Система «Морской лев»

– Внимание, говорит акустик: контакт с целью номер девять потерян.

Это означало, что акустик, который находится на вертолете, выключил станцию и начал поднимать вверх кабель-трос, на котором прикреплена акустическая антенна в виде небольшого мешочка.

– Скорость двадцать узлов. Штурман, пересчитайте время прибытия в точку поворота, – скомандовал Захаров.

– Иван Алексеевич, мы не сможем маневрировать на такой скорости, – испуганно взмолился Еремеев.

– Займитесь делом, штурман, – отрезал Захаров.

Еремеев покорно склонил голову, делая в спешке расчеты, а Захаров, щелкнув секундомером, подошел к рулевым, где стоял Куликов, сохранявший хладнокровное спокойствие. Тем временем, корпус субмарины увеличивая скорость, шел к повороту, а вертолет, накренившись вперед, направлялся встречным курсом.

– В точке поворота будем через четыре с половиной минуты, – сообщил штурман, закончив вычисления. Захаров посмотрел на секундомер: прошло две с небольшим минуты, опоздание составляло чуть более минуты.

– Внимание, скорость тридцать узлов, штурман, пересчитайте снова время прибытия в точку поворота, – ледяным голосом скомандовал Захаров, желая таким образом ликвидировать дефицит времени. Многие на центральном посту в страхе переглянулись с единственным вопросом в голове: «Что он делает?» – но все же автоматически повиновались.

– В точке поворота будем через две минуты, – доложил штурман.

Захаров снова глянул на секундомер: лодка не только нагнала время, но и шла с небольшим опережением, а вертолет, уже поравнявшись с ней, начал удаляться в противоположном направлении. Нависла новая угроза – угол поворота составлял менее девяноста градусов, маневр около восьмидесяти метров, и, чтобы благополучно его преодолеть, необходимо было снизить скорость до самого малого, что означало потерю во времени.

– Товарищ командир, до точки поворота осталось сорок пять секунд, – тревожно сообщил штурман.

Захаров сел за штурманский столик и впился глазами в карту. Недалеко от поворота жирной зеленой точкой было отмечено место зависания вертолета, и он уже был там.

– …до точки поворота осталось тридцать секунд. (Напряжение нарастало.)

– …пятнадцать секунд, – только штурман вымолвил последние слова, как Захаров оживился и громогласно скомандовал:

– Всем внимание! Самый полный назад.

Лодка продолжала идти по инерции, и тут штурман вскрикнул, словно от боли:

– Командир, мы теряем курс.

В подтверждение его слов замигали повсюду красные лампочки и послышался сигнальный звук сирены. Вертолет тем временем уже опускал на кабель-тросе акустическую антенну. Подводная лодка прошла еще немного вперед, замерла и стала медленно отходить назад. Почувствовав это, Захаров скомандовал:

– Внимание, самый малый вперед.

В эту минуту на центральном посту никто не знал, где находится их субмарина, сколько метров она прошла по инерции. В воздухе повисла пауза: все смотрели на Захарова, затаив дыхание. Тут лодку дернуло вперед, и Захаров, полагаясь только на свою интуицию, как можно спокойнее произнес:

– Курс один-два-ноль.

Люди на боевых постах встрепенулись и тут же продублировали команду. Штурман все это время сидел за картой, пытаясь отмечать на ней красным карандашом путь прохождения подводной лодки, которая уже входила почти впритирку с левой стороной коридора, в третий поворот. Ее титановый корпус уже наполовину скрылся за скалой, и волнение на центральном посту постепенно начало спадать, как вдруг мощный толчок потряс лодку. Сферический нос субмарины наткнулся на каменный выступ, который острым копьем вошел в углубление в корпусе, пробив передние крышки первого и третьего торпедных аппаратов. Вода тут же под огромным давлением хлынула в пустую полость труб. Внутренние крышки торпедных аппаратов, не выдержав давления, сорвались с замков и петель – вылетев со свистом, они ударились о переборку, разделяющую второй и третий отсек, упав на пол, а два мощных столба ледяной воды затопили пятнадцатиметровый отсек в считанные минуты. Находившиеся в нем девять человек даже не пытались спастись: они едва успели загерметизировать до конца отсек, чем спасли остальной экипаж, как вода унесла их жизни.

На центральном посту при столкновении возникла свалка из людей, стульев и незакрепленных предметов. Свет во всей лодке, сверкнув, мгновенно погас. Захарову удалось зацепиться за ограждение перископа.

