Резервация блаженных

– Нет, у меня на это нет сил, ― признался Игорь Александрович, сознавая, что говорит не с женой, а с самим собой.

«Каждая рукопись должна быть закончена», ― прозвучал в его голове ровный голос жены. С кем же он вел диалог? С покойницей?

– Ты ничего не понимаешь, Лариса, ― пробормотал он себе под нос, ― эту рукопись нельзя закончить.

Писатель, трясясь всем телом, поднялся и подошел к бару. Из всех дорогостоящих бутылок, которые там стояли, он выбрал обычную водку. Игорь Александрович пил ее жадно, не отрываясь, прямо из горла. Он почувствовал, как пьянеет, и как ослабевшие ноги начали подгибаться. От падения его спас стол, на который он оперся. Писатель подобрал ручку, которая не успела скатиться на пол, и плюхнулся на стул. Но фразы и предложения, которые он пытался составить из слов, словно мозаику, получались какими-то неровными, шероховатыми и необработанными. Игорь Александрович провел рукой по седым волосам, а затем тяжело поднялся из-за стола и подошел к зеркалу. Из зеркала на него смотрел морщинистый старик. Как хорошо себя не видеть! И кто придумал эти зеркала? В душе-то он оставался юным мальчиком. Наверное, душа меньше подвержена старению, чем остальные, материальные части тела. Писатель плюнул на свое отражение. Ему хотелось видеть себя молодым, а не стариком. Игорь Александрович покопался в шкафу и, наконец, нашел старый альбом. Стряхнув с него пыль, он раскрыл альбом. Старые фотографии еще больше расстроили его.

«Садись за стол и пиши! ― приказал призрак его жены, ― нечего терять даром время. Тебе осталось жить всего лишь полчаса. Ты не успеешь дописать свою рукопись».

– Успею, ― отмахнулся от совета призрака Игорь Александрович, ― всегда успевал и теперь успею. Уходи, откуда пришла.

Писатель перекрестился, и видение жены исчезло.

– Ну, слава богу, ― сказал он, ― наконец-то я от нее избавился.

Самая большая мука для писателя – выжимать из себя строчку за строчкой и ждать, когда придет вдохновение. А если оно не придет? Он подошел к книжному шкафу, открыл его и провел ладонью по корешкам своих книг. Все эти книги он написал без вдохновения. Игорь Александрович писал их ради денег и своего благополучия. И что он получил взамен? Игорь Александрович остался один в большой трехкомнатной квартире, стены которой давили на него. «Жаль, что я не успею дописать рукопись, ― подумал с грустью писатель, ― впервые ко мне пришло вдохновение, но я не смогу кому-то предложить или дать почитать ее». О том, чтобы ее издать не было и речи. Наверное, у него получится мертворожденное дитя. И, хотя Столяров считался успешным писателем, себя он считал неудачником. Где теперь его дети, где его жена? Дети выросли и оставили его без сожаления, а жена умерла. А он, беспомощный и слабый старик, остался в пустой трехкомнатной квартире. Ох, как же обидно! Игорь Александрович допил водку и сел за стол, намереваясь все-таки закончить эту проклятую рукопись. Но над его головой опять закружились демоны со страшными черными лицами. Но теперь писатель не обращал на них никакого внимания. Счет его жизни пошел на минуты. Сердце писателя сдавливало тисками. Игорь Александрович чувствовал, как оно лопается у него в груди, но продолжал писать. Буквы ложились на бумагу какими-то едва понятными закорючками, но писатель, желая успеть дописать рукопись своей жизни до конца, не обращал на это никакого внимания. И вот, наконец, он дописал свое произведение до последней главы. Но в это самое время, по его телу потек противный липкий пот, и, падая крупными каплями со лба, заливал бумагу.

«Не допишешь, не допишешь, ― шипел демон с лицом его жены, ― ты всегда был бездарностью. Все твои книги – это откровенная халтура. Приди же ко мне, муж мой! Брось это ни к чему не обязывающее тебя занятие. Я жду тебя!»

– Не приду, ― бормотал писатель, хватаясь за сердце, ― не приду.

