Конференция

– Живой? – крикнул капитан, бросаясь к пострадавшему, хотя ответа и не предполагал получить.

– Кто ж его знает, – подскочил вслед за ним к кровати один из бойцов и перевернул неподвижное тело. – Вроде сердце бьётся.

– Пламя в коридоре! – закричал замыкающий.

Надо было спешить. Пожарные спинами почувствовали надвигавшийся страшный жар. Обстановка становилась всё более серьёзной и угрожающей.

Эвакуировать пострадавшего по коридору теперь стало невозможным.

Оставался единственный путь – окно.

Сначала требовалось спасти человека, а потом тушить огонь – здесь вопросов не возникало.

Действовали слаженно и дружно.

Командир быстро обвязал мужчину верёвкой и подтащил к окну. Боец к тому моменту успел распахнуть створки.

Внизу уже стояли двое пожарных, готовых принять пострадавшего. Остальные тушили успевшее вырваться из соседнего окна непослушное своенравное пламя.

Конец верёвки капитан передал бойцу и принялся осторожно высовывать неподатливое тело из окна, потом спускать его вниз. Человек оказался тяжёлым. Сначала всё шло нормально. Верёвку, которой был обвязан бедняга, пожарные теперь держали вдвоём. Они плавно и в меру неторопливо спускали неподвижное тело вниз, но где-то на уровне середины окна первого этажа верёвка быстро соскользнула с полуголого туловища, и Димыч упал на асфальт.

Бойцы не успели подхватить его. Пострадавший словно проскочил мимо их широко расставленных рук.

Невдалеке стояла машина скорой помощи.

Упавшего человека быстро положили на носилки и понесли к ней.

А пожарные продолжили своё дело – они тушили пламя.

Когда огонь загасили, помещения проверили и всё было закончено, то принялись выяснять подробности.

Прежде всего, спросили по рации, жив ли человек.

Выяснилось, что жив. Отравился угарным газом и сломал ногу при падении. Его отвезли в больницу.

Командир всю жизнь работал в пожарной части и людей спасал регулярно. Судьба вытащенного из огненной ловушки бедолаги его беспокоила, впрочем, как всегда, его волновали судьбы пострадавших. Он думал и переживал о них. А этого несчастного в спешке уронили и покалечили, хоть предварительно и вытащили практически из огненной стихии.

На следующий день после дежурства капитан выяснил, в какую больницу отвезли спасённого, и отнёс ему пакет с фруктами.

К пациенту его не пустили – тот был ещё тяжёл. А пакет взяли и привет обещали передать.

И ещё несколько раз ходил капитан Иванов к бедняге Димычу в больницу, носил ему бананы, яблоки и апельсины.

К больному его пускали, и всякий раз тот твердил:

– Спасибо! Жизнь ты мне спас! Никогда не забуду!

А потом пострадавшего из больницы выписали – поправился пациент. Иванов успокоился и ничего больше о нём не слышал.

С тех пор прошло три года.

«Что ему нужно?» – думал капитан.

Вскоре в кабинет вошёл человек, наверное, тот самый – спасённый.

Начальник расчёта не узнал его, как не узнал бы, встретив случайно на улице.

Три года назад в дыму ночного пожара он стаскивал с дивана и спускал на верёвке в окно тело пьяного худого длинного полуголого мужчины, находившегося без сознания.

Конечно, лицо его он тогда не разглядывал!

Во время посещений в больнице Иванов видел сидевшего на кровати, одетого в коричневого цвета пижаму слабого человека с пропитой оцарапанной физиономией, чуть виновато улыбавшегося и произносившего слова благодарности – пациента на больничной койке.

Да и визиты его были короткими.

И покаянными.

– Здравствуйте! Это я вас из квартиры вытаскивал. Вы уж простите, что так получилось! Спешили – огонь подступал. А верёвка соскочила, – говорил он. – Поправляйтесь!

И несколько слов слышал в ответ:

– Ну что ж делать! Хорошо, что так! Спасибо, что спасли! И за яблоки – тоже спасибо!

Вот и все визиты.

Вошедший в кабинет полный мужчина был одет в светлый дорогой костюм. В руке он держал респектабельную барсетку, а вид имел самый ухоженный, приличный и даже представительный. А уж на того полубомжа Димыча совсем не походил.

«Что ему надо?» – думал капитан.