– Малый назад! Куликов, объявляйте аварийную тревогу, – выкрикнул он в темноту.

Куликов с разбитой головой каким-то чудом нашел микрофон интеркома, передал по всей лодке приказ командира. В ответ донеслось сообщение с камбуза о пожаре. Люди еще не успели очнуться от удара и встать на ноги, как лодка повторно содрогнулась, повалив всех снова на пол.

– Всем внимание! Полный стоп, – снова выкрикнул в темноту Захаров.

Субмарина покорно замерла, улегшись овальным брюхом на песчаное дно Баренцева моря. Спустя некоторое время включилось аварийное освещение. Неразбериха понемногу улеглась, и люди начали занимать свои места, одновременно с этим поступали доклады из отсеков о повреждениях. Молчал только второй, торпедный отсек.

Когда Куликов сообщил Захарову о погибших, тот не придал этому факту никакого значения: его пустые, холодные глаза смотрели на помощника, в них не читалось ни сожаления о случившемся, ни какой-либо другой реакции на происшедшее – казалось, что перед Куликовым стоит бездушное тело, а самого капитана сейчас здесь нет. Но это только казалось, на самом деле мозг, подобно старому советскому арифмометру, работал на полных оборотах. Закладывались определенные параметры, крутились колесики, валики, шестеренки, и вот уже слышно, как Захаров чеканит свои новые приказы:

– Всем внимание! Начинаем аварийное всплытие. Продуть цистерну срочного погружения.

– Есть продуть цистерну срочного погружения.

Послышалось глухое шипение сжатого воздуха, вытесняющего воду за борт. Но лодка продолжала лежать неподвижно.

– Пузырь в нос, – все так же четко и отрывисто командовал Захаров.

– Есть пузырь в нос.

– Курс один-три-пять. Малый вперед. Угол всплытия сорок пять градусов.

Корпус субмарины дернулся вперед, казалось, начал подниматься вверх, но дно не хотело отпускать корабль, и подводная лодка снова клюнула носом в песок.

– Продуть весь балласт, еще пузырь в нос, полный вперед, – не теряя самообладания и веря в успешный исход дела, Захаров продолжал отрывисто, словно укладывая кирпичи, отдавать приказы. В эту минуту казалось, что никто и ничто не сможет сдержать его стремления к достижению желаемого.

Субмарина вздрогнула сильней и с большой неохотой устремилась вверх, и через пятнадцать минут она была на поверхности Баренцева моря. Захаров незамедлительно поднялся на ходовой мостик. Облачность и колкая пощечина дождя оказали ему суровую встречу. Лодку слегка покачивало, ее нос был полностью скрыт под темными волнами моря. Из-за крена на нос около двух градусов вода подступила почти к самой рубке. И все же при своей нулевой плавучести субмарина довольно уверенно держалась на плаву.

Ремонтная бригада уже начала работу, проникнув во второй отсек через неповрежденные трубы торпедных аппаратов. Было принято решение заварить поврежденные трубы торпедных аппаратов, затем откачать воду из отсека. Благодаря этому подводная лодка снова сможет обрести подвижность и возможность погружаться на небольшую глубину.

Захаров всматривался в слабые очертания видневшегося за кормой противолодочного корабля «Киев», когда на ходовой мостик поднялся Куликов.

– Иван Алексеевич, я только что связался со штабом учений…

– Ну и как – мы выиграли? – обернувшись к нему, прервал его Захаров.

– Да, но… – последовала неловкая заминка, Куликов не решался дальше говорить.

– Что «но»? – спросил Захаров.

– Ну… это… Приказом командующего учениями вы отстраняетесь от командования подводной лодкой до прибытия на базу, – пересилив себя, выпалил Куликов.

– Невелика потеря, – ответил Захаров. И глаза, полные слез, посмотрели на Куликова, тот опешил от неожиданной реакции командира и отвернулся, а Захаров пошел к рубочному люку. Когда спускался вниз, в коридоре ему попалась колонна людей, несущих погибших из второго отсека. Захаров не стал пропускать их вперед себя, а юркнул на опережение, и, войдя в свою каюту, закрылся там.

Работы продолжались в течение шести с половиной часов, после чего субмарина погрузилась на перископную глубину и взяла курс на базу.

