Облачные дороги

Лун сел и опустил ноги в прохладную прозрачную воду. Он сам был во всем виноват. Ему следовало больше узнать у Утеса, задать больше вопросов, но это противоречило еще одной укоренившейся в нем привычке, полученной из-за постоянного сокрытия правды о себе. В большинстве земных поселений, если ты задавал вопросы, то и другие начинали задавать их тебе, из-за чего приходилось сочинять все более сложную ложь. Безопаснее было просто слушать и пытаться узнать все так. «Идиот», – в очередной раз сказал он сам себе.

Любопытные маленькие рыбешки с иссиня-серой чешуей, сливавшейся с речным дном, подплыли к его ногам. Они бросились в стороны, когда Лун спустился с камня и встал под водопад. Он постоял под потоком воды, надеясь, что это поможет ему привести мысли в порядок. Увы, не помогло, но он хотя бы смыл многодневную пыль и грязь с кожи, волос и потрепанной одежды.

Он вышел из-под водопада, помотал головой, чтобы стряхнуть воду с волос, и заметил над собой какое-то движение. Прищурившись, он увидел на фоне серого неба крылатый силуэт с темно-синей чешуей. В пасмурном освещении она казалась не такой яркой, какой была на самом деле.

Его не удивило, что раксура отправили кого-то за ним. Он улетел сюда отчасти для этого, чтобы посмотреть, кого они пришлют и как попытаются его вернуть: разговорами или силой. Лун скрутил рубаху, отжимая из нее воду, и стал ждать, кто же к нему спустится. Когда силуэт приблизился, он понял, что темно-синий воин нес кого-то в земном облике. Это были Звон и Цветика. Они приземлились на плоские камни, возвышавшиеся над отмелью, и Звон, поставив Цветику на ноги, принял земной облик.

– Не нужно так огорчаться, – сразу же сказала Цветика. Она бессильно всплеснула руками. – Это же честь, хотя и ответственность, конечно, тоже немалая. Такая же, как у тех, кто родился королевой или наставником.

Звон быстро заговорил:

– Сейчас у нашего двора лишь один консорт – Утес. Те, что родились в выводках Жемчужины, не выжили, и ее королева-сестра Смоль умерла, и Дождь – он был консортом Жемчужины, – и молодые консорты, Прах и Ожог, и все остальные… все они тоже умерли, сражаясь с сардами или гатенцами, или они отправились к другим дворам, а потом была вспышка легочной хвори – мы ей очень подвержены, ты, наверное, знаешь, ну или не знаешь, и…

– Я… – Лун сделал широкий жест, обводя рукой всю долину. – Я к этому не готов.

– К чему? – Цветика выглядела почти отчаявшейся.

– Я не знаю. – Он и себе-то не мог этого точно объяснить, не говоря уже о других. Лун пришел сюда, думая, что будет заниматься тем же, что и всегда, – попытается найти здесь свое место. До сих пор у него это не получалось, но занятия получше он пока себе не нашел.

Цветика развела руками:

– Просто вернись с нами, отдохни и поговори с Утесом. Ты проделал такой путь, да и терять тебе нечего.

Лун устало провел руками по волосам. Она, конечно, была права. Но он все равно чувствовал, словно чего-то лишается, когда сказал:

– Ладно. Я вернусь.

Глава 5

Лун неохотно последовал за Цветикой и Звоном в колонию, снова приземлившись во внутреннем дворе учителей. Еда и холодная вода помогли ему взбодриться, но усталость все же одолела его, скопившись в изможденных мышцах спины, и Лун понял, что достиг предела своей выносливости. Когда он принял земной облик, то чуть не свалился в мелкий омут, отчасти скрытый ползучими лианами. Он сказал:

– Где Утес?

– Он все еще с Жемчужиной, – сказал Звон, беспокойно глядя на него. – Ну, ты знаешь, с правящей королевой.

Цветика взяла Звона за руку и легонько подтолкнула к двери в общую комнату:

– Иди и скажи остальным, чтобы не волновались. – Она снова повернулась к Луну. – Утес – единственный, кто может убедить Жемчужину не заключать никаких соглашений со Сквернами. – Ее волосы спутались во время полета, и она распрямила их и откинула назад. При дневном свете ее кожа была молочно-белой, почти прозрачной, из-за чего она казалась невероятно хрупкой. Тени под ее глазами были похожи на синяки. – Мы все пытались, и он – наша последняя надежда.

