Обезьяна счастья. Взрослые сказки

– Убили! – громко ржала она на своём лошадином языке. – Зажарили огнём драконьим! О, Ланселот, любовь моя, как я без тебя жить буду? Кто накормит меня жёлтым, как солнце, сеном?! Кто напоит меня ключевой водой? Кто прикажет почистить стойло моё и расчешет гриву мою?!

Иван—царевич даже уши зажал ладонями, и только потом сообразил, что понимает теперь не только английский человечий язык, но и английский звериный. Лошадь резко затормозила у ворот, подняв облако влажной от ушедшего тумана пыли, и, кося глазом на своих русских сородичей, запряжённых в кареты, принялась пересказывать Мерлину о битве славного рыцаря Ланселота и короля Артура со злобным драконом. Оказалось, они набрели на драконье гнездо и, не подумав, пожелали зажарить себе на завтрак пару яиц. Но тут появился дракон, и Ланселот, защищая отступающего в пещеру короля, был насмерть опалён из вонючей драконьей глотки.

– Месть! – требовательно ржала лошадь. – Хватит сидеть за круглым столом! Око за око, яйцо за яйцо!

Тут уж, знамо дело, не до заморских гостей стало. Иван отцу всё в подробностях пересказал, только про то, что в письмах написано говорить не стал. Царь Горох сильно опечалился из—за друга, а как только увидел рыцарей и вовсе в чёрную печаль впал. Рыцари были пьяны настолько, что ковыляли, опираясь на мечи, аки на посохи, и не понимали, куда бредут.

– Кто в таком виде на войну ходит?! – причитал царь Горох, прыгая вокруг рыцарей. – Ты переведи им, переведи! Не слышат? От же сволочи. Королю смерть грозит, а они перепились с самого утра. Слышь, Несмеяна, расплетай шарфы! Ни черта они в подарок от нас не получат. Расплетайте с сестрой шарфы и вяжите себе обратно наряды. Ты переведи им, Иван, что шарфов не получат. Не понимают? Ну и черт с ними. Эх, двум смертям не бывать, одной не миновать – сам пойду друга выручать! Подсади—ка меня, Иванушка, на кобылу и меч подай – мы с тобой на подмогу королю идём.

Тут бы и сказать царевичу всю правду о короле Артуре и о письмах, да постеснялся он. Подсадил царя Гороха на лошадь ланселотовскую, сам на другую вскочил, и помчались они так быстро, как только могли. Правда, и тут царь Горох не удержался:

– Разве это аллюр? – обхватив лошадиную шею, кричал он животному в ухо. – Кто же так ноги ставит, кто так ноги ставит?! Резче передние выбрасывай, резче! И хвостом рули. Хвостом, тебе говорят!

Лошадь по—русски не понимала и оттого думала, что заморский царь ей ласковые слова шепчет. Довезла до горного ущелья, где дракон Артура в пещеру загнал и остановилась. Слез царь Горох, кряхтя, на землю, махнул Ивану рукой и пошёл вперёд по тропе. Долго ли, коротко ли шли, выходят они на большое открытое место. Справа – горы, слева – озеро, а посередине ходит по тропе чудо—юдо, страшилище огромное с глазами красными да лапой из клыков доспехи выковыривает, что не прожевались с Ланселотом вместе. Затем остановилось, принюхалось и вдруг говорит человеческим языком:

– Чую я – русским духом пахнет!

А как тут не запахнуть, если Иван с Горохом с дороги в бане ещё не были и две с лишним недели портянки не снимали? И понял тут Иван, что вот оно и пришло время для того самого умного дела, которого он всю жизнь ждал.

– Эй, ты! – закричал он чудовищу на чудовищном языке. – Давай в загадки играть! Я проиграю – ты меня съешь, а ты проиграешь – я тебя съем.

