Полная версия
Сокровище чародея
«Зачем я его взял?» – Ёфур сорвал с себя покрывало, вонявшее прогорклым маслом, и зашвырнул в угол. Опомнившись, выбросил гадкую тряпку в окно.
«Вымыться, мне срочно надо вымыться!» – он подскочил к кадке и запустил руки в согревшуюся со вчерашнего дня колодезную воду.
В дверь постучали. Ёфур застыл. С лица и плеч торопливо сбегали ручейки воды, блестели на бровях и бороде с усами, устремлялись к крепкому животу с белой полоской шрама, добрались до шарфа Амизи. Почти забытый ужас перед дружинниками сжимал Ёфура в стальных тисках.
В дверь ещё пару раз стукнули и затихли. Скрипнули половицы. Незваный гость уходил. Ёфур выдохнул. Потёр лицо.
– Что я творю? – пробормотал он в ладони и вытащил из сундука кусок мыла, полотенце.
Забрал упавшую с подоконника губку. Тут он будто впервые увидел выломанную решётку и остервенело примостил её в окно.
Проклиная Амизи с её выходками и Беру за компанию, Ёфур быстро вымылся чуть тёплой водой, вытерся и натянул кожаные штаны. Обычно он сразу выносил воду из кадки и приносил свежую, но сейчас ему претила мысль делать что-нибудь настолько обыденное, настолько простолюдинское.
Ёфур надел свежую рубашку, накинул короткий плащ. Намотав портянки, натянул запасные сапоги из мягкой кожи. Проклятия в адрес Амизи усилились: у неё осталась лучшая его одежда, и вряд ли чародейка собиралась её возвращать.
Деревянным гребнем Ёфур расчесал влажные волосы, чуть растрепал, придавая им игривый вид, и оглядел себя со всех сторон.
– Совсем другое дело, – почти довольно заключил он.
Оправив свободный воротник рубашки, подошёл к двери и понял страшное: у Амизи остались его ключи.
– Да что же это такое? – Ёфур схватился за голову, больше необходимого встрёпывая волосы.
Ему показалось, что пол разверзается, и он падает в одно из подземных царств, разновидности которых в народных верованиях просто поражали.
Затем к Ёфуру пришёл страх, что на него навели порчу. Он снова открыл шкаф и отыскал простую деревянную шкатулку. В ней хранились три десятка амулетов разных народностей, которые он из суеверия не решался выбросить. Единственным богом, в которого верил Ёфур, был Повелитель кошмаров: с его порождениями боролись стражи, его присутствие ежедневно обозначалось реальными проявлениями. Остальные боги неоспоримым влиянием мир не удостаивали, а действительно ли засухи, ливни и болезни их творения или нет, по мнению Ёфура, ещё неизвестно.
Поэтому-то амулеты он тормошил придирчиво. Из всех выбрал металлическое кольцо с молнией – защиту воинов – и, накинув кожаный ремешок на шею, вытащил решётку из окна.
Внизу тощая псина обнюхивала покрывало. Прохожие с улицы в подворотню не заглядывали, Ёфур прикинул прочность пустых ящиков с овощами на окнах противоположного дома.
Три этажа слишком большая высота. Но страх перед позором – никто бы не поверил, что ключ Ёфур потерял в комнате, а потом догадались бы, кто лез по крышам – подталкивал его к безумной попытке спуститься вниз.
Собака настороженно за ним наблюдала, глаза животного поблескивали в тусклом свете позднего утра.
Ёфур залез на подоконник и спустил ноги. Раньше он проделывал поистине акробатические этюды на крышах и стенах домов. Вдохнув, он ещё раз оглядел противоположную стену и оттолкнулся от подоконника.
***
Таверна с внутренней стороны оказалась заперта столь же тщательно, сколько и снаружи, а стена оказалась непреодолимой для Кнэфа.