Луну пришлось признать, что это было важнее его личных проблем. Если Скверны налетят на эту колонию так же, как они напали на Медное Небо, то им будет уже не до надежды. Он окинул взглядом двор – может быть, дождь пойдет еще не скоро и он успеет хотя бы немного поспать.

– Я подожду здесь.

Цветика удрученно посмотрела на него:

– Иди в опочивальни. Там полно места, и ты сможешь отдохнуть. И мы найдем тебе новую одежду.

Лун замотал головой. Он не хотел принимать от них дары.

– Нет. Мне не нужна…

– Лун, – слегка нетерпеливо сказала Цветика, – твоя одежда вот-вот развалится. И ты – наш гость. Это меньшее, что мы должны тебе предложить.

Спорить с ней было трудно. Да и мысль об удобной постели оказалась слишком соблазнительной, чтобы отказаться.

Первым делом, оказавшись в жилых помещениях, Лун посетил купальни. Тычинка и Бубенчик повели его из общей комнаты вниз по лестнице в полутемные залы с арочными сводами, где они и находились. Купальни наполнялись при помощи водоподъемных колес, которые питали фонтаны по всей пирамиде. Вода в некоторых была такой же холодной, как и в реке снаружи, а другие нагревались горячими камнями, зачарованными так же, как и светящийся мох.

Когда Тычинка и Бубенчик ушли, купальни почти опустели. Лишь дальняя зала оставалась занята; в ней двое юношей и одна женщина безуспешно пытались искупать пятерых малышей. Те плескались и визжали, так что никто не обращал внимания на Луна. Горячая вода и масляное мыло были роскошью, которая была недоступна ему уже больше цикла.

Все это время он просто лежал в горячей купальне, отмокая и распаривая ноющие мышцы. К тому времени, когда вернулась Тычинка, его одежда почти высохла, но она принесла ему халат из тяжелой шелковистой материи, темно-синей с черной оторочкой.

Он пошел за ней на другой этаж и попал в длинный просторный коридор. В него вело множество высоких дверных проемов, некоторые выходили на узкие лестницы, другие – в комнаты, занавешенные длинными кусками материи. В центре коридора находился неглубокий вытянутый бассейн, а наружную стену пронизывали воздуховоды, увитые плющом.

– В этих опочивальнях живут только учителя, – сказала Тычинка, указывая на один из проемов. В него было встроено несколько ступеней, которые вели в маленькую комнату. – Здесь есть незанятая кровать. Тебя никто не побеспокоит. – Лун замялся. Улыбнувшись, она слегка его подтолкнула: – Иди. Тебе нужно отдохнуть.

Лун поднялся по ступеням в небольшую комнатку наверху. Он думал, что та окажется слишком тесной и душной, но она не была огорожена полностью – между потолком и сложенными из каменных блоков стенами оставался большой зазор. Луну понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что висевшая посреди комнаты большая плетеная корзина была кроватью.

Изогнутая, сплетенная из тростника, она свисала с тяжелой деревянной балки, которая опиралась на стены. Достаточно широкая, чтобы в ней поместилось по меньшей мере четверо, на ней лежали самые разнообразные одеяла и подушки. Вокруг стояло несколько крепких плетеных корзин для хранения вещей. Лун приподнял крышки и увидел, что в них уложена мягкая ткань и веточки травы, источавшие сладковатый запах. Он подумал, торгуют ли раксура с кем-нибудь. Среди многих земных народов хорошая ткань ценилась очень высоко.

Он слышал, что Тычинка уже ушла, и вышел наружу, чтобы немного побродить вокруг. Те немногие раксура, что встречались ему по пути, были заняты своими повседневными делами и не обращали на него никакого внимания. Лун порыскал по длинному центральному коридору, ища входы и выходы, заглянул в воздуховоды и убедился, что сможет при необходимости быстро убраться отсюда. Он поднялся по лестнице и нашел наверху еще три уровня, похожие на этот, и все, судя по всему, были заняты арборами. И все они были открытыми, почти полностью незащищенными. Когда Скверны придут, каменные стены, возможно, сдержат больших кетелей, но рой малых дакти свободно влетит внутрь и убьет всех на своем пути.