В последний раз его сердце вытолкнуло кровь и остановилось. Рука еще что-то по инерции продолжала писать, а седая голова ударилась о стол. Но боль уже была не страшна писателю. И одна только мысль о недописанной рукописи, отравляла его угасающее сознание. Но, к сожалению, он уже не принадлежал к этому миру живых. Писатель оказался в другом мире. Проходя через ворота, которые раскрылись пред ним, Игорь Александрович дивился красоте этого мира. Он шел по зеленому лугу, залитому ярким солнцем, к своей жене, молодой и здоровый. И она ждала его.

Террорист

Он ныл, лил слезы и пускал сопли. Это был молодой, прилично одетый молодой человек с довольно прозаической внешностью. В нем не было ничего особенного, за чтобы мог зацепиться взгляд. Обычный, среднестатистический человек, которых мы встречаем на улицах, в метро и в автобусах. Но к писателям теперь приходилось относиться осторожно. По издательствам Москвы ходили легенды о писателе-подрывнике, писателе-террористе, который взрывал те издательства, в которых не принимали его рукописи. Здесь правило: «Гений и злодейство ― две вещи несовместимые» не действовало. Но самое главное, что писателя-невидимку никто не знал в лицо. Разве запомнишь тысячи никому неизвестных писателей, которые толпами кочуют по издательствам, надеясь на удачу? И писатель превращался в террориста только после отказа печатать его произведения. Раньше писатели иногда дрались с издателями, но, чтобы кого-то стрелять или взрывать, до этого дело не доходило. Терроризм вошел в свою новую стадию, пожалуй, самую страшную, распространившись среди людей культуры.

– Да не плачьте, вы, ― произнес редактор, протягивая писателю носовой платок. ― Идите в другие издательства. Может, там примут ваше произведение. Никогда не надо отчаиваться. Сейчас очень много издательств, пусть и не таких крупных, как наше. Получите какую-то известность, даже денег подзаработаете. Так что, выше голову!

Редактор и сам-то не верил в то, что говорил. Но ведь нужно было как-то спровадить засидевшегося посетителя и отрывающего от более нужных дел.

Писатель приподнял голову. Из-под нависших надо лбом волос на редактора смотрели два глаза, в которых вспыхнули две молнии, готовые испепелить бессердечного издателя. Редактор даже сделал два шага назад, не ожидая такого откровенно враждебного взгляда. Но может быть, ему это только показалось? За целый день приходилось успокаивать многих людей. Писатели ― народ раздражительный и нервный. Они или ругаются, или плачут, а иногда делают и то, и другое одновременно. Писатель, посмотрев на редактора издательства, безвольно опустил голову на грудь.

– Да у вас еще все впереди, ― говорил редактор, теряя терпение. ― Держите свое произведение и…

Писатель принял свой груз, довольно увесистый, можно даже сказать, тяжелый, пихнул его в пакет, поднялся и ни глядя, ни на кого, вышел за дверь. Редактор вздохнул с облегчением и перекрестился. Самый нудный посетитель, с которым он возился больше часа, наконец-то ушел.

***

На следующий день произошло ЧП. Горе-писатель, несмотря на явный отказ, снова появился в издательстве. Но он уже настолько там примелькался, что никто на него даже не обратил внимание. Даже охранник, настолько привык к неудачнику, который не раз при нем проклинал редактора, появился со своим неизменным, потертым пакетом и прошел в туалет, не обратил на этот факт никакого внимания. Писатель долго возился в своей кабинке, но, наконец, вышел, разыгрывая облегчение. Охранник сочувственно посмотрел на неудачника.

– Что, живот подвело? ― спросил он, пряча прорывающуюся к уголку губ усмешку. ― Бывает, брат.

Писатель закивал головой, смахивая пот со лба.

– Опять у тебя не приняли рукопись, бедолага?

Писатель отрицательно покачал головой.

– А ты напиши что-нибудь еще и опять приходи, ― напутствовал парня охранник. ― Может, ты им так надоешь, что они и возьмут твой роман.

Писатель радостно закивал головой, а потом озабоченно посмотрел на часы и быстро ушел. Охранник не обратил на это никакого внимания и продолжал разгадывать кроссворд. В туалет зашел пожилой замредактора, который засиживался в кабинке подолгу, читая прессу. На этот раз старик в туалете не задержался. Он даже не надел штаны, которые сползали с его тощих ног. В таком необычном виде он подошел к охраннику, боевой пост которого находился как раз рядом с туалетом.

– Па-аш, ― протянул он задумчиво. ― Там что-то тикает. Нам что, унитазы с часами начали ставить? Так сказать, посекундная тарификация.

