Gothic Love. История о признающих только черный цвет

– Пойдем, познакомлю тебя со всеми, – сказала девушка и, взяв его за руку, повела через дорогу к клубу, где стояли ее знакомые.

– Так это он и есть? – спросил один из парней, с белыми линзами.

– Да, он самый, – ответила рядом стоящая девушка, а затем обратилась к Роме. – Рейм, как ты?

– Мы знакомы?

– Да, я Ленор. Это мне ты помог в тот раз, я очень тебя благодарна, Рейм, – сказала девушка и поцеловала его в щеку.

– Не за что, это полностью наша вина.

– Но не твоя, – сказал парень, что стоял рядом, – Позволь представиться, в тот раз мы так и не успели познакомиться толком, меня зовут Торн, – и парень, сняв перчатку, протянул руку Роме.

– Рейм, – смирившись с новым именем, сказал тот.

– А имя, данное тебе, все-таки помнишь? – удивился Торн.

– Это я ему напомнила, – сказала Эмбер.

– А-а, ну тогда понятно. Кстати, а где Миттэр?

– Сейчас подойдет, – сказала Ленор и, встав на цыпочки, посмотрела куда-то поверх голов.

– Увидела? – спросила ее Эмбер, но та, посмотрела на нее недоброжелательно. – Не переживай, если сказал, что придет, значит придет. Я удивлена, конечно, что вы не вместе.

– Эмбер, – вздохнула Ленор. – Мы немного повздорили перед выходом, ну я и вышла без него.

– Что-то серьезное? – спросила ее подруга.

Но та перевела взгляд на меня, потом на Эмбер и отвела подругу в сторону, со словами извинения.

Они остались вдвоем с Торном. Его имя, как и имена всех остальных, были очень странными, и Рому это интересовало, поэтому для поддержания беседы он решил задать этот вопрос.

– Видишь ли, мы немного своеобразная субкультура. У нас приняты метафорические имена, имена из книг и кино, которые имеют отношение к готике, имена, созвучные с твоим родным именем, как, например, в твоем случае.

– А что означают они у вас?

– Ну, например, Ленор – ее так называли за небольшой рост и миловидную внешность, как в том мультфильме «Ленор – маленькая мертвая девочка», Эмбер – значит «угасающие угли», любит ароматические палочки, много курит, была в Индии и ходила по раскаленным углям.

– Очень интересно, – сказал Рома.

– Красиво?

– Да, красиво и необычно.

– Имя Миттэр, сокращенное от Миттэрнахт. Что с немецкого означает «Полночь» – занимался оккультизмом, в основном проводил ритуалы именно в полночь.

– А ты, Торн?

– Торн – значит терновник, шипы и розы. Представляет обратную, философскую сторону красоты.

– А почему именно Торн?

– Я выращиваю кустовые розы и кактусы, а в террариуме у меня живет скорпион, тоже с жалом.

– А настоящие имена?

– Их мы не называем.

– Понимаю, – сказал Рома, покачав головой.

– И что, все-все готы так…

– Нет, все разные, есть и Миши, и Пети, и Ксюши. У нас в Москве была одна Ксения, правда, потом все-таки стала Ксенобией.

– Для меня пока это слишком, но думаю, привыкну.

– Я тоже так думаю, что привыкнешь.

Как раз к концу этого самого разговора пришли девушки. Только они подошли, как Ленор сразу же побрела куда-то вперед.

– Миттэр! – сообщила Эмбер. – Это ее молодой человек.

Вскоре Ленор вернулась с юношей, в черном старинном фраке и рубашкой с жабо. Его белые волосы были завязаны в хвост. На пальце правой руки, у него был перстень с черным камнем, а в левой руке он держал трость. Он был молод, но довольно высок, на вид ему было лет двадцать. Как и полагается, с бледным, белым лицом и слегка подведенными глазами.

– Приветствую вас, – сказал Миттэр.

– Рад видеть, – пожал ему руку Торн и представил Рому.

– Я тебя помню, и друзей твоих тоже, – сказал Миттэр, и было видно, что он так и не простил их за то, что причинили увечья его любимой.

– Миттэр, все хорошо, Рейм не при чем, именно он помог оплатить лечение, так что мы должны быть ему благодарны, – сказала Ленор.

– Герой, значит? А известно ли вам, что всякое проявление героизма – это всегда следствие чьей-то халатности?

– Я понимаю, Миттэр, ты злишься, но я искренне хочу уладить все, – оправдываясь, сказал Рома, смотря на окружающих. Эмбер взяла его за руку.