Когда Лун вернулся в свою комнату – или опочивальню, или как там она называлась, – он встал перед покачивающейся корзиной-кроватью, глядя на нее настороженно и с сомнением. Он спал на земле, на камнях и изредка на ветвях деревьев, держась за них хвостом и повиснув вниз головой, и потому думал, что уж с кроватью-то как-нибудь разберется. По крайней мере, корзина подходила ему по росту, а то Луну уже доводилось жить в поселениях невысоких земных рас, где все кровати были на шаг или на два короче него.

Он перевоплотился, чтобы вползти по стене, цепляясь за нее когтями, потом прыгнул в корзину брюхом вниз и лишь затем преобразился обратно. Кровать выдержала его вес, лишь слегка покачнувшись, и он облегченно растянулся на ней.

То ли дело было в мягких подушках, то ли в том, что корзина висела в воздухе без его участия, но это была самая удобная кровать, в которой он когда-либо лежал.

Он спал крепко, лишь раз подозрительно приоткрыв глаз, когда услышал тихие шаги по ступеням. Но это была всего лишь Тычинка. Она положила на верхнюю ступень сложенную одежду и удалилась.

Лун проснулся позже и понял, что снаружи, за тяжелыми каменными стенами, уже село солнце. Его желудок снова опустел, и он осознал, что даже не знает, едят ли в колонии по вечерам. Еще один пункт в длинном списке вещей, которые он до сих пор не выяснил.

С недовольным стоном Лун вылез из кровати и спрыгнул на пол. Он поднял сверток с одеждой, которую оставила Тычинка, все еще сомневаясь, стоит ли ему принять ее. Ткань, окрашенная в темный цвет, была настолько гладкой, что цеплялась за мозоли на его пальцах. Штаны были сотканы из более плотной и, наверное, прочной материи. По открытой лестнице засквозил легкий прохладный ветерок, от которого по его земной коже побежали мурашки. Лун вспомнил, что здесь будет холоднее, особенно по ночам, и решил не глупить.

Он натянул на себя рубаху и штаны, оставив халат, который ему одолжила Тычинка, на корзине рядом со своей старой одеждой. Он собрался было спуститься по ступеням, но замер в проходе.

В воздухе витал иной запах, чем раньше. Лун не слышал никаких шорохов, но интуиция подсказала ему, что рядом кто-то притаился, поджидая его. И, возможно, этот кто-то был не один. Будь это те, кто жил в соседних опочивальнях, они бы разговаривали, или спали, или занимались бы своими делами, а не просто наблюдали.

«Меня кто-то преследует», – подумал Лун. Вот что он почуял. Возможно, те два солдата вернулись, чтобы снова попытаться его прогнать. Ну что ж, раз на него собирались напасть, не стоило их задерживать.

Он спустился вниз. Коридор на первый взгляд казался пустым. Чтобы заставить их выдать себя, он остановился у бассейна и сел на пятки, желая набрать в горсть воды и попить.

Два мужчины-воина вынырнули из тени под высоким потолком и бесшумно приземлились менее чем в десяти шагах от него. Лун не вздрогнул и даже не поднял головы, чтобы посмотреть на них.

Один сказал:

– Одиночка. – Поскольку он был в своем крылатом облике, в его голосе звучало эхо, хриплое и угрожающее.

Лун нарочито медленно скосил на него глаза.

– Меня зовут не так.

Первый воин был ярко-зеленым с голубыми отблесками на чешуе. Чешуя второго была бронзовой с золотым отливом. Оба были крупными, такими же высокими и широкими в плечах, как и Лун в его крылатом обличье.

Зеленый воин склонил голову, стараясь устрашить его.

– Я – Поток, а это Дрейф. И нам все равно, как тебя зовут.

Лун отряхнул руки от воды и поднялся на ноги, двигаясь так легко и непринужденно, словно эти двое казались ему не опаснее парочки шумных земных детей.

– И давно вы ждете, чтобы мне это сказать?

Он не стал перевоплощаться. Если они хотели подраться, то пусть сначала постараются вывести его из себя.

Поток не стал отвечать на вопрос. Вместо этого он с усмешкой зарычал:

– Ты думал, никто не заметит, что ты прячешься здесь, с арборами?

– Нет, я думал, что даже вы двое сможете меня найти. – Как же Луну нравилось, что ему больше не нужно оставаться неприметным. Так он мог хамить этим двоим столько, сколько душе угодно.

Дрейф, воин с бронзовой кожей, презрительно оскалился:

– О, мы тебя нашли. И нашему двору не настолько нужен консорт, чтобы мы подбирали какого-то рехнувшегося одиночку.

