Когда у тебя на руках четверо малышей, когда ты женщина, когда ты находишься в городе, а город в стране, охваченной революцией… да и с деньгами у тебя не так чтобы очень и весело. Нет у Яны миллионов и не… ладно. Были. Но фамильные драгоценности она сама отправила с сестренкой и сейчас даже гадать не станет, где они все находятся.

А деньги…

Деньги таяли.

Вы знаете, сколько стоят продукты?

Скоро за паршивую курицу будут сотню драть бумажками, и то – не достать. Золотом, понятно, меньше, но тут есть еще одна тонкость. Та самая, от которой погибла несчастная Аксинья.

Женщина. Деньги. Смутное время.

Дальше – объяснять или дураков нет? То-то и оно, что грязи много лезет. Яна подумала, да и договорилась с трактирщиком, что будет к нему пару раз в день приходить за продуктами.

Когда?

А это уж она сама скажет, чтобы не примелькаться, в одно и то же время. И все равно…

Жить в трактире? Матвей предлагал, но Яна не решилась. Четверо. Детей.

Трое – маленьких. Подвижных. У которых только на время болезни есть определенные проблемы, а так… шилохвостики! И нет иного слова!

Это нереально. Она за ними уследить не сможет и уберечь тоже не сможет. Это трактир, а не монастырь… хотя в монастыре она тоже побывала. Хватит нам таких радостей! Только закрытая территория! Своя!

А насчет стресса она чуточку ошиблась.

Сначала заболел Гошка. И провалялся в кровати чуть не десять дней. Яна строго следила за состоянием сына. А как тут иначе? До антибиотиков – как до мирного времени, далеко и долго, а Хелла… она вообще не по лечебной части. Были у Яны подозрения, что если она у сына болячку запустит, так ей никакая богиня не поможет. А еще догонит и добавит. И права будет.

Что ей стоит выдержать сына в кровати подольше? Чтобы все симптомы ушли, в том числе и кашель? Тяжелый, нутряной, выматывающий…

В таком состоянии она мальчишку никуда не повезет, это ясно. Зима… загнется же на дороге! А у нее другая цель! Так что дней десять Гошка лежал. А когда Яна порадовалась, что ему можно хотя бы по дому бегать (в теплом свитере и шерстяных носочках), свалились на пару Мишка и Машка. Где-то она не уследила.

Или инфекция какая?

Все возможно, здесь и сейчас не определить. Анализ крови нужен, а кто его сделает? Доктора найти можно, но… Яна тупо боялась вести его в дом, к детям. По той же печальной причине.

Она знала, что творилось в России в девяностые. Чтобы врач спокойно практиковал в тяжелые сложные времена, ему что нужно? Правильно, крыша.

Не та, что на доме, а та, что поможет, охрану предоставит, защитит… ну и посмотрит, кто пришел, чем отблагодарил…

Поэтому Яна плюнула и положилась на свои знания. Лес же! Кордон! Фитотерапия? Да, практически – это наше все. Чабрец, душица, лишайник, который пармелия, зверобой, лист малины и земляники…

Ненаучно? Скушай, деточка, таблеточку?

Ага… к Яниному отцу на кордон за барсучьим жиром приезжали. И платили золотом по весу. И так платили, сколько Петр просил, хоть он и не жадничал. Один из мужчин для матери брал, говорил, что только это и помогло. А Петру все было в радость. Ему и траву было запасти несложно, Яна еще и охотно помогала, и насушить правильно – это ж тоже важно! А то скосят лопух косой, чуть ли не под забором, а потом плачутся!

Чтобы трава помогала, думать надо! У нее есть свое время сбора, свой срок, свои правила, и сушить ее надо по-разному, и употреблять тоже… на все умение нужно!

У Яны оно было. Барсучьего жира она, конечно, здесь не нашла, пришлось гусиным обходиться, ну так хоть что-то!

Настойки, отвары, мази…

На ноги она детей поставила, заодно и Топычу для профилактики досталось фитотерапии, но времени прошло… едва не месяц! А может, и к лучшему. В не испорченной промышленностью и демократией Русине погода разыгралась не на шутку. Кружило, пуржило, вьюжило… и сугробы навалило до второго этажа, без всякой экологической катастрофы!

Ехать куда-то?