– Ну, здравствуй, спаситель ты мой! – сказал человек, появившийся в двери.

– Здравствуйте! – ответил ему Иванов, чувствуя неизгладимую вину, и готовый бесконечное число раз извиняться.

– Я к тебе не просто так пришёл! – начал вошедший торжественно.

– Да, вы проходите, садитесь, – тихо сказал командир.

– Помнишь, как вы меня уронили, а? – задорно улыбаясь, спросил визитёр.

– Да уж помню! Вы нас простите! Так получилось.

– Да ты что! Какое простите! Я тебе в ноги пришёл кланяться! – воскликнул посетитель.

– Угу, – промямлил капитан.

Он ждал не расправы, конечно, но, по меньшей мере, разбирательства.

Человек уселся на предложенный стул.

– Пришёл я к тебе сказать спасибо за то, что жизнь спасли! И отдельное спасибо – за то, что уронили!

– Это как? – опешил Иванов.

– Да вот так! Как я тогда об асфальт-то брякнулся – у меня словно что встряхнулось! – Димыч с многозначительным выражением лица повертел широко расставленными большим и указательным пальцами у виска, словно лампочку вкручивал. – Другим человеком стал! Новую жизнь начал! Если бы не вы!

– Ну? – только и мог с неопределённой интонацией спросить командир.

– А вот слушай, – и собеседник принялся рассказывать.

– Я ведь совсем опустился тогда. А был нормальным человеком. Главным инженером завода работал. Семья имелась – жена, две дочки. Только выпить любил. И пил. Помногу. Нехорошо всё шло, по наклонной. С работы меня выгнали. Жена со мной развелась. Из квартиры выписала. Хорошо, что дедова комнатушка оставалась. Хотя спился бы совсем, это точно. Но как упал тогда, в мозгах что-то встряхнулось! Всё по-другому переосмыслил! Вылечили меня, нога зажила. Из больницы выписался. В себя пришёл. На работу устроился. У меня ведь образование. И котелок ещё варит! Пить сразу бросил. Зарабатывать стал. Потом и дело своё открыл. Хорошо всё пошло. Фирма теперь есть. Квартиру купил. Женился. Всё благодаря вам! Не уронили бы вы меня тогда – загнулся бы! Это точно. Подожди! Сейчас приду!

Человек торжественно и загадочно улыбнулся, вскочил и поспешно вышел.

Командир, не зная, что будет дальше, сидел, смотрел на оставленную открытой дверь и молча ждал спасённого.

Через несколько минут убежавший было визитёр опять появился в кабинете. В руках у него был чёрный пластмассовый ящик с бутылками, на широкоскулом лице сияла всё та же ясная и открытая улыбка.

– Вот! – радостно сказал он и поставил ношу на стол.

– Ты ж завязал! – напомнил ему капитан.

– Это тебе и твоим ребятам! От меня – ящик коньяку. Спасибо вам! Земной, как говорится, поклон!

– Ну, давай, за спасение! – растерялся Иванов и даже потянулся было к дверце шкафа.

– Не, я совсем не пью! Это вам в знак благодарности. Не вы бы… Э, да что там говорить! Пошёл я! Ну, будь здоров!

И с этими словами человек поспешно покинул кабинет.

– Спасибо! – крикнул ему вслед командир.

Так он и остался с ящиком коньяка и пониманием меры человеческой благодарности.

Вперёд!

Татьяне с любовью

Плакала Саша, как лес вырубали,

Ей и теперь его жалко до слёз.

Сколько тут было кудрявых берёз!

Н. А. Некрасов«Саша»

Середина лета.

Маленький российский провинциальный городок.

Площадь перед автостанцией – небольшим белёным домиком с пронзительно-синей режущей взгляд крышей.

Перед зданием – клумба с яркими розовыми и белыми воздушно-лёгкими, похожими на экзотических порхающих бабочек петуниями, которые торчат из хорошо утрамбованного дождями и высушенного солнцем и ветром, покрытого непробиваемой коркой чернозёма.

Рядом с клумбой три толстых пня, оставшихся от спиленных несколько лет назад деревьев.

