения, родители не верили и надежду на внуков не теряли.

– Да так, случай какой-то странный. Муж обвиняет жену в убийстве их собственного ребенка. Но странно другое. Это уже их третий умерший до года ребенок. И всем был поставлен диагноз СВДС.

– Ничего себе, а говорят, что снаряд дважды в одну воронку не попадает.

– Еще как попадает, – отец отложил ложку. – Хотя случай действительно подозрительный. Умные люди говорят: один раз – случайность, два – совпадение, а три – это уже паттерн.

– Вот и я думаю…

Глава вторая

На выходе из метро ее охватила паника. Сейчас она наткнется на открытый, бескорыстный, кристально честный взгляд нищенки и чем ответит на него? Возьмет свою сдачу – несчастные, выпрошенные для нее розы – и умрет тут же на месте от сверхъестественного проявления порядочности.

А если спрятаться за чью-нибудь спину и проскользнуть незамеченной? И что? Бедная женщина будет ждать, стоять здесь, не двигаясь с места, боясь пропустить и не отдать долг. Как в рассказе Пантелеева «Честное слово».

Так ничего и не придумав, Лена трусливо повернула голову и натолкнулась на холодный, как полированная сталь, взгляд серых глаз. Это была совсем другая нищенка. Невысокая черноволосая женщина в вытянутой до колен коричневой кофте, из-под которой торчал подол цветастой юбки. Зачесанные в булку волосы были грязными до отвращения. В руках женщина держала куль свернутого одеяла. Перехватив чужое внимание, нищенка тут же начала трясти куль с таким остервенением, что предполагаемый ребенок от подобного усердия скорее мог проснуться, чем уснуть. Впрочем, возможно, именно этого она и добивалась. Остановив на мгновение тряску, женщина вытянула из-за пазухи мятую картонку, на которой кривыми буквами было написано: «Падайте на опирацию».

– Зачем вы так сильно закутали ребенка, он же может задохнуться? – Лена подошла вплотную к женщине и попыталась заглянуть в кулек. Она была почти уверена, что никакого ребенка там нет. Кукла – в лучшем случае.

Маневр не удался. Нищенка тут же прижала куль к себе и прошипела:

– Чего лезешь? Лучше денег дай.

– На улице тепло, а вы ребенка в шерстяное одеяло укутали. – Она хотела спросить совсем о другом, о старушке с ромашками, но, чувствуя полное, тотальное отторжение, понимала, что ничего она от этой нищенки не добьется.

– Твое какое дело? Не можешь помочь – так и не лезь к моему ребенку. За своим смотри. – Каким-то профессиональным чутьем нищенка в свою очередь тоже догадалась, что денег от этой фифы ей не видать. – Да у тебя, поди, детей-то и нет. И не будет никогда.

Абсолютность неприятия граничила с ледяной злобой. Осязаемой, острой. Лена почувствовала озноб, быстро развернулась и слилась с толпой.

Испорченное на весь день настроение у другого вылилось бы в раздражительность и хандру, она же просто погрузилась в меланхолию. Тупую, бессловесную, отвлекающую от важного и необходимого.

Совещание проходило тихо, даже умиротворительно и обыденно скучно. Вернувшийся после долгого отсутствия начальник вел себя вальяжно и снисходительно.

Выглядел Орешкин бодренько, но, если бы не погруженность в собственные мысли и чувства, Лена бы заметила некоторые, еле уловимые изменения. Перелистав отчет, он приспустил на нос очки и посмотрел на подчиненных довольным взглядом.

– Молодцы, что сказать. Я доволен. Как говорится, у хорошего начальника механизм работает.

Неточность последней фразы все-таки выдернула Лену из болота чувственного декаданса. Она внимательно посмотрела на начальника и негромко добавила:

– …И в его отсутствие.

– А я как сказал? – Орешкин уставился на Рязанцеву непонимающим взглядом.

– Да у нас и дел особых не было. – Лена решила переключить внимание начальника.

– Как же, как же, а этот… Дом инвалида. Вот жеж до чего додумались. Ну, женщины, вам имя – вероятность.

Лена переглянулась с Котовым.

– Вероломство, – чуть слышно поправила Рязанцева.

– Но молодцы, да, такое дело раскрутили. – Орешкин, как ни в чем не бывало, захлопнул папку. – Ну а что сегодня у нас на повестке?

– Ничего особенного. Тихо что-то.

– Ну что ж, тогда не будем будить лихо у психа.