Чудовище голову нагнуло пониже, чтобы наглеца рассмотреть: умная морда у него или совсем дурак. А Иван—царевич размахнулся и со всей силы шею мечом-то и перерубил. И вид у него при этом был такой умный, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Короля Артура отыскали в пещере почти бездыханного.

– Артур, друг мой, очнись! – причитал, тряся его за плечи, царь Горох. – Нет больше юдолища поганого, одолели мы супостата. Друг, я тебе расскажу, как брюкву выращивать. Мы с тобой всю Англию брюквой засадим, ей—богу, не вру. Очнись только…

Долго тряс царь Горох друга за плечи, но только всё без толку. Наконец, царь опустился на колени и беззвучно зарыдал. И тут король неожиданно подал признаки жизни. Застонал, дыхнул перегаром, открыл глаза и увидел царя Гороха.

– Чтоб ты сдох, – отчётливо произнёс по—русски Артур.

И также по—русски добавил:

– Старый козёл…

Видать после драки с драконом его тоже на знание языков перемкнуло.

Царь Горох молчал всю обратную дорогу. Его не трогали разговоры ни о строительстве теремов, ни о новом странном овоще под названием «огурец» из—за дальнего края моря. Он даже не отреагировал, когда Молчана положила ему голову на плечо и произнесла вслух:

– А у нас, Горошек, скоро ребёнок будет. Не считая тех, о ком ты ещё не знаешь.

Совсем не удивился царь, хотя голос жены слышал в первый раз в жизни. Только уже на границе с Русью вдруг проговорил вслух:

– Приедем, прикажу вырыть толмача из могилы и на кривой осине в глухом лесу повесить.

Но подъезжая к столице, неожиданно передумал:

– А всё—таки хорошо было, – задумчиво произнёс Горох, – Прикажу толмача вырыть из могилы, вручить медаль царскую и снова зарыть.

Оно и правильно. Иногда лучше обмануться, чем всю жизнь прожить, так и не узнав настоящего чувства. Пусть и неразделённого. А что горько потом, так-то судьба на качелях раскачивает. Сладко—горько, сладко—горько…

Как друиды Стоунхедж строили

– Опять друиды камень тащат!

Кузнец пьяно ухмыльнулся и показал на здоровых мужиков, тянувших за толстые канаты каменную глыбу. Кузнец и сам был мужчина видный: высокий, крепкий – как говорится, косая миля в плечах. Но глуповат. И очень азартен.

– Сейчас поднимать будут, – заявил он, – ставлю корову против овцы, что справа!

Горшечник с пекарем переглянулись: высока ставка-то! А ну как проиграешь?

Трое мужчин, расположившихся на высоком холме за окраиной поселка, полулежали в мягкой траве вокруг бочонка с элем и отдыхали от трудов праведных. Праздник ведь, День макушки Солнца. Никак нельзя в этот день трудиться, боги прогневаются. Впрочем, на копошащихся друидов гнев богов почему-то не распространялся.

– Ну, так что? – не отставал кузнец. – Спор кто принимает, нет?

– Корову, говоришь, – задумчиво произнес горшечник, седой плюгавенький мужичок лет сорока. – А какую корову? У тебя ж ее и вовсе нет! Ты говори—говори да не того… не завирайся. Проиграешь, чем отдавать будешь?

– Как это у меня нет коровы? – набычился кузнец и отставил большую глиняную кружку в сторону. Недопитый эль выплеснулся через край, лизнув сочную зеленую траву белым пенным языком.

– А вот так! – выпалил горшечник. – Была б корова, твоя жена бы к молочнику с кувшином не бегала!

– Это когда ты видел, чтоб моя к молочнику бегала? – удивился кузнец. – У нас самих три коровы!

– Когда—когда… Да через день почти. Сначала ты в кузницу идешь, затем она… – горшечник внезапно осознал, что говорит что-то не то и прикусил язык, но затем все же выдавил. —..за молоком.