Попробовав допрыгнуть до неё с туалетной кабинки, Кнэф шмякнулся на землю и, оставшись лежать, пришёл к выводу, что замечания Беры по поводу хилости чародеев не лишены справедливости.
Отлежавшись, он сел за одной из кабинок, так чтобы от входа в таверну его не заметили, и стал ждать вечернего открытия заведения.
«Это трущобы, – Кнэф, подтянув колени к груди, опустил на них голову. – От трупа просто избавятся. Может, утопят в том же сортире. Звать дружинников и опрашивать свидетелей никто не станет».
И всё же Кнэфу было неспокойно: всякое могло случиться, а хорошая репутация – одна из главных причин, по которой он до сих пор жив.
Он закрыл глаза, вдыхая смрадный воздух, так непохожий на пряные ароматы дворца, в котором он вырос. Как здесь всё непохоже на его дом! До десяти лет Кнэф не знал о существовании трущоб. Его мир был ярким, сытым, полным уверенности в себе и завтрашнем дне.
Сейчас, в неполные двадцать, он, ложась спать, не был уверен, что проснётся следующим утром.
«Преувеличиваешь, – отругал он себя за излишнюю сентиментальность мыслей. – Твой сон тщательно берегут, никто не пройдёт мимо…»
Во дворе звякнуло. Кнэф встал на четвереньки и выглянул из-за угла туалета: по стене, цепляясь за верёвку, спускалась закутанная в чадру фигурка – то ли девушка, то ли переодетый мальчишка.
Кнэф затаил дыхание. Он не слишком верил, что это явились по его душу, но осторожность соблюдал.
Со стены слезала девушка, Кнэф уверился в этом, когда она оглядывала двор, на миг показав детское личико. Девушка подкидывала верёвку, пока та не перекинулась на другую сторону. Одежда у незнакомки была совсем неподходящей для воровства, и Кнэф решил, что это любовница старика-трактирщика. Столь быстрое суждение объяснялось просто: правитель Такемета уже седым привёл в дом молодую жену, лишившую юного Кнэфа и расположения отца, и трона, и даже надежды на спокойную жизнь, поэтому он всех стариков подозревал в склонности к юным дерзким особам. И сразу воспылал к этой девчонке жгучей неприязнью.
Та поковырялась в замке. На самом деле она орудовала отмычкой, но Кнэфу в его ослеплении казалось, что глупая девица слишком долго возится с ключом. Она вошла внутрь, а Кнэф с непонятным ему раздражением ждал возможности пробраться в таверну, а там и на улицу.
Застигнутый нежеланными воспоминаниями об издёвках мачехи, он потерял счёт времени: ему казалось, что прошло минут пятнадцать, старик с девицей должны уже уединиться, и он рванул к двери. На самом деле Кнэф выждал всего четыре минуты и, заскочив в тёмный коридор, наткнулся на незнакомку – совсем как вчера Бера на него.
В сумраке коридора неожиданно ярко блеснул кинжал девчонки.
***
Перед воротами Беры стоял пепельный блондин с ярко-голубыми глазами и капризным изгибом губ. Стрижка до мочек ушей, кожаная удлинённая клиньями куртка до середины бедра и сапоги с пряжками по наружной стороне голени выдавали представителя торговых гильдий Катрона.
– Хозяина нет дома! – Бера захлопнула створку и провернула замок.
«Надеюсь, этот хлыщ до отца не дойдёт, а если и дойдёт, то не станет жаловаться на нелюбезность прислуги», – пожелала Бера и помчалась в дом.
Там всё звенело и бряцало. В больной голове Беры звон колокольчиков усиливался многократно.
«Настырный», – поняла она и вернулась к воротам. В левой башенке открыла выемку с механизмом звонка. Но пока гость дёргал за наружную ленту, отключить бренчание в доме невозможно.
Поморщившись, Бера гаркнула:
– Прекратите дёргать ленту!
Гость продолжал её теребить, крикнул:
– Почему это?!
– Вы мне прибираться мешаете!