Яна и одна бы по такой погоде не рискнула. Сугробы были – неубиваемые и непобедимые, по улице не пройдешь, только с лопатой наперевес! На первом этаже даже днем темновато было. Да оно и к лучшему, пожалуй. Те окна, что во двор, Яна отчистила, там дети и играли. А так…

Через такой снег никто лишних огоньков не увидит, даже если поймут, что дом жилой… не поймут ни кто живет, ни сколько человек внутри. А значит, и не полезут.

В логике шакалам смутного времени тоже отказать нельзя. Ни один отморозок не полезет в клетку, не зная, кто его ждет.

Мышь? Корова? Крокодил? Голодный ягуар, приветливо облизывающийся на твою печенку? Проверять – себе дороже, лучше поискать добычу попроще и полегче. Себе по зубам.

Хотя учить детей законной самозащите Яна уже начала. И начала с простенькой игры: ножички. Расчертил круг, кинул нож, если тот воткнулся – отсекаешь у соперника кусок территории. Упал? Пропуск хода…

Яна под это дело целую комнату выделила. И плевать на деревянный пол! Ей здесь не век вековать! А ножи…

Пусть учатся.

Под присмотром Топыча, под приглядом самой Яны, но учатся. Потому как поди метни нож – правильно.

А еще праща и мишени, нарисованные на стене. И приз за лучшее попадание.

Города, скамейки, бабки-дедки, танчики…[2]

А морской бой с ножиками? А футбол с ними же?

Дети были счастливы. Дети были заняты. Яна была довольна. И энергия расходуется, и по делу, не просто так… Машка крутилась рядом с ней на кухне, спрашивала про травы, потом опять удирала играть с мальчиками. Раньше не давали, а так интересно было! И никакого вышивания!

Зато сказки по вечерам! И какие!!!

Дети слушали, открыв рты. Уж что-что, а книг Яна прочитала достаточно, сериалы смотрела, было о чем поведать малькам. Скука их не мучила, одного Льюиса с его Нарнией можно было год рассказывать. А вот безденежье…

Потому и стояла сейчас Яна на темной улице. И ждала подходящего момента. А началось это дело незаконное с самого обычного разговора.

* * *

– Благодарствую, Матвей Игнатьевич.

– Что вы, тора, это я вам благодарен. По нашим-то тяжким временам…

Яна вздохнула:

– И то верно. Может, скоро и ходить к вам не смогу.

– Деньги, тора?

– Деньги.

Матвей возвел глаза к небу:

– Да, тора, в страшное время мы живем. Когда у благородных людей последние медяки заканчиваются, а всякая мразь жирует да еще пальцы облизывает.

Яна подняла брови:

– Это ты про Комитет Освобождения? Или кого поближе нашел?

Дело нехитрое, если человек заводит разговор в духе: «это не вы, а обстоятельства», значит, у него и имя есть, и адрес, и даже подробности о личной жизни «обстоятельства». Это в любые времена так.

– Чего там искать, тора. Есть в Синедольске такой… Поганец.

– Это имя или прозвище?

– По имени-то он уважаемый Егор Михайлович, а вот по фамилии и впрямь – Поганец. Нарекли их род, значит, и не промахнулись.

– И что?

– Вот он долю малую собирает. Где с трактиров, где с чего…

Предок рэкета? Крышуем за деньги, несогласным вырываем фундамент по самый чердак?

Яна прищурилась:

– Матвей Игнатьевич, ты ведь не просто так этот разговор завел?

– Нет, не просто так, тора. Не хотите наверх подняться, по кружечке сбитня выпить?

– Кроватями поскрипеть? – прищурилась Яна.

– А хоть бы и ими…

– Пожалуй, можно…

* * *

Понятно, никаких сексуальных отношений между Яной и трактирщиком как не было, так и не было. Но уж больно прикрытие хорошее.

Уединились баба с мужиком? А зачем?

Подходит кто к двери, а оттуда и слышно, как кровать поскрипывает. Ну… понятное дело. Житейское.

Разговоры?

Да помилуйте, кто ж с бабой о делах разговаривает? Она ж БАБА!

Яна идеалы феминизма отстаивать не собиралась. Ей эта бредятина даром не нужна была! Сначала феминизм, а потом шпалы укладывать и асфальт? Разбежалась!

Поэтому – да, она баба! Тупая и глупая. И хорошо разбирается только в том, как картошку варить. А шпалы пусть умный мужчина укладывает.

В небольшой комнатке было чисто и уютно. Яна уселась на кровати и принялась ею поскрипывать. Жом Матвей устроился рядом, на стуле.

– Тора Яна, плохие времена наступают. Черные.