Запись датирована 21 мая 1990 года

Поврежденная лодка всплыла в той же точке, где десять дней назад погрузилась, отправляясь на учения. Справа по борту в предрассветной дымке выглядывали холмистые очертания растянувшегося вдоль побережья полуострова Рыбачий.

На ходовом мостике неожиданно появился Захаров: он впервые с того времени, как его отстранили от командования, вышел из своего добровольного заточения. Несмотря на то что он считался арестованным, Куликов вопреки уставу почему-то не выставил у дверей его каюты караула, предоставив бывшему командиру полную свободу.

Застав штурмана Еремеева и впередсмотрящего врасплох, отчего те, как по команде вытянувшись в струнку, тут же откозырнули, Захаров, не обращая на них никакого внимания, прошел вперед и, подавшись чуть вправо, встал на свое привычное место. Со дня вступления в должность командира подводной лодки у него сложилась традиция при возвращении на базу или при выходе лодки в море подниматься на ходовой мостик, оставаясь в одиночестве. Это время для него было чем-то особенным и представляло своеобразный переходный период от сухопутной жизни к морской, и наоборот.

Лодка уже подходила к Заозерской губе, в глубине которой располагалась база подводных лодок. Неподалеку от нее вырос небольшой городок – Заозерск, где Захарова ждала его жена Надежда. И вот уже виден знакомый пирс, откуда его лодка отходила на учения: все вокруг говорило Захарову о том, что подходит к концу, быть может, последний морской этап в его жизни. И ему уже казалось, что вот-вот и время для него замрет навсегда, и он невольно возвратился в прошлое, когда все еще только начиналось, когда жизнь изобиловала непредсказуемостью и неизвестностью будущего, когда мир еще был полон загадок.

Родился Захаров в провинциальном городке Рыбинске за год до смерти «великого вождя советского народа» товарища Сталина. Жили они с матерью и бабушкой. А на все вопросы Ивана об отце Нина Игоревна, сильно смущаясь, с улыбкой отвечала: «Наш папа далеко, но, когда ты вырастешь, он приедет и сам тебе обо всем расскажет». Но отец так и не приезжал, а в четырнадцать лет Иван случайно узнал от бабушки, что его отец был какой-то заезжий москвич, а где он и что с ним сейчас, никто не знает.

Свою мать Захаров помнил как жизнерадостную, никогда не унывающую женщину. Работала она терапевтом в местной поликлинике, зарабатывала мало, поэтому жили скромно. Был у нее брат Федор, который иногда приезжая к ним и помогал деньгами,. Он служил на Северном флоте на подводной лодке главным инженером. Приезд дяди для Ивана всегда был праздником, от него Захаров и заразился любовью к морским приключениям, а прочтя книги Жюля Верна «20000 лье под водой» и Григория Адамова «Тайна двух океанов», казалось, окончательно решил стать подводником. Нина Игоревна только радовалась этому и всячески поддерживала его увлечения.

Она записала сына в судомодельный кружок, тратила деньги на книги по судомодельному спорту и о морских приключениях. А дядя на один из его дней рождения привез ему комплект морской формы юнги, и все вроде бы складывалось как нельзя лучше. Но вот Захарову пошел шестнадцатый год, и он как-то охладел к морской романтике. Почти все его сверстники стремились к самостоятельности, и он, не став исключением, стал всерьез подумывать о том, чтобы пойти работать на завод учеником токаря. Узнав об изменении планов сына, Нина Игоревна очень испугалась (мечта Ивана стать моряком-подводником захватила и ее), поэтому, не раздумывая ни минуты, она срочно написала Федору, рассказав ему о случившейся беде. Благо брат учился в Московской академии имени Фрунзе, он тут же приехал, и они вместе с большим трудом уговорили Ивана закончить десятилетку и поступать в Высшее военно-морское училище подводного плавания имени Ленинского комсомола. Спустя два года Иван сдал выпускные экзамены и отправился в первый свой самостоятельный полет в Ленинград.

На небольшом карнизе скалы как-то неуютно разместилась массивная постройка беркута из веток шиповника и сучьев березы. На ее краю сидела пара взрослых птиц, их единственный птенец уже сбросил шелковистый пушок, покрывшись черно-бурой окраской. И как напоминание о его недавнем детстве остался лишь белый цвет на хвосте.

