Саги зала щитов. Кюна волчица. Книга первая

 Сольвейг по праву гордилась этим макетом, сотни раз на все лады переделывала она его, поминая штурмы стен в набегах за океан. Что-что, а огораживаться там умели. Многой кровью платили северяне, беря на щит очередное укрепление не откупившегося ярла, по их нему лорда, решившего боем испытать свою удачу, но и затапливали кровью и криками не сдавшиеся городки да крепости, едва те поддавались яростному штурму, приумножая жестокостью и без того дикую славу своего неуёмного племени.

 Не единожды доводилось кровавой кройщице, оглушенной криками боли да боевыми кличами, под ливнем стрел карабкаться по лестницам, сжав зубы в ожидании потока горячего, ровно реки Муспельхейма, масла, готового обрушиться на рыжую голову северной находчицы. Много зарубок на девичьем теле оставили защитники тех высоких усеянных бойницами стен.

 А когда ярл Руагор, отец её названный, поручил её заботам новые укрепления, Хортдоттир взялась за дело со всей серьёзностью. Ставя себя на место будущих врагов, долго измасливала она их, передавая умелыми руками трэла резчика в меньшем виде, покуда не показала почившим отцам. Хорт и Руагор сказали тогда, ошарашено глянув на маленькую копию будущей стены, пытаясь сдержать до нельзя довольные улыбки, что, мол, зря она так расстаралась, старый наружный частокол теперь, мол, сам развалиться, прогнив от зависти, его ведь тоже придется менять. Чем несказанно порадовали её сердце.

 А сегодня, в очередной раз, заскочив свериться с макетом, не отерев даже заляпанные оттаявшей грязью руки, что предстало её глазам? Гадкий гном! Бессердечно порушивший её творение, можно сказать, детище. Нагло разбросав по столу башни и стены цверг, развернув какую-то ленточку, растягивал её по столу, шепча что-то под здоровенный свой нос, сокрушенно качая головой. Благо низкорослый бородач цверг вовремя успел поднять голову, тряхнув длинной седой бородой, и углядеть перекошенный лик новой кюны. Маленькие, глубоко посаженные глазки пару раз моргнули, а потом словно вёльва, углядев своё не недалекое, но тёмное будущее, Фиральдер припустил бегом, чудом убрав с пути направляемого пинком сапога лучшие свои половинки. Не уберегла бы седалище длинная кольчуга до середины бедра, эва как стол подскочил.

– Зачем сломал? Ётун тебя огуляй, – поцедила тяжело дышащая Сольвейг, уперев руки о стол напротив гнома ,дивясь про себя тому, что не смогла догнать низкоросло крепыша.

– Ерунда это всё, баловство, а не укрепления, плюнешь да пробьешь под хохот недругов. Строить дак строить, – ответил гном, тут же вынужденный пригнуться, сберегая голову от метко пущенного полена, имитирующего одну из башен.

– Много ты знаешь, можно подумать, штурмовал когда, сидя под горами,– уже более спокойно отозвалась Хортдоттир, явно заинтригованная словами Фиральдера, но все же взяв очередной снаряд.

– Да поболе твоего, чай три века живу, – гордо выпятил сокрытую бородой грудь цверг. – Убери деревяшку, покажу как надо, убери говорю, – опасливо поглядывая на кюну, он подошёл к ней, подбирая разбросанные части макета.

– Смотри вот, – указал Фиральдер на стол, заново выставляя миниатюрные укрепления. – Башен надобно четыре, а не две. По обе стороны фьорда, где у тебя лишь стена намечена была, сильно уязвимо будет. Пару крючьев да пятьдесят крепких хирдманов с канатами и вырвут толком не закреплённый в скалу частокол. Ещё про обе стороны врат, как и было, но на равных расстояниях от крайних к вратам, так сыпь стрелами свободно. Убоя на всей линии штурма хватит. В толк не возьму, за кой вам земляной вал за рвом. В нем и основа частокола сгниёт, морённые не морённые брёвна, без разницы, надо каменную основу делать чуть скошенную ощетинившуюся коваными кольями, и из камня башни да врата складывать, вот привязались к дереву, гниет да горит, одна морока. Ладно, в длину частокол наставить, но основные укрепления надежней камня не найти.

