Мыслемокот. Рассказы-фантасмагории

Геннадий Тараненко

Мыслемокот. Рассказы-фантасмагории

Правда

Бог придумал нас разными.Со своим мнением, мыслями и отношением к жизни.Но зачем? Если всё в конечном итоге превратится в прах, в космическую пыль,развеянную над нашей могильной плитой?Видимо, люди отличаются друг от друга, чтобыпри жизни почувствовать собственную индивидуальность.И в чём-то стать хоть немного похожими на Всевышнего.

Правда, похожая на гранёный горный хрусталь, играла на солнце многочисленными плоскостями. Подставляя под тёплые сверкающие лучи то один бок, то другой, она старалась не обделить вниманием ни одну часть своего миниатюрного грушевидного тельца.

Проникая внутрь самоцвета через разные входы, Свет пытался понять истину, которая однозначно раскрывала внутреннюю сущность Правды. Но, несмотря на пронзительную, режущую зубы прозрачность камня, разложить всё по полочкам не удавалось. Прокрутившись несколько раз вокруг своей оси, Божественное свечение вылетало из горного хрусталя, чтобы тут же заново проникнуть внутрь минерала, но уже через другую дверь.

– Тук-тук, тук-тук, – стучался Свет перед тем, как в очередной раз войти, потому что был по натуре вежливым и культурным гостем.

Ему открывали. Как можно было не открыть тому, кто пролетел полторы сотни миллионов километров в ужасном холодном чёрном космосе? По пути выбирая, где именно приземлиться, он среди бесчисленного множества аэродромов выбрал её – крошечную прозрачную капельку. Капельку, называемую Правдой. Капельку, служащую домом для демонов и ангелов, которые каким-то образом уживаются вместе.

– Вот вам мягкие тапочки, полосатый махровый халатик, – говорили они Свету, усаживая его в просторное и уютное кресло, принимающее форму тела. Пододвигали переносной столик с яствами, от одного вида которых слюни текли ручьями и заплетались, образуя горные реки.

– Пожалуйста, откушайте! Что угодно ещё? – раскланивались жители самоцвета, принимая облик в зависимости от двери, в которую вошёл Свет.

– Приятного аппетита-с, Ваша яркость, – подшёптывали ангелочки, стоя с правой стороны от кресла.

– Кушайте-с, кушайте-с, – ублажали гостя дьяволята с чёрными крыльями, кружась с левого бока.

Свет смущался, краснел от обилия выливающегося на него внимания и опускал глаза. Он явно не ожидал такого приёма. Но, входя в хрустальный дом уже через третью дверь, быстро привыкал и начинал вести себя по-свойски.

Хозяева тем временем не давали отдохнуть солнечному представителю даже после обеда. Они садились возле него кружком и начинали делиться правдой. Ангелы и дьяволята перебивали друг друга, толкались локтями, рассказывали и рассказывали, выставляя себя перед гостем в самом что ни на есть наилучшем свете.

– Если хотите знать правду, то её вы можете услышать только от нас. Никто там, где вы были и будете после, не сможет так объективно и достоверно раскрыть вам глаза на истинное положение вещей.

При этом голубые глаза ангелочков и смоляные дьяволят так округлялись, что возникающему между гостем и жителями самоцвета облаку Истины ну просто некуда было деваться. И оно погрузилось в мутноватый омут достоверности и однозначности.

– Привет! – кричала Истина из глубины.

– Верю, верю, – отвечал ей Свет, сидя в шикарном кресле.

Он в этот момент был чем-то похож на того самого Станиславского, поправляющего пенсне и с прищуром всматривающегося в игру актёров.

О-о! Как они старались перед ним, эти чёрные и белые летающие представители Божественной силы! Так старались, так старались, что в какой-то момент краски смешивались, и было уже не разобрать, кто из обитателей этого жилища из горного хрусталя ангел, а кто демон. Но у каждого спектакля есть начало и есть конец…

Занавес, актёры выходят кланяться, зрители хлопают. Кому-то от души понравилось, а некоторые рукоплещут, потому что так делают остальные. Народ, шепча что-то себе под нос, устало выходит из театра. Он получил свою порцию впечатлений, хватит, достаточно.

Вечерело, пора домой и в постель. Но нашему Свету такой сценарий не грозил. И после выхода гость стучался в следующую дверь. Ему нужно было разобраться, понять, где действительно жила Правда, а где – её уродливые копии.