Лето подходило к середине, и в это время наступала пора птенцу начинать самостоятельную жизнь – ему предстоял первый полет. Но еще вчерашний малыш не спешил покидать родительское гнездо, несмотря на то что они его не кормили уже целые сутки. Первым не выдержал долгого ожидания отец: спрыгнув на дно многолетнего жилища, он стал вынуждать птенца подняться наверх к матери. Птенец упирался, жалобно клокотал, но все же ему пришлось подчиниться. Из гнезда ему открылся не очень впечатляющий вид: справа и слева закрывали обзор такие же обрывистые скалы, как и та, на которой находилось гнездо. Сидя на краю, он вертел головой в разные стороны, не решаясь его покинуть. Вдруг мать неожиданно сорвалась вниз, птенец посмотрел ей вслед и жалобно закурлыкал, и тут отец, воспользовавшись его отвлеченностью, столкнул птенца. И прежде чем тот успел понять, что происходит, у него инстинктивно раскрылись крылья, его тут же что-то подхватило и понесло. Он пролетел между двух скал, поднялся на несколько метров выше, увидев с высоты открывшуюся его глазам долину. Воздушные потоки нежно ласкали его тело, птенец почувствовал огромный мир, ему хотелось вместить в себя все необъятное пространство, он даже раскрыл клюв, и тут невольно из его груди вырвался звонкий свист счастливого полета.

Каждый год учебы в училище проносился, подобно пролетающему мимо самолету, и чем ниже он летит, тем больше впечатлений испытываешь, наблюдая за ним, и вместе с этим у тебя остается меньше времени для наслаждения этим зрелищем. Но, несмотря на кажущуюся скоротечность, за пять лет Захаров изменился до неузнаваемости. Из простого провинциального мальчишки он превратился в серьезного, с военной выправкой юношу, который со страстью осваивал специальные предметы, чем немало удивил преподавателей. В знании же навигации и устройства подводных лодок ему не было равных во всем училище, но, несмотря на эти успехи, он не являлся лучшим учеником не только в училище, но даже и в своей группе. Дело было в том, что Иван совершенно холодно относился к общеобразовательным предметам, имея по некоторым из них даже «тройки».

Вскоре после поступления в училище судьба свела его с будущей женой Надеждой. Она приехала в Ленинград из Москвы в поисках приключений и самостоятельной жизни. Поступив в Ленинградский педагогический институт имени Герцена на факультет русского языка и литературы, она училась, так же как и Иван, на втором курсе.

Ростом почти с него, с авантюрным характером, очень энергичная, она сразу попала в плен его формы. Ее непосредственность очень часто ставила Ивана в тупик, шокируя его своими поступками. Но он, не подавая виду, сохранял внешнее спокойствие, чем удивлял многих знакомых. Три года безоблачной любви закончились поездкой в Москву к родителям Надежды, где молодые официально закрепили свои отношения.

По прошествии медового месяца молодой лейтенант Захаров, имея собачью хватку и нюх в выбранной им профессии, с женой поехал по распределению на Северный флот, в Заозерск, о чем позаботился его дядя, бывший тогда уже в должности замначальника штаба флота.

Человек обхватил левой рукой морду немецкой овчарки, а правой поднес к носу собаки предмет и сказал: «Нюхай». Азор сидел смирно, принюхиваясь к предмету. Ему уже исполнилось полтора года, он показал неплохие способности при прохождении общего курса дрессировки в местном ДОСААФе, и его определили на специальный курс дрессировки для розыскной службы.

Вначале все шло прекрасно: Азор выполнял все задания, которые ставил перед ним дрессировщик. Безошибочно по запаху находил нужный предмет, выбирая его из десятка других вещей, многие тогда инструкторы и дрессировщики удивлялись тому, как пес быстро усваивал и выполнял все упражнения. Но, когда пришло время развивать у Азора злобу для задержания и конвоирования возможного преступника, все его волшебные способности улетучились в один момент.

Одетый в ватный костюм помощник прутом осторожно наносил легкие удары по туловищу Азора, побуждая его разозлиться. Пес громко лаял, хватал зубами прут и тут же отпускал ветку, даже не пытаясь вырвать ее из рук помощника или хотя бы потрепать. Такие действия Азора, очень обескураживали дрессировщика, но однажды помощник сильней, чем обычно, ударил Азора. Пес рванулся и вцепился в ватный рукав обидчика. Повалив того, он уперся передними лапами в его грудь и, оскалив зубы, злобно посмотрел тому прямо в глаза. Помощник, не ожидавший такой реакции от собаки, издал жалобный крик, и Азор тут же в знак прощения лизнул его в щеку и отошел. Пес словно не желал видеть в помощнике дрессировщика врага, он как будто не верил тому, что люди могут причинить собаке зло.