– Мне нужна стена не позднее лета, а не к старости, когда беззубым ртом краюхи рассасывать стану, – всё ещё негодуя, нашла себе отдушину кровавая кройщица, смерив гнома очередным пристальным взорам.

– Ну, дак и будет к началу лета, что наружная к Саркнару развернутая, что береговая стена. Такие отгрохаем, любая вражина портки обмарает, – уверенно заявил ном. – С десяток каменотёсов я обеспечу, созову братьев из-под корней гор. Сложим чуть вдали от городища пару печей, известь жечь, не провонять чтоб честной люд, дюже сильно коптят окаянные. С тебя зола да глина и с десяток крепких саней, пока снег не сошел, а основного материала, камня то бишь, вся округа усыпана, ну и, конечно, люди.

– А не брешешь, борода? Уж больно ладно кладешь, – все ещё сомневаясь, прищурила и без того сдавленный страшным шрамом левый глаз Хортдоттир. Но выражение лица новоявленной правительницы Лёствёрта краше любых слов говорило о её крайней заинтересованности. Ещё бы! Коль воплотит гном свою задумку в жизнь, то городище будет ославлено не только легендарным залом щитов, но и первым на памяти северян каменным валом с непреступными башнями на зависть прочих ярлов, да чего там ярлов, конунгов.

– Да обрушится на меня каменный свод, если лгу. Моё слово твёрдо ровно сталь твоих клинков, – указал он на отяжелявшие её пояс ножны с обеих сторон бёдер. – Поди, хоть у вестницы скорби спроси, коли моего слова недостаточно, – обидчиво засопел цверг. – Та и вовсе никогда не пачкает рта ложью, будут тебе и каменный вал- основа частокола, и каменные башни с вратами, сама не заметишь, как вырастут.

 При упоминании жрицы Сольвейг чуть дёрнула головой. Уже давно, почитай две семьдницы, минувшие с похорон ярла, она собиралась поговорить с овеянной почтительным ужасом служительницей Хель, да не находила времени. Много, очень много вопросов терзали её душу, но дела ярловства накрепко прижали к высокому резному креслу правительницы. Берсерки, явившиеся из Торста, земельные пересуды бондов да вольноотпущенников. Уроки пляски клинков, что ежедневно проводила она на ристалище, вколачивая ратную науку в моложавые головы как наставница, перенявшая этот титул от отца.

 Опять же стройка новой стены, будь она не ладна, съедавшая львиную долю времени. Нескончаемый вал вопросов о грядущей мести и подготовке к ней, морские кони, коих осталось всего ничего, не шутка ли, две ладьи стали поминальными, а с оставшимися двумя снекками да двумя драккарами много не навоюешь, на конунга идти вознамерились! А где их брать? Хоть голову о косяк разбей, она не знала, да и мастер кораблестроитель полёг от морового поветрия зимы с четыре назад, а большая часть его учеников была горазда только лодки-однодеревки тесать, а не боевые ладьи. Была, конечно, надежда на соседние ярловства, но позориться и слать гонцов с просьбами к их мастерам пока не дошли руки.

 Пару мгновении в задумчивости, повыбивав пальцами дробь по подбородку, Сольвейг снова склонилась над столом, заново оглядывая стены. – Ещё раз сказывай, – повелела она гному, представляя чумазые и прокопченные дымом греющих землю кострищ лица нескольких сотен работников, едва она скажет о изменении плана стройки.

 Ныне всё пространство чуть поодаль корабельных сараев – домов лишенных вольного простора морских коней, грозных драккаров да молниеносных снекк, превратилось в грандиозную стройку, расчертившую надвое прибрежную полосу городища. Сотнями жилистых рук северян-Фьордфьелькцев кипела котлом работа. Уже вовсю готовились бревна для будущих частокола, врат и башен. Нехотя рубились да шкурились притащенные волоком хвойные исполины, обыватели прибрежных лесов. Средь оттаянной негаснущими кострами земли вырылся солидных размеров ров, в чьё дно уже сейчас вбивали да острили колья, а высокие кучи так нехотя поддавшейся земли послужат основой высокого вала, над коим и возведут вскоре стену. На общее дело налегли, как говориться, всем миром, кюна даже выделила былое подворье Олавссанов, расположенное неподалёку, под столовую, да отрядила туда слуг, дабы готовили на бешеную прорву ртов с ярловых запасов.

