Рассказы со смыслом и настроением

То, чему тебя научили, осталось у тебя в «долговременной памяти». Примерно с 14 лет твоей кратковременной памяти хватает примерно на 24 часа. Стоит тебе поспать – и ты забываешь, что узнал за день и живешь каждый день заново. Таким образом, нельзя ни спланировать какой-либо заговор, ни дать хоть каким-либо образом развиться лишней мысли, которая могла бы свергнуть власть. После 14 лет для рабочих исчезают прошлое, будущее и вообще время. Вы живете здесь и сейчас. Надсмотрщики обладают более продолжительной памятью. У них заблокирована творческая часть ума. Операция вроде лоботомии. Все их мысли подчинены строгой логике, таким образом осуществляется повиновение существующей власти.

– И твои мысли тоже?

– Мне не делали эту операцию, но об этом потом. Это, конечно, мой маленький секрет. А вообще у надсмотрщиков тоже ограниченная память. Её хватает месяц. Зависит, конечно, от количества информации, полученной за последнее время. Поэтому, если происходят какие-нибудь неблагоприятные изменения, то государство просто выпускает какой-нибудь впечатляющий фильм для надсмотрщиков. На самом деле у государства всего 3-4 таких фильма, которые они чередуют. Зачем выпускать новые, если старые все равно не помнят? На фоне скучной жизни надсмотрщиков фильм кажется настолько впечатляющим, ярким, полным событий, что забивает почти всю память. А его просмотр – обязателен для всех.

– Но как люди могли на такое согласиться? Почему нас никто не спрашивал?

– Люди и не соглашались. Государство провернуло это под лозунгом абсолютной свободы. Человек теперь якобы независим от прошлого, от семьи, от обязанностей перед другими людьми. Остались только обязанности перед государством. А это значит свобода разума от чувств и эмоций, страхов, пережитых стрессов. Меньше переживаний – крепче здоровье, дольше продолжительность жизни. Рабочие друг друга не помнят. Даже если они познакомятся, на следующий день они уже не будут помнить друг друга. Те, кто вчера был злейшим врагом, сегодня могут оказаться друзьями. Никто об этом не будет помнить. Ни у кого нет тревоги. Никто ни о чем не переживает, потому что день только начался каждый день с чистого листа. Значит, только началась твоя жизнь. Работники работают энергично и весело, потому что не помнят вчерашнего дня, не помнят, устали ли они. У них не появляется раздражения из-за монотонности работы, потому что они не помнят, что раньше вообще работали. Каждый день все мысли только о том, как бы ни перепутать ничего и не опозориться в свой первый день. Эффективность очень высокая. Разве не так?

– В общем-то, так…

– Обязанности строго разграничены. Ни одного лишнего или неэффективного работника. Ни одного работника, стремящегося изменить свое положение или стремящегося к власти. Ни одной свободной мысли…

– Ты когда-нибудь замечал стариков?

– Никогда. Они ведь вроде работают на специальных фабриках и рассчитанных на их силы. А потом уходят в бессрочный отпуск, когда уже плохо справляются с работой.

– Нет… Когда человек становится бесполезен для государства, его просто усыпляют.

– Что?! Как это возможно? Ведь те, кто усыпляют, знают об этом и сами бы взбунтовались!

– Ты забываешь, что те, кто усыпляют, такие же люди, как ты. Они не осознают масштабов того, что они делают, потому что помнят только один день. Они думают, что сегодня им попалась пара выживших из ума стариков, которых нужно усыпить. Среди надсмотрщиков есть люди, которые просто решают, пора старику на отдых или нет. И они тоже не в курсе, что в тот момент, когда они вносят свое решение в компьютер, программа сама прокладывает старикам белую линию в «усыпальницу» и добавляет их в список «смертников». Никто не знает всего устройства государственной системы, кроме самих руководителей… В этом еще заключается очередной секрет вечной и безраздельной власти.

– А ты откуда знаешь?

– Об этом тоже позже.

На пару минут повисла гнетущая пауза, каждый углубился в собственные размышления. Он первым нарушил молчание.

– Почему ты решила мне все это рассказать? Почему ты выбрала меня?