Времена, как это с ними обычно водится, в диаметральном порядке поменялись: когда-то деревья в городке повсюду сажали, теперь спиливают. Аргументы для сего вандализма супержелезные: вот будет ураган – деревья сразу упадут прямо на дом или, того хуже, его находящаяся в тени крыша вдруг вздумает сгнить. Ураганы здесь редкие гости, много лет ничто никуда не падало, а нежно оберегаемая ультрамариновая крыша даже не подавала признаков гниения, но теперь паника подвигла всех к необходимости пилить-пилить и ещё раз, рук не покладая, отчаянно пилить.

Новых деревьев взамен никто не сажает – зачем создавать проблемы?

Высохшие толстые пни хороши и крепки, ничто не показывает признаков ветхости и болезней, то есть видно, что деревья могли ещё расти и расти, давая спасительную тень или защиту от дождя.

Возле многострадальных пней стоят три скамейки. Когда-то в летний зной на них можно было спрятаться от жестокого солнцепёка. Теперь же усталой спасённой от древопадения публике только и остаётся сидеть под палящим солнцем.

Светило жжёт и печёт так, что лучи его отражаются от асфальта, как от зеркала.

Вся площадь так и пышет нестерпимым жаром.

В целом она напоминает хорошо раскалённую сковородку, саму по себе излучающую обжигающую энергию.

Внутри домика в зале с двумя зарешёченными кассовыми окошечками сидят на скамейках ожидающие своих рейсов пассажиры. Но воздух здесь, как в настоящей парилке, и неизвестно, где лучше находиться – на улице или в таком помещении-душегубке. Потные измученные люди, выбравшие для себя пытку «сауной», изнемогают от духоты.

Те, кто предпочёл пытку солнцем, устроились на улице – на скамейках.

Часть пассажиров прячется за домом в тени стены. Но эти «счастливчики» вынуждены наслаждаться стоя. Рядом с ними прямо на земле лежат их плотно набитые тяжёлые сумки.

Среди публики – в основном женщины, выбравшиеся в районный город из ближайших деревень за покупками на воскресную ярмарку.

Рядом со зданием автовокзала на специальной площадке в ожидании стоящего неподалёку автобуса собралась немалых размеров группа пассажиров ближайшего рейса.

Они толпятся на самом солнцепёке и с нетерпением смотрят на шофёра. В глазах у всех читается одна мысль: когда же наконец тот соизволит подъехать. Но детина сидит на своём месте за рулём и не обращает внимания на изнемогающих от жары людей. До рейса ещё пятнадцать минут, и он никому ничем не обязан. Пусть пассажиры побудут на солнышке, подождут, ничего страшного, никуда не денутся. А ему надо отдохнуть.

Но вот проходят положенные пятнадцать минут, и автобус подъезжает к площадке.

Толпа оживляется. Зрительно кажется, что она утягивается и внутренне мобилизуется.

Впереди пожилых пассажирок стоят две девушки, худенькие и субтильные, явно не местные.

Двери подъехавшего автобуса открываются как раз перед ними.

– Ой, как хорошо! – говорит одна другой.

Но та не успевает высказать ответной радости по поводу того, что судьба подарила им шанс первыми войти в салон.

Потому что сразу перед барышнями вдруг вырастает женская фигура – мощная потная спина, а чуть пониже – дважды выпуклая внушительная филейная часть, заполняющая почти весь дверной проём. Огромная женщина активно и напористо лезет вперёд по ступеням, волоча в обеих руках увесистые наполненные до отвала сумки. Пассажирка одной большущей загорелой, усыпанной мелкими рыжими веснушками рукой хватается за поручень и подтягивает всё своё грузное тело вверх, тяжело затаскивая одну тяжёлую неповоротливую ногу за другой на ступеньки.

Девушки вздыхают и уже собираются последовать за ней, но перед ними с другой стороны откуда-то возникает ещё одна бой-баба, орудующая локтями, всеми частями тела и сумками. Она тоже легко и очень органично оттесняет тоненькие и худенькие фигурки, стоящие у неё на пути, и карабкается вверх по ступеням.

Девушки не ввязываются в бой и опасливо пропускают конкуренток вперёд, даже не пытаясь следовать за настойчивыми пассажирками, думая о том, что после них-то наконец смогут войти в автобус.

Но перед их наивными глазами неизвестно откуда вырастает женщина с двумя детьми – худенькими светловолосыми лет семи-восьми мальчиком и девочкой, которые, как послушные хвостики, следуют за мамашей. Разумеется, девушки благовоспитанно и с пониманием пропускают и их.