Но кому нужно разбираться? Ему? Небесному свечению, посылаемому на Землю с великой миссией для того, чтобы жизнь не прекращала пульсировать на голубой планете? Или вечно спорящим и кривляющимся друг перед другом ангелочкам и дьяволятам внутри самоцвета? Непонятно. И Свет после выхода из очередной двери устало махнул рукой, ему просто надоело. Поэтому он не направился, как обычно, к другому входу, а вслед за уходящим за горизонт солнцем поплёлся на покой.

– Осторожно! Не у себя в деревне. Размахивай так, когда будешь мух ловить! – зло проговорила дама с пышными формами, когда Свет, уходя, случайно задел рукой цепочку с кулоном из горного хрусталя.

Золотые колечки, сплетённые между собой, напряглись, поняв в последнее мгновение, что больше не придётся красоваться на в меру упитанной загорелой шее женщины.

«Щёлк», – и цепочка разорвалась, разжав золотистые пальцы.

– Лови, лови его! – закричали вслед падающему кулону множество колечек. Но горный хрусталик был неудержим.

– Блям! – И на плитки Приморского бульвара, где гуляла мадам, в разные стороны брызнули осколки некогда прекрасного украшения. Целое в один миг перестало существовать, разделившись на частности – никому не интересные хрустальные пылинки.

Кто куда разбежались ангелы, рванули в разные стороны демоны. Кулона Правды – их дома – больше не существовало. И только осенние жёлтые листья заботливо укрыли то место, где ранее были подмостки волшебного театра.

Гнев тётеньки с порывом первого холодного ветерка остыл. Вскоре она уехала к себе домой, оставив райский оазис скучать в одиночестве до следующего лета.

Заработав деньги в курортный сезон, продавцы кулонов свернули свои палатки. А Правда так и осталась не выясненной, но кому это было сейчас нужно?.. Ни-ко-му… И существовала ли она вообще, эта Правда? Неизвестно…

Начало

Не бывает конца без начала.Как не может быть начала без знания того,Что когда-то наступит конец.Так мыслим мы, смертные, думая, что мы смертные.На самом деле нет ни начала, ни конца,Ибо в точке, в которой мы существуем, нет ни того, ни другого…

Бог создал Землю за семь дней. И это было началом той дороги, по которой мы топаем своими маленькими ножками до сих пор. Сказки? Не знаю. Но с чего-то всё это началось и, может быть, когда-то, в один из пасмурных дней, закончится. Опустятся флаги. Надувая щёки, вскинув подбородки вверх, протрубят в последний раз горнисты. Пройдут маршем по брусчатке человеческие полки. Матери уронят слезинки, вытирая глаза узорчатыми платочками. С космодрома развернётся рой серебристых звездолётов. Они, сделав прощальный кружок вокруг кругленькой Земли, исчезнут в чёрном, как сажа, космосе, чтобы там, за много миллиардов парсеков, найти новый дом для людей.

И какими мы будем тогда, интересно? Сколько останется в нас живой материи по сравнению с искусственной? Будем мы любить, радоваться, восхищаться, или эмоции и чувства в нас просто исчезнут за ненужностью, как пережиток прошлых поколений?

Всей жизнью на Земле станут управлять алгоритмы и компьютерная логика, в конечном итоге сведённая только к двум значениям – нуля и единицы. Исчезнут взятки, ссоры, разводы и прочие негативные стороны жизни людей. Мы превратимся в правильных, строгих и подтянутых роботов, для которых ошибка по жизни будет считаться чрезвычайным сбоем в системе, а не обычным регулярно происходящим явлением.

Нет, не хочется туда. Хочется сюда и ещё подальше и поглубже. Окунуться с головой в миниатюрный мир уюта и спокойствия – туда, где в человеке скрывается человеческое. Где формулы не работают и в их замысловатых конструкциях может разобраться только Всевышний и то, наверное, с трудом. В этом мире деревянные разукрашенные домики кажутся притихшими и такими родными.

«Тс-с… Не шумите. Вы слышите, как скрипят половицы? Это к окну бодрой походкой подходит бабушка».

Она подвигает стул и садится рядом с окном. Возле него лучше видно. Берёт иголку с ниткой и начинает штопать маленькую дырочку на рубашке. Зачем пускать на тряпки почти новую вещь? Подумаешь, ну, зацепился ребёнок за гвоздь, починим, будет практически незаметно.