Лена снова посмотрела на Котова, и по его виду поняла, что он тоже озадачен.

– Вчера только… – Лена еще раздумывала говорить начальнику о полученном накануне заявлении или сначала разобраться во всем самой. Все-таки решила сказать. – Заявление поступило.

– Так-так-так… – у Орешкина загорелись глаза. – Что за заявление?

– Да, ерунда, скорей всего.

– Говорите, Елена Аркадьевна, а я уж решу, ерунда или нет.

– Некий Василий Мамойко обвиняет свою супругу в убийстве собственного ребенка.

– И почему вы решили, что это ерунда?

– Он пьяный был в стельку, и обстоятельства довольно сомнительные.

– Что за обстоятельства, говорите, не тяните за резину, – Орешкин нетерпеливо заерзал на кресле. – Что-то вы, Лена, сегодня какая-то заторможенная.

– Дело в том, что это уже третий ребенок в их семье, который погибает в младенчестве от СВДС. Именно такой диагноз ставят врачи после вскрытия.

– Это что? Какой-то врожденный порок? – Орешкин разочарованно откинулся на спинку.

– В том-то и дело, что синдром внезапной детской смерти плохо изучен, серьезных исследований, которые бы объясняли его возникновение, почти нет. Насколько я успела вычитать в интернете, СВДС у детей случается нечасто. Так чтоб в одной семье три раза подряд – вообще случай уникальный.

– Действительно, – нахмурился Котов. – Подозрительно как-то.

– Согласен. Но если вскрытие показало, то есть ли у нас основания не доверять врачам?

– Он еще записи показал…

– Что за записи?

– Его жена вела дневник, где описывала свое состояние в постродовой период. Она пишет, что не может выносить детский крик. Но такое часто случается с женщинами после родов, и на основании этого обвинить ее нельзя. Правда, есть еще запись, сделанная после смерти последнего ребенка…

– Ну-ну, и что там? – снова заерзал Орешкин.

– Как такого признания там нет, она пишет, что просто хотела, чтоб ребенок заткнулся, и это произошло.

– Вот сволочь, – откликнулся молчавший до этого Олег Ревин. – Я бы ее только за эти слова засадил.

– За слова не сажают, но оставлять без внимания этот случай нельзя, – Орешкин глубоко вздохнул. – В некоторых странах есть такое правило: одна внезапная детская смерть – это трагедия, две – уже подозрительно, а три считается убийством, пока не доказано обратное. Вот такая презумпция виновности. Думаю, нам тоже надо исходить из этого, и так как ничего более серьезного пока нет, займитесь-ка этой темой поплотнее. Елена Аркадьевна, составьте план действий, распределите направления расследования и по итогам доложите мне.

– Слушаюсь.

– Ты заметила? – Котов громко шмыгнул носом. Сезонная аллергия давала о себе знать. В кабинете начальника приходилось сдерживаться, зато сейчас, выйдя «на свободу», долго сдерживаемые позывы прорвались с удвоенной громкостью.

– Ты про Орешкина? – Лена открыла дверь, приглашая оперативников в свой кабинет. – Да, заметила.

– Пустяки! Это даже забавно. – Олег налил из чайника воды в стакан и взахлеб выпил.

– О, женщины, вам имя – вероятность! Интересно, он теперь всегда будет выдавать подобные перлы?

– На самом деле это не смешно. Человек инсульт пережил. Он еще хорошо отделался, некоторые вообще речь теряют и память…

– Это зависит от того, как скоро человеку окажут помощь. Я слышал, надо успеть за сорок минут. Тогда еще последствия обратимы. Вот мой тесть не успел. Вернее теща. Ему, когда плохо стало, она все думала, может, обойдется. Решила чайным грибом отпоить. У него лицо перекосило, а она ему: «Чего, дурень, лыбишься, пей, говорю, и всё пройдет». Короче, пока его в больницу доставили, он уже никакой был, овощем неделю пролежал, а потом благополучно помер. Видать, решил хоть на том свете успеть отдохнуть от жены своей. Правильно Орешкин сказал про вероятность. Вероятность мужчине выжить тоже в руках женщины.

– Тебя, Виктор, послушать, так женщины во всех бедах виноваты. И, как сказал Олег, уже только за эти слова тебя бы следовало засадить, – съерничала Рязанцева.

– Ну ты сравнила. Там речь о ребенке шла. Ребенок и теща – вещи несравнимые. К тому же моя теща любое дитя переорет. У нее не глотка, а иерихонская труба. Она, если выпьет, петь начинает, вот где пытка. Так и хочется ее одеялом накрыть, чтоб заткнулась.