Вслед за детьми перед девушками слева втискивается бескомпромиссная энергичная нагруженная пудовой поклажей потная тётка, которую те опять интеллигентно пропускают, даже не пытаясь конкурировать.

Справа выдвигается такая же непримиримая и прямолинейная в своей целеустремлённости женщина с мокрыми от пота зализанными в пучок-косу волосами.

И после неё барышням не удаётся сделать ни шагу вперёд.

Потому что автобус энергично штурмует решительная сухощавая старушка, которую девушки тоже воспитанно пропускают – «старикам везде у нас почёт».

Незадачливых молодых пассажирок толкают и отодвигают в сторону, как мешающееся на пути препятствие. И те с недоумением наблюдают за напористыми распаренными локтями, руками, плечами, бёдрами, спинами и ногами, которые по очереди появляются и маячат перед ними, с разной силой отталкивая, отстраняя и оттесняя от дверей.

Пассажиры надавливают, пихаются и лезут-лезут-лезут вперёд и вверх. На их лицах нет ни злобы, ни раздражения, ни ожесточения, а есть только тупая озабоченность. Процесс кажется им привычным и почти рутинным. Их фигуры последовательно продвигаются к поставленной цели. Всё происходит почти безмолвно.

Только один раз девушки слышат комментарий.

– Чего встала-то? Пусти! – весёлым голосом бросает одной из них сухопарый средних лет мужчина с большой коробкой в руках.

Он быстро и легко взбирается на ступеньку и оттуда объясняет самому себе:

– И-и-и, москви-и-и-чки!

Барышни с недоумением смотрят на его тёмно-бордовую не по сезону наглухо застёгнутую рубашку с длинными рукавами и белую хлопчатобумажную кепку.

Оказавшиеся в салоне пронырливые и ловкие счастливцы покупают билеты у шофёра и занимают места. В результате автобус заполняется по самое не́куда.

Незадачливые девушки вскоре обнаруживают себя далеко от дверей, на самом краю не поместившейся в салон толпы.

Автобус переполнен. Забиты даже ступени.

– Степановна, ты бы подобрала свои телеса, что ль! – слышится задорный зычный мужской голос. – А то я не помещуся!

– Следующим поедешь! – отвечает ему Степановна.

Но мужчина подталкивает и надавливает на свою односельчанку, в результате чего вскоре оказывается на нижней ступеньке, довольный и улыбающийся.

Мокрые пассажиры плотно утрамбованы.

Сидящие удовлетворённо смотрят в окна, кто-то даже ест неизвестно как уцелевшее в посадочной давке мороженое. Стоящие в салоне терпеливо ждут. Всем им повезло – они скоро поедут.

Оставшиеся за заветными дверьми неудачники поочерёдно вздыхают – следующий автобус отправляется через два часа.

«Задвинутые» девушки, смеясь над собственными неприспособленностью, непрактичностью и нерасторопностью, дивясь местным нравам, осознают своё волшебное перемещение от дверей в самый хвост толпы и смеются.

Двери с вымученным отчаянным скрипом закрываются, автобус фыркает, дёргается и наконец едет. Вскоре он поворачивает за автовокзал и скрывается из раздосадованных глаз тех, кто не смог взять его штурмом.

Удачливые и пронырливые попутчики, сидящие в салоне, тупо и нелюбопытно смотрят в окна на пыльную придорожную траву, красную кирпичную водонапорную башню, на покосившийся деревянный серебристо-серый сарай с выкрашенной в белый цвет дверью и на сидящую возле него рыжую худую дворняжку с жалкими усталыми глазами.

Толпа не знающих, чем занять себя в ближайшие два часа людей, вяло рассасывается. Кто-то бредёт по магазинам, кто-то направляется к зданию автостанции – в «сауну», кто-то – на раскалённую скамейку, кто-то – в тенёк за стену, кто-то находит приют под растущими не так далеко от места событий высокими кустами сирени с пыльными листьями. Девушки идут через площадь покупать мороженое.

А на площадке начинает собираться толпа пассажиров, которые нетерпеливо поглядывают в сторону очередного пустого автобуса – их рейс через двадцать минут.

Понимай, как знаешь!

Я поведу тебя в музей!

С. В. Михалков

– Материал сложноват и суховат, – сразу предупредили по телефону Лидию Петровну, заказавшую музейную экскурсию для иностранных студентов, едва начавших изучать русский язык.