Кузнец потянулся к кружке, долил эля из бочонка и, залпом выпив хмельной напиток, недоуменно пожал плечами:

– Зачем к молочнику ходить, когда три коровы? Может, за солью?

Друиды тем временем водрузили камень на место и, завистливо посмотрев на отдыхающих, отправились за следующим. Идти было далеко: до самого подножия холма, куда камни доставляли с помощью волов. Но в гору животные тянуть каменные глыбы категорически отказывались, и приходилось работать людям. Пока одни медленно спускались с холма, переводя дух, другие изо всех сил волокли тяжелые камни вверх по склону.

– Смотри—ка, а теперь слева ставят, – произнес пекарь, длиновязый кучерявый блондин лет тридцати, – чего это они тут сооружают, а?

– Святилище, – авторитетно ответил горшечник. – Как есть святилище, только вот какому богу не пойму…

– Да ну… – не согласился блондин, – мы тут исстари эль пили, на этом холме. Его ж в народе так и зовут – Пивной холм… еще Драчливый холм, сам знаешь, какие тут по праздникам драки случаются. Вон кузнец в прошлый раз троих чуть насмерть не забил.

– Это когда я в Хэллуинпуль ездил что ли? – поинтересовался горшечник.– За глиной?

– Ну да… трех близнецов с окраины помнишь? Темные такие, у них отец из—за моря, на лютне играл раньше… Пока друиды его в жертву не принесли за дурной глаз. ну вот… Парни стали над кузнецом смеяться: мол, у тебя даже курей и тех нет. Он им: как нет? Да у меня лучшие куры во всей округе! А они ему: чего ж тогда твоя жена через день за яйцами к яичнику бегает?

– Какому еще яичнику? – озадаченно произнес горшечник.

– Тьфу ты… Язык уже заплетается. Курятнику, вот! В общем, слово за слово, кузнец как схватит полено, на котором сидел и давай братьев бутузить. Еле оттащили!

– Он такой! – согласился горшечник, опасливо косясь на отошедшего к друидам кузнеца.

Кузнец тем временем обошел вокруг нескольких поставленных друидами камней, задрал голову вверх, крякнул одобрительно, оценивая высоту, и поинтересовался у стоявшего рядом друида:

– Это что ж тут такое будет на нашем холме? Неужто жертвенник строите?

– Не мешай, – отрезал друид, – не видишь, заняты мы.

– Не—е—е, ты погоди, – нахмурился кузнец, – тут у нас издревле место для встреч, предки еще наши сюда эль пить ходили. А ты тут камни какие-то таскаешь?! Отвечай!

– Для вас же стараемся! – обиженно произнес друид. – Кто все время жалуется, что развлечений в праздник мало? Что танцевать по кочкам неудобно? Вот. Площадку каменную для танцев строим. С навесом! Никакой дождь не помешает.

– Танцплощадку? – изумился кузнец.

– Ну да… А то говорят, будто мы, друиды, совсем о народе думать перестали. За морем уже везде такие площадки есть, а теперь и у нас будет. Мы даже название придумали, – похвастался друид.

– Какое название?

Друид улыбнулся и мечтательно произнес: – Красивое название… Стоунхедж!

Яйцо божественной птицы Анзуд

Пролог

Есть в Пятиречье странный свадебный обычай: мужчины нередко женятся там на деревьях. Ибо существует в тех краях закон, запрещающий мужчине брать третью жену, но разрешающий брать четвертую. За давностью лет никто уже и не помнит, откуда взялся этот обычай, и даже седые старики лишь покачивают головами: закон есть закон. Наши мудрые предки исполняли его, и мы исполняли его, и не вам, молодым, его нарушать. Но если молодая жена согласна войти в твой дом, а у тебя уже есть две – женись сначала на дереве, и, да будет оно твоею третью женой. Не знают старейшины ответов, но… Но всё, что когда—либо случилось на этой Земле, обязательно записано в свитках. Записана и эта история – история о славном воине Фархаде и яйце божественной птицы Анзуд.