– Вот ты и займешься одеялом.

– Чего? – остолбенел Котов.

– Того. Мамойко использовали какое-то экспериментальное одеяло, снабженное специальными датчиками, улавливающими остановку дыхания ребенка. Надо бы всё про него узнать. Кто производитель, как работает, насколько эффективно, где приобрели. Хоть Мамойко и говорит, что ребенок умер уже после того, как одеяло отключили, но мало ли. Ты у нас спец по всяким научным новинкам, тебе и карты в руки.

– Ладно. А где оно сейчас, одеяло это?

– Не знаю. Наверное, у Мамойко. Хотя, если им выдали только для испытания, возможно, он вернул тому, кто его дал. В общем, поговори с ним, разузнай, что да как, а я встречусь с педиатром, который вел этих детишек.

– А я?

– Ты, Олег… Ты… А познакомься-ка ты с этой женщиной, с матерью, Региной Мамойко. Но только как человек, не имеющий отношения к органам. Как посторонний, не заинтересованный, и попробуй ее разговорить.

– Ничего себе. Как это будет выглядеть? Мне что, начать ухаживать за ней?

– Как вариант.

– Да ну. Она горем убитая, как я к ней подъеду? Она же меня пошлет.

– А это смотря как ты ухаживать будешь. Ты не торопись, постарайся для начала всё разузнать, про детство ее, про родителей, понаблюдай за ней, может, и не так уж она горем убита, раз такую запись сделала.

– Вот это подстава!

– А ты как думал? Такая у нас работа.

Амалия Эдуардовна Штутсель носила две пары очков, отчего ее глаза казались огромными, как у рыбы. Вторые очки она носила не всегда, надевала только, когда заполняла медицинскую карту или выписывала рецепт. Именно за этим занятием ее и застала Рязанцева. Амалия Эдуардовна чопорно кивнула в ответ на приветствие и, не поднимая головы и ручки от листа, указала свободной рукой на стул, который стоял вплотную к ее столу.

Лена села и стала ждать, попутно разглядывая старомодную внешность врача-педиатра. Особый интерес вызывала стрижка Амалии. Такую носила старшая сестра Лены в году этак 1980. Кажется, она называлась то ли «Сессон», то ли «СоссУн». Тогда это было писком моды, но встретить человека с такой стрижкой в 2010 – это моветон, пусть и у немолодой, но всё же женщины. Старомодным был и макияж: тонко выщипанные брови и густо обведенные коричневым цветом глаза. Перламутровая помада ярко-розового оттенка – всё тот же привет из прошлого века.

Наконец доктор сняла вторые очки и повернулась всем корпусом к Елене. В разрезе разъехавшегося халата показался черный бархат платья.

– Слушаю вас, – произнесла приятным голосом обычную для врача фразу.

– Амалия Эдуардовна, я из Следственного комитета. Пусть вас это не пугает, я пришла к вам проконсультироваться по поводу одной вашей пациентки, вернее, её детей.

– Меня трудно чем-то напугать, но я, признаться, озадачена. Кто конкретно вас интересует и в каком плане?

– Речь идет о Регине Мамойко, вернее ее погибших детях.

– Да-да, – Амалия сжала руки, – это, конечно, трагедия, ужасная трагедия. Но в их смертях нет криминала. К сожалению, с младенцами такое случается.

– Случается… Иногда… Нечасто… Я бы даже сказала, очень редко, судя по официальным данным, опубликованным в журнале «Скальпель».

– О! Следователи читают медицинские журналы? Похвально.

– Не всегда, только когда для этого есть основания.

– Значит, у вас появились основания подозревать, что врачи всех обманули и смерть была не случайной?

– Я только пытаюсь разобраться. Согласитесь, что три случая СВДС не могут не вызвать сомнений в поставленном диагнозе.

– Ну, это с одной стороны, а с другой, СВДС занимает -е место в списке самых распространенных причин детской смертности, так что вероятность не такая уж и ничтожная. Возможно, имеет место какая-то генетическая предрасположенность, о которой мы пока не знаем. Есть только примерное понимание, что происходит.

– Как же ставится диагноз, если вскрытие не показывает причин смерти?

– Вот так и ставится… Если видимых причин нет, то присваивается СВДС.

– Вскрытие делали всем троим?

– Ну… – Амалия сняла очки, и ее глазки сразу превратились в маленькие черные пуговички. – Сонечке вскрытие не делали.