– Леди Бера, почему вы прибираетесь?! Разве у вас нет слуг?
«Я попала», – представляя, что скажет отец на попытку выставить его делового партнёра, Бера даже присела.
Впрочем, у неё был ещё вариант: стать настолько любезной, чтобы этот пепельный блондин отцу ничего об этом не рассказал.
Торопливо отперев и распахнув дверь, Бера улыбнулась, снова влезая в тесную шкурку леди:
– Простите мою нелюбезность, уважаемый…
– Сарес Сабати, – улыбнулся молодой мужчина.
К Бере пришло осознание ещё большего попадания впросак: Сабати – фамилия невесты её брата. И получалось, что перед ней…
– Брат Истар, вашей будущей родственницы, – добавил Сарес.
От неожиданности Бера представилась в ответ:
– Леди Бера. – Она попятилась, пропуская его во внутренний двор и надеясь, что он не обратил внимания на её босые ноги.
Ухватив её за руку, Сарес склонился к трепещущей жилке на запястье:
– Безмерно рад знакомству, леди Бера, – с придыханием произнёс он и прижался губами к коже Беры.
В Стражериуме Бера за такое всадила бы поборнику церемоний по яйцам и вызвала на дуэль. В доме отца пришлось стоически терпеть затянувшееся приветствие.
В общем, Сарес Бере решительно не понравился, ещё и при таком тесном контакте она уловила исходивший от его волос запах тухлятины, словно он из подворотни вылез.
«Может, у него проблемы с зубами», – предположила Бера, и ей с удвоенной силой захотелось выдернуть ладонь из его руки. Но такие вольности позволительны лишь в Стражериуме, за что Бера его особенно любила.
Сарес, не до конца выпрямившись, посмотрел на неё снизу вверх, точно кот на сметану.
«Судя по разлившемуся в его взгляде изумлению, он привык, что девушки от таких долгих поцелуев трепещут», – с неприязнью подумала Бера, надеясь, что холодное отношение к будущему родственнику спасёт её от его излишнего внимания.
– Никого нет дома, – строго сказала она и высвободила руку. – Могу пустить вас только в сад.
– Совсем никого? – приподнял точёные брови Сарес.
– А кто должен быть?
Стрельнув взглядом по сторонам, Сарес улыбнулся:
– Странно, что такая прелестная девушка – и вдруг одна. Мне кажется, вас ежеминутно должны осаждать поклонники.
– Они слишком часто получали в зубы.
Сарес едва уловимо дёрнулся, разрывая дистанцию. Увидев насмешку во взгляде Беры, нахмурился. Она же поспешила увести разговор от неприятной темы:
– Почему вы не с сестрой?
– Ваши родители просили помочь вам с подготовкой к их возвращению.
Бера опешила: чтобы родители прислали к ней мужчину, пока она дома одна? Сарес поспешил добавить:
– Так получилось, что я приехал на несколько часов раньше, простите, если нарушил ваши планы. Собственно, это поручение мне дали исключительно потому, что я и так собирался в Гатарх на деловую встречу. Увы, мой компаньон так заболел, что не смог со мной поговорить, я остался без дела и осмелился явиться к вам раньше срока.
– Вы женаты?
– Не посчастливилось, увы.
Мрачно глядя на него, Бера давила в себе желание пинками выставить этого торговца на улицу. План родителей казался ей очевидным: решили её сосватать. Подсунуть ей этого красавчика, заставить проявить любезность, а там родители сговорятся – и всё, прощай свобода.
– Вон! – Бера указала на дверь.
У Сареса приоткрылся рот.
– Вон! – пророкотала Бера. – Иначе я достану меч, и тогда…
– Я здесь по просьбе ваших родителей.
Обойдя его, Бера распахнула дверцу в воротах:
– Убирайтесь, иначе я позову на помощь. Являться к девушке, когда она дома одна, просто неприлично.