– Согласна. Уже наступили. На… это самое.

– В такие времена без денег плохо.

– В любые времена без денег плохо.

– Кому плохо, а кто и сейчас не бедствует. Вот этот самый Поганец. Ему с каждого трактира, с каждой лавочки долю несут. Небольшую, я пару серебряных в десять дней плачу, а только трактиров много. И лавочек много. Так вот и набирается не одна сотня в месяц.

– А тебе откуда это известно? Да еще в подробностях? Неужто он тебя с попом перепутал и исповедался?

Жом Матвей насмешки и не заметил.

– Не мне, тора. Племяшка у меня, Сонька. Девка красивая, да не шибко везучая. Муж был, да зимой в полынью попал, поморозился. А бабе без мужика хозяйство поднять, что петуху на колокольню взлететь. Хоть все перья оставь – не получится.

– А ты не помог, что ли?

– Обижаете, тора. Я ей говорил, приходи, к себе возьму, а как обтешешься, в хороший дом пристрою.

– И пристроил?

– Если бы… у меня в трактире ее Кабан увидел.

– Кто?!

– Он дань для Поганца собирает.

– Ага… Потребовал приложить чего-нибудь к дани? Кого-нибудь?

– Сонька гулящей не была. Но иногда случалось… жизнь такая.

Яна кивнула.

Бывает. Здоровье – оно в любом мире здоровье. И молодое тело своего требует, что ж теперь – монашкой жить? Вдова – это не покойник, ей много чего надо!

– И с Кабаном случилось? По доброй воле?

– Почти что по доброй. Он предложил, а она отказываться не стала. Чего, мол, ломаться, не сотрется. Я Соньке говорил: уходи, а ей вот красивой жизни захотелось. Расстаралась племяшка, попала сначала к Кабану, от него к Поганцу…

– А потом?.. – догадалась Яна.

Чего уж там, и не такие истории слышала.

– А потом пропала. Как не бывало. Но про Поганца рассказать успела. И что на красивых баб он падок. И что деньги ему привозят, а уж он в конце месяца их в банк относит…

Яна задумалась.

– Считай, конец января на носу…

– У него и без денег, наверное, поживиться можно. В доме сам Поганец, двое слуг да двое охранников.

– Слуги?

– Муж да жена. Она кухарит да убирает, он по хозяйству всякое разное делает.

– Понятно. Все, кроме одного: с чего ты мне это рассказываешь.

Темные глаза Матвея сверкнули тяжелой, неизбывной яростью. Из тех, что и за сто лет не потухнет, и за двести не рассеется. Такую и смерть не закроет.

– Сонька хоть и дура, а все ж… двое детей сиротами остались.

– На тебе?

– Ейная мамаша, моя сестрица, их забрала, а все одно, без мамки несладко. И я в том виноват.

– Ага, ты ее в постель подкладывал.

– Не я. Но убивать все ж не стоило.

Яна вздохнула.

А то у них такого не бывало. Как вообразит себя очередная метелка невероятной красавицей да умницей, так и вляпается. По уши. Сколько таких красивых по лесу находили… подснежники называются. На Янином счету три штуки было…

Как по ним потом родные убиваются…

Зато пожили красиво. Месяца два. Или даже полгода. Дуры.

– А от меня ты что хочешь?

– Половину, тора. Сведения мои.

– А риск мой. Там может больше людей оказаться…

– Без меня вы о том никогда не узнаете, ни дома, ни адреса…

Яна вздохнула.

Тоже верно.

– А еще… – Матвей улыбнулся краешком губ. – Говорят, у Поганца возок есть хороший! И кони что ветер. Сейчас они дороже золота.

Все.

Ради такой информации Яна готова была продаваться.

Возок! Фактически – карета на полозьях!

Она может погрузить всех своих обормотиков! Может погрузить запас продуктов. А лошадь…

Справится. Обязана. Ну и с Топычем посоветуется.

– Дай мне время подумать, Матвей.

– Месяц на исходе, тора.

– Авось до завтра не закончится.

– И то верно. Ежели что – за байки головой не платят…

Платят, вообще-то. Но Яна не стала заострять на этом внимание. Поскрипела еще немного кроватью, расстегнула пару пуговичек, попрощалась, да и пошла себе.

Чтобы дома поговорить с Топычем.

* * *

– Возок? Яна, это ж…

– Лошадь. Топыч, лошадь…

– А что с ней не так?

– Ты сможешь ее запрячь?

– Ну да… Чего там не смочь?

