Собачий рай

– Что… так плохо выгляжу?

– Я же тебя никогда раньше не видел, – искрил на нее своими угольными глазенками Жора. – Но ты сидела здесь, а мама так и сказала, что ты будешь сидеть за этим столиком, и я тебя сразу узнал. А на фото, мама сказала, тебе нет еще и тридцати. Хотя тридцать, – задумался мальчик, – это тоже почти старость.

– Да прекрати ты болтать глупости! Тебя мама почти в сорок родила. Что, мама твоя разве старая? – не зная, как вести этот дурацкий диалог, зачем-то спросила Самоварова.

– Не… мама крутая! – с гордостью выпалил он.

– Раз она такая крутая, зачем она тебя здесь бросила?

– Она меня не бросила, а отвела к тебе. На время. Слушай, а ты правда ментовка? – жадно пялились на нее круглые глазенки.

– Не ментовка, а бывший следователь. А мама твоя, похоже, воспитывая тебя, выражений не выбирает.

Мальчик насупился:

– Неправда… Мама занимается моим всесторонним развитием. Мы с ней ходим в оперу и на балет. А еще читаем Пушкина.

– М-да?.. И как часто?

Подоспевшая официантка неопытной рукой выставляла с подноса на стол кофе, воду и лимонад. Большой стакан с лимонадом задел салфетницу, качнулся и из него немного пролилось на стол.

– …Пирожные через пару-тройку минут будут, – подтирая стол салфеткой, бормотала девушка. – Заказов много.

Девушка отошла, а мальчик продолжал сердито молчать.

– И что еще она тебе говорила? – смягчила голос Варвара Сергеевна. Все же перед ней сидел ребенок, и… чем черт не шутит, возможно, из исчадия ада получилась неплохая мать.

– То и говорила, что у тебя характер поганый! – зло выпалил он. – Потому что ты долго работала ментовкой.

– Уф… давай договоримся. Если ты действительно рассчитываешь провести какое-то время со мной, что бы ни говорила тебе обо мне твоя мама, будь добр, разговаривай со мной и говори обо мне уважительно. Понимаешь, что такое уважительно? Ты в детский сад ходишь? Как ты там разговариваешь с воспитательницей?

– Нет, – помотал головой Жора. – Детский сад – это детдом, только в лайтовом варианте.

– Что… мама так сказала?

Он кивнул и, засунув в рот трубочку, принялся жадно пить из стакана.

– И что же ты делаешь целыми днями?

– Гуляю, читаю и рисую с мамой, – выдув разом почти половину мятного лимонада, нехотя оторвался от стакана Жора. – А если ей надо на работу, иду с ней и жду ее в коридоре.

– И где же мама работает? – осторожно спросила Самоварова.

Шесть лет назад Регина занималась тем, что безбожно морочила оказавшимся в затруднительном положении людям голову и брала за это баснословные деньги.

– Мама лечит людей! – с достоинством заявил мальчишка.

«Понятно… Все никак, шельма, не угомонится…»

– А где она их лечит? В какой-то клинике?

Жора поглядел на нее, как показалось Самоваровой, свысока:

– Мама – редкий доктор. Мы приходим к ним домой. Потому что мамины клиенты очень важные люди и по клиникам не ходят.

«Неужели она что-то у кого-то сперла?! Или кинула на деньги?! С нее станется…»

– Так! – Варвара Сергеевна решительно схватилась за чашку. – Мама сказала, когда вернется?

Отхлебнув из чашки, вместо вожделенного вкуса любимого напитка Варвара Сергеевна почувствовала во рту только горечь робусты.

Кофе был почти холодный.

Подоспевшая официантка принялась выставлять на стол десерты.

– Девушка, кофе холодный.

Жора, нетерпеливо придвинув к себе стаканчик с шоколадным муссом, тут же запустил в него ложку.

– Извините. Но я принесла сразу, от бара.

Дождавшись, когда девушка отойдет, Варвара Сергеевна повторила вопрос.

– Ты должна меня забрать! – успев измазать рот шоколадом, сказал мальчонка. – Мама сказала, у тебя враги не найдут.

Самоварова ощущала себя, как в дурном кино.

Еще не триллер, уже не комедия…

– А враги… они кто?

Жора, ловко орудуя ложкой, вновь поглядел на нее снисходительно.

– Они маму хотят обидеть, – тихо сказал он. – Если ты меня не заберешь, обидят и меня. Еще она просила передать тебе, что закон не нарушала. Ее хотят обидеть те, кто нарушает закон.