– Потому что ты мне нравишься. Но это, конечно, не единственная причина. Ты, конечно, знаешь, что все с детства проходят тесты, определяющие, в какой области человек будет наиболее полезен. После сотен тестов, постепенно проводящихся по ходу обучения и сужающих круг твоих предрасположенностей, вырисовывается та узкая область и тот список обязанностей, которыми ты будешь заниматься всю жизнь. Государство четко знает, сколько и каких работников им требуется. Тест хоть и определяет направленность этой деятельности, но количество видов этой деятельности крайне ограничено. Это и понятно: зачем государству тысячи художников, поэтов, музыкантов? Хватит и парочки десятков для развлечения руководящего класса. Но мы не об этом сейчас. Среди этих тестов есть те, которые определяют твои психологические особенности. Согласно твоим характеристикам, ты способен «задавать лишние вопросы», «чрезмерно размышлять» и у тебя «выраженное чувство справедливости, альтруизма и способность к самопожертвованию». В общем, ты обладаешь всеми качествами бунтаря…

Ему даже польстили такие слова, хотя он сам не понял почему.

– …. поэтому тебе должны были, кроме стандартной операции на память, сделать лоботомию. Но не сделали.

Солнце начинало клониться к горизонту.

– Как же теперь быть? Ведь завтра я всё забуду…

– Не забудешь, если постараешься. У всех есть резервная память. Она может быть активирована при определенном наборе сигналов. Конечно, нельзя было просто НЕ лишить памяти некоторых людей. Надсмотрщики бы выявили нарушение и просто уничтожили бы «бракованного человека». В напитках на ужин – снотворное. Притворись, что пьешь, но ничего не пей. Следующий этап для активизации резервной памяти – семь бессонных ночей. Стоит уснуть, и ты забудешь всё. Но если ты продержишься 7 ночей, то перестанешь забывать каждый прожитый день. Я постараюсь устроить для тебя как можно больше выходных, чтобы ты смог пережить эти дни.

– Как тебе это удастся?

– Я твой надсмотрщик. Это я за тебя отвечаю и слежу за тобой в камеру.

Адаму вдруг стало совсем неловко.

– Милый, пообещай мне, что продержишься эти 7 дней. И тогда я смогу открыть тебе более сокровенную тайну.

– Обещаю, – уверенно сказал он, хотя даже не представлял, что значит провести хотя бы одну ночь без сна.

– Я хотела тебе еще кое-что сказать… Я давно за тобой уже слежу. Ты мне очень нравишься, Адам. Хотя нет, я тебя люблю. Не подведи меня.

Он смотрел на нее влюбленным взглядом, и ему казалось, что он всю жизнь ее знает. И больше всего на свете сейчас он хотел не забыть ее. Он готов был идти на любые жертвы.

Она наклонилась и еще раз поцеловала его.

– Сегодня к тебе придет врач. Выпей все таблетки, которые он тебе даст. Они активизируют мозговую деятельность и помогут тебе не уснуть.

Она посмотрела ему в глаза и печально, но мило улыбнулась.

– От ужина придется сегодня совсем отказаться. Вот съешь еще яблочко.

Вечером, как она и говорила, пришел врач. Ему он ничего, естественно, не сказал. Врачи никогда ничего не говорят пациентам. В этом нет смысла. Ведь завтра и пациент, и врач всё забудут, останется лишь краткое заключение врача, которое будет обработано компьютером и надсмотрщиками.

Наступила ночь. Он постоянно ворочался в темноте, стараясь не уснуть. Поначалу казалось, что самое ужасное это постепенно нарастающий голод. Но даже этого он почти не замечал. Он был слишком взбудоражен прожитым днем и постоянно воскрешал в воображении картины цветущего парка, очаровательной Элис, потрясающих ярких цветов, её поцелуй, её прикосновения, её голос.

Ночь показалась ему бесконечно долгой. Когда, наконец, начало светать, он был несказанно рад. Хотя вовсе не чувствовал в себе силы идти сегодня на работу. Оглушительный гудок разрезал плотное полотно ночной тишины и немного привел его в чувство. Под ногами все-таки загорелась белая линия. С другой стороны, может, займется делами, отвлечется, и желание уснуть будет не столь навязчивым. Страх и усталость подкашивали ноги. И хотя он был безумно рад, что помнит вчерашний день с Элис, он не помнил предыдущие дни и не представлял, что за работа его ждет (впрочем, вспоминая обучение, мог предположить, что это что-то связанное с бухгалтерией).

