Пасынки чудес

– Боги превращают друг друга в мертвецов. И скоро сделают это же с людьми.

– Ерунда, – Балх отмахнулся, – Ещё немного и всё придёт в норму.

– Не уводи разговор. Как Бэхрем делал бога?

– Лишь собирался. Хронисты напутали, Хан, не было никакого сотворённого бога. Только намерения и куча гордыни. У него всё равно бы ничего не вышло.

– Ты лжёшь.

Балх устало пожал плечами.

– Я всё сказал. А теперь пойду домой и буду отдыхать.

Старый шуофкан пошёл прочь, но через несколько шагов обернулся.

– Как раздумаешь заниматься глупостями, приходи в гости. У меня есть для тебя подарок: интереснейший трактат о травах.

Хан-Го ещё долго стоял под вишней и задумчиво обрывал лепестки с цветов. Смотрел тяжёлым взглядом в пустоту и хмурился. Пока в глазах не мелькнуло удивление. Что-то вспомнил шуофкан, отчего сразу же повеселел. Отпустил совсем заскучавшего Вазида и бодрым шагом пошёл домой. И старому Балху, увидь он в этот момент своего ученика, стоило побеспокоиться о тайне богоделанья.

Глава 5 – Камень

Масхул Золотой Палец, купец из Тадмора, считал себя философом. Чтобы унять скуку в дальних переходах, он размышлял об устройстве мира, справедливости, богах и прочих высших материях. Позже, на привале, самые дельные мысли записывались в свиток. Кто знает, может через сотню лет его будут вспоминать как мудрейшего из мудрых?

Сегодня Масхул Золотой Палец думал о числах. Покачиваясь в такт шагам на спине верблюда, купец вывел, что умение считать есть величайшее благо. Вот он, к примеру, знает как сложить, умножить и поделить. И результат: Золотого Пальца знают как одного из умнейших купцов во всех городах Большой пустыни. Правильно? Правильно. А его племянник, Касым, не научился считать в уме и загибает пальцы, когда подсчитывает мелочь. Такая его судьба – быть простым погонщиком. Или вот мальчик-раб, купленный несколько месяцев назад. Наверняка не умеет считать, оттого и получил незавидную судьбу.

– Касым! – купец, несмотря на склонность к размышлениям, был практиком, – спроси у мальчишки, как его там, Миназа, он умеет считать?

За спиной по цепочке пробежали выкрики караванщиков. Сначала в самый хвост, затем обратно.

– Умеет, дядя. Говорит, может складывать, отнимать и делить.

Купец нахмурился. Такая замечательная, стройная теория дала сбой. Но через минуту Масхул довольно хмыкнул. Всё правильно: раб умеет считать, и в результате попал к хорошему хозяину. Его не бьют без вины, досыта кормят из общего котла и он едет на верблюде. Золотой Палец очень гордился своей бережливостью: даже рабы в его караване ехали верхом. Раб, считал он, это не ноги, чтобы ходить. Это руки, чтобы делать, глаза чтобы смотреть и докладывать, голова, чтобы думать о хозяйской прибыли. А ходят пусть верблюды.

Солнце падало к горизонту, тени барханов удлинялись и Масхула кольнуло беспокойство. Они давно должны были выйти к Белым останцам, где у колодца планировался ночлег. Золотой Палец шлёпнул верблюда, понукая догнать голову каравана.

Проводник, Хромой Малик, при появлении купца только пожал плечами. Да, немного заплутали, бывает. Пустыня непостоянна, как горячая красавица. Вчера был путь – сегодня нет. Не стоит беспокоиться, всё равно куда-нибудь дойдём. Или не дойдём, да будет милостив к нам Пятирукий демон Чу.

Вздохнув, купец провёл рукой по лицу, делая знак от тёмных сил. И мысленно пообещал Пятирукому принести в жертву десяток голубей. Семнадцать далеко, а демон бродит между барханов, водя кругами неосторожных.