– Как так?! – Горячая волна ударила в голову. – Вы не делали вскрытие погибшему ребенку? Почему?

– В этом не было необходимости, понимаете, у Сонечки было врожденное апноэ. Это задержки дыхания во время сна. Это очень опасный симптом, учитывая ситуацию Мамойко. Апноэ опасно и для взрослых, а уж для месячного ребенка – почти приговор. Я не особо удивилась, когда узнала, что Сонечка умерла, это было предсказуемо. Все наши усилия по предотвращению ее гибели не увенчались успехом, поэтому было принято решение вскрытие не делать…

– Кем? Кем было принято решение не делать вскрытие?

– Родители просили, мы пошли им навстречу.

– Мы? Кто эти «мы»?

– Ну, пусть буду я. – Амалия схватила трясущимися руками очки, нацепила их на нос и тут же нацепила следующие. В увеличенных диоптриями белках глаз стали видны кровавые дорожки сосудов.

День похож на густой бульон насыщенного движения, приправленного соусом чужих мыслей, поступков, мнений. Разыгранный мизансценами разных режиссеров, к ночи он подается на блюде того развития событий, о котором и подумать страшно. А ночь… На то она и ночь, чтобы мы хотя бы во сне имели возможность понять, как прекрасен мир, в котором у всех души новорожденных младенцев.

Когда Лена почувствовала в глазах песок, стрелка часов перепрыгнула отметку 23:00.

Вот это да! Что за власть над нами имеет Интернет? Сядешь буквально на полчасика посмотреть нужную информацию, и всё… Зависла на весь вечер. Господи! Она же Вадиму не позвонила.

Лена бросилась в коридор. Сумочка сиротливо висела на вешалке, а в ней телефон с двадцатью пропущенными звонками и таким же количеством смс-сообщений пребывал в глубокой фазе сна.

Лена не стала читать смс, и так, понятно, какими словами там выражено негодование, а сразу набрала номер Сергеева.

– Ты чего не отвечаешь? – в голосе сквозило возмущение, но интонация была с нотками скулежа, и Лена невольно прыснула. – Смеешься?! Ей еще и смешно. Бросила калеку одного умирать и радуется. Совсем меня забыла? Совсем разлюбила?

– Ну прости, ладно? Была занята. Виновата, исправлюсь.

– А про любовь? Почему про любовь ничего не говоришь?

– О любви не говорят, о ней всё сказано, – пропела голосом некогда популярной певицы.

– Любви хочу и ласки, думал, ты заедешь сегодня.

– Прости, милый, я правда была очень занята. Обещаю, завтра обязательно заеду. Вот только родители твои на меня косятся.

– Не обращай внимания. Мне без тебя плохо, нога еще эта…

– Болит?

– Болит зараза. Утром начальник позвонил, выматерил меня под первое число.

– Понятное дело, лишиться такого ценного сотрудника.

– Что за сарказм, Елена Аркадьевна?

– Никакого сарказма, я совершенно серьезно. Сама еще вчера была начальником и, знаешь, поняла, что каждый человек у нас на вес золота.

– Да ладно, у нас и дел-то особых нет. Какой-то ерундой занимаемся – по кладбищам шатаемся.

– По кладбищам? Зачем?

– Да ерунда, какие-то вандалы могилы разоряют. Портят надгробия, фотографии зачем-то краской замазывают. Поступила коллективная жалоба, родственники умерших требуют найти вандалов и призвать к ответу.

– Так ты это имел в виду, когда сказал врачу про кладбище?

– Ну да.

– А почему этим вы занимаетесь, это же не уголовное преступление?

– Там могилу дочери какого-то депутата разорили, а депутат этот – бывший одноклассник нашего начальника. Депутат надавил на нашего, а наш, соответственно, на нас и, в частности, на меня. Вынь ему да положь этих отморозков. А где я их искать должен? Кроме как на кладбище больше негде. Вот и установили дежурства, объезжаем кладбища. Всем отделом этой фигней занимаемся.

– Тогда не жалуйся. Лежи себе, книжки читай, фильмы смотри, передачи разные…

– Какие книжки? Сегодняшний день прошел под ор передач, что маман смотрит. Думаю, завтра мало что изменится.

– А что за передачи она смотрит?

– Я названия не знаю, они весь день по всем каналам одновременно идут и, по сути, ничем друг от друга не отличаются: сидят, спорят, что-то доказывают, только ничего доказать не могут, все равно каждый остается при своем мнении. В общем, еще день, и я сойду с ума.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.