За завтраком Адам съел всё, что ему дали. Он заметил, что это была такая же отвратительная безвкусная еда, что и вчера. Из сотрудников он, конечно, никого не помнил, хотя заметил, что рыжую девушку уже видел вчера в парке. По телу пробежала дрожь. Как же это приятно – помнить, что было вчера! Как это приятно увидеть знакомое лицо… и быть в знакомом месте. Впрочем, что было за следующей дверью, он пока не знал. Точнее не помнил. И его волнения только усилились от мысли, что завтра он будет всё помнить и для него уже всё будет знакомо, а значит не будет вызывать страха или беспокойства перед неизвестным… Какая же эта девушка шумная! Голова просто раскалывалась, и он поспешил дальше по белой линии. Унылая работа с цифрами, требующая концентрации внимания, которого ему сейчас так не доставало. Впрочем, он не спешил выполнить весь список дел. Он понимал, что ему еще 6 ночей нельзя спать, и не хотел тратить свои силы на бестолковую работу.

После обеда напряжение, как ему показалось, уже достигло своего пика, когда хочется всё просто бросить. Он уже с трудом понимал, что он делает на работе и что от него требуется. Он посмотрел в камеру. Где-то с той стороны за ним наблюдает Элис и Адаму сразу стало легче на душе.

Как только рабочие часы закончились, он решительно направился в комнату романтических встреч. Не с целью найти себе девушку. Его сердце теперь принадлежало Элис. Адам просто хотел побыть в обществе людей, слушать их и отвечать им… и не уснуть.

Наиболее шумная компания вновь собралась вокруг рыжей. Он подошел к ним. Она рассказывала и вправду веселые истории о своем обучении. Он не мог удержаться, чтобы не засмеяться вместе со всеми. Понимая, что иногда он теряет нить повествования из-за того, что ему сложно сконцентрировать внимание, он решил и сам поучаствовать в беседе.

– Я тоже однажды напроказничал. Решил отомстить одному вредному учителю, который постоянно доводил девчонок до слёз своими сарказмами. В понедельник первый урок должен был вести этот учитель. И я пришел в класс в воскресенье вечером. И нарисовал на его стуле из светлого дерева мелом жирную звезду. На весь стул! Я, конечно, боялся, что меня кто-нибудь застукает. Помыл руки в школьном туалете, мел протер (чтобы отпечатков не осталось!). Как будто кто-то из-за такой ерунды будет искать отпечатки пальцев на меле. Учитель в понедельник пришел в черных штанах и даже не заметил рисунка из мела. Весь день он ходил с огромной «звездой» на жопе. Все, конечно, смеялись у него за спиной. Но никто не рискнул сказать. Вот такое «святое возмездие». Но в свое оправдание могу добавить, что по странному стечению обстоятельств после этого случая учитель стал намного добрее и адекватнее вести себя.

– В детстве все такие проказники и борцы за справедливость! – рассмеялась рыжая. – Но для ребенка это очень храбрый и рискованный поступок! Если бы тебя поймали, наверное, бросили бы в одиночку на пару дней, – она улыбнулась и подмигнула ему.

Приятное тепло похвалы разлилось по телу, грея душу. Всё-таки она милая… И вечер пролетел незаметно. Какой чудесный вечер! Он побрел к себе в комнату, только когда загорелась белая линия под ногами. Как все быстро закончилась… и завтра она, конечно, не вспомнит, как они смеялись над шутками друг друга. Но государство, которое он уже осознанно ненавидел, знает, что тебе надо выспаться, ведь завтра на работу. Государству все равно, что он предпочел бы всю ночь так болтать с рыжей… Адам даже запомнил ее имя – Мэри. Как же хочется спать! Может, к черту всё и просто лечь спать…

– Элис?!– в спальне его ждал приятный сюрприз в виде любимой девушки на его кровати. – Давно ты тут?

– Недавно. Я ненадолго. Хотела тебе кое-что дать, чтобы помочь не уснуть этой ночью. Это кофеин, – она протянула ему капсулы. Он немного расстроился. – И вот еще, – она подняла одеяло: под ним были спрятаны книги, фонарик и планшет.

– Ничего себе. Я такой только пару раз держал в руках, – Адам взял в руки планшет.

– На нем стоит пара игрушек, стратегий. Надоест – почитаешь. Это всё фэнтези, детективы, фантастика и ужастики. В общем, книги, от которых не уснешь.

– Спасибо тебе, Элис, – он сел рядом и обнял её. Сегодня она пахла сладкими цветами. Она поцеловала его и ласково провела рукой по волосам.