Так проходили недели, дело сдвинулось лишь только тогда, когда Азора попробовали приучить к защите дрессировщика: тут он не заставил себя долго ждать и выполнил все, что от него требовалось.

После освоения поиска человека по следу и его задержания курс специальной дрессировки подошел к концу, и армия выкупила пса для службы на границе.

Жизнь за Полярным кругом оказалась не так проста, как поначалу представлялось романтически настроенной Надежде, привыкшей к столичному укладу жизни. Тихий, унылый, провинциальный Заозерск буквально убивал ее своей однообразностью и серостью. А увидев впервые подводную лодку, на которой служил Захаров, она и вовсе испугалась – закрыв лицо ладонями, она тихонько произнесла: «Мамочки, какое чудовище».

Уже спустя полгода после переезда на север Надежде невыносимо хотелось вернуться в Москву. Пытаясь увлечь за собой Ивана, она беспрестанно уговаривала его поступить в академию, чтобы по ее окончании можно было продолжить службу в столице при главном штабе. Но Захаров не хотел быть кабинетным офицером, его цель была стать командиром подводной лодки, и, когда он уставал от ее бесконечных уговоров, он говорил ей: «Надюша, не мучай себя – поезжай в Москву к родителям, поживи там, а как соскучишься, снова приедешь сюда». После этих слов она уже никуда не хотела ехать. Она лишь бросалась ему на шею и чуть ли не со слезами шептала ему: «Куда, куда я без тебя поеду?»

Так проходил год за годом, и чем больше времени проходило, тем меньше было желания у Надежды уехать.

В конце 1982 года, перед празднованием шестьдесят пятой годовщины Великой Октябрьской революции, исполнилась заветная мечта жизни Захарова: его перевели на должность командира подводной лодки с присвоением очередного звания. А в день, когда стало известно о смерти, казалось, вечного вождя народа, ему позвонили из больницы и сообщили о том, что Надежда родила ему сына. На фоне объявленного по всей стране траура квартира Захарова наполнилась весельем и радостью.

В Заозерске не было роддома, и Надежду отвезли в Мурманск. Роды прошли без осложнений, и через пять дней ее выписали. Захаров взял войсковой уазик и со штурманом поехал ее встречать. Надежда стояла на улице в окружении медсестер, держа младенца на руках, Захаров подбежал к ней, обняв, поцеловал ее. После родов она сильно изменилась – черты лица стали более выраженными, а во взгляде появилась загадочная глубина. Иван сначала этого не заметил, но, когда вторично взглянул ей в лицо, он произнес:

– Наденька, ты изменилась.

– Я знаю, – виновато улыбнувшись, ответила она.

Захаров вспомнил, как она сильно нервничала перед родами: стать матерью для нее был очень непростой шаг, и она к нему серьезно готовилась. Когда машина подъехала к подъезду, Надежда увидела, что перед входом стоят строем люди. Захаров вышел из машины, и к нему подошел его помощник и доложил:

– Товарищ командир, старший офицерский состав для празднования дня рождения будущего подводника прибыл.

– Иван, что все это значит? – спросила Надежда

– Ты мне преподнесла подарок, позволь и мне тебя обрадовать, – загадочно ответил Иван.

– Ваш муж, Надежда Александровна, стал командиром подводной лодки, – вмешался только что подошедший дядя Захарова, уже бывший тогда в отставке.

– Ванечка, неужели это правда? – и у Надежды заблестели от неожиданной радости глаза.

Веселье продолжалось долго и закончилось поздней ночью. Лежа уже в постели, Надежда перед сном любила рассуждать о жизни, в ней просыпался философ, но тут она вспомнила:

– Иван!!! – подскочив, воскликнула она. – Ведь Брежнев умер! Что же теперь будет? – испуганные глаза смотрели на Ивана, требуя немедленного ответа.

– Ничего не будет. Уже назначили нового – Андропова. Государство без генерального, как корабль без капитана, не может долго существовать. Произошла обыкновенная замена одного на другого.

В начале декабря подводная лодка под командованием Захарова отправилась в первое плавание, Надежда стояла на пирсе с маленьким Сашей, провожая мужа. Захаров долго ей махал, словно они расстаются навсегда.