– Как ров расширять и уже засыпанный вал срывать? Зачем, кюна? На завтра уже собирались коней в жертву приносить да первые венцы врат да башен класть,– ошарашено потянул с головы отороченную мехом шапку Свен Греймундссан, бегая глазами с Сольвейг, сменившей свою рабочую одежонку на привычную броню, стоящую поверх одного из бревенчатых штабелей, на цверга Фиральдера, коротенькими шажочками знай себе топающего от дальней стены фьорда, вслух считая расстояние меж стен залива.

 Высокого и ладно сложенного Свена, чуть косившего левым голубым глазом, знатного мастера, рубщика да резчика, чуявшего дух дерева, из-под чьего топора вышел не один дом, ныне согревающим соседские семьи,дружно поддержали прочие работники-лёствёртцы, побросавшие лопаты, скобели, топоры да заступы, откликнувшись на зычный освист своей молодой правительницы.

 « Вот ведь, борода плешивая, нет бы со мной стоял да отчитывался», мельком подумала Хортдоттир, глядя, как едва прозвучал вопрос древесных дел мастера, гном, обернувшись, затопал в обратную сторону, не иначе сбился.

– Я решила изменить стену, крепче будет да надёжней, – кровавой кройщице стало как-то не по себе от столь пристальных взоров порядком подуставших за полторы семьдницы трудов нескольких сот работников.

– Эт как это лучше и крепче? – Снова подал голос Греймундссан, нервно теребя чёрную броду.

 Придется сызнова хмель выставлять, обречённо подумала Хортдоттир, подчитывая запасы зерна да медовых сот, благо минувшее лето добрым на урожай было. Много хмеля, решила она, и чуть прикрыв глаза, ответила: Вал, как и башни да врата, из камня ложить будем.

 В воцарившемся молчании, охватившем нестройные ряды переглядывающихся меж собой работников, тихо, но до боли отчётливо прозвучало: Пиво в ярловских чанах, видать, забродило! Я как-то раз тоже такова хлебнул, всякое потом виделось.

– Ученики ждут на ристалище! все вопросы к почтенному Фиральдеру, все вверяю мудрости посла цвергов, отныне он за стройку главный, – бросила кюна, решив умыть поскорее руки, пока не оклемались от новости, поспешно слезая с бревенчатого штабеля. Не без радостного злорадства отметив, как вытянулось лицо посла подгорного народа, к коему обернулись сотни горячих на поспешную расправу северян.

 Глубоко вздохнув, Фиральдер важно оправил свой драгоценный пояс, за который была заправлена длинная борода, едва его окружили жаждущие ответов строители. Но к истовому удивлению говорящего с духами, как ещё величали гнома соотечественники, северяне не начали гневно лаяться да бунтовать переигранному ходу стройки, а засыпали его вопросами. Вперёд остальных влез, конечно же, Свен.

– Так ведь не складывали до сель ничего подобного, разве что очаги да невысокие основы стен, а тут башни да врата, – глаза мастера словно светились жаждой обретения новых знаний, открывая душу, всегда готовую к чему-то новому.

 Многими зодчими премудростями обладал Греймундссан, как и его род, ведь Асы мудростью своей одаривали каждого по-разному. Кому волею Тюра лучше выходило кромсать чужую плоть голодною сталью, кому не иначе милостью Эйр да Фрейи, добрых богинь, эту плоть лечить да заговаривать. Кому сеять поля, кому наставлением Скади охотиться, читая следы хитрого зверя. Или добродушием Ньерда славливать китов, вооружившись гарпунами да крючьями. А ему, как и щурам, выпало волею норн покровительство Тора, старшего над ремесленниками да кузнецами, и он с любовью его принимал. Род его был славен и древен, говаривали, что именно его щуры, прибывшие на Хальконир во времена исхода, заложили первые венцы зала щитов да вытесал грозные лики Асов, по сей день взирающие на своих излюбленных детей на славище. Не посрамил честь предков и сам Свен, люто любивший создавать, а не рушить, редкая черта для овеянных кровавой славой северян.