– Миттэр, Рейм сегодня наш гость, прояви хоть каплю уважения!

– Чего ради? Чтобы в следующий раз его дружки и мне голову проломили? – не унимался Миттэр.

Из-за этой неловкой ситуации, Рома почувствовал себя лишним, когда ему предложили пойти с ними концерт, но, хорошенько подумав, он согласился.

Концерт Роме очень понравился, ему нравилась музыка, тексты песен, и уже под конец, когда группа исполняла песню «7 грех», они с Эмбер пели:

Раз – закрой глаза,Два – отдай дыхание,Три – зови меня,Четыре – я рядом.Пять – закрой сейчас глаза,Шесть – отдай дыханье.Семь – зови, зови меня,Твой смертный грех – рядом!3

Рома наблюдал за другими готами, смотрел, как они причудливо двигаются в такт музыке или просто стоят и смотрят на сцену, где находились музыканты. В целом концерт Роме очень понравился, денег за билет, что он купил в последний момент, было совсем не жалко.

Разгоряченный и воодушевленный музыкой, он вышел на улицу и дождался остальных.

– Это было великолепно! – Ленор в тяжелых сапогах вышла из здания клуба, держа Миттэра за руку. Тот приподнял руку, и Ленор несколько раз покрутилась.

– Да, неплохо отыграли, должен сказать, не зря приехали, – сказал Торн.

– Ага, скоро домой. Ну что, гулять? – спросила она.

– Гулять? – удивился Рома.

– Да, самое время побродить по кладбищу или парку. Смотрите, какая полная луна, – сказал Торн, смотря на небо.

– Рейм, неужели ты покинешь нас в такой момент? Устроим тебе обряд посвящения? – загадочно сказала Эмбер.

– Ну, Эм, думаю, он еще не готов, – возразил Торн.

– А мне кажется, нужно начать с посвящения, а потом и все остальное. Я не права? – не унималась Эмбер.

– Я тоже против, Эмбер, не сейчас, – поддержал друга Миттэр.

– Я совсем не против, если это будет в другой раз, – сказал Рома, но Эмбер покачала головой, словно тут дело было совсем в другом.

Поравнявшись с домом Коли, Рома посмотрел на его окна – света не было.

«Как все странно», – подумал Рома, но не успел он придать своей мысли более-менее вменяемую форму и развить ее как надо, как впереди они увидели скорую. На сердце у Ромы стало как-то не по себе. Такое чувство возникало всегда, когда Рома подходил к дому, а у подъезда стояла скорая. Он всегда очень переживал за бабушку, вбегал на четвертый этаж, отпирал квартиру, и, убедившись, что с бабушкой все в порядке, мог даже некорректно отнестись к ее вопросам, таким, как, например: «Как в училище?», конечно, он с дерзостью отвечал, что он учится в колледже, и даже не задумывался, как еще минуту назад бежал домой, боясь ее потерять.

Так же и сейчас, увидев скорую рядом с домом друга, Рома почувствовал какой-то трепет, по спине пробежали мурашки. Должно быть, почувствовав это, Эмбер взяла его за руку:

– Ты навсегда со мной, мой мертвый ангел, – пропела она сточку из репертуара Witchcraft.

Рома не понимал, что происходит, в какой-то момент Эмбер зажгла ароматическую палочку с запахом сандала, и ее дым словно окутал их, и, казалось, все пахнет этим тревожным и волнительным ароматом. Рома не увидел, кого занесли на носилках в машину скорой, которая уже никуда, по всей видимости, не спешила.

– Всегда интересно, что делает душа в этот момент, – спросила неожиданно Ленор.

– В момент, когда тело увозят? – поинтересовался Торн.

– Да. Представляете, душа еще ничего понять не успела, а тело уже увозят… Стоит, должно быть, смотрит вслед уезжающей скорой, – с воодушевлением продолжила Ленор.

– «Прости меня, я не останусь, прости меня, время пришло…» – пропел Миттэр, обхватив Ленор за плечи. Он был довольно высоким парнем, поэтому взять Ленор за талию, было для него проблематично, но смотрелись они хорошо.

– Да, кого-то ждет лучший мир, – сказал Торн, провожая взглядом уезжающую скорую без проблесковых маячков и звука сирены.

– Все там будем, – сказал Рома, но видимо, это было очень некстати и неуместным, поэтому все промолчали.