В пылавшей голове лихорадочно носились варианты, самым разумным из которых было пойти в полицию и сдать ребенка, к которому ни по закону, ни по совести она не имела ни малейшего отношения и о существовании которого она до сегодняшнего дня если и подозревала, то, ей-богу, не думала!

Жора, время от времени настороженно косясь на Самоварову, уже взялся за второй десерт.

– Мама сказала, ты должна помнить: я ни в чем не виноват. И я не хочу в детдом! – Последнюю фразу он произнес кричащим шепотом.

Когда мальчик отодвинул от себя тарелку с недоеденным ванильным эклером, Варвара Сергеевна с облегчением попросила счет.

Рассчитавшись, она встала и подхватила с пола кожаный рюкзачок. Он оказался довольно тяжелым.

– Держи рюкзак и пошли! – не глядя на мальчика, скомандовала она.

Как только вышли на улицу, Жора с силой дернул ее за рукав.

Мимо сновали люди в масках и без, с проезжей части доносились радостные гудки автомобилей.

Древний город пах уже прогретой землей, отголосками чьих-то тел и духов, юной листвой и свежей выпечкой из соседней пекарни.

Едва удерживая на плече рюкзачок, пятилетний мальчик при свете и шуме дня выглядел растерянно и жалко.

– Давай поговорим, как взрослые, – глядя в асфальт, сопел он. – Если ты хочешь сдать меня в детдом, не ври, лучше скажи сейчас.

– А если хочу? – сглотнула Самоварова.

До ближайшего отделения полиции было не более пяти минут ходьбы.

– Тогда я убегу. Мама сказала, если детдом, то лучше в петлю! – Он вряд ли понимал значение этого выражения, но знал, что это что-то очень, очень плохое. – И это будет на твоей совести. Так что лучше сразу скажи правду.

– Хочешь правду? – Она осторожно прикоснулась к тонкой ручонке в полосатой рубашке. – Хорошо… Давай поговорим, как взрослые. Как только я отойду вместе с тобой от этого кафе, в котором остались свидетели твоего внезапного появления в моей жизни, меня могут схватить и посадить в тюрьму за похищение ребенка. То есть – тебя.

Она хотела было добавить, что его мать – мастер мерзких каверз, но осеклась: в конце концов, ребенок не мог знать истинных намерений своей чертовки‐матери.

– Вот! – Мальчик скинул с плеча рюкзачок, поставил его на асфальт, нагнулся, с трудом расстегнул тугую молнию и достал из него синюю папку. – Я забыл… Мама сказала отдать тебе это.

Самоварова неуверенно взяла в руки папку и кивнула на торец здания.

– Отойдем с дороги.

Он послушно поплелся следом.

Первой бумагой, лежавшей в папке, оказался засунутый в прозрачный файл оригинал свидетельства о рождении Карпенко Жаруа Даниловича.

«Боги мои! Все, что несет в себе эта женщина, какой-то тяжкий бред! – клокотало внутри у Варвары Сергеевны. – Даже имя ребенку не могла дать нормальное!»

Вторым документом, также вставленным в прозрачный файл, была нотариально заверенная доверенность.

Самоварова, нахмурясь, вытащила из сумочки очки.

Гербовая, со знаками и печатью бумага была настоящей.

В доверенности, составленной по всем правилам и подписанной нотариусом Поротниковой А. Ю., было указано, что Карпенко Марина Николаевна доверяет своего несовершеннолетнего сына Самоваровой Варваре Сергеевне. Ответственность за жизнь и здоровье ребенка, согласно формальной формулировке, Карпенко брала на себя. Доверенность имела срок действия: три месяца – срок грядущих летних каникул.

По закону для выдачи и заверения подобного документа нотариусу был необходим оригинал паспорта Самоваровой, а не только, как успела разглядеть Варвара Сергеевна, его данные.

Но Регина всегда исхитрялась обходить закон.

* * *

В полном молчании, сквозь беспечный, многоголосый, не ведающий проблем убегающий май, они прошли уже бо́льшую часть пути до дома Варвары Сергеевны.

– Если хочешь, можем вести дорогой светскую беседу, – едва поспевая за Самоваровой, предложил Жора.

– Обойдемся! – буркнула она.

План у нее был такой: попасть в квартиру, найти в инете контакт и дозвониться до нотариуса, заверившего доверенность.