Через открытое окно дует приятный тёплый ветерок. Зелёные островки во дворе неспешно колышутся, приветствуя бегущую речку, которая выписывает игривые повороты. Журчит вода. Где-то вдалеке слышна мелодия. Она напоминает нам о далёком детстве.

«Не шумите, ещё тише-тише. Не нужно слов, давайте просто помолчим…»

И мы умолкаем, задумываемся, уходим в себя, погружаясь в иное измерение, где время и координаты не являются однозначными критериями нашего нахождения в мироздании.

– Пора ужинать, – раздаётся ласковый голос бабушки. Она зовёт меня домой.

А как не хочется отрываться от футбола! Мяч, ударяясь о землю, подпрыгивает выше моей головы. Он тоже не хочет прерывать игру. Повиснув в воздухе, кожаный шар на миг замирает, будто бы превратившись во второе солнце.

Я ловлю момент и нажимаю стоп-кадр. Всё, снято. Теперь память ни за что не потеряет снимок, краски на котором поблекнут с годами, но ощущение счастья, испытываемого в те секунды, останется со мной навсегда.

«Бац!» – звонко опустился мячик, а это значит, время опять побежало, набирая ход. Я захожу домой.

– Помой руки и за стол, – строго говорит бабушка. Но в её голосе абсолютно не чувствуется властности и сердитости. Так она разговаривает всегда. К ней надо просто привыкнуть.

Сегодня у нас на обед пельменный суп с пирожками. Папа сейчас на работе, поэтому я сажусь на его место.

– Бабушка, а можно мне деревянную ложку? Хочется попробовать, как ели в старину…

– Хорошо, внучек, возьми, – отвечает она.

На столе появляется ложка с чёрной блестящей ручкой, разукрашенная красно-синими цветами. С её помощью пельмешки, скользнув по тарелке, прямиком попадают в деревянную люльку, а затем исчезают в моем желудке. Аппетит после игры зверский. Через несколько минут я съедаю всё. Насытившись, я развернулся, продолжив разговор:

– Бабушка, а ты действительно живьём видела Крупскую, жену Ленина?

– Да, внучек, я была на первом слёте пионеров в Москве, и там была Надежда Константинова.

За столом появляются красные галстуки, звонкие барабаны, детишки с горящими глазами, с поднятыми перед собой и согнутыми в локте правыми руками.

– Салют тебе, человек из будущего, передаём тебе пламенный пионерский привет, – обращаются они ко мне оттуда, из начала девятнадцатого века.

«Там-тарарам, там-тарарам», – под барабанную дробь проходит строем молодая поросль, опьянённая идеей строительства коммунизма. Прямо по нашему обеденному столу, едва не цепляя пустую тарелку. Они направляются туда, в тридцать седьмой год и ещё дальше, в сорок первый и сорок пятый, в день Великой Победы. Ряды пионеров существенно поредеют, но «там-тарарам, там-тарарам» в их сердцах останется навсегда. Так говорит моя бабушка, живой пример из того времени, а я ей верю… Верил…

Бог создал Землю за семь дней. И я точно знаю, о чём он думал, когда творил им же самим нафантазированное межгалактическое чудо. Всевышний представлял именно такие минуты, когда бабушка и внучек, сидя за столом, ведут неспешную беседу. Черпая разноцветной деревянной ложкой прошлое, два родных человека будут считать, что будущее нисколечко не изменится. Оно останется таким же тёплым и уютным. А может быть, так оно и есть, только мы об этом почему-то не догадываемся.

Что ещё надо людям?

В каждом живут желания.Они двигают и управляют нами.Но действительно ли эти желания наши?Ибо мы редко заглядываем внутрь своего Я,Не ища себя в себе…

Что ещё надо людям? Мне, тебе, вот тому парню, спешащему на работу? Той женщине, накрывающей семье на стол? Влюблённой парочке, которая сидит на скамейке в парке и держит друг друга за руки?

В небе проносится самолёт, гудя и сверкая крыльями. Он уносит пассажиров далеко-далеко, за много километров от места посадки. Скоростной поезд «Москва – Новороссийск» несётся на всех парах на юг России, везя отдыхающих на море.