– Держись. Завтра я постараюсь устроить тебе больничный, – Элис сняла свой красный шарфик и положила его Адаму в ладони. – Пожалуйста, держись ради меня. Это тебе на память.

На память… Он никогда ни за что не забудет ее, даже если придется еще помучаться.

– Ты не боишься, что кто-нибудь заметит всё это?

– Государство считает, что система уже устоялась, проверена. Руководство жирует, радуется жизни и давно уже ничего не опасается. Настолько, что даже перестало столь пристально следить за каждым…

Элис встала, поцеловала его в лоб, она выглядела немного испуганной и молча вышла. Спустя еще пару минут погасили свет. Он вдохнул аромат духов, уткнувшись в шарф Элис, и спрятал его под подушкой на случай, если кто-нибудь зайдет, вроде уборщицы.

Ночь пролетела намного быстрее. От строительства королевства и подготовки войска к очередному набегу на соседнюю деревню его отвлек утренний гудок. Свет лампы в ванной его почти ослепил. То ли от того, что он провел всю ночь в темноте перед слабо освещенным экраном планшета, то ли от того, что он не спал уже вторую ночь, он с трудом мог сконцентрировать свой взгляд на каком-либо одном предмете.

В полузабытье, раздраженный он вышел в столовую, взял завтрак, пробрался к столам. Напротив подсела рыжая.

– Привет, Мэри, – на автомате поздоровался он. Она несколько удивленно посмотрела на него, но тут же заулыбалась и поздоровалась в ответ. «Эй, не забывай, что ты не должен ничего не помнить, – про себя подумал он и в оправдание самому себе добавил, – ну, ты мог прочитать ее имя на бэйджике». Повисла неловкая пауза. Рыжая познакомилась с женщиной, сидящей рядом с ней. Они начали делиться утренними впечатлениями: «А я думала, что у меня будет ванна, а здесь только скромная душевая кабинка, и вода еле течет». Теперь, когда он помнил предыдущие дни, эти рассуждения казались ему странными. Рыжая предалась воспоминаниям из детства. Начала рассказывать смешные истории. Кажется, он их уже слышал вчера.

До рабочего стола он шел минут десять. Ноги заплетались, работать не хотелось, и с каждым шагом он всё острее ощущал отвращение к этому месту. Его подташнивало от этой работы, или это вестибулярный аппарат шалил… Вот бы сейчас на свежий воздух, в парк, нежится в теплых лучах солнца, чувствовать запах земли, травы, листьев и вдыхать сладковатые ноты цветов.

До обеда он почти ничего не сделал из списка. Глаза болели от монитора, мысли разбегались в разные стороны, прячась от него в закоулках сознания. Он то и дело пересчитывал одни и те же формулы по несколько раз, потому что постоянно сбивался.

Наконец загорелась спасительная лампочка с надписью «ОБЕД». В столовой всё те же лица, которые уже успели надоесть ему. В этот раз он подсел к рыжей сам. Ему было плохо и захотелось, чтобы кто-нибудь разделил его несчастье, чтобы кому-нибудь тоже было плохо. Он как большинство людей был склонен получать удовольствие, уничтожая прекрасное. Пусть и всего лишь настроение. Завтра она все равно не вспомнит так же, как не вспомнила, как они прекрасно провели вечер вчера.

– Ты такая веселая, – обратился он к ней. – Неужели тебе всё нравится?

– Мне просто нравится жить одним днем. Ни о чем не жалеть и просто радоваться жизни. Тому факту, что ты жив, понимаешь?

– Похоже, не очень…

Она снисходительно улыбнулась, но объяснять дальше не стала. Ему стало страшно от осознания того, что она и вправду живет одним лишь днем. А точнее тысячи раз проживает один и тот же день лишь с небольшими поправками в нем. Рассказывает одни и те же истории и шутки и не устает смеяться над ними.

После обеда белая линия проводила его в спальню и погасла. Значит, Элис все-таки смогла организовать ему выходной. Он с нетерпением, хотя уже и с меньшим удовольствием вернулся к развитию собственной цивилизации на планшете, лишь иногда прерываясь для того, чтобы на том же планшете пострелять по зомби.

Каждый день одно и то же. Встаешь, завтракаешь, на рутинную работу, вечером «развлекаешься», спишь. И всё по новому кругу. Он старался не думать о всем этом, потому что чувствовал, как его начинает засасывать в пучину депрессии. Хорошо всё-таки, когда не знаешь, как всё плохо.