Лавочки были припорошены снегом. Он хлопьями падал на опустевшую площадь. Следом за ними с концерта пришли еще несколько компаний готов и рассредоточились по всей площади, чтобы никому не мешать.

– На кладбище не пойдем? – спросила Ленор.

– У нас еще завтра будет ночь, – вкрадчиво ответил ей Миттэр, и Рома заметил, что начинает любить их. Любить их голоса, их мировоззрение, их самих. Ему были приятны эти люди: Ленор с Миттэром и Эмбер с Торном. За какие-то несколько часов он словно сроднился с ними. Конечно, они уже не первую ночь проводят вместе, но первую ночь он не помнил, поэтому решил, что она не считается.

– Ты что загрустил? – спросила у него Эмбер.

– Подумал, что будет грустно, когда вы уедете. Хорошие вы ребята, – признался Рома.

– Рейм, – Ленор сложила руки на груди и покружилась в пол-оборота, выражая свое умиление. – Ты тоже очень хороший. Но что значит, будет грустно? Мы же пока еще не умрем, а встретиться можно будет, когда ты к нам в гости приедешь.

– А вы все из Москвы? – спросил Рома.

– Мы с Ленор из Петербурга, – сказал Миттэр, ставя свою девушку на скамейку, словно куклу.

– Чувствуется! – сказал Рома, сам не зная зачем. Наверное, про петербуржцев так принято говорить об их манерах и умении себя вести. Просто Миттэр был уж слишком не сдержан, и вряд ли Роме пришла бы мысль, что он может быть из Санкт-Петербурга.

– А мы с Эмбер из Москвы, – сказал Торн.

– У меня брат в Москву переехал, с собой меня зовет, да только что я там буду делать? Ума не приложу! Тут все понятно, учеба, друзья… – но поймал на себе недружелюбный взгляд Миттэра.

– Вы футбольные фанаты? – задал тот, видимо, давно мучивший его вопрос.

– Нет, хотя Коля… Не важно. Да, мы любим футбол, играем за местную команду в колледже. По выходным и в среду тренировки.

– Один черт, – сказал Миттэр. Рома ничего не ответил. Ребята жили недалеко в гостинице, и, замерзнув, Торн и Эмбер предложили пойти к ним в номер. Рома отказался, но поблагодарил их за концерт и еще раз сказал, как сильно он рад знакомству.

Домой он шел своим привычным маршрутом, на часах было два ночи. Было совсем не холодно, разве что рукам, поэтому Рома запихнул руки в карманы и ускорился. Он все думал, как хорошо, что он встретил таких людей и что теперь у него более веский повод для переезда в Москву. Единственное, что он не мог понять – это отношение Миттэра, который настроен очень недружелюбно. Для его девушки Рома, вроде, даже герой, а для Миттэра – чуть менее отрицателен, чем, должно быть, Коля.

«Черт его дернул эту ледышку кинуть. Нужно будет попросить его извиниться», – но не успел Рома до конца додумать мысль, как тут же ее перебили другие мысли, а именно, что они поругались с Колей, и настроение немного испортилось, и до самого дома не стало таким же, как прежде.

Войдя в квартиру, он увидел свет, горящий на кухне. Рома сразу понял, что это не спит мама.

– Привет, ты чего не спишь? – спросил он у Натальи Семеновны. Та сидела за кухонным столом и смотрела телевизор за чашкой кофе.

– Привет, – шепотом сказала мать. Она явно готовилась ко сну, а может, даже пыталась уснуть, так как была без косметики и в домашнем халате. – Тут фильм такой хороший идет, дай, думаю, часок посмотрю, да засиделась. А ты что так поздно? Спасибо, что трезвый.

– Да, мама, ты прости, мы тогда с ребятами…

– А я как знала. Сказала же тебе: много не пей. Ты же спортсмен! Я не понимаю, – покачала мать головой. Роме в свои семнадцать было очень стыдно за весь этот разговор, и поэтому он присел к ней за стол.

– Ну все же хорошо, мам, брось переживать. Сам знаю, что безответственно поступил.

– Ишь ты, – с юмором сказала Наталья Семеновна и, посмотрев на сына, сменила гнев на милость. – Меня твои вурдалаки напугали в тот раз, ужас! Хорошо не закричала. Представляешь, открываю дверь, а ты – то ли живой, то ли мертвый, и эти в черном тебя держат.

Рома представил себе эту картину и усмехнулся.

– «Что с ним?» – спрашиваю у них, так тут бабушка выползла, поэтому толком не объяснили, сказали, мол, устал.