 А Фиральдер, услыхав первые вопросы мастера, мол, как скреплять камни меж собой будем? На глину, как очаги и стены домов, не выйдет. Да как стёсывать? Не все ж обычным ложить, коряво выйдет? проникся к этому лёствёртцу, одному из главных на стройке, привязанностью, равно как и к кузнецу Бруни, тоже много перенявшему от цверга.

– Волею кюны! – осадил цверг окруживших лёствёртцев, поднятыми руками призвав к тишине. – Как с землёй закончим, добре бороды мёдом смочим, дожидаясь покуда не явятся мои братья. Призову я с десяток каменотёсов из-под корней гор, они всё вам покажут да разъяснят! За дело други, раньше возьмёмся, раньше закончим, а, увидав нашу работу, ещё ваши праправнуки будут щёки гордостью раздувать.

– Свеном зовут тебя? не ошибся? – подозвал гном приглянувшегося мастера, едва ватага строителей, выслушав его наказы, вновь рьяно взялась за инструмент.

– Нет, не ошибся, так батюшка нарёк, – подошёл высокий лёствёртец, с интересом оглядывая едва достигающего ростом до его пояса гнома, неведомо сколько тайн хранящего в своей голове, уже ставшего легендой средь всего ярловства, принёсшего славу и богатство мастеру кузнецу, да взять хоть те же три десятка легких, но твердых, равно клинки, кованных, за исключением самих черенков, лопат, ставших камнем преткновения средь работников. Дюже сподручно было работать оными, выданными на стройку Бруни, дело чуть до драк не доходило, а заказов опосля пробы кузнецу и вовсе сверх головы поступило.

– Скажи-ка, а не ты складывал горн плавильный на его подворье?

– Я хотел чуть иначе, но тот словно рогом уперся, как пращуры завещали, – чуть в сердцах сплюнул Свен.

– Ну, пошли до кузнеца, дело у меня к тебе есть, печи жечь известь надобно соорудить, – и, видя неподдельный интерес и уже собравшийся прозвучать вопрос, махнул мастеру рукой, пошли, мол, там всё скажу.

 Сам заварил, пусть сам и расхлебывает, не без радости думала кровавая кройщица, с чьих плеч волею гнома отпала добрая часть тяготивших кюну забот, развязывая руки в других делах. И потому, сворачивая за угол ближайшего дома, чуть не столкнулась лбами с Агвидом, утайкой поглядывающим за произошедшей на стройке переменой.

– Каменные, значит? Не слабо вы замахнулись, пупы-то не надорвёте? – добродушно бросил ражий здоровяк Агвид, чьё расписанное узорами татуировок могучее тело покрывала накидка из медвежьей шкуры, с мордой бурого хозяина леса, нависшей над ширококостным лицом с небесно- голубыми глазами, переломанным носом и длинной проплетённой бородой, устилавшей обнажённую бочкообразную грудь. Помнимо накидки на берсерке были лишь подпоясанные ремнём штаны да высокие меховые сапоги на обвязках и ещё торчащий из-под путаницы бороды оберег в виде нанизанного на кожаный шнурок оттиска звериной лапы со множеством клыков да когтей. Ровно такой же только без прочих добавок был и у Сольвейг, но воительница упрямо отказывалась его одевать, предпочитая торов молот, брезгуя символом братства Скади аки проклятьем, очернившим её вольный дух,

– Не надорвем, небось, не с таким справлялись, цверг своё дело знает, – твёрдо молвила кюна, пытаясь придать голосу уверенность, коей сама не испытывала. В чем-чем, а в оценке этой задачи берсерк разделил её волнения. Слишком уж мягко со слов гнома всё выходило, но Ассы рассудят, да и случись чего, на цверга меньше осерчают, нежели на нее, но мыслями прочно владела шальная мысль, рисующая в голове величавую картину каменных укреплений. Ай да выйдет, все соседние ярловства мордами в грязь окунём.