– А вы действительно одна? – Сарес подступил к Бере, она вдруг остро почувствовала, какой он высокий, широкоплечий, и как давит на неё, нависая.
В тени лица его глаза казались тёмно-синими, грозными, точно небо перед бурей. В груди Беры разлился страх, подобный тому, какой она испытывала перед надвигавшимися на неё кошмарами. Платье на спине было влажное из-за стекавших с волос капель, и эта вода вдруг показалась ледяной, кожа Беры покрылась мурашками, а её сердце колотилось так неистово, что запульсировала жилка на виске.
– Убирайтесь, – процедила Бера сквозь сковывающее её оцепенение. И выдохнула: – Да, я действительно одна.
Сарес приопустил веки, и в следующий миг его глаза посветлели, на губах появилась почти мягкая улыбка. Бера вздрогнула от внезапного прикосновения к своей руке. Прежде, чем опомнилась, Сарес уже прижался губами к её запястью. Выдержав положенные две секунды вежливого поцелуя, он отступил:
– Желание леди для меня закон.
Почтительно склонив голову, Сарес исчез в дверном проёме. Беру трясло, но заметила она это только когда увидела свои ходившие ходуном руки, придавившие створку двери на место.
Бера подняла взгляд на серое небо.
«Как холодно, – она заперла дверь и, обхватив себя руками, поспешила в дом. А в доме сразу направилась к винному погребу. – А этот Сарес – мерзкий тип. Надеюсь, он здесь не задержится. И надеюсь, родители не рассчитывают на наш брак».
Беру передёрнуло. Она открыла дверь на лестницу в темноту и, судорожно вдохнув, стала спускаться, чтобы узнать, что она в бесценном погребе натворила.
***
– Не подходи, – прошипела девушка. – Убью!
Кнэф отступил в дверной проём. Из-за его спины на бледное лицо незнакомки падал свет, мерцал в наполненных слезами глазах. Несмотря на смятение, нож девушка держала крепко.
«Как было бы хорошо, если бы на мне была броня», – мысленно протянул Кнэф. Вздохнув, примирительно поднял ладони:
– Давай договоримся: я просто выйду отсюда и забуду о тебе.
Девушка не двигалась.
«Вечно я вляпываюсь», – подумал Кнэф. Он, конечно, способен за себя постоять, но девушка могла недурно владеть оружием, на лезвии вполне мог оказаться яд, могли подоспеть её сообщники или проснуться хозяин. Слишком много рисков для драки в тёмном узком коридоре, которой можно избежать.
– Кто ты? – сдавленно спросила девушка.
– Посетитель, – мягко отозвался Кнэф. – Уснул во дворе, теперь хочу выйти.
– Врёшь.
– Я не спрашиваю, что здесь делаешь ты, с твоей стороны было бы очень любезно моими делами не интересоваться.
Девушка сощурилась. Так же как Кнэф по её разговорному «врёшь» опознал в ней простолюдинку, так и она по его фразам распознала человека с образованием. И это её настораживало: люди благородные в эту дыру заходят только ради тёмных делишек.
– Я просто уйду, – повторил Кнэф. – И сюда не вернусь.
Ему не хотелось использовать спрятанные в рукавах козыри или звать на помощь.
Поколебавшись, девушка отступила:
– Уходи.
Просачиваясь в зал, Кнэф следил за ней, хотя в темноте зала, окна которого плотно закрывали ставни, могла таиться угроза. Девушка стояла в дверях, и её тёмный силуэт слабо очерчивался тусклым светом.
Готовый в любой момент обороняться, Кнэф пятился. Память услужливо подсказывала ему положение столов, лавок и табуреток, так что он шёл, практически их не касаясь. Тихо шелестел плащ, с улицы доносилось шуршание голосов.
Нога Кнэфа ступила на что-то мягкое, он дёрнулся, девчонка в дверном проёме подняла руку с ножом.