Лун сложил руки, снова всем своим видом показывая, что не считает их угрозой.

– А я слышал, что нужен, раз Звездное Сияние в вашу сторону даже не помочатся.

Последнее оскорбление задело их за живое. Дрейф зашипел, а Поток огрызнулся:

– Если хочешь уйти отсюда живым, то убирайся сегодня ночью.

Лун шагнул вперед, одновременно с этим перевоплощаясь и одним внезапным движением оказываясь прямо перед ними. Он встал к ним почти вплотную, наполовину распрямив крылья и приподняв шипы.

– Так заставь меня уйти.

Дрейф отпрянул, но Поток не шелохнулся. Его шипы тоже вздыбились, но их прервали голоса, донесшиеся с противоположного конца коридора. В проходе появилась компания мужчин и женщин, некоторые из которых были в облике арборов. Один достаточно громко произнес:

– Что здесь забыли Поток и Дрейф? Я думал, мы недостойны их общества.

Кто-то шепотом спросил:

– А кто это с ними?

Дрейф отступил еще на шаг:

– Поток, не при них.

Лун не сдвинулся с места. Поток снова зарычал, низко и яростно, а затем прыгнул на ближайшую перегородку. Дрейф, не отставая, последовал за ним, и они оба исчезли во тьме под потолком у воздуховодов. Арборы смотрели им вслед, негромко переговариваясь.

Вдруг почувствовав, что привлекает к себе слишком много внимания, Лун снова принял земной облик и отвернулся. Идти ему было все равно некуда, так что он шагнул к проходу на его конце коридора и начал спускаться по ступеням к внутреннему двору учителей.

Он находился на площадке между пролетами, когда услышал голос Утеса. Повинуясь порыву, Лун остановился, чтобы его не увидели из комнаты внизу. Сам он тоже ничего не видел, за исключением светящегося мха в нише противоположной стены, но зато слышал около полудюжины раксура, дышавших и взволнованно переминавшихся на месте.

Он услышал, как Утес сказал:

– Я говорю вам, что хочу уйти отсюда.

Кто-то удивленно сказал:

– Но ты ведь только что вернулся.

Голос Утеса звучал мрачно и раздраженно:

– Я имею в виду колонию. Есть среди вас хоть кто-нибудь, кто не считает, что с этим местом что-то не так? Что в последние сорок циклов не происходит что-то неладное? У нас рождались мертвые выводки, мы стали реже рожать…

– Но так ведь просто бывает… – запротестовал еще кто-то.

– Ничего просто так не бывает, – рявкнул Утес. – Вы все слишком юны и не помните, как все должно быть. Мы были сильным двором с хорошими родословными. У нас должно быть столько же окрыленных, сколько и арборов, и столько консортов, чтобы каждая из королев-сестер могла забрать с собой троих-четверых и отправиться создавать свой собственный двор. Вот так обстоят дела в Звездном Сиянии. И как вы думаете, почему никто из них не согласился отправиться со мной?

Кто-то произнес:

– Если их наставники сказали им, что видят какие-то дурные знамения, то они просто…

– Жемчужина думает о том, чтобы заключить союз со Сквернами, – сухо заметил Звон. – По-моему, одно это – уже дурное знамение.

Заговорила Цветика, и ее голос звучал устало:

– Утес, я искала изо всех сил. Все наставники искали, поодиночке и все вместе. Мы что только не перепробовали и не смогли найти ничего дурного.

На несколько секунд повисла тишина, и Утес спросил:

– И?

– И, думаю, это значит, что… что бы это ни было, оно очень хорошо спрятано, – признала она.

Среди остальных пробежал взволнованный ропот. Тычинка сказала:

– Цветика, с твоими прорицаниями все в порядке, мы все это знаем.

Новый голос, мужской, низкий и хриплый, произнес:

– Скажу от имени солдат – я не против того, чтобы уйти отсюда. Дурные предзнаменования или нет, это место уже давно не дает нам процветать. Но что скажет Жемчужина?

– То, что мы обсуждаем это без нее, уже о многом говорит, верно? – тревожно сказал Звон.

Утеса, похоже, это совсем не смутило.

– Я разберусь с Жемчужиной.

Цветика вздохнула:

– Я знаю – ты хочешь, чтобы она уступила место Нефрите. Я тоже этого хочу. Но Нефрита должна сама взять на себя эту ответственность. Ты не можешь сделать это за нее.