1

Сорок лет и четыре года было Фархаду, двенадцать сыновей подрастало у него, и жил сей богатырь в Лахоре, неподалёку от Жемчужной мечети Шах—Джахана. Немало подвигов совершил он в борьбе с раджами Декана, пока не ушел на покой и не оставил военное ремесло. Утром он встречал восход, стоя на западной стене Лахорского форта, а вечером там же провожал закат. И однажды увидел на узкой улочке, что подобно ручью петляла вдоль городской стены, девушку. Она шла с кувшином воды на плече, ноги её были босы, лицо открыто, а волосы распущены. Зачарованный неземной красотой, Фархад сбежал по ступеням сторожевой башни, но девушка уже исчезла.

А когда на закате следующего дня стоял Фархад на стене и любовался городом, то вновь заметил незнакомку, несущую кувшин. Быстрее ветра калема, что поднимает волны высотой в двенадцать кадамов, сбежал он по ступеням башни, но снова не увидел девушки. Расстроенный, воин принялся расспрашивать прохожих, но те на его расспросы лишь недоуменно вращали кистями рук, как это принято в тех краях, когда человек озадачен и недоумевает.

Мысль о таинственной, словно далекая страна Магриб, красавице не давала покоя воину. В третий вечер он не поднялся на стену, а остался у каменных пят башни. И едва закат лимонным соком стал стекать по стенам домов, как незнакомка появилась. Босые ступни её касались вымощенной камнем мостовой, темные волосы развевал ветер, а глаза лукаво смотрели по сторонам. Но ни один прохожий не обернулся ей вслед!

– Фурса саида, – одними губами прошептал Фархад. – Счастливый случай!

Он шагнул навстречу и низко поклонился.

– Меня зовут Фархад, – сказал он. – Пусть твоя красота, о, незнакомка, послужит прощением моей дерзости. Кто ты? В каком саду вырос столь дивный цветок?

Остановившись, девушка опустила кувшин на землю и внимательно посмотрела на Фархада.

– Моё имя Шаджару—д—дурр, воин, – ответила она. – Я – дочь Ахмада ал—Карах—и, которого горожане называют колдуном. Разве тебя мучает жажда, что ты остановил меня?

– Да… – с трудом выдавил Фархад. – Позволь мне напиться из твоего кувшина.

– Что ж… – улыбнулась девушка, и в глазах её отразился желтый закат. – Ты сам меня попросил.

Кто-то тронул Фархада за плечо, и он словно очнулся ото сна. Воин стоял посреди пустой улицы, с кувшином в руках, а рядом с ним – трое стражников, что обходили ночной город. Высоко в небе, над полумесяцем Жемчужной мечети, висел другой полумесяц – луны.

– Странный закат сегодня, – проговорил стражник. – Совсем желтый, никогда такого не видел. И на людей действует нехорошо. Вы давно стоите на этой улице, уважаемый?

– Да… – произнес Фархад. – Да… Мне пора домой.

2

Узкими длинными пальцами Ахмад ал—Карах—и брал из пиалы сушеный виноград и с любопытством поглядывал на своего гостя. Они сидели вдвоем в одной из гостевых комнат, что приютились по бокам широкого двора. Легкий ветерок играл с занавеской на окне, позади хозяина всю стену занимал богатый шелковый гобелен, прошитый золотыми нитями, а напротив сидел гость – воин Фархад. Лицо у Ахмада было вытянутым, словно у арабского скакуна, под длинным мясистым носом подрагивали тонкие черные усики, а наброшенный на плечи халат и украшенный драгоценными камнями тюрбан стоили больше, чем кинжал на поясе Фархада, некогда подаренный самим Шахом Джаханом. Воин Фархад не был беден, но и богатство не давалось ему, подобно тому, как пугливая лань всегда попадает в зубы лишь настоящему хищнику.