– Всё-таки тема «Партийные конференции», теории там много. Может быть, мы их в пятый зал сводим? – с зазывными нотками предложили ей в массовом отделе, куда позвонила преподавательница, – там как-то попроще, подоступнее – на стене картина большая, экспонатов много, события интересные, диорама опять же…

Лидию Петровну в музее хорошо знали – она часто приводила учебные группы на занятия. Но и Лидия Петровна была неплохо знакома с экспозицией. Наверное, она ей успела поднадоесть. И Лидии Петровне просто хотелось чего-то новенького. Или требовалось тему освоить. Или в воспитательные планы вуза такое мероприятие входило. А выставку как раз недавно открыли.

– Нет, так надо, пусть слушают живую речь, – сказала она.

Слушать такую речь было трудно даже носителям языка. Но в массовом отделе спорить не стали и заказ приняли.

В одиннадцать утра условленного дня научная сотрудница ждала группу в вестибюле.

Лидия Петровна привела студентов даже чуть раньше.

– Вы уверены, что они что-то поймут? – ещё раз на всякий случай, скорее, для проформы поинтересовалась вооружённая указкой девушка, в недавнем прошлом такая же студентка, прекрасно понимавшая интересы и потребности аудитории.

Уж она-то знала, куда поведёт людей. Такое мало кто мог вынести. Они ещё и языка толком не знают, а ты им про вооружённое восстание, теорию перманентной революции и народно-хозяйственные планы! Да ещё целый час. Они же взвоют!

Но Лидия Петровна была непреклонна:

– Пусть слушают! Вы, главное, чётко и медленно говорите. И скидок не делайте. А рассказывайте, как обычно.

– Хорошо, – пообещала научная сотрудница, подумав о том, что «обычно» люди на такое не очень-то и ходят.

Первые ознакомительные фразы она всегда произносила в фойе. И эти слова были выигрышными и очень доступными. Так что сначала всё шло как по маслу.

Группа стояла под мрачными взглядами двух гранитных «пламенных» трёхметровых революционеров, облачённых в длиннополые шинели и строго взиравших на студентов в тёмно-синей авиационной форме.

Экскурсовод представилась и поведала основные сведения о музее, здании, экспозиции и истории. Данные о толщине средневековых стен и высоте башни с увязшими в ней ядрами всегда шли на ура.

– В башне хранили порох, – сообщила молодым людям Татьяна и, направляя указку в сторону лестницы, ведущей вниз, в гардероб, добавила, – а в мрачных подвалах пытали государственных преступников.

На этой фразе она всегда чувствовала, как по спинам экскурсантов пробегал холодок, будь то беспечные туристы или весёлые легкомысленные студенты.

Начало было положено, «консенсус достигнут», настроение создано. И экскурсовод повела молодых людей на второй этаж, понимая, что всё самое интересное она уже сказала и ничего особо захватывающего их там не ждёт. Довольная Лидия Петровна, облачённая в ту же, что и студенты, тёмно-синюю форму с жёлтыми лычками на погонах, замыкала шествие.

Летом 1988 года немолодой коммунистической партии вздумалось провести очередную партконференцию, форум по теоретическим вопросам.

И, естественно, в историческом музее по следам этого события осенью (аккурат в самом начале учебного года) открыли соответствующую выставку.

Популярностью среди посетителей она не пользовалась. Но музей своё дело сделал – событие отразил, осветил и выложил основательную историческую справку. Девятнадцать стендов – по числу конференций – занимали целый зал. На стендах красовались фотографии – людей и документов. Предметы напрочь отсутствовали.

И рассказ экскурсовода должен был содержать в себе, помимо исторических фактов, ещё и теоретические положения. Что живости и веселья действу не придавало.

Только два человека в музее знали эту неудобоваримую экспозицию и водили по ней группы – завотделом, в муках её создавший, и Татьяна, на которую руководство почётную миссию торжественно возложило.

Посетители выставку не жаловали. Могли зайти, воспитанно пробежаться мимо стендов, даже посмотреть на «картинки» и с чувством облегчения выскочить.

Были в музее и плановые посетители – туристы, которых поставляла специальная туристическая фирма. Но тех на выставку не водили, понимая, что люди этого просто не выдержат.

А вот заказные экскурсии для студентов практиковались.