Повисла еще одна неловкая пауза. Ее нарушил мужчина, говоривший перед этим от имени солдат:

– Думаю, мы все согласны, что будет лучше, если Нефрита возглавит двор. Но только не с консортом-чужаком.

Голос Утеса стал резче:

– И зачем я, по-твоему, летал в Звездное Сияние, Набат?

Набат ответил:

– Он не из Звездного Сияния. Он – дикий одиночка, которого ты подобрал по дороге.

Тычинка колко возразила:

– Если бы он был диким, то не жил бы с земными обитателями, а ел бы их.

– Откуда мы знаем, ел он их или нет? – сказал Набат. – И потом, то, что он жил с ними, ему тоже чести не делает…

Цветика резко прервала его:

– Набат, наставники и учителя, присутствующие в этой комнате, говорили с ним. А ты нет. Так что попридержи свое мнение при себе, пока оно не станет хотя бы чуточку обоснованным.

И снова повисла гнетущая тишина. Тогда Звон сказал:

– А с чего вы решили, что Жемчужина не захочет его себе? Он красивый, и если она возьмет себе нового консорта…

Утес прервал его:

– Она в три раза старше него и еще не насколько потеряла рассудок, чтобы попытаться принудить молодого консорта.

Вдруг Цветика прокашлялась:

– А еще он здесь.

Видимо, она уловила запах Луна. Он не стал медлить, оторвался от стены и, пройдя несколько шагов, вошел в комнату. Собравшихся оказалось больше, чем он думал: сидевшие раксура заняли весь пол, и некоторые стояли в других проходах. Все они уставились на Луна, смутившись от его внезапного появления. Большинство из них впервые увидели дикого одиночку, о котором все говорили. Лун не обратил на них внимания и вместо этого повернулся к Утесу:

– Кажется, ты забыл мне что-то сказать?

Вопреки желанию Луна, его голос прозвучал сдавленно, и он так крепко стискивал зубы, что говорил почти через силу. Это было просто смешно – он не должен был так себя чувствовать. Утес не обязан был ему ничего говорить. Это Лун оказался перед ним в долгу и расплатился, когда помог разделаться со Сквернами в Медном Небе.

Утес долго и внимательно смотрел на него. Его глаза – ясные и затуманенные – не выражали вообще ничего. Он сказал:

– Нам нужно поговорить наедине.

Публика, решившая, что их просят уйти, растерянно зашевелилась, но Утес развернулся и сам направился в атриум. Лун последовал за ним, выйдя из освещенного сияющим мхом помещения в темный сад. В воздухе висел насыщенный запах земли и недавнего дождя. Лун передернул плечами от облегчения – ему хватило уже того, что на него больше не смотрели недружелюбные и любопытные глаза.

Утес не заговорил, он лишь преобразился, прыгнул вверх и огромным темным силуэтом вскарабкался по стене здания, наполовину распахнув крылья и дергая из стороны в сторону хвостом.

Лун подождал, когда Утес взмоет с пирамиды в воздух. Тогда он тоже перевоплотился, последовал за ним и забрался по стене до места, откуда смог безопасно спикировать вниз и поймать крыльями воздушный поток. Серп луны почти полностью скрылся за облаками, но Лун видел, что Утес уже пересек темную полосу реки и сады с террасами. Он приземлился на одном из высоких холмов, где не росли деревья и на вершине которого лежали плоские камни, выложенные неровным кругом. Лун заложил вираж и осторожно приземлился поодаль, чтобы его нельзя было достать внезапным прыжком.

Утес снова принял земной облик и сел на один из камней лицом к темному силуэту колонии. Он двигался медленно, словно его тело ломило, – так двигались пожилые земные обитатели с больными суставами.

Лун помедлил, а затем тоже преобразился. Дул холодный ветер, и он порадовался, что принял новую одежду. Он чуял, что в воздухе летают другие раксура, – вероятно часовые, – но поблизости их не было. Утес не шевелился, и через несколько секунд Лун прошел по мокрой траве и встал рядом с ним.

Пирамида была испещрена светящимися проходами, отверстиями и воздуховодами, и их сияние отражалось в темной поверхности реки. В ночи все строение казалось уязвимым – слишком открытым, незащищенным.

На холме было тихо, лишь ветер гулял по кронам, шелестя листьями. В тишине Утес произнес:

– Я собирался сказать тебе еще в Медном Небе, но передумал. Если бы ты знал, то мог отказаться прийти сюда со мной. А мне было нужно, чтобы ты пришел.