Вечером Элис принесла новую заряженную батарейку для планшета, еще таблеток и бутылку воды. Кажется, она пообещала, что еще неделю ему не придется работать.

К утру третьего дня батарейка планшета разрядилась. Он попытался почитать. Все книги были очень потрепаны и местами даже порваны. Они явно были редкостью и тайно передавались из рук в руки. Можно было бы и поаккуратнее обращаться с такими ценностями. И хотя книга, которую он выбрал, оказалась безумно интересной, но буквы расплывались, глаза болели, и он постоянно терял нить повествования, перечитывая одни и те же строчки по несколько раз. Тогда он решил, что свежий воздух и прогулка помогут ему прийти в себя. Когда он только вышел из комнаты, он сразу же чуть не упал в обморок. Пришлось опереться о стену, чтобы прошло головокружение и отступили черные мелькающие мушки в глазах. Он просто шел, не знаю, куда идет, смотря только себе под ноги, стараясь поглубже вдыхать свежий воздух. Все жизненные силы и остатки сознания он концентрировал лишь на одной мысли: «только бы не уснуть!». В какой-то момент он решил, что заблудился и теперь уже точно не знает, где находится. Он побоялся признаться в этом надсмотрщикам. Мало ли к какому врачу его отправят, или усыпят за неработоспособность, или как-то узнают, что он не спит и все помнит. Раньше он никогда так не боялся и не опасался надсмотрщиков. Тогда он просто развернулся на 180 градусов и пошел опять наугад назад. Лучше заблудиться и потеряться навсегда, чем обратиться к ним, выдать Элис и разоблачить себя. Впрочем, в его состоянии он плохо осознавал, что его героизм свелся к тому, чтобы просто идти прямо.

К утру четвертого дня он уже потерял счет дней и ночей, проведенных без сна. От одного вида планшета его начинало подташнивать. Завтрак, обед и ужин ему приносили в комнату. Регулярно приходил врач.

 Вскоре Адам и вовсе перестал осознавать, день сейчас или ночь.

Ты уже прошел больше половины пути, тебе нельзя сейчас сдаваться. А может, ничего не было. Ни Элис, ни леса, ни цветов. Может, я сейчас сплю, и мне снится кошмар. Блуждающий взгляд упал на кусочек красной ткани, торчащей из-под подушки. Нет, Элис была… и кошмар этот реален. Адам спустился на колени, начал раскачиваться вперед-назад, рыдая, давясь слезами, шептал «зачем?». Иногда ему казалось, что в комнату кто-то заглядывает, он резко поворачивал голову к двери, но там никого не было. Потом он решил, что под кроватью что-то или кто-то шевелится. Он определенно точно был уверен в том, что это нечто собирается убить его, и пару часов он сидел неподвижно в углу, притворяясь неживым и несъедобным объектом.

Кто-то хлопнул дверью, ведущей из столовой в ванную. Наверное, это надсмотрщики. Из-за отсутствия сна у него развилась паранойя. Они все поняли и пришли за мной. Он схватил стул и подставил его под ручку. Что делать? Бежать? Но в этом мире ему негде укрыться. Нужно уничтожить улики. Он начал рвать книги, как будто это могло помочь избавиться от них. Но его сил даже на это не хватало, он лишь с трудом вырвал несколько листов. Дверь достаточно быстро поддалась, под сильными толчками людей с другой стороны стул опрокинулся и больше не являлся помехой. Адам понял, что у него нет сил ни бежать, ни сопротивляться, и готов был даже принять смерть, так как она означала бы вечный сон, которого ему сейчас так не доставало. Но в комнату вошел уже знакомый ему врач и Элис. Их силуэты расплывались у него перед глазами, голова кружилась.

– Все хорошо, Адам, это мы, – постаралась его успокоить Элис.

Адам смотрел на них, приоткрыв рот, будто не узнавал. Он сел на кровать. Элис не обращала на это внимание.

– Как ты исхудал! Доктор, его ведь хорошо кормили? – врач молчаливо кивнул. – Милый, осталась последняя процедура. Еще чуть-чуть и ты будешь свободен.

Врач открыл свой чемодан, сделал Адаму укол с обезболивающим (на который он никак не отреагировал) и прикрепил к его голове электроды строго в определенных местах, которые врач отмерил с помощью сантиметровой ленты.

Врач ждал, пока подействует анальгетик. Адам внимательно смотрел на Элис, и в то же время казалось, что он смотрит сквозь нее. В его глазах застыл безмолвный крик о помощи, или скорее даже, о спасении. В его взгляде не было упрека, только безмерная усталость, грусть и страдание. Она ответила ему взглядом, полным любви в надежде, что это хоть как-то облегчит его муки. Она поднесла к его губам небольшую деревянную палочку.

– Прикуси, милый, будет немного больно, – он послушно последовал ее указанию.

Моментально врач повернул ручку на аппарате, лежащем в чемодане, ток побежал по тоненьким проводкам, цифры быстро росли на небольшом мониторчике и тут же врач вернул ручку на значение ноль. Две-три секунды. Голову пронзила острейшая боль. Адаму показалось, что некий невидимый спортсмен с разбегу метнул ему в голову гарпун и потянул обратно к себе. Он чувствовал, как шевелятся мозги в его черепушке. Всё его сознание будто бы консолидировалось в одной точке. Ощущение было такое, что череп вот-вот взорвется и его серое вещество украсит убогое убранство этой комнаты. Но самое страшное, что этот кошмар, это уродство увидит Элис.

Адам продолжал сжимать зубами палочку, и, только когда боль окончательно утихла, он ее отпустил и потерял сознание.

Он спал двое суток, периодически просыпаясь, чтобы попить воды или что-нибудь пожевать (еду ему оставляли на стуле рядом с кроватью), или чтобы посетить туалет.

Адам почувствовал легкое и нежное прикосновение на щеке. Он нахмурился, но собрался силами и приоткрыл глаза. Это была Элис…милая Элис. Его губы сразу же растянулись в улыбке. Она еще раз поцеловала его в щеку и коварно улыбнулась в ответ.

– Как себя чувствуешь, сладкий?

– Как будто заново родился, – он привстал на кровати, чтобы обнять и поцеловать ее в губы. Потом лег обратно и потянул Элис за собой. Она легла рядом с ним. Несколько минут они безмолвно и многозначительно смотрели друг другу в глаза, признаваясь в любви без слов. Он провел рукой по ее щеке. Так ему захотелось прикоснуться к ее нежной, гладкой коже…к ее губам. Он поцеловал ее, потом еще раз. Ее волосы. Ее шея. Это самое чудесное создание на свете! А потом они уже не могли остановиться…и не хотели. Это было его самое прекрасное пробуждение, самое нежное, чувственное и бодрящее.

– Мне же не надо сегодня на работу?

– Нет… Но тебе придется пойти со мной. Я тебе раскрою еще пару секретов.

Элис дотянулась с кровати до своей одежды и выудила из кучи тряпок некий гаджет, очень похожий на карманный компьютер. Адам краем глаза подсматривал, что она делает. Она выбрала на экранчике его имя и номер и оставила заявку на прием врача.

– Так, у нас есть 30 минут на сборы.

Адам устало откинулся на подушку, наблюдая как Элис, подобно греческой богине, обернулась в покрывало и пошла в душ.

Когда пришел врач, он первым делом достал свой карманный компьютер и тоже что-то отметил. Вероятно, ведет отчетность.

– Пойдемте, у нас не так много времени, – впервые за всё время Адам услышал голос врача, бархатный, мягкий, не очень низкий. Твердый и уверенный тон. Такой всегда легко убеждает. «Александр» – гласил его бейдж.

Они вышли на улицу, сели в автомобиль скорой помощи. Их отвезли к больнице. Пока они ехали, никто не проронил ни слова. К счастью для Адама, эта давящая тишина продлилась недолго, до больницы добрались быстро.

Здание больницы снаружи ничем не отличалось от других серых параллелепипедов. Но внутри вместо большого зала с рабочими местами были бесконечные коридоры, двери, лабиринты. Они зашли явно не через главный вход и быстро прошли в ближайший угловой кабинет. Александр закрыл дверь изнутри на ключ и нажал выключатель – снаружи загорелась табличка «Прием пациента». У себя в карманном компьютере он опять сделал какие-то пометки.

В кабинете стоял стол врача, два стула с двух сторон от стола, кушетка, шкаф и большое кресло пыток. Оно, конечно, не предназначалось для пыток, но выглядело именно так. К нему было подведено множество проводов, и оно чем-то было похоже на кресло у стоматолога.