Караван остановился. Нет, не как обычно, когда проводник громко кричит, поднимая руку, и длинная цепочка верблюдов с достоинством сбавляет шаг. Сейчас же, Масхул моргнул, открыл глаза и чуть не закричал. Все животные замерли, мелко подрагивая. В разлившийся тишине, когда ни люди ни верблюды не смели даже дышать, караван укрыла чужая воля. Холодная, безразличная, заглядывающая в каждую пазуху. Что везёте? Кто такие? Куда следуете?

Золотой Палец сглотнул горькую слюну. Спрыгнул на песок, даже не подумав приказать верблюду опуститься. И переваливаясь, пошёл к гребню ближайшей дюны. Поднялся на самый верх и пропал из виду.

В тени бархана сидел на корточках старик. Замотанный в рваное тряпьё, какое только бросить собаке на подстилку. Невообразимо худой и костистый. С перламутром в раскосых глазах без зрачков. Не-живых глазах.

Масхул, пересекавший пустыню сотню раз, встречался с подобным лишь дважды. Трижды, поправил себя Золотой палец, остановился за семь шагов, и опустился на колени.

– Приветствую тебя, о патриарх пустыни, восседающий среди благословенных песков! Да будут дни твои наполнены негой и удивительными новостями. Пусть небо благословит твои дни, дабы сердце твоё…

Горло караванщика запершило, и он закашлялся. Все усилия в славословии пошли прахом.

– Да будут дни твои…

И снова хриплый кашель оборвал слова. В глазах Масхула появился страх.

– Куда держишь путь, купец с плохим горлом?

Старик говорил странно, не разжимая губ. И голос его был похож на стук перекатывающихся камней.

– В Басар, о достопочтенный аннуакан. Призвали меня туда дела торговые, кои ведём с братьями моими. Многие товары…

Старик дёрнул бровью, и купец умолк. Кто будет перечить бессмертному аннуакану?

– Можешь заночевать в моём оазисе, купец. В благодарность за это, подаришь один из камней, что прячешь от чужих глаз. Двадцатый по счёту.

Вне себя от радости, Масхул поклонился, ткнувшись лбом в песок.

– И ещё.

Аннуакан шевельнулся, впервые за встречу. От его движений становилось не по себе, будто у старика был десяток лишних суставов.

– Мне скучно, купец. Пришли одного из своих людей для беседы со мной. Пусть возьмёт твой подарок и пройдёт между двух валунов у озера.

Сильный порыв ветра раздул одежды страшного хозяина песков. Мгновение и старик бесследно исчез.

Масхул поклонился тому месту, где сидел аннуакан. Вытер потные ладони о халат, поднялся и кинулся обратно к верблюдам. На лице караванщика бродила счастливая улыбка. Аннуакан – Не-живой, странное существо, иногда поселяющееся в оазисах. Кочевники почитают таких существ злыми духами и зовут чудовищами-дэвами. Встреча с которыми, сулит либо смерть, либо безмерную удачу. Сегодня Золотому Пальцу повезло.

* * *

Оазис ждал их за следующей дюной. За несколько минут караван из аккуратного пунктира превратился в кричащую суетящуюся толпу. Поили верблюдов, ставили шатры, разжигали огонь и вытаскивали из багажа закопчённый до черноты казан. Ор, шум, рёв, мелькающие полосатые халаты.

Когда стоянку разбили, животные были напоены и накормлены, а караванщики расселись вокруг исходящего паром котла, Масхул уединился в своём шатре. Хитрый Золотой Палец всегда имел при себе три кошелька. Первый, на поясе, для меди и мелкого серебра, на мелкие расходы и на случай если на базаре его попробует ограбить ловкий воришка. Второй, за пазухой, с золотыми дирхемами для крупных покупок. Этот же кошелёк, не дай Пятирукий Чу, планировалось отдать разбойникам, если нападут на караван. Третий же, хитро спрятанный мешочек, хранил самое дорогое: самоцветы Слезы Пустыни, добытые в глубоких пещерах под таинственной крепостью Далакхай-ра. Никогда не тускнеющие, всех семнадцати цветов радуги. Драгоценные, стоящие баснословных денег, желанные и манящие.

Не глядя, он доставал их по одному и считал шёпотом, боясь сбиться.

– …Восемнадцать, девятнадцать, двадцать.

Камень для подарка аннуакану оказался голубым оглем безупречной чистоты. Цвет неба, воды и Подательницы, Восьмой из Семнадцати. Купец сотворил знак богини, как бы прося прощения и спрятал оставшиеся камни. Высокую цену запросил не-живой: весь караван, вместе с самим Масхулом, не стоил этого самоцвета. Но и наградил аннуакан по-царски – оставил в живых, что само по себе немало. А кроме того, купец знал точно, целый год ему будет сопутствовать удача. Хочешь – торгуй, хочешь – играй в кости, желаешь странного – просись в ученики к колдунам-шуофканам, или посватайся к принцессе из царского рода. Нигде тебе не будет отказа. Знал это Золотой Палец, и уже чувствовал, что поменяет прозвище на Золотую Длань.

Масхул заботливо положил камешек-огль в деревянную шкатулку. И тут же задумался: кого послать к «старику» с подарком? Ясное дело, человек отданный бессмертному дэву для развлечения – нежилец. Даже останков его не найдут, был уверен караванщик. Нужно выбрать самого бесполезного…

Перебирая в уме людей Золотой Палец морщился. Может, послать Касыма? Слишком уж глуп любимый племянник. С другой стороны – родная кровь. Одного из слуг? Кого-то из рабов? И тут Масхул хлопнул себя по колену. Мальчика! Отдать нового раба, и дело с концом. Пусть развлекает чудовище умением считать.

– Касым! – купец вышел из шатра и подозвал племянника.

– Да, дядя?

– Приведи Миназа.

– Кого? – рожа Касыма стала глупо-недоуменной.

– Мальчишку. Быстро!

Пока племянник разыскивал раба, купец искал глазами валуны. Ага, вот они! Точно у озерца, стоят как часовые.

– Вот он, дядя. Выпороть его?

Миназ съёжился – рука у Касыма была тяжёлая.

– Можешь отдыхать.

Масхул отпустил племянника и пристально посмотрел на Миназа. Щуплый, на лице страх, голубые глаза, похожие на самоцвет-огль. Наверное, это знак, – подумал купец, – может и не станет аннуакан убивать раба.

– Иди за мной.

Размашистым шагом Масхул обошёл озерцо. Мальчик семенил, едва поспевая за купцом. Он не понимал, что вдруг понадобилось хозяину?

– Посмотри. Видишь эти два камня?

– Да, господин.

Таких валунов не встретишь в пустыне. Гладкие, обточенные водой бока, нездешний, чёрный с белыми искрами, цвет. И воздух между ними дрожит как от жары. В серых вечерних тенях, кажется, что это дверь ведущая в загробный мир.

– Возьми шкатулку. Не открывай!

Мальчик вздрогнул от окрика. Он не собирался даже заглядывать внутрь – от любопытства его отучили в первые же недели.

– Сейчас ты пройдёшь между камней. Там будет ждать хозяин этого оазиса. Такой старик, ты его сразу узнаешь. Отдашь ему, ответишь на все вопросы, и вернёшься назад. Понял?

Испуганный странным поручением, Миназ кивнул.

– Хорошо. Иди!

Прижимая к груди шкатулку, мальчик пошёл к валунам. И замер, не дойдя шага.

– Быстро!

Раб обернулся, увидел перекошенное лицо Масхула, сделал шаг. И пропал.

* * *

Миназ огляделся: вокруг был совершенно другой оазис. Идеально прямоугольный, с ровными рядами пальм и кустов. Будто его специально вымеряли по линейке. Посередине создатель геометрического рая расположил квадратный бассейн, сложенный из белого мрамора. В центре водной глади, небу грозил каменный столп. Шероховатая поверхность была причудливо изрезана тонкими линиями. Мальчику показалось, что они складываются в голову быка с льющейся изо рта водой.

«Вишап!» Он помнил, так их называл отец. Камни, стоящие в воде. Вместилища для духов. Коготь, которым цепляется за твердь небесный дракон.

Колени сами собой подломились. Миназ рухнул на землю и принялся вертеться, рисуя пальцем защитный круг.

– Думаешь, поможет?

Рядом объявился старик. Ветер колыхал на нём рваные тряпки, в прорехах которых мелькала жёлтая, как затхлый жир, кожа.

– Чего молчишь? Немой? Или боишься?

Нога старика в рваной сандалии стёрла начерченную линию.

– Не так надо рисовать. Возьми серп из бронзы, или кремневый нож. Смочи кровью белой овцы. Делай линию на глубину в три пальца. Вот так.

Старик выпрямил пальцы, с силой вогнал их сухую землю. И медленно провёл линию взамен стёртой.

– Понял?

Не дожидаясь ответа, аннуакан отряхнул руки, взял мальчика за подбородок и заглянул в глаза.

Над стариком наливалось вечерней синевой небо пустыни. Небо, которое видело далёкую юность аннуакана, когда подобный ртути не-живой сражался в битвах молодых богов. Ради наград, коим нет теперь названий. И небо надеялось пережить своего ровесника. Вероятно, надеялось напрасно.

А снизу на аннуакана смотрели глаза, полные тёплой водной синью. В которых плескался страх и надежда на избавление. От ужасного старика, от ненавистного рабства, от горькой доли сироты. Какую синеву выберешь ты, аннуакан?

– Идём.

Хозяин оазиса рывком поднял и поставил Миназа на ноги.

– Нас ждёт ужин.

Старик ощерился, показывая острые нечеловеческие зубы.

Глава 6 – Предатель

Вазид пришёл на Большой базар едва рассвело. За пару медяков нанял мальчишку – носить за собой корзину с покупками. Изобразил на лице брюзгливое выражение и неспешно двинулся по рядам. Торговцы, едва разложившие на прилавках своё добро, изо всех сил зазывали важного господина. Кланялись, тянули за рукав, наперебой расхваливали товар и покупателя. Всего за час юноша купил свежей баранины, зелени, лепёшек и немного сластей для чая.

Мальчишка-носильщик пыхтя тащил покупки, а продавцы цокали языками: экий уважаемый господин! Брови сурово хмурит, торгуется за каждую монетку, – сразу видно, помощник большого чиновника или управляющий у вельможи. Молодой, а такой солидный. Не знаете, он холостой? Нет, что вы, у меня только сыновья, а вот у Рустема целых три дочери. Надо сказать, чтобы в следующий раз позвал к себе в лавку и там, как бы случайно… Посмеиваясь, Вазид шагал к выходу. Приходя в базарные ряды, он каждый раз устраивал маленькое представление. Правильное выражение лица, взгляд свысока, чуть-чуть волшебства и торговаться становилось намного легче.

Выйдя с базара, Вазид отпустил мальчишку. Подхватил корзину и пошёл в сторону башни Укк. Возле лавки одноглазого менялы свернул направо, и через сотню шагов оказался в Старом городе.

Здесь, в лабиринте кривых улочек, легко было заблудиться без провожатого. Но ученик шуофкана давно выучил маршрут. Всего полчаса блужданий, и юноша оказался в Глиняном переулке. На ходу поклонился старику, сидящему под чинарой, и нырнул в безымянный тупик. Здесь была только одна дверь – древняя, из красного дерева, с грубой резьбой, изображающей голову льва.

Стучать Вазид не стал. Взялся за медную ручку, потянул на себя и юркнул в темноту. Дверь закрылась сама, подталкивая в спину. Невидимые иголки кольнули юношу в мочки ушей: колдовство, охраняющее вход в дом, решало: впускать гостя или убить на месте. Через мгновение стал чесаться нос – его узнали и разрешили войти. Облегчённо вздохнув, ученик шуофкана миновал длинный коридорчик и оказался во внутреннем дворике.

Хозяин дома, Хан-Го, даже не обернулся на звук шагов. Голый по пояс, шуофкан разводил огонь в маленьком очаге, и только кивнул, когда ученик поставил рядом корзину с продуктами. Привыкший к манерам учителя, юноша отошёл в сторонку и присел на низенькую табуреточку.

Всякий раз, бывая в жилище шуофкана, Вазид испытывал трепет. Дом был стар, и, вероятно, застал возвышение династии сердаров. Войны, эпидемии, страшные засухи – всё прошло мимо, не оставив и следа. За глухими стенами без окон на улицу пряталось единственное место столицы, где ничего не менялось долгие годы. Внутренний дворик, вымощенный гладкими камнями, очаг, всегда зелёное маленькое деревце в кадке. И ровно семнадцать, да не прогневаются боги, комнат. В самой крохотной – аскетичная спальня. А в остальных, вольготно расположилась библиотека, самая таинственная во всём Гаазире. Собрание редких фолиантов, каких не встретишь нигде больше. Рукописи на коже, иногда человеческой, глиняные таблички с выдавленными письменами, трубочки свитков и толстые книги.

Кто из обитателей великого города мог догадаться, что Хан-Го, обладающий бесценным богатством, ютится в комнатке не больше трёх шагов? Кто посчитал бы постель из голых досок и куцего одеяла, достойной для советника сердара? И может ли кто вообразить, могущественного волшебника самолично варящего обед? Но мир не таков, как представляет обыватель. А стены древнего дома крепко хранят и маленькие секреты шуофкана и страшные тайны манускриптов.

Тихо сидя в уголке, Вазид наблюдал за учителем. Хан-го водрузил на огонь казан и теперь лил туда масло, сыпал специи, бросал кусочки мяса. Мокрый от пота, шуофкан колдовал с едой, так же серьёзно, как творил волшбу для сердара. Худые жилистые руки мелькали над котлом, а лицо застыло в напряжённой задумчивости.

«Три дня назад, вернувшись домой после разговора с Балхом, шуофкан кинулся в библиотеку. Долго водил рукой вдоль полок, беззвучно шевеля губами. Пока не обнаружил пухлую тетрадь, с жёлтыми листами из дорогой чуньской бумаги. Держа её обеими руками, Хан-Го вышел во внутренний дворик. Присел на толстый чурбак и задумался. Открывать потрёпанную обложку было страшновато.

Много лет назад, завершив обучение, шуофкан съехал из дома учителя. Среди множества книг, перевезённых в новое жилище, оказалась и эта тетрадь. Хан-Го, обнаруживший, что случайно захватил лишнее, хотел вернуть чужое. Но сначала забыл, потом с бывшим наставником вышла ссора, а там и вовсе стало не до старой тетради. Лет через пять, он снова наткнулся на неё. Повертел в руках, вспоминая, что же это такое, открыл и обнаружил дневник, написанный Балхом во времена ученичества у Бэхрема Чёрного. Шуофкан хмыкнул и не стал читать – зачем ему чужие секреты, протухшие лет пятьдесят назад? Сейчас же, Хан-Го с первой страницы впился в текст, написанный убористым почерком с твёрдо выведенными завитками букв.»

Волшебник передёрнул плечами и высыпал в казан большую миску бургуля. На секунду задумался и сдобрил хорошей щепоткой перца. Не оборачиваясь, бросил ученику:

– Готовь стол, будем обедать.

Помешал варево лопаточкой на длинной ручке. Зачерпнул немного, подул, сгоняя пар, попробовал кончиком языка и довольно хмыкнул. Не опасаясь обжечься, пальцами взял казан за ушки и понёс к столу.

«Первые слова о заговоре шуофканов встретились уже на третьей странице. Бунт против богов, ветхого мироустройства и дурных правителей. Как жаль, что он не прочитал дневник раньше! Замазаны оказались все шуофканы. От старых патриархов, до горячей молодёжи, только-только получивший звание волшебников. Даже некоторые придворные, и сейчас стоящие у трона, были причастны к заговору. Камбиса Первого, деда нынешнего сердара, планировалось свергнуть. Освободить рабов, разрешить дехканам менять землевладельца, снизить непомерные налоги – шуофканы жаждали братства и справедливости. Но всё это, должно было случиться после главного действа: свержения тирании Семнадцати.

Они придумали множество хитростей, опасной волшбы и секретных рецептов. Но так и не смогли даже приблизиться по силе к богам. Против Семнадцати нужен был волшебник равный им. Бессмертный герой. Новый бог, могущественный, как и они. Решения не находилось, заговор разваливался.

Ответ предложил сам Балх. Младший ученик пришёл к Бэхрему Чёрному и задал вопрос: где боги черпают силу? И сам же сказал: в жертвоприношениях. В человеческих жертвах. Когда кремневый нож вспарывает плоть, они выпивают душу, как глоток родниковой воды.

– И что? – спросил Бэхрем, – Человек так не может. Нет у барана зубов, чтобы рвать добычу как волк.

– А если кусок мяса положить барану в рот? – спросил молодой шуофкан, – Если жертва добровольно отдаёт душу? Может тогда?

Страницы с кровавыми подробностями были безжалостно вырваны.

Через семь дней, обожествлённый Бэхрем швырнул богам вызов. И только объединённая мощь Семнадцати смогла одолеть бунтаря. А после, их гнев прокатился по державе, карая заговорщиков. Балх наказания избежал, несколько месяцев принося покаяние в храме Пятого.»

Зачерпывая пальцами маленькие горсточки бургуля, Хан-Го с брезгливостью наблюдал за учеником. Тот жадно запихивал кушанье в рот, торопливо проглатывая. Толстый и глуповатый, взятый в обучение по просьбе знакомых. Не помощник в делах, вечная обуза, пожирающая время и силы. Укор собственному преподавательскому таланту.

К тому же Хан-Го донесли: Вазид шпионит за учителем. В среде шуофканов интриги были в порядке вещей, и развязать язык нерадивому ученику о делах наставника считалось не слишком позорным. Но когда доклады недругу становятся регулярными, и вдобавок хорошо наполняют карман – это переходит любые рамки. Негодника будет ждать суровое наказание. Но позже, позже…

«Вчера он снова был во дворце. Правитель выглядел хуже, чем в прошлый раз: щёки запали, кожа натянулась на костях будто у мертвеца, в глазах пылало пламя пожирающая дни сердара.

– Что, выгляжу как покойник?

От густого баса остался только куцый шёпот.

– Нет, Кам. Ещё хуже.

– Ты нашёл?

Хан-Го помолчал, теребя в руках фигурку верблюда из слоновой кости. Кам любил такие игрушки в детстве, и старая кормилица, чтобы порадовать беднягу, поставила их на столик рядом с постелью. Маленькая армия: слоны, обезьянки, жираф, гиппогриф. Они не могли помочь своему хозяину и с надеждой смотрели на шуофкана.

– Нашёл, – Хан-Го потупился.

– Так делай!

– Кровь, Кам. Будет много крови, боли, страдания. Бог, любой бог, это не добрый дядюшка приехавший в гости. Он утверждает свою власть, растаптывая неугодных. Он жестокий господин – жнёт, где не сеял, и собирает, где не рассыпал. Приход бога, это время когда разбрасывают камни.

– Какое мне дело? При чём здесь камни?

– Они будут падать на нашу голову, Кам.

– Моя и так ляжет в усыпальнице, рядом с отцом, если ты ничего не сделаешь. А кровь – не вода в пустыне. Пусть льётся.

– Всё старое жречество, храмовые рабы, крестьяне с полей при святилищах, – шуофкан принялся перечислять, загибая пальцы, – твои вельможи, кто регулярно стоит у семнадцати алтарей, зодчие, строившие…

– Хочешь их пожалеть? Ответь, что будет с ними, если падёт вся держава? А с остальными? Я выбираю пожертвовать рукой, чтобы сохранить тело.

Хан-Го встал.

– Ты выбрал?

– Да. Говорю тебе: иди, сделай нам нового бога, шуофкан. Это моё последнее слово.

Волшебник поклонился и, больше не произнеся ни звука, вышел. До следующего утра, пока не явился Вазид, Хан-Го молчал.»

Поев, шуофкан вытер губы шёлковым платком и строго взглянул на ученика.

– До завтрашнего вечера ты свободен. После заката возвращайся, поможешь исполнить один из старых ритуалов. Знаю, что праздник, но это срочно. Сердар требует провести его немедленно – молодой наследник должен зачать сына.

Хан-Го подкинул предателю фальшивую новость и про себя усмехнулся.

– Если всё пройдёт хорошо, после можешь поехать на пару недель к родне отдохнуть.

Небрежным жестом наставник отпустил Вазида. Ученик поклонился, с восторгом и обожанием глядя на учителя. Попятился, и быстрее ветра исчез, только хлопнула дверь. «Лицемер», – с раздражением мелькнула у Хан-Го мысль и тут же сгинула, уступая раздумьям о предстоящих делах.

Глава 7 – Искуситель

Весь день Фатх просидел на палубе: под палящим зноем, на самом солнцепёке. Но даже лоб жреца оставался прохладным. Жар словно впитывался в него, проваливался в бездонный колодец. Туда, где на самом дне прятался дар Огль. Лишённый божества, он поглощал свет как нищий, дорвавшийся до роскошного обеда.

Жрец улыбался. После долгих лет немочи он чувствовал себя молодым. По странной прихоти, дар наполнял его силой и бодростью. Аванс за будущую работу? Случайность? Помощь в долгой дороге? Ответ был не нужен. Главное – сейчас ему хорошо.

– Разделишь с нами трапезу, брат?

Рыжий капитан подошёл к Фатху и присел рядом на корточки.

– Нет, благодарю, – жрец улыбнулся: искренне, доброжелательно, – Не сейчас.

– Держишь пост?

Фатх пожал плечами: можно и так сказать. Дар, наевшись за день света, подпитал и своего носителя. Лишь крошки с божественного стола, но и этого слабому человеку было довольно.

– Ты ведь служитель Огль, верно? – рыжий, прищурившись, смотрел на жреца.

– Да.

Капитан замялся, подбирая слова. Неопределённо махнул рукой и нахмурился.

– Она мертва? Скажи честно.

Ответил Фатх не сразу. Заглянул в глаза рыжему и смотрел, пока тот не отвёл взгляд.

– Да, Восьмая из Семнадцати покинула мир.

– А другие? Сколько Их осталось?

Жрец пожал плечами.

– Сложно ответить. Все знаки врут, а различить их в небе человеку не под силу.

– Жаль, – капитан вздохнул, – Она была доброй.

Мужчины замолчали, каждый думая о своём.

– Братство распадётся? – спросил Фатх.

– Почему? – рыжие брови удивлённо поднялись.

– Огль больше нет, а вы заключали с ней…

Капитан рассмеялся. Тихо и грустно.

– Братство Подающих существовало задолго до богини. Когда Восьмая пришла в мир, именно мы протянули руку: наши клятвы были сходны с её заветами. Не Она обещала награду, а Братство предложило помогать Ей и слугам Её.

Чувство досады кольнуло Фатха – в священных книгах эта история выглядела по-другому.

– Мы продолжим своё дело. Боги приходят и уходят, а ноша Братства неизменна. В память о Восьмой мы сохраним Её знак – ради былой дружбы.