– Не страшно было, на чай их звать?

– Да нет, когда увидела, что живой, наоборот, обрадовалась, хотела поблагодарить, – сказала мать. – Бабушка тебя класть пошла, ты, вроде как, даже сам пошел, а я с ними, ну, этими, вурдалаками, покурить вышла. Интересные ребята. Говорят, что ты чуть ли не герой, помог им, – интересовалась Наталья Семеновна.

– Да, там история произошла неприятная, нужно было что-то делать, – сказал Рома, стараясь уйти от подробностей. – Ладно, я спать. Долго не сиди.

– Это не я ли тебя завтра будить в колледж буду? Нашелся мне тут! – и они с Ромой посмеялись.

Глава IV. Душа и снежинки

Рома плохо спал той ночью, ему то и дело снился Коля: как они ругаются в подъезде, и что все это слышат его соседи, и что наговорили они друг другу целую кучу гадостей. Рома то и дело просыпался и думал, что утром он пойдет к Коле и обязательно поговорит с ним обо всем. Затем засыпал вновь, и сон повторялся. Монотонная ругань так надоела Роме, что когда он в очередной раз погрузился в сновидения, то не увидел того раздражительного Колю, а наоборот, друг его был спокоен и молчалив. Это Рома кричал, по привычке, и чтобы все как раньше было, а тот молчит и смотрит на него, улыбается так по-дружески:

– Ром, ты это, зла не держи на меня? Хорошо? Сам виноват, ну так получилось, ну ничего не смог поделать.

– Да ладно, всякое бывает, – осторожно ответил ему Рома, а тот руку на плечо ему кладет. – Да, бывает. А тебе готом быть даже пойдет! – и смеется.

Тут Рома проснулся окончательно. Слова его друга до сих пор звучали у него в голове. Парень выглянул в окно, но во дворе было пустынно, только пара человек прошла мимо. Тогда он взял свой телефон и, щурясь от яркого света, посмотрел на время: семь часов, тридцать минут; вставать Роме нужно было в восемь. Полежав еще пятнадцать минут, Рома решил собраться и зайти за Колей, чтобы на учебу отправиться вместе. Голова сильно гудела даже после того, как он умылся ледяной водой – ничего не помогало. Он старался отвлечься от мыслей о своем приятеле и подумать о ребятах: Торн, Миттэр, Эмбер, Ленор. Но почему-то хотелось гнать мысли о готах от себя подальше. Рома вспомнил, как вчера разоткровенничался, как почувствовал любовь к этим людям, как говорил, что скучает. Все это вдруг показалось ему таким призрачным, таким нереальным, словно почудилось. Люди они для него были самые что ни на есть чужие, и никто не говорил ни о какой великой дружбе: так, встретились, на концерт сходили, им чемодан и удачи, а Роме – жить здесь дальше.

– А ты что проснулся в такую рань? – спросила мама, выходя из своей комнаты. – За Колей зайду, вместе на учебу пойдем, – сказал Рома.

– Он что, маленький, что ли, или барыня какая, заходить за ним? Спал бы. И так полночи шатался неизвестно где, – сказала Наталья Семеновна.

– Мам, ну что ты сразу?! – запротестовал Рома, не понимая толком, на что он злится. – Ну, если мне надо за ним зайти, значит, я возьму и зайду.

– А чего ты сразу голос начинаешь повышать?

– Я не начинаю, это ты начинаешь!

– Я начинаю?

– Ой, мам, все… Я не могу больше, вот что ты, что бабушка, как прицепитесь с какой-нибудь ерундой, пока не поругаемся – не разойдемся. Давай не будем ссориться с самого утра. Я на учебу, просто пораньше выйду, – говорил Рома, попутно запихивая тетрадь в свою сумку и надевая парку.

– Случилось что? – мать вдруг как подменили. Она даже присела на табуретку, которая странным образом вновь появилась в коридоре.

– Да нет. Не знаю. Проверить хочу, мы с ним поругались вчера днем, – сказал Рома, жалея, что не коснулся этой темы вчера: может, мать бы нашла нужные слова, как она всегда делала в таких ситуациях. Она всегда старалась его выслушать, и они часами могли сидеть на кухне и говорить обо всем на свете, но зато после таких разговоров Роме спалось всегда легко и уютно.

– А с кем же ты тогда полночи гулял? – спросила мать.

– Какая разница? – спросил Рома в ответ, не имея желания обсуждать готов.

– Девушка появилась? – деликатно спросила мать и сложила ладони на груди в замок.