Что им всем нужно на этой Земле, в этот конкретный час и день? А ведь каждый думает – им что-то надо. Без этого «надо», невозможно, недопустимо, немыслимо. Жизнь, переполненная энергией, суетится, спешит, чтобы успеть, не опоздать, не дай Бог не пропустить. Она трепещет! У кого-то это есть, а у меня нет. Необходимо это обязательно купить, сделать, увидеть, оценить. Надо, очень надо…

Желания переполняют человека, выплескиваются наружу, рождаются буквально из ниоткуда, из ничего не значащего пустяка. И множатся-множатся стремительно, уплотняя воздух рядом с человеком так, что он перестаёт видеть мир и себя в этом мире…

Не знали? А ведь Бог создал мироздание только для одного-единственного. Не для других. Ведь других не существует. Зачем же тогда для них, кого нет, что-то создавать?

Плотный купол, состоящий из одних только желаний, накрывает индивида с головой.

– Ау! Я ничего не вижу!

– Дяденька, дяденька! Чего ты кричишь? – отвечает внутренний голос. Так спокойно, с достоинством.

– Ты кто? – спрашивает испуганно человек.

– Это я, то есть – ты, – улыбнувшись, голос пытается объяснить ситуацию и всё расставляет по полочкам.

– Не путай меня. Я есть Я, а ты есть Ты, – человек не хочет сдаваться – ни за что, даже под страхом темноты, которая наступила как-то вдруг, будто в комнате выключили свет.

– Может, ты Бог? – желая во что бы то ни стало докопаться до истины, продолжает мужчина.

– Возможно, но я тебя и себя не разделяю, мы с тобой одно целое. Ты заблудился, вот я и пришёл, чтобы спасти тебя.

Голос, не прерывая разговора, достаёт из коробка спичку. Чиркнув, подносит её к восковой свечке. Язычок пламени радостно всколыхнулся, почувствовав, что он сейчас передаст себя во внешний мир. И даже когда через несколько секунд огонёк потухнет, его весёлый нрав и тёплая душа будут ещё долго существовать в другой ипостаси.

Зажжённая свеча осветила помещение, где находился человек. Желания, окружающие его куполом, стали настолько прозрачными, что потеряли какую-либо значимость.

Через них спокойно можно разглядеть, что находится вокруг. А вокруг ничего, ничего нет… Нет, есть Я. Только Я. И то, что, кажется, окружает меня, – тоже Я или придумано мной.

Прикольно! Значит, я могу делать что захочу, в том мире, где стол, стул, комната, квартира, море, солнце, космос – сплошное Я. А я думал, что там они. Ошибался… Только сейчас понял, как глубоко ошибался.

Мои желания? А теперь они стали мне неинтересны. Зачем они вообще нужны, если я могу всё заполучить в один миг. Подумал, представил, и вот оно…

Как в ресторане – на тарелочке с золотой каёмочкой. Официант подходит, словно плывёт. Нет, он действительно плывёт, не касаясь пола, с перекинутой через руку салфеткой, одетый во всё белое.

– Чего изволите-с?

А я так, откинувшись по-барски на кресле:

– Неси, что у вас есть, и подороже!

Вдруг понимаю – перед кем я выкаблучиваюсь… Перед собой? Ведь официант – тоже Я. Такой же Я, как и всё остальное. Становится страшно. Действительно страшно. Если сущее воспроизведено мною, тогда жизнь и смерть – лишь игра в крестики-нолики. Вот здесь ставится нолик, то есть такая круглая пузатая жизнь. А вот там ставится крестик. В этой клеточке будет значиться день моей смерти.

Фу! Лучше я передвину крест за игровое поле. Не желаю портить себе настроение. Ведь, может, то, что я здесь наплёл, – лишь выдумка моего фантасмагорического сознания…

В это время поезд «Москва – Новороссийск», выбравшись из тёмного каменного тоннеля, расположенного между станциями «Тоннельная» и «Верхнебаканская», замедляя ход, приближается к конечной. Пассажиры, высунув длинные носы из окон, пытаются поймать в редких потоках ветерка запах Чёрного моря. Они предвкушают, что уже скоро откроется панорама Новороссийского порта, с длинными цаплями-кранами, склонёнными перед грузовыми судами и вереницами разноцветных товарных контейнеров, ожидающих погрузки. Главное, что граждане отпускники вот-вот увидят кусочки долгожданного моря, для встречи с которым целый год копили деньги.

Темнота тоннеля и затем яркий свет немного утихомиривают мои фантазии. Я чувствую, как обычное состояние возвращается ко мне. Быстрее из Новороссийска в Геленджик на такси. Уже через час брошу чемоданы в доме, и на набережную. Желания опять меня подхватят, уволокут в простой, понятный мир, и я разделюсь на «Я» и «Они».

– Ну что, тебя теперь можно оставить в одиночестве? – опять возникает мой внутренний голос.

– Да, сделай одолжение, – отвечаю с нетерпением. – Мне сейчас не до тебя.

Вдалеке раздаётся голос дикторши на вокзале:

– Скорый поезд «Москва – Новороссийск» прибывает на второй путь.

«Неужели эта тётенька с металлическими интонациями в объявлении – тоже плод моих мыслей?» – подумалось мне.

– Мужчина в пятом вагоне, в третьем купе, не отвлекайтесь, – произносит мадам откуда-то сверху.

Мужчина в пятом вагоне, в третьем купе, как вы поняли, – это я, а что для всего остального… Вам судить.

Пустота

Пустота охотится за человеком, настигает и съедает его.Ибо человек слаб и не в силах ей противостоять.Но Бог дал нам слабость не для того, чтобы мы стали жертвами.А для того, чтобы через слабость мы почувствовали могущество Всевышнего.И стали такими же сильными, как Он.

Пустота накрыла меня внезапно, без предупреждения, выбежав из-за угла. Она вытащила огромный револьвер, заряженный пустыми пулями, и – «Бах!» – выстрел.

Серебристый металл с запахом оружейной смазки вонзился в моё сердце. Разорвавшись, пуля выпустила наружу миллионы прозрачных микробов, от которых веяло холодом и бездушием. Микроскопические твари вцепились в мою плоть и с победоносными криками начали целенаправленно поедать её, с чувством брезгливости выплёвывая непрожёванные кусочки.

Пространство внутри меня постепенно пустело, превращаясь в тлен, а затем совсем исчезло из видимости в материальном мире. Ветер, почувствовав свободу, решил прогуляться на этом просторе, напевая морскую матерную песню, которую подхватывали радостные, наевшиеся от пуза микробы. Ощутив прилив свежего воздуха, они начали размножаться, расширяя площадь пустоты.

Было настолько зябко и одиноко, что захотелось стать ещё более несчастным и ненужным для окружающего мира, в котором моё тело нашло временный приют.

И мне это удалось. Я превратился в чёрную точку, утонувшую на бескрайнем белом листе бумаги. И достигнув самого дна падения, почувствовав стопами склизкий песок вперемешку со змеящимися водорослями, я оттолкнулся от грунта, всплыв обратно на поверхность.

Солнце ударило в глаза, как родители бьют своего ребёнка по щеке, чтобы он не творил глупостей. Мир, окрашенный исключительно в тёмные тона, посветлел, улыбнувшись мне доброй улыбкой. Микробы, с удивлением увидевшие перемену, перестали быть микробами и превратились в муравьёв, восстанавливающих разрушенное жилище. Пустота, поняв, что не справилась с жертвой, махнула на меня рукой и ушла туда, откуда пришла.

Я остался один, поняв, что моё существование даровано Богом, и, значит, имеет смысл. А Пустота, стрелявшая в меня – всего лишь точка, после которой начинается следующее предложение – продолжение. «Продолжение! Продолжение!» – крикнул вдруг писатель, решив не заканчивать рассказ о Пустоте. Всё это время он жил внутри меня, практически никогда не показываясь наружу. Находясь в тени, писатель прятался, скрывался, маскировался под случайного гостя, зашедшего на огонёк. Но, видимо, накипело, и его отныне не устраивала роль бессловесного наблюдателя. Он решил стать главным…

Смена власти произошла безболезненно и мирно, по-обыденному. Я спокойно отошёл на второй план. А его больше интересовало не моё счастливое возвращение к привычной жизни, а то, что находится там, за горизонтом, где живёт Пустота. Поэтому первая строка в новом предложении превратилась в любопытство…

Оно пересилило страх, стало выше него, поднявшись незаметно на цыпочки. Выиграв в честном бою, чувство, постоянно стремящееся к познанию, прокричало: «Победа!» и село в пустой трамвай, покинутый микробами.