У побережья острова Огненная земля, в одной из ее бухт, в темно-синих водах резвилась небольшая стая касаток. Плавая взад и вперед у дна, покрытого галькой, получая огромное удовольствие от этого своеобразного массажа, они, не сдерживая эмоции, издавали пронзительные крики и писки. Огромный десятиметровый самец плавал поодаль от остальной группы: он только недавно стал вожаком стаи, и это был его первый сезон охоты. Вот уже много лет его стая приходит в конце сентября к берегам острова Огненная земля, где разыгрывается ежегодная кровавая трагедия. В это самое время бесчисленные стада тюленей выходят на берег, чтобы родить потомство.

Малыши появляются в первые два дня; питаясь очень жирным молоком матери, они уже в течение трех недель утраивают свой вес. По окончании этого срока истощенные мамаши идут в море, чтобы утолить голод, становясь добычей патрулирующих бухту касаток.

Прошло уже шесть недель, и слабый жирок малышей превратился в толстый слой ворвани, а это значит, что пришла пора учиться плавать и самостоятельно добывать пищу. Все это время касатки серьезно готовились к этому моменту – моменту большой охоты. Их высокий интеллект позволил им не только придумать свой, индивидуальный для каждой группы лексикон общения, но и изобрести уникальную технику охоты на тюленей путем выбрасывания своего тела на берег.

Молодой вожак, почувствовав прилив, бросил клич к началу охоты, и вся стая немедленно собралась и направилась к небольшой, но глубокой бухте. Касатки шли ровным строем, лишь изредка переговариваясь друг с другом. Каждый из них знал свою роль в этом спектакле. Несколько молодых тюленей беззаботно плавали недалеко от берега, два опытных самца, прижимаясь ко дну так, чтобы не был виден их спинной плавник, плыли им навстречу. Чтобы отвлечь внимание молодых тюленей, вожак высунул из воды свой изогнутый, больших размеров плавник, малыши тут же заметили присутствие касатки и заострили свое внимание. Тем временем два самца уже были рядом и набросились на ничего не подозревавших тюленей. Вмиг всю группу малышей охватила паника: половина из них бросилась к берегу, а другая часть – в открытое море, став жертвами спешащих им навстречу остальных хищников. Выбравшись на берег, тюленята полагали, что теперь они в безопасности, и не спешили отходить от воды. С накатывающейся волной шеститонное тело касатки выбросилось на берег, схватив за задние ласты зазевавшегося тюлененка. Еще секунду назад огромной туши хищника не было видно – и вот оно почти полностью лежало на берегу. А в следующее мгновение, изогнув свое тело на брюхе, касатка импульсивными движениями возвратилась в родную стихию с добычей в зубах. Охота состоялась удачно: почти всем удалось поймать тюленя, – и поэтому пошли прочь с места охоты. Голодным остались только молодой вожак и еще два неудачных самца. Не уходя далеко, они вновь стали патрулировать вдоль береговой линии в ожидании, когда тюленята успокоятся и снова подойдут к воде. Время шло, но положение дел не менялось, а даже стало хуже: небесную синеву затянули серые тучи и поднялись трехметровые волны. Заметив в правой части бухты, где было пологое дно, одинокую фигуру тюлененка, голодный хищник устремился к нему, пренебрегая своей безопасностью. Молодой вожак в тревоге последовал за ним. Массивная голова тюленя с большими черными глазами была повернута в сторону моря. Подойдя ближе, кит выбросился с накатившей волной, но выпад произошел неточный, и к тому же тело касатки оказалось выброшено на берег больше чем на полкорпуса. Голодный хищник отчаянно бил хвостом, лихорадочно изгибал свое тело в надежде возвратиться в море, но все было напрасно: кит застрял на суше. Поняв близкую гибель, касатка звала на помощь, издавая жалобный свист, а стадо тюленей с умилением смотрело на обреченное животное. И только молодой вожак метался неподалеку в поиске решения. И вот ему в голову пришла довольно опасная идея, и он не раздумывая бросился ее выполнять. Выбросившись на безопасное расстояние рядом с гибнущим собратом, он начал того толкать к воде. Когда эта возможность была исчерпана и кит был уже ближе к воде, он снова повторил попытку. И так раз за разом он выбрасывался на берег и возвращался назад, пока ему не удалось повернуть пятитонное тело носом к воде, а там гибнущий собрат, почувствовав шанс спастись, собрал все оставшиеся силы и сделал мощный рывок, даровавший ему легкость движения. И вскоре два радостных свиста провозгласили торжество жизни над смертью.