Скорее всего, доверенность окажется липой, и тогда, само собой, ей следует вызвать полицию и объяснить сотрудникам правоохранительных органов, что произошло в кафе.

– Мама сказала, ты не по-настоящему злая, просто очень вредная, – ворчал, семеня ножками Жора. – Но ты же меня не сдашь в детдом?

– Сдам!

Он резко остановился. В его черных глазенках горели обида и ненависть.

– Тогда прощай! – Он в мгновенье ока развернулся и, похоже, действительно собрался бежать.

Варвара Сергеевна с силой прихватила его за рюкзак.

– Прекрати немедленно!

– Нет, ты злая! У тебя поганый характер, – упираясь, сопел Жора.

– Замолчи! Мы сейчас идем ко мне домой, там я кое-что уточню и…

Самоварова совершенно не представляла, что должно быть после этого «и».

А если доверенность – не липа?

У этого мальчишки действительно во всем свете никого больше не было.

Как же эта тварь ловко все рассчитала! Какой безбожный, выверенный в каждом шаге шантаж!

Варвара Сергеевна вдруг поняла, что ей далеко не безразлично, если он, еще совсем маленький, ершистый, в силу возраста не умеющий плести кружева вранья, попадет сейчас под машину или в своей дурацкой винной жилетке окажется в приемнике-распределителе…

Захлюпав носом, Жора скинул с плеча рюкзак и достал из кармашка брюк бумажный платок. Высморкавшись, начал сверлить ее полными слез глазами.

– Давай обойдемся без представлений! – охваченная противоречивыми чувствами, неуверенно протянула ему руку Самоварова. – Ты верно подметил, я уже старая, так что быстро бегать за тобой по улицам не смогу.

Жора вытер платочком мокрую от слез и соплей ладошку и осторожно вложил ее в руку Самоваровой.

В полном молчании они дошли до дома.

Во дворе был припаркован мотик Самоваровой.

Свернув с дорожки, ведущей прямиком к подъезду, Варвара Сергеевна по привычке направилась к своему железному коню.

– Это чей? – Мальчик рассматривал мотик, и на его заплаканном личике проступило радостное любопытство. – Твой?

– Мой, – сдержанно улыбнулась Варвара Сергеевна.

Жора пихнул ей в руку рюкзак, обошел мотик вокруг, остановился и осторожно погладил руль, напоминавший Самоваровой крылья большой сильной птицы. – А можно на нем посидеть?

– Не сейчас.

– Это дом, где вы жили с мамой? – когда они подошли к подъезду, все с тем же радостным любопытством спросил Жора.

– Нет, – процедила Варвара Сергеевна, понимая, что Регина, какой бы чокнутой ни была, не могла рассказать своему ребенку, что произошло с ней в другом доме неподалеку, в квартире, такой же, в какой сейчас осталась жить Анька с семьей, только этажом выше, почти сорок лет назад [2].

Когда зашли в квартиру и разулись, Жора первым делом поинтересовался, где находится ванная, и ушел мыть руки.

Выйдя, он без стеснения принялся обследовать жилище.

– Сколько у тебя книг! – остановился он у книжных стеллажей в бывшей комнате Лешки, сына Валеры.

Недолго думая, достал с нижней полки книгу – в красно-белом ярком переплете:

– Возьму почитать?

– Это книги моего мужа. Здесь в основном работы по психиатрии. – Варвара Сергеевна вытащила из рук мальчика книгу Фрейда «Я и оно». – Тебе еще не по возрасту этим интересоваться.

– Фрейд считал, что все проблемы людей связаны с сексом, да? – в очередной раз огорошил он ее взрослым вопросом.

– Мама так сказала?

– Нет, я сам прочитал в инете, когда… когда туда залез.

– Она разрешает тебе лазить в интернет?

– Нет! И это глупо. Весь мир там давно живет. Интернет – это и есть мир. – Жора неохотно поставил книгу обратно на полку. – Если мама зазевается дома или ведет прием, я захожу в инет и что-нибудь там гуглю.

Внучка Анжелина, как и большинство современных детей, была тоже не по годам развита, но чтобы в неполных пять лет выдавать такое!

Уникальный ребенок вызывал у Варвары Сергеевны одновременно жгучее любопытство и тревогу.

Ладно… для начала надо бы разобраться с доверенностью.

– Я принесу тебе книгу, – вспомнив, что в спальне на прикроватном столике остался лежать сборник рассказов Чехова, спешно предложила Варвара Сергеевна. – Ты посидишь пока здесь, можешь почитать. А мне надо кое-что сделать.