Татьяна материал добросовестно выучила и разбавляла его всяческой любопытной и занимательной информацией, стараясь, чтобы у слушателей не сводило скулы от скуки. На час сил на это, как правило, хватало.

Рассказывать требовалось ух как интересно и увлекательно. Максимально приближённо к тому, как это происходило в фойе первого этажа – чтобы по спинам ползли мурашки и пробегал чуть заметный волнующе-устрашающий холодок.

Присутствие-дуновение этого ветерка-холодка трудно было вызвать даже сообщением занимательных фактов из истории или, на худой конец, из биографий партийных деятелей, а уж тем более пересказом хода работы партийной конференции. Ну ладно, одной, ну двух, ну трёх. Но девятнадцати! Хотя творческий порыв и стремление к увлекательности иногда пользовались успехом.

Впрочем, Татьяна привыкла и старалась артистично, в меру весело и интересно говорить о неинтересном.

События надо было излагать живо и экспрессивно, желательно с ненавязчивыми комментариями. И при этом внимательно следить за реакцией слушателей, ловить момент, когда люди устанут. И пока их глаза не начали стекленеть, а фигуры деревенеть, требовалось срочно переключать внимание – шутить, острить, балагурить, каламбурить, вспоминать занятную байку или выкладывать исторический анекдот.

Как правило, это работало.

Сейчас проблемы вскрылись немедленно – на первых же фразах.

Татьяна сразу увидела, что люди её не понимали. Вообще. Поскольку были иностранцами и русского языка не знали. Хотя её предупреждали об этом. И она, в соответствии с договорённостью, старалась говорить просто и доступно, без зауми и фразеологизмов. Короткими и простыми предложениями.

К тому же студенты не знали истории страны. Поэтому надо было как-то выкручиваться и из этого. В двух словах сообщая, что же всё-таки происходило.

Хотя часть группы всё-таки в повествование худо-бедно в общих чертах «въезжала». И сей факт сразу бросался в глаза. Некоторые молодые люди, где надо, улыбались или грустили, радовались или печалились. Вот Лидия Петровна реагировала как надо! Здесь всё работало безупречно.

Итак, часть группы что-то в рассказе понимала. Это были, как Татьяна догадалась, студенты-европейцы, изучавшие и русский язык, и европейскую историю ещё в школе.

С темнокожими студентами всё обстояло сложнее. Те ничего не понимали, поскольку выдаваемые им мысли на их лицах не отражались. Но зато эмоции они ловили с полуоборота – на их щеках иногда играли улыбки, а в глазах в соответствующий момент пробегала тень сочувствия.

Хуже дело складывалось с азиатами. В их глазах не происходило ничего. Прямо перед Татьяной стоял молодой человек и воспитанно смотрел на стенды и на экскурсовода. При этом его луноподобное лицо оставалось совершенно непроницаемым. На нём не появлялось ни одной мысли и ни одного чувства. Студент просто слушал. И не выказывал абсолютно никакой реакции.

К середине зала Татьяна поняла, что начала работать только на это лицо, пытаясь вызвать на нём хотя бы подобие улыбки, лишь бы слегка пошатнуть традиции менталитета. Но всё тщетно – будущий авиатор не реагировал ни на что.

Европейцы слушали и немного понимали. Негры слушали и не понимали, но сочувствовали. Азиаты и особенно один из них присутствовали, не понимали и ничего не выражали.

«Сплясать, что ли?» – подумала Татьяна, повествуя уже о девятой конференции, и посмотрела прямо на индифферентного молодого человека напротив. Но он был безразличен и равнодушен, а в его непроницаемых глазах стояла ничем непробиваемая стена холодной безучастности.

К двенадцатому стенду дождаться конца экскурсии не могла уже и сама гидесса. Информация удручала, шутки не работали.

Одно её радовало по-настоящему – довольная и удовлетворённая поощрительная улыбка Лидии Петровны.

«Наверное, так надо», – успокаивала себя Татьяна.

Переходя вместе с послушной группой от стенда к стенду всё ближе к заветной входной двери, она предчувствовала скорое освобождение. Терпеть экзекуцию становилось всё мучительнее. К тому же она очень старалась не уронить достоинства и не скомкать концовку. С чувством непередаваемого облегчения экскурсовод довела группу до выхода. Вслед за студентами тихо и неспешно передвигалась бабушка-смотрительница, зорко, внимательно и насторожённо оглядывая экспозицию.