– А что надо лошади на день пути? Что она жрать будет?

– Энто… овес, сено…

– Энто – сколько в килограммах?

– Чего?

Яна вздохнула.

Как-то не сильно она с лошадьми возилась. Да, бывало и такое на кордоне, но не слишком часто – «уазик» был куда как удобнее. И не гадил.

Совместными усилиями выяснилось, что лошади на день надо примерно двадцать – двадцать пять килограммов корма. Примерно пять кило овса, вдвое больше сена, а то и втрое, как работать будет, по паре килограммов отрубей и моркови. Соль нужна, вода нужна…

Воду придется топить в ведре, на костре. Потому как пьет взрослая лошадь до восьмидесяти литров в день. Воды, не водки.

Лошади нужно отдыхать – и кратко, и длительно. Лошадь нужно вываживать. Зимой, правда, лошадь пьет меньше. Но все равно – возня.

Это на картинах все так красиво и вальяжно, а в жизни… она еще и гадит. И растирать ее надо, и накрывать на ночь. Но выбора все равно нет.

Или они пробуют выбраться из города и добраться до деда Мишки и Машки, или…

Еще не факт, кстати, что Федор Михайлович Меншиков не уехал. Что дождется их…

Что им повезет…

Марфа, конечно, говорила, что отец ждет. Ну так… сроки-то все, небось, прошли! Прохор и свою семью погубил, и ей хомут на шею нашел… ладно! Что Мишка, что Машка – два солнышка. Ради таких и задержаться не жалко, Яна б себе в жизни не простила, пройди она мимо. Но их отца это ни капельки не оправдывало.

Топыч был настроен вполне уверенно, фуражом Яна собиралась разжиться в доме у Поганца, там и в сани погрузить. Вот как коня запрячь…

Черт его знает! Но есть другой вариант. Если все складывается – рысью за Топычем, а уж с ним и запрягать, и все остальное…

Яна отлично понимала, что если они возьмут этот куш… уходить придется сразу. И быстро. Разве что трактирщику его долю завезти.

Матвея тоже понять можно: Яна для него идеальный вариант. Крови не боится, одиночка, мало того, скоро из города вовсе уйдет, никто и не узнает от нее ничего.

Кстати, о Матвее…

Яна почесала кончик носа и решила наведаться к Матвею за маленьким мастер-классом. А чего?

Пусть он ее научит, как правильно запрягать лошадь! Вот и решится проблема, и за Топычем бегать не надо будет.

* * *

Лошадь Яна запрягала раз двадцать. Потом поняла, что не запутается во всей этой сбруе, и выдохнула. Теперь она не перепутает чересседельник с седелкой, а шлею с трензелем. Который, кстати, надо согреть в ладонях, а то железо холодное, а рот у лошади нежный.

Тьфу, блин!

Зачет по философии получить легче, чем лошадь заседлать! А еще эта коняга любит брюхо надувать. А этого никак нельзя делать, сбруя свалится…

А еще лошадь лягается, кусается (больно) и толкается крупом (по́пом! Исподтишка!!!). Скотина! Еще и на ногу наступить норовит…

Определенно, Яна не любила лошадей.

А сейчас стояла, смотрела на симпатичный такой домик в два этажа, крепенький, каменный, на основательном (еще три этажа надстрой – выдержит!) фундаменте, и думала, что ломиться в ворота плохая идея. И лезть через забор – тоже. Там во дворе три собаки. Здоровущие…

Можно перетравить, но жалко. Сонного зелья подсыпать? Так пока еще подействует, дурак не всполошится…

А если…

Идея была шальной и дурной, но почему бы ей не сработать? Ежели что?

И Яна закопалась в барахло, которое было в доме.

Вот когда настала пора вспомнить добрым матерным словом троих бандитов. Вещи, которые они нашакалили, Яна как в одной из комнат свалила, так и забыла. А там было кое-что нужное. Ей.

Крытая шубка, в самый раз.

Ну и шмотки кое-какие… юбка точно была… была велика раза в два. Яна плюнула, пробила ее дырками и утянула ремнем. Ушивать?

Идите вы, граждане! Она потом эту юбку Топычу отдаст! Лошадь укрывать! Принципиально!!!

Шитье она терпеть не могла. Но для первой стадии операции необходим был приличный внешний вид.

* * *

Собаки беспокоились.

– Канава, поди выйди? Глянь, чего твои шавки бесятся?

Бандит с лирическим прозвищем Канава, в девичестве – Фролка, лениво зевнул.