– Ты что, уйдешь? – Мальчик засопел, совсем как недавно на улице, и его скуластое личико исказило волнение.

– Нет. Я буду в соседней комнате. У меня конфиденциальный разговор.

– Это какой?

– Личный разговор, не для посторонних ушей.

– А дверь? – кивнул в сторону двери Жора. – Она будет открыта?

– Ну… Пусть будет открыта… А вообще, тебя здесь никто насильно не держит! – пробурчала Варвара Сергеевна и направилась в спальню за книгой.

Постель в их с доктором комнате так и осталась неубранной.

Повинуясь странному чувству пусть легкого, но все же стыда перед маленьким незваным гостем, Варвара Сергеевна первым делом принялась ее заправлять. Прикрыв одеяло и ворох подушек пледом, взяла с тумбочки обещанную мальчику книгу.

Жора стоял в дверях.

– Ты что за мной ходишь, как хвост? – злилась Самоварова.

Она подошла к ребенку и сунула ему книгу:

– Посиди в той комнате, почитай.

Мальчик глядел словно сквозь нее. На его лице застыло молящее выражение.

– А эту дверь ты закроешь?

Хорошим воспитателем Самоварова, несмотря на наличие в ее жизни дочери и теперь уже маленькой внучки, увы, так и не стала, зато была, в силу своей профессии, хорошим психологом.

Она понимала, что брошенный матерью на незнакомую тетку странный ребенок панически боится, что и эта, как ему внушила мать, «бабушка» тоже его бросит.

Сложно было представить, что он, пусть парадоксально и не по годам развитый, просто умело разыгрывал перед ней свою партию в какой-то поганой Регининой игре.

– Не закрою. Вернись в ту комнату. Мне надо позвонить. Это по работе.

Мальчик, с недоверием покосившись на нее, зажал под мышкой книгу и, понурив голову, двинулся по коридору.

Как только он скрылся в проеме соседней комнаты, Самоварова бросилась к ноутбуку и зашла в инет.

Нотариус Поротникова А. Ю. действительно существовала.

Контора, в которой она работала, судя по адресу, располагалась в одном из бизнес-центров.

Варвара Сергеевна взяла мобильный и, покосившись на распахнутую дверь, отошла к окну.

Ответом на ее звонок были длинные противные гудки.

На часах была половина третьего, возможно, служащие конторы, включая секретаря, ушли на обед.

Оставив мобильный на подоконнике, она прошла на кухню и открыла холодильник. В пластиковом контейнере лежал небольшой кусочек телятины, который никогда не обедавшая «по-человечески» Самоварова планировала потушить на ужин с овощами.

Несколько кусочков сыра в нарезке, два ломтика вареной колбасы, яйца и сливочное масло…

Живя с доктором, она приучила себя не покупать продукты впрок – Валера считал, что полезнее есть свежее.

Жора, скрестив ноги по-турецки, сидел на диванчике и читал или делал вид, что читает.

– Ты уже освободилась? – с упрямством в голосе спросил он.

– Отбивную из телятины на обед будешь?

– С пюре?

– Ладно, с пюре…

– Можно я посижу на кухне, пока ты готовишь?

– Я здесь живу и не собираюсь никуда бежать, – вздохнула Варвара Сергеевна. – Лучше посиди здесь! – строго сказала она, все еще рассчитывая дозвониться до нотариуса.

– Я тебе помогу! – захлопнув книжку, Жора, как маленькое ловкое животное, вскочил с дивана и, не дав Самоваровой опомниться, подошел к ней вплотную. – Я часто помогаю маме. И даже умею чистить и резать яблоки для шарлотки, – убеждал он.

«Черт бы их побрал обоих!»

С яблочной шарлоткой и матерью мальчика Самоварову связывало одно особое – не для нее, а, как выяснилось почти шесть лет назад, для Регины – воспоминание.

– Ладно, – выдавила из себя Варвара Сергеевна. – Бери книгу, почитаешь на кухне. Помогать мне не надо.

Когда Жора вышел в туалет, а на сковородке золотились и шипели отбивные, Самоваровой наконец удалось дозвониться до конторы.

Из скорого и скомканного разговора с коллегой Поротниковой она выяснила, что нотариус – ну кто бы сомневался, все один к одному! – третьего дня ушла в отпуск и уехала к беременной дочери в Грузию.

Само собой, обсуждать с ней выданную коллегой доверенность никто не стал.