– Ну Мама! – возмущенно произнес Рома. Он повязал шарф. – Тут об учебе думать надо, а ты мне о девушках?! А об учебе думать кто будет?

– Так вряд ли ты в библиотеке до двух ночи сидел!

– Вряд ли, но где и с кем я был – мое лично дело.

– Совсем большой стал, – всхлипнула мать. – Мы с бабкой все для него, а он шляется не пойми где по ночам. А мне сиди, дожидайся.

– Так никто тебя не просит дожидаться, шла бы спать. Ты же сама там фильмы смотришь! – сказал Рома и понял, что все не так. Она его ждала. – Ладно, мам, мне сейчас некогда, давай вечером обсудим, хорошо? – и Рома поскорей покинул квартиру.

Выскочив на улицу, Рома оглянулся: кругом было еще темно. Он прошел пару кварталов и начал сомневаться, что зайти за Колей – хорошая мысль. Стоять у подъезда – холодно, подниматься и звонить – можно разбудить кого-нибудь из домашних. Но тем не менее он все-таки двигался по направлению к Колиному дому. «А тебе готом быть даже пойдет», – повторил про себя фразу, которую во сне сказал ему приятель. Рома даже подумал, что первым делом расскажет про этот сон и наедет на него с претензией, мол, что это ему вместо всяких там девушек друг его снится и всякую чушь несет?

Дойдя до дома Коли, парень осмотрелся: кругом никого не было в столь ранний час, и двор показался парню сиротливым и оставленным. Когда-то он видел фотографии из Припяти, где жизнь остановилась в один момент. В один момент и навсегда. Сквозняки гуляли по пустым улицам некогда живого и процветающего города, где во дворах домов был слышен детский смех, по улицам ездили автомобили, мамы гуляли с колясками, пока отцы семейства работали на фабриках, заводах и впоследствии печально известной ТЭЦ, молодежь пела песни под гитару – в общем и в целом, город жил своей размеренной жизнью. Хорошей или плохой? Совсем не важно в этом случае. А теперь он год за годом зарастал сорной травой, деревьями, кустарниками. Когда-то местные жители, должно быть, с трудом узнали бы свой город детства и юности, вернись они туда снова. Ветры гуляли по оставленным квартирам, подъездам, зданиям школ, детских садов, больниц вследствие того, что многие стекла были разбиты мародерами, или сталкерами – единственными «жителями» этого города. Сталкеры – были своего рода туристами, причем что съезжались они в Припять почти со всех стран некогда великой страны советов. Что ищут там эти люди? Что их так притягивает к этому месту? Должно быть, некая мистическая составляющая города, который обрастает легендами о чудовищных мутантах, собаках-людоедах и зомби. А может, и попытка увидеть зараженную радиацией, но все же не тронутую современностью частичку СССР. Для себя Рома отметил, что его привлекает в этой истории правдивость произошедшего. Это не кино со спецэффектами, не театральные декорации и не повесть писателей-фантастов, воплощенная в жизнь – это и есть жизнь, со своими ошибками, трагедиями и одиночеством. Вот и сейчас, стоя здесь во дворе Колиного дома, парень отчетливо переживал какое-то неведомое ему одиночество и скорбь по пустой и оставленной Припяти. Фонари тоже как-то печально освещали пространство возле подъездов, и снег пошел, такой же неторопливый и тихий, как и все вокруг. Рома понимал, что это проекция его сознания, что весь мир вокруг равен внутреннему состоянию его души. События последних дней внесли в его устоявшуюся жизнь какой-то надлом, и теперь он видит все несколько иначе, чем раньше. Словно весь мир потускнел и стал более правдивым, чуть более жестоким, чем раньше. Рома не был конфликтным парнем, другом он был отличным, всегда был верный и преданный дружбе от начала и до конца. Уже в сознательном возрасте Рома видел только то, что видел, без каких либо прикрас. Он прекрасно видел, в каком положении оказалась его семья после того, как отец их оставил, что матери приходится из кожи вон лезть, чтобы их прокормить, и воспитанием подчас занималась бабушка. Он был вынужден жить в этом городе и любить его, распевая гимн на дне города и других местных праздниках, ходить в детский сад, школу, и вот теперь в колледж. Разговоров о переезде у матери Ромы никогда не возникало, да и сама она не особо стремилась как-то поспособствовать, вбить в головы своих детей мысли о переезде. Когда Женя объявил, что переезжает – мать промолчала, а Рома пребывал в каком-то шоковом состоянии, так как это напрочь выбивалось из концепции его жизни и всех идеалов. Он видел, как несколько маминых подруг перебрались в более крупные города, как уезжали его одноклассники с семьями, уезжали все, но словно кто-то вбил ему в голову мысль априори, что это совсем не его история, не его жизнь и он никуда не уедет из этих мест. Тем более что отказаться от трешки, пусть и в хрущевке, его мать не готова. А тут Женя вдруг заявляет о своем переезде – и ладно бы в какой город, а то в саму Москву. Рома тогда шутил, что брата нужно вести в «Терныш», психиатрическую клинику имени Тернышовой, в Мало-знаменском районе поселка Западный, что был по соседству с ними. О «Терныше» ходят самые разные слухи – и смешные, и грустные. Но психиатрическая больница – это всегда особая тема для шуток с одноклассниками и друзьями. Переезд в Москву настолько удивил Рому, что карточный домик из его иллюзий начал рассыпаться. Когда же Женя уехал, у Ромы наступил период отрицания: то ли не хотел верить, что брату это удалось, то ли в душе надеялся, что Жене будет так трудно, что он приедет домой, и все вернется на круги своя. Затем был период смирения, когда Рома осознал, что Женя не вернется, и нужно хотя бы сделать вид, что он все тех же самых взглядов, что его родной Каменогорск, самый лучший и что ему здесь все так же нравится. Ему это удалось, даже когда брат приезжал в гости, Рома старался не узнавать о жизни там – в большой и чужой Москве. Ему было достаточно друзей, чтобы всегда были рядом, футбола во дворе, музыки в плеере и еды, что бабушка готовит, словно на случай «Третьей мировой» на завтрак, обед и ужин. Все это Рома научился любить заново – и удержать свой карточный домик от падения. Теперь же, стоя у Колиного подъезда, Рома снова почувствовал шаткость своего положения. Ему стало неинтересно и одиноко этим утром, и впервые в жизни ему захотелось уехать, убежать как можно дальше от всего: от мамы, бабушки, колледжа – и начать какую-то другую, интересную жизнь, ту, что будет ему по вкусу, ту, в которой он спокоен.