Кнэф ногой ощупал внезапное препятствие и сглотнул. Стал обходить, но наткнулся на перевёрнутый стул. Стопа Кнэфа заскользила по мокрому. Качнувшись, он ухватился за стол. Кувшин звонко разбился об пол.
За грохотом настала тошнотворная тишина.
– Придурок, – прошипела девушка. – Ты… ты… ты его разбудишь.
– Не думаю, – сипло прошептал Кнэф и вцепился в край засаленного стола. – Не думаю…
Воздух наполнился грохотом. Перепуганные Кнэф и девушка не сразу поняли, что кто-то настойчиво стучал во входную дверь таверны.
Глава 5. Месть и долг
Акробатический этюд Ёфура почти удался – в том смысле, что он и впрямь оказался внизу и ничего не сломал. Только ободрал кожу о щепки ящиков под овощи и неровности стены.
Приземлился Ёфур на вонючее покрывало. Бездомная псина рычала. Ссадины, колени и копчик Ёфура ныли, но не боль, а глупость ситуации бесила его неимоверно.
– Уйди, – он замахнулся на псину.
Та наскочила и вонзилась клыками в его ладонь. Взревев, Ёфур с силой отшвырнул собаку, та ударился хребтом о стену и, поскуливая, рванула из переулка. На улице она метнулась под копыта вола, и его владелец смачно выругался.
Ёфур добавил к его ругательствам пару своих и налитыми кровью глазами уставился на прокушенную ладонь. Ярость притупила боль, магическая составляющая подсветила вены зелёным, плоть по краям ран дрогнула, стягиваясь.
Костеря шавок четвероногих и двуногих, из-за которых приходится в окна прыгать, Ёфур дождался, пока дырки от зубов затянулись, и вытер руку о стену. Затем отряхнулся, оправил одежду и с видом победителя вышел из подворотни на улицу.
Он собирался явиться к живущему на первом этаже смотрителю многоквартирного дома и, намёками дав понять, что оставил ключ у прекрасной Амизи, попросить копию ключа от своей комнаты.
Входя во внутренний дворик, Ёфур прокручивал в голове фразы, выражения лица и многозначительные похмыкивания. Он так увлёкся, что не заметил сидевшего у крыльца смуглого мужчины в тёмной чалме и зелёных, в цвет лука на грядках перед ним, шароварах.
Обычно светлые глаза Ластрэфа потемнели от гнева, петля-цепочка на жилетке, расстегнулась, пока он её теребил, и Ластрэф даже не подумал её застегнуть. Он сразу поднялся, но Ёфур заметил его только после грубоватого окрика:
– Стой.
В первый миг в глазах Ёфура мелькнул страх, но узнав гостя, он незаметно выдохнул и шире расправил плечи. На его лицо опять наползало самодовольное выражение.
Перемахнув через грядки, Ластрэф с ходу врезал ему. Ёфур успел отшатнуться, костяшки жгуче мазнули по его скуле, разрывая капилляры. Кожа вспыхнула зелёными всполохами. Ёфур ушёл в оборону, на его руки и ноги посыпались хлёсткие удары. Стремительные движения Ластрэфа напоминали удары хлыста. Змеиная гибкость тела делала его опасным противником.
Ёфур моментально собрался, вспоминая спарринги с Ластрэфом, его сильные и слабые стороны, особенности. Ни на секунду он не задумался о возможном примирении – только о своей победе. У обоих вены подсвечивались, по мышцам пробегали вспышки, придавая им силу, плотность, взрывную скорость.
Ластрэф хмуро смотрел на противника из-под густых широких бровей, от отвращения его почти передёргивало, верхняя губа приподнималась в оскале, обнажая белоснежные зубы. Кровь сына пустыни кипела. Он ринулся в атаку.
Обманное движение кулаком Ёфур пропустил, блокировал мощный пинок и ушёл в сторону, целя в печень, но Ластрэф увернулся, отскочил на тропку между грядками. Противники закружились по огородику смотрителя, приминая лук и петрушку, сверля друг друга ненавидящими взглядами.
Первым не выдержал Ластрэф, процедил:
– Ублюдок.
Ёфур перескочил разделявшую их гряду. Уворачиваясь, Ластрэф сумел достать его коленом по боку. Ёфур пошатнулся, но следующий удар блокировал скрещёнными руками и тоже пнул в ответ. Они обменялись несколькими хитрыми ударами с подсечками. Заметив за спиной Ёфура ведро, Ластрэф стал лупить его кулаками, заставляя отступать. Миг – и Ёфур зацепился за ведро, качнулся.
Точно обезьяна Ластрэф взвился и обрушился на него, придавил к земле и ударил по лицу. Ответный удар под рёбра выбил из него воздух, но Ластрэф удержался верхом на извивавшемся Ёфуре, крепче обхватил его гибкими сильными ногами, придавил его горло ладонью и несколько раз ударил, разбивая нос, губы. Скалящийся, выпучивший голубые глаза Ластрэф казался обезумевшим, но каждый его удар, как и задумано, наносил максимальное повреждение внешности Ёфура.
Когда лицо того стало кровавой кашей, расцвеченной зеленоватыми бликами влитых в кровь всех стражей чар, Ластрэф поднялся и отступил от застонавшего Ёфура.
– Предатель, – Ластрэф сплюнул на поверженного врага. – Ещё раз обидишь Беру – убью.
Вытащив из-за пояса платок, Ластрэф вычистил с лица брызги крови, обтёр мозолистые из-за долгих тренировок руки, поправил предусмотрительно тёмную чалму.
Уходя из дворика многоквартирного дома, он понимал, что из-за чар раны Ёфура скоро затянутся, не оставив и следа, что в общем-то сведёт на нет его старания, но всё равно чувствовал удовлетворение. И совсем чуть-чуть – тревогу, ведь Ёфур не из тех, кто прощает обиды.
Но спустить оскорбление соратницы Ластрэф не мог.
***
– Глор, открывай! – посетитель продолжал колотить в дверь таверны.
Девушка встревожено зашептала:
– Он его разбудит, разбудит… – Отшатнувшись, она налетела на стол.
Скрежет ножек утонул в грохоте стука. Кнэф подбежал к девушке, но не настолько близко, чтобы она могла ударить ножом, и прошипел:
– Тихо.
Она зажала рот ладонью. Оглянулась на дверь. Даже в полумраке было видно, что она побелела. Кнэф кивнул на выход на задний двор, и девушка вышла в коридорчик. Она явно хотела посмотреть, нет ли кого во дворе, но боялась повернуться к Кнэфу спиной. Так они и стояли, пока мужчина бил кулаками по двери и обещал Глору вырвать ноги, если тот немедленно не откроет.
Через десять мучительных минут мужчине наконец опостылело стучать, и, напоследок пообещав отвернуть хозяину голову, он ушёл.
Выдохнув, Кнэф прислонился к дверному косяку. Расслабленностью позы он надеялся внушить девушке, что не собирается делать резких движений. Та не двигалась, направив на него стиснутый в руках нож.
– Я не причиню тебе вреда, – пообещал Кнэф. Он уже почти не верил, что девушка пришла к хозяину таверны для любовных утех, и это улучшило его отношение к ней. Правда, не настолько, чтобы не опасаться удара. – Я подожду немного и уйду… Очень жаль, что ты скинула верёвку со стены, мы могли бы выбраться.
– Я не собиралась уходить, – сипло прошептала она.
– Так ты здесь живёшь? – протянул Кнэф: показываться на глаза кому-нибудь из местных в его планы не входило. Конечно, его лицо скрыто плащом, но голос, фигура…
– Нет.
– Аа, – протянул Кнэф.
Ему было очень интересно, что она тут делает, но жизнь во дворце приучила его к тому, что любопытство может быть опасно для жизни, поэтому он прикусил пухлую губу и ничего не спросил.
Девушку это немного успокоило, она опустила нож к животу.
Они постояли в молчании. Кнэф думал о том, как будет возвращаться и что теперь делать, ведь без проводника он вряд ли найдёт дорогу к цели. Девушка тоже думала, поглядывала на потолок и становилась всё мрачнее.
– Отойди, – вдруг сказала она, подаваясь к входу в зал таверны.
Кнэф поспешно отступил к подсобке, опалившей его мимолётным воспоминанием об оседлавшей его Бере.
Девушка пробежала через зал, сбив несколько лавок. Торопливые шаги забились о лестницу, отозвались в коридоре наверху. Там хлопали двери.
Любопытство задержало Кнэфа, но он справился с ним и поспешил мимо столов к выходу. До двери оставалось шагов пять, когда сверху раздался крик:
– Нет!
Замерший Кнэф метался между желанием уйти и узнать, не требуется ли девушке помощь.
На верху лестницы разгорелся жёлтый свет. Девушка выбежала на ступени, сжимая масляную лампу в руке. Огненные всполохи в глазах и резкие тени превращали перекошенное лицо в страшную маску.
Девушка смотрела на стены и ступени. В жёлтом свете Кнэф разглядел тёмные пятна. По полу след тянулся между опрокинутыми столами и лавками к хозяину таверны, валявшемуся в лужице крови. Глаза и язык у него были на месте, в животе торчал нож.
В луже остался смазанный отпечаток ноги, ведущий сначала к двери в коридорчик, а потом и обратно. До Кнэфа кровавый отпечаток его сапога немного не дотягивался.
– Ты убил его? – бесцветно спросила девушка.
Её безумный взгляд впился в лицо Кнэфа. Тот мотнул головой. Она вся как-то обмякла. Казалось, лампа выпадет из её опустившейся руки. Но не выпала. Девушка медленно спустилась и пошла по кровавому следу.
«Надо уходить», – напомнил себе Кнэф, но любопытство приковывало его к месту. Он смотрел на помертвевшее лицо девушки и пытался понять, что же случилось.
Подойдя к трупу, она поставила лампу на пол и тронула старика за плечо. Тот не шелохнулся.
– Глор, – позвала она.
Без толку. Секунду девушка медлила, резко схватила его за грудки и проорала в пепельное лицо:
– Вставай, ублюдок проклятый! Вставай! – Она трясла его и трясла, безвольная голова покойника билась о доски пола.
В дверь таверны вновь застучали. Кнэф подскочил к девушке, заломил ей руку за спину и зажал рот ладонью. Острые зубы впились в его руку, он поморщился и лишь крепче стиснул вырывавшуюся девушку. Она пыталась оттолкнуться ногами, ударить его свободной рукой, но Кнэф был выше и сильнее.
Стук повторился ещё несколько раз. Затем стих. Кнэф ещё минуты две держал девушку. Наконец она перестала дёргаться, и тогда он прошептал ей на ухо:
– Я не собираюсь причинять тебе вред, но если закричишь или попытаешься напасть – я тебя покалечу. Ясно?
Девушка кивнула. Кнэф ослабил хватку и, не почувствовав сопротивления, отпустил. Девушка рухнула на колени. Руки её были в крови.
Кнэф направился к двери. Обернулся: девушка не двигалась. Он потянул засов, осторожно приоткрыл дверь.
«Если её найдут здесь, обязательно обвинят в убийстве старика. – Кнэф оглядел замок двери: её можно было запереть снаружи, но ключа у него не было, а искать его глупо. Прикусив губу, Кнэф задумался о другом. – Она меня видела».
Он вспомнил изуродованный труп проводника в туалете: насколько велика вероятность, что и то убийство повесят на хрупкую девушку? Кнэфу стало противно от своих мыслей.
«Несправедливо, если её казнят за убийства, которых она не совершала», – он вернулся и, подхватив девушку под локоть, потянул к двери. Та безвольной куклой повисла в его руке.