Паша почесал за ухом, думая, что старик уже совсем двинулся.

– Что там может тикать? Не бойтесь, делайте свои дела, Сергей Дмитриевич и не бегайте по издательству со спущенными штанами. Может это слуховая…

– …Галлюцинация? ― договорил за охранника замредактора. ― Нет. Может, кто―нибудь часы уронил?

Неожиданно раздался взрыв, который разворотил туалет, с кабинками, унитазами, розовой плиткой, зеркалом, туалетным мылом и рукомойником. Полуголый Сергей Дмитриевич сел на пол, крестясь, а охранник поднялся во весь свой богатырский рост и выдал что-то нецензурное, не употребляющиеся в литературе слова. К развороченному взрывом туалету сбежались все сотрудники издательства «Окно». А редактор стал сразу же названивать в милицию и ФСБ. Дело пахло актом терроризма. Сергею Дмитриевичу общими усилиями, кое-как все же натянули штаны. А старик все крестился, шепча молитвы. У редактора были вопросы к охраннику Паше:

– Ты куда смотрел?

– Никого чужого не было, ― оправдывался охранник.

Его лицо позеленело от злости и страха.

– Ты вспомнил! ― наступал редактор.

– У всех пропуска. Мимо меня и мышь не проскочит, и комар не пролетит, ― защищался охранник.

– А террорист проскочил.

Лицо редактора побагровело.

– Лилька была из «Пилорамы», комик приходил из «Хита». Все. Ну и писатель наш горемычный, ― перечислял посетителей Паша.

– Какой писатель? ― взревел редактор, имеющий желание растерзать охранника.

– У которого вы третий год рукопись не берете, ― ответил Павел.

– Он ко мне сегодня не приходил, ― произнес редактор, смутно догадываясь. ― Я вчера отдал ему рукопись. Поплакав с часок, он ушел.

Глаза редактора постепенно начали вылезать из орбит. Неужели его вчерашний посетитель и был легендарным подрывником?

Охранник Паша, поняв, о чем думает редактор, покачал головой и сказал:

– Вы на Димку грешите? Быть такого не может. Безобидный человек.

Редактор скрылся в своем кабинете, названивая своим друзьям из издательств, где были аналогичные взрывы.

– Небольшого роста, ― объяснял он, ― Худенький, бледненький, в очках. Всегда ходит с пакетом.

И, когда его подозрения подтвердились, редактор закричал, словно безумный:

– Он!

Все приметы сходились. Дима Горин и был тем самым террористом, взрывающим издательские туалеты.

Редактор положил валидол под язык и откинулся на спинку кожаного кресла. Под креслом что-то подозрительно тикало.

«Может, кто-то из сотрудников обронил часы?»

Свободный человек

Сегодня в издательстве мне передали рукопись какого-то дилетанта. Мне было поручено переписать это творение профессиональным, литературным языком. Идея произведения редактору понравилась, а вот её воплощение ― не совсем. На этот случай имеются наемные писатели, такие, как я ― беспринципные люди, зарабатывающие деньги на словах и предложениях. Я сказал редактору, что поработаю над текстом дома. Я знал, что нужно делать и после трех бокалов пива работа продвигалась особенно быстро и хорошо.

В издательство обращаются разные люди. Чаще всего это бездари и дилетанты, не умеющие правильно сформулировать свою мысль или построить фразу. От меня творчества не требуется. Я ― технарь от литературы, который конструирует фразы, подстраивает конструкцию текста под модные литературные течения. Иногда ― это очень скучное занятие. Но кто сказал, что работа должна нравиться? В свободное время я иногда занимаюсь творчеством, но никогда не показываю свои творения редактору. Он просто поднимет меня на смех.

Я присмотрелся к переданному мне тексту. Он был написан от руки. Так уже давно никто не пишет. Но в рукописном тексте есть что-то колдовское, шаманское из старых времен. Но чем могло заинтересовать редактора это творение? О чём идет речь? Опять фэнтезийная чепуха? Какие-то маги темные, какие-то светлые. Таких поделок на рынке слишком много. В чём тут дело? Интересная загадка. И я стал внимательнее вчитываться в текст. И, действительно, что-то в этом произведении неизвестного мне автора было непохожее, первозданное, глубинное и непознанное. Обычно я автоматически переделываю тексты дилетантов. На этот раз мне пришлось потрудиться. И, читая это произведение, я вдруг подумал, что, может быть, автор ― гений и я ничего не понимаю в литературе! Возможно, в литературе я мало что понимал, но в конструировании текстов заметно преуспел. Я очень давно не читал рассказы, романы и повести на чисто любительском, читательском уровне. Но на этот раз мне пришлось прочитать рукопись до конца. И когда я дочитал это произведение, с текстом что-то начало происходить. Все мои попытки переделать предложения, фразы, по-другому построить диалоги ни к чему не приводили. Я не понимал, что происходит. Может быть, на рукопись было наложено охранное заклятие?

Мне почему― то захотелось встретиться с автором, посмотреть ему в глаза, поделиться с ним впечатлением от прочитанного произведения. Раньше со мной такого не случалось. В шкафу стояла бутылка армянского коньяка. Я плеснул в бокал коричневой жидкости и выпил ровно половину. В холодильнике поискал лимон, но так и не нашёл. Пришлось закусывать благородный напиток бутербродом с колбасой. Алкоголь влил в меня новые силы. Но работа у меня все равно не клеилась. Буквы не хотели складываться в слова, а слова― в предложения. Я выпил еще. Блаженное тепло разлилось по всему телу, согревая желудок. Я включил телевизор. По «Матчу» показывали английский футбол, и это было очень кстати. Мне хотелось отвлечься от своей работы. Как же она мне надоела! Почему я её выбрал и для чего? Но работать на заводе еще хуже. Я представил себе, как измазавшись в мазуте, с отвращением смываю все это под душем со своего тела. Мне хочется упасть на кровать и забыться в тревожном сне, чтобы утром, как зомби, вскакивать по звонку будильника. Ну, чем не рассказ ужасов?

Я заставил себя вернуться к работе, надеясь, что мне всё же удастся решить эту трудную задачу. И снова слова не складывались в предложения, а буквы теряли свой смысл и расплывались перед глазами… В таком состоянии я поверил в магию, поверил в то, что автор наложил на свое произведение охранное заклятие. Но как же это всё я объясню редактору? Он ждет от меня четко сконструированное, новомодное чтиво. Я посмотрел на часы. Давно я не засиживался за работой до двух часов ночи. Конечно, звонок редактору нужно было отложить до утра. Но я совершил ошибку. Я позвонил редактору в два часа ночи и услышал его недовольный, сонный голос.

– Что случилось, Виталий? ― спросил он у меня. ― Ты напился или сошёл с ума? Посмотри на часы! Почему ты звонишь мне в два часа ночи, случилось что-то срочное?

– Я не буду работать с этим текстом, ― ответил я, прижимая телефон к щеке. ― У меня ничего не получается. А если получается, то какая-то белиберда.

Редактор тяжело вздохнул, а потом ответил мне:

– Виталий, Вы можете подыскивать себе новую работу.

Я знал, когда редактор злится, он всегда обращается на «Вы». Но, казалось, я не слышал его слов. Молчал и тяжело дышал в трубку.

– Ты уволен, баран! ― закричал он и поверг меня этим своим криком в шоковое состояние. Меня трясло, и я слышал гул его последних слов. Сколько времени я работал на это издательство? Очень долго. Целых пять лет. И за все эти пять лет у меня не было ни одного прокола. Целых пять лет я отдал пустоте, обменивая её на деньги. Думаю, я принял правильное решение, когда допил коньяк и рухнул на диван.

Следующий день, который был средой, обещал быть для меня выходным. Рукопись я решил отослать в издательство по почте. Мне не хотелось встречаться с человеком, который меня уволил и назвал «бараном». Утром сильно болела голова. Я с отвращением посмотрел на рукописные листки, исписанные корявым почерком, и у меня возникло желание сжечь их. Но я сдержался, хотя это желание было очень сильным. Мне пришлось сходить на почту, взять конверт, вложить туда рукопись и отправить в издательство заказным письмом. Какой-то маг-самоучка, наложив на свое произведение охранное заклинание, сделал меня свободным человеком. «Может, это и благо, ― подумал я. ― Теперь можно заняться творчеством».

Я сидел на кухне и тупо смотрел в окно, наблюдая, как легкие пушинки снега падают на землю. Зрелище было завораживающим. Раньше я этого не замечал. Я чувствовал себя бараном. Но свободным бараном, отбившимся от стада.

ПОВЕСТИ

ЗАЛОЖНИК

1

Он только что окончил править свою очередную рукопись и посмотрел в окно. Ночь была, как бездонный колодец, неуютной и сырой. Но его шестнадцатилетней дочери еще не было дома. С детьми такого возраста очень непросто. Маленькие дети всегда находятся под твоим присмотром, и ты знаешь, что с ними ничего не случится. Шестнадцатилетний ребенок, считающим себя взрослым, самостоятельным человеком ― сущее наказание. Ходить за ручку ты с ним уже не можешь, следить, боясь быть обнаруженным и пристыженным ― не хочешь. Что же остается? Только ждать, когда твоя дочь вернется с очередной вечеринки или дня рождения. И даже ремень ― символ отцовской власти, ты не можешь поднять на нее или даже пригрозить им. В такой ситуации отец выглядит сущим злодеем. И что же остается отцу, ожидающему свою дочь? Как следует подкрепиться и набраться терпения. Он открыл дверцу холодильника, тщательно изучил его содержимое, и взяв только самое необходимое ― бутылку водки и колбасу, ― закрыл дверцу.

«Где же она может быть? ― соображал отец, выпив рюмку и закусив колбасой. ― Может на дне рождения у Оксаны? Нет, у Оксаны день рождения был позавчера. У Игоря? Тоже вряд ли. У него родители строгие и всяческих гулянок не одобряют, как и он сам. Где же она может быть?»

На этот риторический вопрос он не знал ответа и потому налил себе вторую рюмку, и проглотив ее, не закусывая, налил третью. Прожевав бутерброд, нервничающий отец поставил бутылку и остатки колбасы в холодильник. Время бежало быстро и неумолимо, а Светлана все не появлялась. И как нарочно, его жены Людмилы тоже не было дома. Она засиделась у подруги, которую знала еще со школы. Отец, посмотрев на электронные часы, решил позвонить подруге жены, чтобы сказать своей супруге, что дочери еще нет дома, но телефонный звонок опередил его. Отец был доволен: дочка догадалась позвонить родителям и успокоить их. Он поднял трубку и услышал совершенно чужой, лишенный эмоций, механический голос:

– Алексей Николаевич Трубников?

– Да, это я, ― растерянно ответил отец, надеясь услышать совершенно другой голос, голос своей дочери или ее подруги.

– Вы, наверное, ждете свою дочь? Не беспокойтесь, ваша дочь у нас.

– Где это, у вас?

Отец испугался и рассердился, переживая эти чувства почти одновременно.

– Это вам знать необязательно. Мы взяли вашу дочь в заложники.

– Свету? Боже, какой ужас! Что же вы хотите от бедного писателя?

– Вы не так давно получили приличный гонорар за книгу «Кровавый след»… Это так?

– Да, ― ответил Алексей Николаевич, не отрицая общеизвестный факт.

– Пять тысяч долларов ― цена головы вашей дочери. А на раздумье мы вам даем всего три дня.

– Пять тысяч «зеленых», пожалуй, мало за голову моей дочери, ― невозмутимо ответил писатель, ― но моя голова стоит еще дороже. Если вы отпустите мою дочь и возьмете в заложники меня ― получите десять.

На другом конце провода он услышал лишь озадаченное молчание.

– Вы шутите? ― через некоторое время спросил этот безэмоциональный голос.

– Я не шучу. К тому же, если вы интересуетесь остросюжетной литературой, я расскажу вам несколько занимательных историй. Так где мы встречаемся?

– Недалеко от вашего дома, ровно в двенадцать, в сквере. Но не вздумайте шутить или звонить в милицию. Ваша дочь будет постоянно под прицелом. И еще один вопрос: кто принесет нам деньги, если мы вас возьмем в заложники?

– Моя дочь, конечно. Я дам ей соответствующие указания. Деньги вы получите через три дня.

– Хорошо.

Неизвестный положил трубку. И только писатель, огорченный случившимся, отошел от телефонного аппарата, раздался настойчивый стук в дверь. Писатель понял, что это его жена, и что она слегка навеселе. Только в этом случае она стучала в дверь носком своего сапога.

Алексей Николаевич открыл дверь, впуская свою, не очень терпеливую, супругу.

– Как ты здесь? ― спросила она, на ходу сбрасывая пальто. С сапогами ей пришлось повозиться. Но вскоре, она одолела и эту трудность.

– У нас неприятности, ― произнес Трубников спокойно, ― Нашу дочь похитили.

– Светочку? Ты в своем уме, Алеша? Как похитили?

А затем последовали ожидаемые упреки и рыдания. Трубников поднес к носу своей супруги ватку, смоченную в аммиаке. И она успокоилась. Только слезы лились из глаз.

– Что делать будем?

Жена вопросительно посмотрела на Алексея Николаевича, размазывая по лицу тушь, которая не терпела женских слез.

– Как-нибудь выкрутимся, ― уклончиво ответил Трубников, стараясь не смотреть на пьяную жену.

– Может, в милицию позвонить или частного детектива нанять?

Трубников нахмурился, отвергая эти глупые советы.

– Сколько они просят?

– Пять тысяч.

– В долларах?

Алексей Николаевич с усмешкой посмотрел на жену.

– Ну, не рублей же! Сейчас все в условных единицах. Даже жизнь нашей дочери.

– Может, отдать? Ты недавно гонорар получил.

– Не торопись, ― оборвал ее Трубников, нервно комкая в руках газету, ― отдать всегда успеем. Ты их что, зарабатывала эти деньги, чтобы жуликам, вот так просто отдать? Кто не спал ночами? Я. Знаешь, сколько раз мне пришлось переписывать рукопись? Шесть раз. А потом проталкивать в издательства. Бог знает, сколько лет жизни отняла у меня эта книга. А ты сразу ― отдать.

Но тут Людмила, сидевшая тихо, перешла в контрнаступление.

– А если наш ребенок погибнет?

Жена надвинулась на Алексея Николаевича, протянула к его горлу свои полные руки.

– Собери мне что-нибудь дня на три, ― отступив от нее, произнес Трубников.

– Что собрать-то?

Жена удивленно посмотрела на мужа.

– Что собрать? Положи в мой портфель колбасы, хлеба и консервов.

Жена подозрительно посмотрела на Трубникова.

– А ты куда собрался? Дочь похитили, а ты бежать со своими паршивыми деньгами.

– Глупая ты баба, Людмила Сергеевна. Уже сегодня Света будет с тобой. А я заменю ее. На всякий случай, приготовь пять тысяч.

Людмила с сомнением посмотрела на него.

– Думаешь, придется раскошелиться?

– Возможно, ― уклончиво ответил Трубников, ― Это, как получится. Ты главное, собери что-нибудь пожевать.

Алексей Николаевич напряженно смотрел на часы. Часы показывали начало двенадцатого.

Он одел свой костюм, который одевал только на торжества и местные презентации.

Людмила положила ему в портфель полбатона «сухой» колбасы, булку хлеба, сухари в пакете, банку кофе и несколько банок тушенки, в компанию которых попала банка голубцов.

Трубников сосредоточенно застегнул портфель, поднял его и сказал: «Ого!» Портфель оказался увесистым. Он подошел к Людмиле, поцеловал ее в щеку и вышел за дверь. На улице было бы тепло, если бы не порывистый осенний ветер, качающий кроны деревьев и провода. Минут за десять он дошел до сквера. В его распоряжении оставалось пятнадцать минут. Трубников открыл портфель, и вытащив из пакета сухарь, принялся его жевать. Он жевал сухарь и с напряжением смотрел в темноту.

Ровно в двенадцать он услышал шаги приближающихся к нему людей. Впереди шла испуганная Светлана, за ней ― двое плечистых парней с грубыми лицами.

– Принимай, ― сказал Трубникову один из парней, толкая девушку в спину.

– А какие гарантии, что она спокойно дойдет до дома?

– Ты рискуешь, папаша, ― произнес второй, отвечая на законный вопрос Алексея Николаевича., ― Но риск ― благородное дело. А гарантий мы никаких не даем. Мы просто приняли твои условия, а ты ― наши. Если через три дня не будет «бабок», ни ты, ни твоя дочь, ни твоя жена, в живых не останетесь. И это наши гарантии.

– Света, иди домой, ― тихо сказал дочери Алексей Николаевич.

И она, не оглядываясь, пошла по пустынной улице. Отец смотрел ей вслед до тех пор, пока она не растворилась в темноте.

– Ну, что ж, я в ваших руках, ― произнес Трубников, подражая трагическому герою пошлой театральной постановки.

Парни завязали ему глаза и повели его незнакомыми дворами и переулками.