– А… их знает!

– Сказано тебе – глянь! – нахмурился хозяин.

Повод для беспокойства у Егора свет Михайловича был! Денег в доме хранилось… много. Очень много. Да не бумажками, а серебром, золотом… Опасно? А каждый день в банк не наносишься, да и где тот банк сейчас! Надо в соседний город ехать, а погода-то разгулялась, вот и пришлось задержаться.

А за деньги боязно.

В такие страшные времена живем… тут и ограбить могут, и красного петуха пустить… ничего святого у людей нет! Совсем Единый забыл о чадах своих!

Егор благочестиво сотворил знак Единого.

И в церковь-то сейчас не сходишь… воистину, горе! Раньше-то как! Придешь, с батюшкой честь по чести побеседуешь, милостыньку раздашь, колокола послушаешь… говорят, колокольным звоном душа очищается. А сейчас… ох и тяжко жить на свете!

На улице хлопнул выстрел.

Потом еще один.

Тут уж мужики не стали чесаться, а накинули кто что – и вылетели наружу. Бесились, лаяли собаки. А потом послышались быстрые шаги по тихой улице и отчаянный голос:

– ПОМОГИТЕ!!!

Женский голос.

Молодой!

– Хелп ми!!! Эдё муа, силь ву плэ!

Мужчины переглянулись. Егор кивнул одному из подручных, и Кабан выглянул за калитку.

Прямо на них бежала женщина. Явно молодая, красивая, в дорогом полушубке.

– Эдё муа…

Не добежав пары шагов, она рухнула прямо в сугроб. Кажется, потеряла сознание.

Мужчины переглянулись. Ну был, был у Егора такой недостаток, падок он на красоток. А уж в нынешние времена, когда настоящих прелестниц днем с фонарем не сыщешь…

– Заноси. Посмотрим, что за штучка.

Кабан пожал печами и поднял женщину из сугроба. Ему это было несложно.

Егор пригляделся.

Ну… не идеал. Но красивая. Правильное лицо, густые волосы, дорогая шуба, юбка тоже недешевая… и руки такие холеные. Видно, что тора.

Шапочка эта дурацкая… кто в такой – да зимой? Похожа на кружок из меха на самой макушке! Сразу видно, дама из экипажа.

– Силь ву плэ…

– Это по-каковски?

– Кажись, по-ламермурски, – почесал нос Егор. – Тора, вы в себя пришли?

– Уи… нуа авон кондью… нуа аттак…

– Аттак… понятно. А сколько их было?

– Труа…

– Тоже понятно, трое…

– Мон пьепль се бат куражьюсьмен…

– Чего?

Яна прекратила коверкать ламермурское наречие и перешла на нормальный язык[3].

– Помогите, умоляю…

– Чего случилось-то, тора?

– Мы ехали к дяде… мой дядья Феодор Меншиков. На нас напали. Мои льюди храбро сражались…

– Федор Меншиков? Купец, жама?

– Тора, тора Сильен, его сестра, моя мать, вышла замуж в Ламьермур…

– Ага…

– Мой экьипаж…

– Понятно. Кабан, ты тору в дом неси. Канава, погляди вокруг, чего тут произошло…

– Умольяю!

Хелла его разберет, какой акцент получался у Яны, но местные бандиты тоже университетов не заканчивали. Авось и сойдет для сельской местности. Главное она донесла.

Дамочка ехала к дяде, купцу, миллионщику… напали, она умудрилась удрать…

В принципе – бывает.

Что требовалось Яне?

Попасть в дом, минуя собак. А дальше…

Даром ли она практиковалась на гопниках? Заветная фраза работает, хоть ты ногами к потолку приклейся и ее произнеси. Все одно враг к Хелле отправится.

Жалко? Бандитов? Шутить изволите, господа? Яна б их и в мирное время – без конвенций, одними танками. Потом помыть гусеницы и забыть про сволочей! А уж в годину бедствий для отчизны и вовсе таких миловать грешно! Больше тварей перестреляет – больше людей спасет. Так-то!

И явно тут хозяин не добром свои капиталы нажил. Даже сейчас в доме тепло и уютно, жареным мясом пахнет, все окна горят, ничего он не боится, клоп. И смертей у него за душой много… откуда-то Яна это точно знала. Благословение Хеллы?

Может, и так. Кому, как не богине Смерти, душегубов видеть?

Сильно Яна не заморачивалась. Изображала полудохлую маргаритку, обвисала в лучших традициях романов, а сама оглядывалась. Хотя хозяева и расслабились чуток.

Что такое одна баба?

Да ничего! Не было в этом мире Лары Крофт! Или, если брать историю, кавалерист-девицы. Не ждали здесь подвоха от БАБЫ! Ну и оружие убрали.

Яна стреляла глазками по сторонам, пока не дошли до гостиной. А потом, когда ее опустили на диван, нежно прошептала:

– Благодарю… же санс мерси…

– Не за что, тора.

– Ви… уи… как есть вашье благородное имья?

– Егор Михайлович я, – не стал называть фамилию Поганец. И убирать оружие – тоже. Хотя Яна и так не сомневалась, что по нужному адресу пришла. Осталась последняя проверка.

– Денежку в банк вы еще не отвезли, любезнейший?

Судя по вспыхнувшим глазам – нет. А значит…

– Умри, во имя Хеллы.

Тихо-тихо, едва слышно… только вот фраза все равно сработала. Жрице Хеллы – достаточно. Поганец осел, как подрубленный, а Яна встала с дивана, избавилась от шубы и юбки – и завизжала.

Первым в двери влетел Кабан. Он первую пулю и получил. Вторым – незнакомый пока Яне слуга. Вторую.

– Именем Хеллы!

Меткость у девушки не пострадала, и расстреливала она людей, как в тире. Страшно? Ну так… сколько она уже прошла! Все границы стерлись уже.

Непорядочно это?

Сложный вопрос. Она не бедняков грабит, она фактически девушка Робин Гуд. Которая у богатых брала, а бедным давала.

Яна едва не хихикнула, вспомнив пошлый анекдот, но сдержалась.

Кто должен остаться?

Правильно, служанка и второй охранник, который послан за пределы дома. Ну, коли так… пошли причинять справедливость и вершить добро!

Со служанкой они встретились в коридоре. Прихватив оружие производства – чугунный сковородник, женщина храбро спешила на выручку мужу и хозяину.

Зря.

– Стоять!

Ага, остановить словом разогнавшуюся бабу? С тем же успехом, что и разогнавшийся поезд. Нереально!

Яна плюнула, да и выстрелила. Тетка осела на пол и завыла. Пуля разорвала ей мягкие ткани бедра, на пол обильно полилась кровь.

– Перетяни рану, – Яна кинула ей пояс от шубы, – и отвечай. Сколько человек в доме? Всего? С хозяином?

– П-пятеро…

Не соврал Матвей.

– Кто?

– Я, Пашка, Кабан, Фролка… ну и хозяин, да…

Яна дождалась, пока тетка перетянет себе ногу, кстати, вполне умело, и прицелилась.

– Вытяни руки за спину, не то еще одну дырку сделаю.

Сделать петлю из прихваченной с собой веревки, захлестнуть на полных запястьях и затянуть. Не совсем то, что хотелось бы, таких надо по рукам-ногам увязывать, но хоть как…

Второй конец петли Яна захлестнула на дверной ручке так, что тетка оказалась полусогнутой. И тихо завыла.

– Неудобно? Зато жива, – бессердечно успокоила ее девушка.

И подумала, что стала законченной сволочью на этой войне. С другой стороны, не сиротский приют грабит. Чай, не от голода тетка опухла.

– Кабан! Ты где?!

О, а это Фролка, надо полагать?

Бандит пробежал к крыльцу, что тот лось.

– Кабан! Девка врет!

– Правда? – вежливо спросила Яна, появляясь из-за двери. – Умри, во имя Хеллы.

Тело мягко осело в снег.

Яна поежилась. Вот тебе и «Авада Кедавра». Когда она читала про Гарри Поттера, она не понимала, что такого ужасного в этом заклинании. Чисто гипотетически – выстрел из пистолета даст те же результаты. Но… действительно страшно.

Когда хватает одного твоего слова, чтобы убить человека.

Брр!

И леденящим холодом по позвоночнику: Хелла, что ты с нами делаешь?

А что можно делать с живым мертвецом? Яна ведь УЖЕ умерла. Ее вернули на время, даже не в родной мир, она просто выживает в это тяжелое время, как может. И выживет! И детей вытащит! Так что девушка с чистой совестью вернулась в дом. Благо собаки на тех, кто выходит из дома, не нападали. Яна ведь не по двору шла, просто на крыльце стояла. Это для них было нормально.

1 2 3...7 >

На страницу:

Перейти

1 из 7