Лун почувствовал, как часть напряжения уходит из него. По крайней мере, Утес не пытался притвориться, что это случайность и что он не умышленно скрыл от него правду. Лун сложил руки, глядя вниз на темную реку. Ему было трудно разобраться в собственных мыслях.

Стать одним из воинов, защищавших колонию от Сквернов и других опасностей, – это одно дело… но ведь его просили совершенно о другом. И он не забыл, что королева обладала не только условной властью; она могла не дать ему перевоплотиться и удерживать его на земле, пока он находился рядом с ней. Он не знал, что сказать Утесу, и немного удивился, когда произнес:

– Последняя женщина, с которой я жил, отравила меня, чтобы ее народ мог утащить меня в джунгли и скормить гигантским варгитам.

В темноте было трудно разобрать, но Утес, похоже, призадумался. Затем он пожал плечами:

– Большинство земных созданий думают, что консорты похожи на Сквернов.

Лун скорчил горькую гримасу:

– Мы много месяцев были вместе. Она говорила, что хочет ребенка. От меня.

– Вот как. – Утес, по-видимому, решил, что с этим не поспоришь. – Так ты собираешься уйти?

Лун резко вдохнул, сдерживая первый пришедший на ум ответ. Он прошелся в сторону и посмотрел вниз, на террасы садов, на растения, мерно раскачивавшиеся на ветру, на то, как лунный свет блестит на рябой поверхности реки. Было бы проще, знай он, чего он сам хочет.

– Ты хочешь сказать, что вы не заставите меня остаться?

Утес усмехнулся, а затем сухо сказал:

– Мы оба знаем, что ты сможешь сбежать от меня, если захочешь. – Он выпрямился, блаженно потянулся и потер рукой шею. – И даже если бы я был таким дураком, арборы этого не потерпят, в особенности наставники. И потом, нашему двору не нужен пленник, ему нужны консорты.

Судя по тому, что видел Лун, сам двор думал иначе – что ему не нужно ни то, ни другое. Лун произнес:

– Мне уже сказали, чтобы я уходил.

– Воин по имени Поток?

Лун расправил плечи и не ответил, упрямо глядя на темные поля. Изредка проявлявшаяся способность Утеса читать мысли была лишь одним из его неприятных качеств.

– Я просто предположил, – сказал Утес. – Я уже рассказывал тебе о королевских выводках. Иногда в них рождаются одни самцы, и птенцы, которые не становятся консортами, остаются обыкновенными воинами. Смоль была сестрой Жемчужины, и Поток родился в одном из ее королевских выводков. – Затем он кисло добавил: – Мнение Потока меня не интересует, хотя он считает, что должно.

Пусть и так, но это ничего не меняло. Поток не один хотел, чтобы Лун ушел.

Лун вдруг заметил, что слышит доносящийся с реки шум, хор голосов, высоких и низких, гармонично сливающихся друг с другом, и с ветром, и с ласковым журчанием реки. Он замер, уставившись на колонию, и у него перехватило дыхание. Он не мог разобрать слова, но казалось, что песня пронзает его насквозь и эхом отзывается в душе, словно задевая самые сокровенные ее струны.

Утес поднял голову, прислушиваясь.

– Они поют. Арборы взывают к окрыленным, и те им отвечают. – Одинокий голос, высокий и чистый, поднялся над остальными, сплетаясь с ними, а затем затих. Лун почувствовал, как его прошиб пот и на холодном воздухе по его телу побежали мурашки. Утес же, по-видимому не тронутый, сказал: – А это Нефрита. Жемчужина уже давно не поет.

Лун отвернулся на пол-оборота, подавляя желание поежиться. Пение казалось ему… чужим, и Луну не нравилось то, как оно играло на его чувствах. Впрочем, пусть играет, сколько хочет, – что бы это ни было, он не имел к этому никакого отношения.

Лун вдруг подумал, далеко ли от лагеря корданцев находился двор Звездного Сияния и насколько близок он был к тому, чтобы найти других раксура. Или насколько близки были они к тому, чтобы найти его. Впрочем, его положение там вряд ли было бы лучше, чем здесь. Судя по всему, Звездное Сияние не нуждалось в лишних консортах, и, видя преобладающее мнение о диких одиночках, Лун знал – они бы его выгнали. На протяжение всего дня, с каждым новым разговором, одна мысль становилась все яснее и очевиднее, и Лун наконец ее озвучил: