Сказки 1001 ночи (сборник)

А когда наступил день сорок первый, от халифа пришли подарки, и увидав их, султан был ими доволен и посоветовался с везирем относительно них, и кто-то сказал: «А может быть, это подарки для нового султана?» И сказал везирь аль-Муин ибн Сави: «Самым подходящим было бы убить его в час его прибытия». И султан воскликнул: «Клянусь Аллахом, ты напомнил мне о нем! Пойди приведи его и отруби ему голову». И везирь отвечал: «Слушаю и повинуюсь! – и поднялся и сказал: – Я хочу, чтобы в городе кричали: «Кто хочет посмотреть на казнь Нур ад-Дина Али ибн Хакана, пусть приходит ко дворцу!» И придет и сопровождаемый и сопровождающий, чтобы посмотреть, и я исцелю свою душу и повергну в горе завистников». – «Делай что хочешь», – сказал ему султан.

И везирь пошел, счастливый и радостный, и пришел к вали, и велел ему кричать, как мы упомянули. А когда люди услышали глашатая, они огорчились и заплакали – все, даже мальчики в школах и торговцы в лавках. И люди вперегонки побежали захватить места, чтобы посмотреть на это, а некоторые пошли к тюрьме, чтобы прийти с Нур ад-Дином. Везирь же отправился с десятью невольниками в тюрьму, и тюремщик Кутейт спросил его: «Что ты хочешь, наш владыка везирь?» – «Приведи мне этого висельника», – сказал везирь, и тюремщик ответил: «Он в самом зловещем положении – так много я его бил». А потом тюремщик вошел и увидел, что Нур ад-Дин говорит такие стихи:

Кто мне поможет? Жестокие беды вокруг.Где же лекарство, чтоб вылечить смертный недуг?Сердце и душу мою источила разлука,Волею судеб врагом моим сделался друг.Люди, найду ль среди вас я надежного друга,Кто на печальный призыв отозвался бы вдруг?Смерть – пустяки, не страшусь я теперь и забвенья,Не уповаю на жизнь после стольких разлук.Боже единый, тобой – океаном познаний,Тем, кто ведет нас вдоль этих дорожных излук,Гласом ходатаев всех – я теперь заклинаю,Дай отпущенье грехам, избавленье от мук[48].

И тогда тюремщик снял с него чистую одежду, надел на него две грязные рубахи и отвел его к везирю, и Нур ад-Дин посмотрел, и вдруг видит, что это его враг, который стремится его убить. И увидав его, он заплакал и спросил его: «Разве ты в безопасности от судьбы? Или не слышал ты слов поэта:

Где ныне Хосрои? Тираны ушли навсегда.От всех их сокровищ теперь не осталось следа»[49].

«Знай, о везирь, – сказал он потом, – что лишь Аллах, да будет он превознесен и прославлен, творит то, что хочет». И везирь возразил: «О Али, ты пугаешь меня этими словами? Я сегодня отрублю тебе голову наперекор жителям Басры и не стану раздумывать, и пусть судьба делает что хочет. Я не посмотрю на твои увещания и посмотрю лишь на слова поэта:

Пусть судьба повелителем будет тебе.Будь покорен, спокойно доверься судьбе[50].

А как прекрасны слова другого:

Кто врагов пережил хоть на миг,Тот уже своей цели достиг»[51].

И потом везирь приказал своим слугам взвалить Нур ад-Дина на спину мула, и слуги, которым было тяжело это сделать, сказали Нур ад-Дину: «Дай нам побить его камнями и разорвать его, если даже пропадут наши души». Но Нур ад-Дин отвечал им: «Ни за что не делайте этого. Разве вы не слышали слов поэта, сказавшего:

Обязан прожить я те дни, что назначил мне рок,Закончились дни – значит, смерть к нам пришла на порог.И если б меня в свое логово львы затащили,Я не был бы съеден, покуда не кончен мой срок»[52].

И потом они закричали о Нур ад-Дине: «Вот наименьшее воздаяние тому, кто возводит на царей ложное!» И его до тех пор возили по Басре, пока не остановились под окнами дворца, и тогда его поставили на ковре крови, и палач подошел к нему и сказал: «О господин мой, я подневольный раб в этом деле. Если у тебя есть какое-нибудь желание – скажи мне, и я его исполню: твоей жизни осталось только на то время, пока султан не покажет из окна лицо».

И тогда Нур ад-Дин посмотрел и налево, и назад, и вперед и произнес:

Я увидал палача, его меч и ковер.Я закричал: «Это горе мое и позор!»Кто мне поможет, кто мне руку дружбы протянет?Кто отзовется и этим смягчит приговор?Пробило время мое, и погибель совсем уже рядом.Может быть, даже в раю повстречаю укор?Кто мне воды поднесет, облегчит мои муки?Кто на меня обратит свой сочувственный взор?[53]

И люди стали плакать о нем, и палач встал, и взял чашку воды, и подал ее Нур ад-Дину, но везирь поднялся с места, и ударил рукой кружку с водой, и разбил ее, и закричал на палача, приказывая ему отрубить голову Нур ад-Дину. И тогда палач завязал Нур ад-Дину глаза, и народ закричал на везиря, и поднялись вопли, и умножились вопросы одних к другим, и когда все это было, вдруг взвилась пыль, и клубы ее наполнили воздух и равнину. И когда увидел это султан, который сидел во дворце, он сказал им: «Посмотрите, в чем дело», – а везирь воскликнул: «Отрубим этому голову сначала!» Но султан возразил: «Подожди ты, пока увидим, в чем дело».

А это была пыль, поднятая Джафаром Бармакидом, везирем халифа, и теми, кто был с ним, и причиной их прихода было то, что халиф провел тридцать дней, не упоминая о деле Али ибн Хакана, и никто ему о нем не говорил, пока он не подошел в какую-то ночь к комнате Анис аль-Джалис и не услышал, что она плачет и произносит красивым и приятным голосом слова поэта:

Образ твой видится издалека,Имя твое не сойдет с языка[54].

И ее плач усилился, и вдруг халиф открыл дверь, и вошел в комнату, и увидел Анис аль-Джалис, которая плакала, а она, увидав халифа, упала на землю и поцеловала его ноги три раза, а потом произнесла:

О ты, кто корнями столь чист и рожденьем высок.О дерева древнего плодоносящий росток!Желаю тебе я напомнить твое обещанье.Исполни его, совершенный, не будь так жесток![55]

И халиф спросил ее: «Кто ты?» – и она сказала: «Я подарок тебе от Али ибн Хакана и хочу исполнения обещания, данного мне тобою, что ты пошлешь меня к нему с почетным подарком; я здесь теперь уже тридцать дней не вкусила сна».

И тогда халиф потребовал Джафара Бармакида и сказал ему: «Джафар, я уже тридцать дней не слышу вестей об Али ибн Хакане, и я думаю, что султан убил его. Но, клянусь жизнью моей головы и гробницей моих отцов и дедов, если с ним случилось нехорошее дело, я непременно погублю того, кто был причиною этому, хотя бы он был мне дороже всех людей! Я хочу, чтобы ты сейчас же поехал в Басру и привез сведения о правителе Мухаммеде ибн Сулеймане аз-Зейни и об Али ибн Хакане. Если ты пробудешь в отсутствии дольше, чем требует расстояние пути, – прибавил халиф, – я снесу тебе голову. Ты знаешь, о сын моего дяди, о деле Нур ад-Дина Али и о том, что я послал его с письмом от меня. И если ты увидишь, о сын моего дяди, что правитель поступил не согласно с тем, что я послал сообщить ему, вези его и вези также везиря аль-Муина ибн Сави в том виде, в каком ты их найдешь. И не отсутствуй больше, чем того требует расстояние пути». И Джафар отвечал: «Внимание и повиновение!» – и затем он тотчас же собрался и ехал, пока не прибыл в Басру, и, обгоняя друг друга, устремились к царю Мухаммеду ибн Сулейману аз-Зейни вести о прибытии Джафара Бармакида.

И везирь Джафар прибыл и увидел эту смуту, беспорядок и давку, и тогда он спросил: «Отчего эта давка?» И ему рассказали, что происходит с Нур ад-Дином Али ибн Хаканом, и услышав их слова, Джафар поспешил подняться к султану, и приветствовал его, и осведомил его о том, зачем он приехал, и о том, что если с Али ибн Хаканом случилось дурное дело, султан погубит тех, кто был причиной этому. После этого он схватил султана и везиря аль-Муина ибн Сави, и заточил их, и приказал выпустить Нур ад-Дина Али ибн Хакана, и посадил его султаном на место султана Мухаммеда ибн Сулеймана аз-Зейни.

И он провел в Басре три дня – время угощения гостя, – а когда настало утро четвертого дня, Али ибн Хакан обратился к Джафару и сказал ему: «Я чувствую желание повидать повелителя правоверных». И Джафар сказал тогда царю Мухаммеду ибн Сулейману аз-Зейни: «Снаряжайся в путь, мы совершим утреннюю молитву и поедем в Багдад», – и царь отвечал: «Внимание и повиновение!»

И они совершили утреннюю молитву, и все поехали, и с ними был везирь аль-Муин ибн Сави, который стал раскаиваться в том, что он сделал. А что касается Нур ад-Дина Али ибн Хакана, то он ехал рядом с Джафаром, и они ехали до тех пор, пока не достигли Багдада, Обители Мира.

После этого они вошли к халифу и, войдя к нему, рассказали о деле Нур ад-Дина и о том, как они нашли его близким к смерти. И тогда халиф обратился к Али ибн Хакану и сказал ему: «Возьми этот меч и отруби им голову твоего врага».

И Нур ад-Дин взял меч и подошел к аль-Муину ибн Сави, и тот посмотрел на него и сказал: «Я поступил по своей природе, ты поступи по своей». И Нур ад-Дин бросил меч из рук, и посмотрел на халифа, и сказал: «О повелитель правоверных, он обманул меня этими словами!»

«Оставь его ты, – сказал тогда халиф и крикнул Масруру: – О Масрур, встань ты и отруби ему голову!» И Масрур встал и отрубил ему голову.

И тогда халиф сказал Али ибн Хакану: «Пожелай от меня чего-нибудь». – «О господин мой, – отвечал Нур ад-Дин, – нет мне нужды владеть Басрой, я хочу только быть почтенным службою тебе и видеть твое лицо». И халиф отвечал: «С любовью и удовольствием!»

Потом он позвал ту невольницу, Анис аль-Джалис, и она появилась перед ним, и халиф пожаловал их обоих, и дал им дворец из дворцов Багдада, и назначил им выдачи, а Нур ад-Дина он сделал своим сотрапезником, и тот пребывал у него в приятнейшей жизни, пока не застигла его смерть».

Повесть о царе Шахрамане, сыне его Камар аз-Замане и царевне Будур

Когда же настала ночь, Шахразада сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что был в древние времена и минувшие века и столетия царь, которого звали царь Шахраман. И был он обладателем большого войска и челяди и слуг, но только велики сделались его годы, и кости его размякли, и не было послано ему ребенка.

И он размышлял про себя и печалился и беспокоился и пожаловался на это одному из своих везирей и сказал: «Я боюсь, что, когда умру, царство погибнет, так как я не найду среди моих потомков кого-нибудь, чтобы управлять им после меня». И тот везирь отвечал ему: «Быть может, Аллах совершит впоследствии нечто; положись же на Аллаха, о царь, и взмолись к нему».

И царь поднялся, совершил омовение и молитву в два раката и воззвал к великому Аллаху с правдивым намерением, а потом он призвал свою жену на ложе и познал ее в это же время, и она зачала от него, по могуществу Аллаха великого.

А когда завершились ее месяцы, она родила дитя мужского пола, подобное луне в ночь полнолуния, и царь назвал его Камар аз-Заманом и обрадовался ему до крайней степени. И он кликнул клич, чтобы город украсили, и город был украшен семь дней, и стучали в барабаны и били в литавры. А младенцу царь назначил кормилиц и нянек, и воспитывался он в величии и неге, пока не прожил пятнадцать лет. И он превосходил всех красотою и прелестью и стройностью стана и соразмерностью, и отец любил его и не мог с ним расстаться ни ночью, ни днем.

И отец мальчика пожаловался одному из своих везирей на великую любовь свою к сыну и сказал: «О везирь, поистине, я боюсь, что дитя мое, Камар аз-Замана, постигнут удары судьбы и случайности, и хочу я женить его в течение моей жизни». – «Знай, о царь, – ответил ему везирь, – что жениться – значит проявить благородство нрава, и правильно будет, чтобы ты женил твоего сына, пока ты жив, раньше, чем сделаешь его султаном».

И тогда царь Шахраман воскликнул: «Ко мне моего сына Камар аз-Замана!» И тот явился, склонив голову к земле от смущения перед своим отцом. И отец сказал ему: «О Камар аз-Заман, я хочу тебя женить и порадоваться на тебя, пока я жив», – а юноша ответил: «О батюшка, знай, что нет у меня охоты к браку и душа моя не склонна к женщинам, так как я нашел много книг и рассуждений об их коварстве и вероломстве. И поэт сказал:

А коли вы спросите о женах, то истинноЯ в женских делах премудр и опытен буду.И если седа глава у мужа иль мало средств,Не будет тогда ему в любви их удела.

А другой сказал:

Не слушайся женщин – вот покорность прекрасная,Несчастлив тот юноша, что женам узду вручил:Мешают они ему в достоинствах высшим стать,Хотя бы стремился он к науке лет тысячу».

А окончив свои стихи, он сказал: «О батюшка, брак – нечто такое, чего я не сделаю никогда, хотя бы пришлось мне испить чашу гибели».

И когда султан Шахраман услышал от своего сына такие слова, свет стал мраком перед лицом его, и он сильно огорчился, что его сын Камар аз-Заман не послушался, когда он посоветовал ему жениться. Но из-за сильной любви к сыну он не пожелал повторить ему эти речи и гневить его, а, напротив, проявил заботливость и оказал ему уважение и всяческую ласку, которой можно привлечь любовь к сердцу. А при всем этом Камар аз-Заман каждый день становился все более красив, прелестен, изящен и изнежен.

И царь Шахраман прождал целый год и увидел, что тот сделался совершенен по красноречию и прелести, и люди теряли из-за него честь. Все веющие ветры разносили его милости, и стал он в своей красоте искушением для влюбленных и по своему совершенству – цветущим садом для тоскующих. Его речи были нежны, и лицо его смущало полную луну, и был он строен станом, соразмерен, изящен и изнежен, как будто он ветвь ивы или трость бамбука. Его щека заменяла розу и анемон, а стан его – ветку ивы, и черты его были изящны.

А когда Камар аз-Заману исполнился еще один год, его отец призвал его к себе и сказал ему: «О дитя мое, не выслушаешь ли ты меня?» И Камар аз-Заман пал на землю перед своим отцом из почтительного страха перед ним и устыдился и воскликнул: «О батюшка, как мне тебя не выслушать, когда Аллах мне велел тебе повиноваться и не быть ослушником?»

«О дитя мое, – сказал ему тогда царь Шахраман, – знай, что я хочу тебя женить и порадоваться на тебя при жизни и сделать тебя султаном в моем царстве прежде моей смерти».

И когда Камар аз-Заман услышал это от своего отца, он ненадолго потупил голову, а потом поднял ее и сказал: «О батюшка, такое я не сделаю никогда, хотя бы пришлось мне испить чашу гибели. Я знаю и уверен, что великий Аллах вменил мне в обязанность повиноваться тебе, но, ради Аллаха, прошу тебя, не принуждай меня к браку и не думай, что я женюсь когда-либо в моей жизни, так как я читал книги древних и недавно живших и осведомлен о том, какие их постигли от женщин искушения, бедствия и беспредельные козни, и о том, что рассказывают про их хитрости. А как прекрасны слова поэта:

Распутницей кто обманут,Тому не видать свободы,Хоть тысячу он построитПокрытых железом замков.Ведь строить их бесполезно,И крепости не помогут,И женщины всех обманут —Далеких так же, как близких.Они себе красят пальцыИ в косы вплетают лентыИ веки чернят сурьмою.И пьем из-за них мы горесть.

А как прекрасны слова другого:

Право, женщины, если даже звать к воздержанию их, —Кости мертвые, что растерзаны хищным ястребом.Ночью речи их и все тайны их тебе отданы,А наутро ноги и руки их не твои уже.Точно хан они, где ночуешь ты, а с зарей – в пути,И не знаешь ты, кто ночует в нем, когда нет тебя».

Услышав от своего сына Камар аз-Замана эти слова и поняв эти нанизанные стихи, царь Шахраман не дал ему ответа вследствие своей крайней любви к нему и оказал ему еще большую милость и уважение.

И собрание разошлось в тот же час, и после того как собрание было распущено, царь позвал своего везиря и уединился с ним и сказал ему: «О везирь, поведай мне, как мне поступить с моим сыном Камар аз-Заманом, как женить его. Я спросил у тебя совета насчет его брака, и это ты мне посоветовал его женить, прежде чем я сделаю его султаном. Я говорил с сыном о браке много раз, но он не согласился со мною; посоветуй же мне теперь, о везирь, что мне делать?» – «О царь, – ответил везирь, – потерпи еще год, а потом, когда ты захочешь заговорить с твоим сыном об этом деле, не говори тайком, но заведи с ним речь в день суда, когда все везири и эмиры будут присутствовать и все войска будут стоять тут же. И когда эти люди соберутся, пошли в ту минуту за твоим сыном Камар аз-Заманом и вели ему явиться, а когда он явится, скажи ему о женитьбе в присутствии везирей и вельмож и обладателей власти. Он обязательно устыдится и не сможет тебе противоречить в их присутствии».

Услышав от своего везиря эти слова, царь Шахраман обрадовался великою радостью и счел правильным его мнение и наградил его великолепным платьем. И царь Шахраман не говорил со своим сыном Камар аз-Заманом год о женитьбе. И с каждым днем из дней, что проходили над ним, юноша становился все более красив, прекрасен, блестящ и совершенен, и достиг он возраста близкого к двадцати годам, и Аллах облачил его в одежду прелести и увенчал его венцом совершенства. И око его околдовывало сильнее, чем Харут, а игра его взора больше сбивала с пути, чем Тагут. Его щеки сияли румянцем, и веки издевались над острорежущим, а белизна его лба говорила о блестящей луне, и чернота волос была подобна мрачной ночи. Его стан был тоньше летучей паутинки, а бедра тяжелее песчаного холма; вид его боков возбуждал горесть, и стан его сетовал на тяжесть бедер, и прелести его смущали род людской.

И затем царь Шахраман слушал речи везиря еще год, пока не случился день праздника. И пришел день суда, и зал собраний царя наполнился тогда эмирами, везирями, вельможами царства и воинами и людьми власти, а затем царь послал за своим сыном Камар аз-Заманом, и тот, явившись, три раза поцеловал землю меж рук своего отца и встал перед ним, заложив руки за спину.

И его отец сказал ему: «Знай, о дитя мое, что я послал за тобой и велел тебе на сей раз явиться в это собрание, где присутствуют перед нами все вельможи царства, только для того, чтобы дать тебе одно приказание, насчет которого ты мне не прекословь. А именно: ты женишься, ибо я желаю женить тебя на дочери какого-нибудь царя и порадоваться на тебя прежде моей смерти».

Услышав это от своего отца, Камар аз-Заман опустил ненадолго голову к земле, а затем поднял голову к отцу, и его охватили в эту минуту безумие юности и глупость молодости, и он воскликнул: «Что до меня, то я никогда не женюсь, хотя бы мне пришлось испить чашу гибели, а что касается тебя, то ты старец великий по годам, но малый по уму! Разве ты не спрашивал меня о браке раньше сегодняшнего дня уже дважды, кроме этого раза, а я не соглашался на это?»

Потом Камар аз-Заман разъединил руки, заложенные за спину, и засучил перед своим отцом рукава до локтей, будучи гневен, и сказал своему отцу много слов, и сердце его волновалось, и его отец смутился, и ему стало стыдно, так как это случилось перед вельможами его царства и воинами, присутствовавшими на празднике. А потом царя Шахрамана охватила ярость царей, и он закричал на своего сына, так что устрашил его, и крикнул невольникам, которые были перед ним, и сказал им: «Схватите его!»

И невольники побежали к царевичу, обгоняя друг друга, и схватили его и поставили перед его отцом, и тот приказал скрутить ему руки, и Камар аз-Замана скрутили и поставили перед царем, и он поник головой от страха и ужаса, и его лоб и лицо покрылись жемчугом испарины, и сильное смущение и стыд охватили его.

И тогда отец стал бранить и ругать его и воскликнул: «Горе тебе, о дитя прелюбодеяния и питомец бесстыдства! Как может быть таким твой ответ мне перед моей стражей и воинами! Но тебя еще до сих пор никто не проучил! Разве ты не знаешь, что, если бы поступок, который совершен тобою, исходил от простолюдина из числа простых людей, это было бы с его стороны очень гадко?»

Потом царь велел своим невольникам развязать скрученного Камар аз-Замана и заточить его в одной из башен крепости. Тогда его взяли и отвели в древнюю башню, где была разрушенная комната, а посреди комнаты был развалившийся старый колодец. И комнату подмели и вытерли там пол и поставили в ней для Камар аз-Замана ложе, а на ложе ему постлали матрас и коврик и положили подушку и принесли большой фонарь и свечу, так как в этой комнате было темно днем.

А затем невольники ввели Камар аз-Замана в это помещение и у дверей комнаты поставили евнуха. И Камар аз-Заман поднялся на ложе, с разбитым сердцем и печальной душой, и он упрекал себя и раскаивался в том, что произошло у него с отцом, когда раскаяние было ему бесполезно. «Прокляни, Аллах, брак и девушек и обманщиц женщин! – воскликнул он. – О, если бы я послушался моего отца и женился! Поступи я так, мне было бы лучше, чем в этой тюрьме».

Вот что было с Камар аз-Заманом. Что же касается его отца, то он пребывал на престоле своего царства остаток дня, до времени заката, а затем уединился с везирем и сказал ему: «Знай, о везирь, ты был причиной всего того, что произошло между мной и моим сыном, так как ты посоветовал мне то, что посоветовал. Что же ты посоветуешь мне делать теперь?» – «О царь, – ответил ему везирь, – оставь твоего сына в тюрьме на пятнадцать дней, а потом призови его к себе и вели ему жениться: он не будет тебе больше противоречить».

И царь последовал совету везиря. Он пролежал эту ночь с сердцем, занятым мыслью о сыне, так как любил его великой любовью, ибо не было у него другого ребенка. А к царю Шахраману всякую ночь приходил сон только тогда, когда он клал руку под голову своему сыну Камар аз-Заману. И царь провел эту ночь с умом, расстроенным из-за сына, и он ворочался с боку на бок, точно лежал на углях дерева – гада, и его охватило беспокойство, и сон не брал его всю эту ночь. И глаза его пролили слезы.

Вот что было с царем Шахраманом. Что же касается Камар аз-Замана, то когда пришла к нему ночь, евнух подал ему фонарь, зажег для него свечу и вставил ее в подсвечник, а потом он подал ему кое-чего съестного, и Камар аз-Заман немного поел. И он принялся укорять себя за то, что был невежей по отношению к отцу, и сказал своей душе: «О душа, разве ты не знаешь, что сын Адама – заложник своего языка и что именно язык человека ввергает его в гибель?»

А потом глаза его пролили слезы, и он заплакал о том, что совершил. С болящей душой и расколовшимся сердцем он до крайности раскаивался в том, как он поступил по отношению к отцу, и произнес:

Знай: смерть несут юноше оплошности уст его,Хотя не погибнет муж, оплошно ступив ногой.Оплошность из уст его снесет ему голову,А если споткнется он, – здрав будет со временем.

А когда Камар аз-Заман кончил есть, он потребовал, чтобы ему вымыли руки, и невольник вымыл ему руки после еды, и затем Камар аз-Заман поднялся и совершил предзакатную и ночную молитву и сидел на ложе, читая Коран. Он прочел главы «Корова», «Семейство Имрана», «Я-Син», «Ар-Рахман», «Благословенна власть», «Чистосердечие» и «Главы-охранительницы» и закончил молением и возгласом: «У Аллаха ищу защиты!»

А потом он лег на ложе, на матрас из мадинского атласа, одинаковый по обе стороны и набитый иракским шелком, а под головой у него была подушка, набитая перьями страуса. И когда он захотел лечь, он снял верхнюю одежду и, освободившись от платья, лег в рубахе из тонкой вощеной материи, а голова его была покрыта голубой мервской повязкой. И в тот час этой ночи Камар аз-Заман стал подобен луне, когда она бывает полной в четырнадцатую ночь месяца. Потом он накрылся шелковым плащом и заснул, и фонарь горел у него в ногах, а свеча горела над его головой, и он спал до первой трети ночи, не зная, что скрыто для него в неведомом и что ему предопределил ведающий сокровенное.

И случилось по предопределенному велению и заранее назначенной судьбе, что эта башня и эта комната были старые, покинутые в течение многих лет. И в комнате был римский колодец, где пребывала джинния, которая жила в нем. А звали ее Маймуна, и была она из потомства Иблиса проклятого и дочерью Димирьята, одного из знаменитых царей джиннов.

И когда Камар аз-Заман проспал до первой трети ночи, эта ифритка поднялась из римского колодца и направилась к небу, чтобы украдкой подслушивать, и, оказавшись наверху колодца, она увидела свет, который горел в башне, в противность обычаю. А ифритка эта жила в том месте долгий срок лет, и она сказала про себя: «Я ничего такого здесь раньше не видела», – и, увидев свет, она изумилась до крайности, и ей пришло на ум, что этому обстоятельству непременно должна быть причина.

И она направилась в сторону этого света и, увидев, что он исходит из комнаты, подошла к ней и увидала евнуха, который спал у дверей комнаты. А войдя в комнату, она нашла там поставленное ложе и на нем спящего человека, и свеча горела у него в головах, а фонарь горел у его ног. И ифритка Маймуна подивилась этому свету и мало-помалу подошла к нему и, опустив крылья, встала у ложа.

Она сняла плащ с лица Камар аз-Замана и взглянула на него и некоторое время стояла, ошеломленная его красотою и прелестью, и оказалось, что сияние его лица сильнее света свечки, и лицо его мерцало светом, и глаза его, во сне, стали как глаза газели, и зрачки его почернели, и щеки зарделись, и веки расслабли, а брови изогнулись, как лук, и повеяло от него благовонным мускусом.

И когда ифритка Маймуна, дочь Димирьята, увидала его, она прославила Аллаха и воскликнула: «Благословен Аллах, лучший из творцов!» (А эта ифритка была из правоверных джиннов.) Она продолжала некоторое время смотреть в лицо Камар аз-Замана, восклицая: «Нет бога, кроме Аллаха!» – и завидуя юноше, завидуя его красоте и прелести, и потом сказала про себя: «Клянусь Аллахом, я не буду ему вредить и никому не дам его обидеть и выкуплю его от всякого зла! Поистине, это красивое лицо достойно лишь того, чтобы на него смотрели и прославляли за него Аллаха. Но как могло случиться, что родные положили его в это разрушенное место; если бы к нему сейчас явился кто-нибудь из наших маридов, он наверное погубил бы его».