Глядя на мальчика, который, хоть и с некоторой скованностью в движениях, но уже безо всякого страха на лице, вернувшись на кухню, примостился на табуретке, Варвара Сергеевна удрученно понимала – ей надо было принять одно из двух непростых решений: либо до прихода доктора вызвать полицию и службу опеки и сдать мальчика властям, либо, смирившись с очередным вторжением Регины в ее жизнь и принимая в расчет доверенность, оставить ребенка у себя.

Поставив перед мальчиком тарелку с отбивной и комковатым, приготовленным наспех картофельным пюре, она достала из сумочки портсигар с папиросами.

– Приятного аппетита! – наблюдая, как Жора приученными пальчиками схватил нож в правую руку, а вилку в левую, сказала она. – Ешь, я скоро приду.

– А ты куда?

– Покурить на балкон, – не стала юлить Самоварова.

– Курить вредно, – с укором поглядел на нее мальчишка.

– Тебя забыла спросить!

Выпустив в не ведающий забот танцующий май изрядную порцию дыма, она дозвонилась до доктора.

– Валер… у меня сложилась непростая ситуация, – несмотря на полный эмоциональный раздрай, Варвара Сергеевна, зная, что доктор очень занят на работе, старалась быть предельно краткой. – У нас в доме гость. Ребенок. Ты вроде в магазин сегодня планировал зайти. В фермерский, рядом с работой, – скороговоркой выпалила она.

– Как интересно… Что за ребенок? – удивился Валерий Павлович.

– Придешь – расскажу.

– А магазин здесь при чем?

– Надо купить продукты. Я хотела сама зайти, но… сейчас выходить не с руки.

– Ладно… – протянул озадаченный доктор. – Кинь сообщение, что купить.

Нажав отбой, она уже понимала, что ни в какие органы звонить не будет.

Мерзавка рассчитала верно – совесть не позволяла Варваре Сергеевне хладнокровно и законно избавиться от ребенка.

И обе, только они обе, знали причину, мешавшую Самоваровой принять единственно верное решение.

Можно было посоветоваться с доктором, но для того, чтобы он помог в непростой ситуации хотя бы советом, пришлось бы открыть ему всю правду о Регине.

А Самоваровой этого хотелось меньше всего на свете.

* * *

Не прочитав и две страницы одного из самых ее любимых рассказов Чехова – «Крыжовник», Жора назвал его «отстойным».

Выхватив из его рук книгу, Самоварова спорить не стала – невзирая на сильно опережающее физику умственное развитие мальчика, великий писатель был ему явно не по возрасту.

Скучный мультик, идущий по одному из центральных каналов, Жора наотрез отказался смотреть, зато проявил некоторый интерес к относительно недавней экранизации «Идиота» Достоевского.

– Хотел бы жить в то время? – уже понимая, что с маленьким гостем можно и нужно говорить не так, как с его ровесницей Линой, спросила Самоварова.

Прежде чем ответить, он, хмуря черные бровки, задумался.

– Да… Я бы хотел такую няню, как Арина Родионовна.

– Она была няней Пушкина. А роман, по которому снят фильм, написал Достоевский и…

– Знаю! – перебил ее мальчик. – Это же было написано на экране! Но мама мне рассказывала про няню Пушкина, а до Достовалова мы еще не дошли.

– Достоевского, – не сдержала улыбки Варвара Сергеевна. – И зачем тебе такая няня?

– Она могла бы сидеть со мной и рассказывать сказки, когда мама занята. А мама сказок не знает.

– Ну… она же сказки тебе читает? И научила читать тебя.

– Да, – вновь задумался Жора, – но лучше, когда кто-то знает сказки сам.

– В чем разница? – скорее для поддержания разговора спросила Самоварова.

Как бы много Регина ни вкладывала в развитие ребенка, придумывать сказки, она, конечно, не могла – суровая проза жизни, в которой она росла, начисто исключала интерес к чудесному.

– Человек, который сам знает сказки, имеет не только этот, – Жора обвел ручонкой комнату, – но и параллельный, чем-то похожий на виртуальный, мир. Значит, живет за двоих, – уверенно подытожил свою мысль Жора.

– Интересно, – помедлив, сказала Варвара Сергеевна. – Никогда об этом не думала.

– Тебе некогда было думать, – ответил мальчик. – Ты же бандитов ловила и в тюрьму сажала.

– Это… мама так про меня говорила? – нахмурившись, спросила Самоварова.

– Ага, мама.

* * *

Доктор пришел домой неожиданно рано и принес две сумки продуктов по тому хаотичному списку, который Варвара Сергеевна отправила ему в сообщении.

Пребывая в непреходящей суетливой растерянности, она зачем-то заказала купить девять йогуртов с разными наполнителями, два вида колбасы, булочки и куриное филе. Из всего этого списка мальчик, как выяснилось, ел только куриное филе, а йогурты с химическими наполнителями «мама сказала, есть нельзя».

Жора встретил доктора настороженно, был немногословен, только назвал свое имя, едва разжав рот.

На все резонные вопросы доктора, заданные в редких коротких паузах, когда рядом не было мальчика, Самоварова отмахивалась и отвечала: «Потом».

Когда сели ужинать, Валерию Павловичу удалось разговорить мальчишку.

Несмотря на то что беседовали на общие темы, Варвара Сергеевна наблюдала, как лицо доктора, наспех прикрытое фирменной, слегка снисходительной улыбкой, то и дело пронзало изумление.

Так, вероятно, глядели придуманные коллеги профессора Преображенского на придуманного же Шарикова. Так и виделось, что Валера сейчас достанет из кармана пенсне и, придерживая его подрагивающим от волнения и небывалого любопытства пальцем, спросит у своего необычного собеседника: «Так-с… молодой человек… а что вы думаете об этом?»

Когда Жора вышел в туалет, Варвара Сергеевна без обиняков попросила мужа провести мальчику психологическое тестирование.

Ей хотелось быть уверенной в том, что, в отличие от матери, он социально не опасен.

– Варя, я не детский психолог! Я лечу взрослых, клинически нездоровых людей. И кто это, черт побери, такой? Может быть, ты для начала объяснишь, чье это чудо и откуда оно взялось?

Самоварова решила сказать правду – но только ту, что лежала на поверхности.

– Помнишь, почти шесть лет назад, в год пожара в нашей квартире мы справляли Новый год у меня? С Анькой и Олегом? Они еще тогда объявили, что поженятся и что Анька беременна, – быстро шептала она, понимая, сколь глупо выглядит ее поведение в глазах доктора, который, судя по его почти немигающему взгляду, уже не понимал ровным счетом ничего.

– Да… И что?

– Помнишь, к нам ненадолго заглянула моя бывшая сослуживица, Регина?

– Варя, а почему ты шепчешь? – нарочито громко спросил доктор. – Мы у себя дома.

– Так надо, – напрасно силясь что-то изобразить лицом, вцепилась она в рукав его рубашки. – Не хочу, чтобы он слышал… Я позже объясню.

– И… что с этой Региной? Это ее ребенок? – понизив голос, спросил доктор.

– Да! – выдохнула Самоварова. – Она попала в сложное положение и попросила меня приглядеть за ним.

Валера буравил ее напряженным, выражавшим крайнюю степень недоумения взглядом.

– Она сирота! И друзей у нее нет! – быстрым шепотом сыпала слова Самоварова. – Ей больше не к кому обратиться!

За стенкой, разделявшей кухню с туалетом, послышался шум сливавшейся из бачка воды.

– А где она была все эти годы? Почему я больше никогда ее не видел и даже о ней не слышал? – снова громко, будто издеваясь, задавал доктор вполне резонные вопросы.

– Так вышло. Поговорим, когда он уснет. А пока, прошу, протестируй его в какой-нибудь игровой форме! – умоляющим голосом произнесла Варвара Сергеевна как раз за пару секунд до того, как дверь туалета открылась.

– Так! – решительно сказал Валера, когда Жора, все еще робея под его взглядом, вошел обратно на кухню. – А как твоя мама относится к тому, что ты сейчас здесь?

Жора приподнял плечики, сжался и быстро уселся на свою табуретку, стоявшую подле табуретки Самоваровой.

– Варвара Сергеевна, моя жена, сказала, что ты собираешься у нас переночевать… Есть ли возможность переговорить с твоей мамой и внести ясность в это щекотливое положение?

Самоварова, конечно, понимала: сказанное имело отношение не столько к мальчику, сколько к ней самой.

– Мама сказала, она сама Аре позвонит, – не глядя на доктора, кивнул он головой в сторону Варвары Сергеевны, – и… я сейчас…

Он быстро соскочил с табуретки и унесся в коридор.

Прошло меньше минуты, как он снова вбежал на кухню, с трудом удерживая в руке рюкзачок.