– Чем тебе здесь неспокойно? Вон, Припять какая! – сказал Роме его внутренний голос, и парню ничего не оставалось, как согласиться.

– Но! – через какое-то время возразил Рома своему голосу.

– Но? – удивился тот.

– Вот именно, я согласен: спокойно, и вроде даже жить можно… Но мне чего-то не хватает. Я чувствую это, я знаю это, как самого себя, – подумал Рома.

– Почему сейчас, почему ты сейчас об этом задумался? Что случилось? – не унимался голос, который подмывал Рому на откровения.

– Сам не знаю, но чувствую, что мне подвластно нечто другое от всего этого, – разоткровенничался парень.

– Может быть, эта субкультура тебя так задела? Ребята вчерашние, концерт? – спокойно спросил его внутренний голос.

– Может, кто знает. Может быть, в Коле разочаровался, может, старше стал за эти дни? Ведь может же быть такое: живешь, живешь, а потом бац! И в один момент полностью регенерируешь?

– Импорт замещаешь, тогда уж. Любил красный, стал любить… черный.

– Ну не совсем это, просто стадия взросления и осознания может же наступить в один день?

– Как по волшебству!

– Да!

– Нет! Любое взросление происходит по выполнении многих условий: жизненных, моральных, умственных, физических, психологических. Да полно всяких. Видишь ли, Рома, чтобы стать полноценно взрослым человеком, нужен опыт, ответственность, осознание себя в этом мире. Просто ответь мне на вопрос: кто ты и что ты? Что ты из себя представляешь? Кому ты нужен, кроме как не здесь? На что жить собрался?

– По мне так ты нудные вопросы задаешь, а не взрослые.

– Значит, не готов еще к переезду, если сам себе сумел наскучить этими вопросами. А взрослый человек всегда знает свои цели, знает, что он делает, для чего, куда стремится, чем живет, где работает, на что тратит.

– Господи! Да неужели это я? Больше на мою маму похоже, Наталью Семеновну. Вы часом с ней не общались?

– Ну, разве что в твое отсутствие, – иронизировал голос.

– Кажется, переобщались. Звучишь в точности как она. Но мне бы просто вырваться, а дальше…

– Ооо, – простонал голос. – Дальше совсем беда, если уже на вопросах засыпался.

– Да умолкни ты! – чуть ли не вслух выругался Рома.