Любопытство, словно клейкая лента, цеплялось за всё – за поручни, за пыльные стёкла, за висевшую карту маршрута, откуда прибыла Пустота. Я тщетно пытался его оторвать, но оно было сильнее, тянуло и тянуло меня в неизвестность.

– Все сели? Поехали! – писклявым голосом произнёс непонятно откуда взявшийся водитель, видимо, подосланный Пустотой.

Качаясь, как корабль на волнах, тарахтя всеми частями своего железного тела, трамвайчик тронулся с места. Переваливаясь с одного ряда колёс на другой, он побрёл, опустив голову и не отвлекаясь по сторонам. Я сел на последнее сиденье, нацепив кепку, закрывшую мне козырьком пол-лица, скрестил руки и задумался. Мне захотелось немного скоротать время в поездке за размышлениями о жизни.

Но у моих мыслей были совсем другие планы. Спустившись в голову откуда-то сверху, они, вместо того, чтобы стройными рядами прошагать по мостовой, начали путаться, заплетаться в косички, постепенно превращаясь в бесформенную массу. Разобраться в них не было под силу никому, и я оставил мысли в одиночестве.

«Пусть разберутся без моего участия», – подумалось мне. Наконец, освободившись от всего лишнего, я начал кемарить под стук колёс старого трамвайчика. Долго ли продолжалась поездка? Не знаю. Мне показалось – всего одно мгновение.

– Конечная! – прогремело из кабины водителя.

От писклявого голоса не осталось и следа. Вагоновожатого будто бы подменили, или он вдруг заболел ангиной. Пришлось отложить кусок сочного и вкусного пирога, который я уплетал во сне, запивая сладким чаем с лимоном.

Через большие трамвайные окна передо мной предстала иная действительность. Улицы, дороги, дома, спешащие куда-то люди жили в перевернутом необычном мире. Низ и верх словно перепутали ориентиры в пространстве, поменявшись местами. Граждане, ходившие вверх тормашками, словно не замечали ненормальности. Видимо, они так привыкли жить в стране-перевёртыше, что полагали это состояние естественным.

Люди опускали головы, если хотели увидеть солнце, и тянули ладони вверх, если им нужно было дотронуться до земли. Сбившиеся координаты вносили сумятицу и в отношения. Любовь выражалась через ненависть, боязливость считалась храбростью, великодушие расценивалось как зависть.

Решив поглубже понять тех, кто жил за гранью, я встал на руки и задрал повыше ноги. Кровь постепенно отступила от нижних конечностей к голове, прижимая книзу нейроны моего головного мозга. Глаза будто бы увидели привычную картину, которая расщепила общее на части, а затем разложила эти части по дощечкам зеркально чистого пола, покрашенного рыжей краской.

Оглядевшись, я понял, что нахожусь в церкви. Запахло ладаном и воском. За ширмой исполняли церковное песнопение. Прислушавшись, я с трудом различил трёхголосие. Обладатель главного, самого громкого голоса, вышел из укрытия и, развернувшись лицом к образу Спасителя, продолжил сладостно распространять звуки, проникающие глубоко в душу. Взгляд певца устремился к нарисованному на потолке Богу-отцу с седовласой бородой, парящему в небесах. Пение прекратилось.

В этот самый неподходящий момент, когда одухотворённость достигла пика, у меня из карманов начала предательски выскальзывать мелочь, заранее приготовленная для подношения нищим. Я же стоял вверх ногами и не мог контролировать процесс, когда и что из меня выпадет. Показалось, что Отец и Сын, качая головой, искоса посмотрели на меня… Конфуз!..

Он разрешился быстро. Время побежало дальше, вызволив из темноты бабушку в белом платочке. Маленькая юркая помощница богослужения начала тушить свечи в церкви. Может, из-за того, что огоньки свечей горели не в том направлении или так было здесь заведено? Не знаю. Не важно…

Кто-то ходит вверх тормашками, кто-то, чтобы не выделяться, пытается передвигаться на руках, а некоторые твёрдо стоят на земле, не понимая ни тех, ни других.

А Пустота… Пустота не щадит никого – ни первых, ни вторых, ни третьих. И нет границ между этим миром и тем. Лишь только старенький трамвайчик со странным вагоновожатым перевозит людей туда-сюда…