– А у вас как дела, скоро новоселье-то справлять будем? – Соскочила она со скользкой темы, возвращаясь к одной из сотен проблем правления.

– Весь потребный инструмент почти готов. Ваш кузнец дело своё знает, дня через два отбудем. Что же до новоселья – чертог сложим за луну уж точно, ещё ведь из кровавого логова подмога явится, кто откажет-то дело священное для принявших дар Скади, – беззаботно махнул рукой Манбьёрн сиречь оборотень-медведь, вышагивая рядом с кровавой кройщицей, то и дело отвечавшей на приветствия жителей городища.

 Кровавая кройщица, отвлечённо беседуя с берсерком, то и дело косилась на добродушного предводителя Манбьёрнов, в чьём лице обрела если не друга, то крепкого союзника, душою радуясь, что миновала беда, чуть не сотворённая её же горячностью. Ведь встретила он избранников Скади, мягко говоря, не совсем приветливо, с так и не воротившейся в свой человеческий облик головой Льёта, нанизанной на длинное копьё.

 Именно такой, держащей в свободной руке упертый в землю жуткий трофей, стоящей на самом выходе из перевала Хородрин, Сольвейг предстала пред взорами тридцати берсерков, что явились по зову почивших от её рук ульфхендара да вождя Руагора. Пришедших, дабы закрепить союз и обжить землю, по воле вождя дарованную для расширения угодий Асиньи по эту сторону Саркнара.

 Не ведомо, каким чудом или божественным прозрениям не пролилась тогда кровь, запятнав белизну предгорных снегов. Но Агвид, увидевший злую судьбу своего друга, смог найти сил, удержать себя в узде, да усмирить пришедших в ярость от такой картины ульфхендаров, составлявших добрую половину отряда, былых сподвижников Льёта как вожака волчьей братии. Многим позже, прознав об истинной причине смерти грозного волка- перевёртыша, он согласился с решением Хортдоттир, признавая его бесчестный и глупый проступок, стоивший Льёту жизни, а Сольвейг чистоты души воительницы.

 Теперь же берсерки, что манбьерны, что ульфхендары, скрепив клятвой на оберегах союз с новой кюной, собирались отстраивать свой общий, посвящённый Асиньи –покровительнице охоты, чертог в глубине предгорных лесов, многократно приумножая силу Фьердфьельского Ярловства, да загодя готовя очередной славный пир, что неизбежно грянет по завершению первого дома берсерков в этих землях.

 Сольвейг и Агвид едва миновали зал щитов, как, удручённо закатив глаза, воительница глубоко вздохнула при виде семенящего навстречу Вагни-хорька. Пыхтевший под тяжелой шубой торгаш, озарившись улыбкой, приветственно помахал рукой, словно невзначай по чистой случайности здесь оказался. Тощий как жердь и докучливый ровно вша Вагни не иначе богов проклятье за какой-то невиданный в своей позорности грех, павший на её и без того ломящуюся делами голову, уже как добрую семьдницу ежедневно попадался ей на глаза, пытаясь поговорить. Но покамест Хортдоттир удавалось отшивать не в меру ретивого хлюста прощелыгу.

– Здрав будь, кюна, коротких зим у жара очага, да славных лет полных свершений, – крысиные глазки знай себе бегали, а лицо с куцей бороденкой озарила хитрющая улыбка, ну ни дать ни взять долгожданный родич вернулся, сейчас лобызаться начнет. – Разговор у меня к тебе важный, есть время?

– Нет, ученики ждут, – указала она на обнесённое плетнём ристалище сразу за Руагора курганом, забитое детьми всех возрастов.

– Аааа, – ничуть не расстроившись, бормотнул Хорёк. – Дела, конечно, важные, ну, ничего, я подожду, хоть вспомню, каков он, звон стали. Готовь будущий хирд, опору лёствёртскую.

 Вагни действительно двинулся к ристалищу и уселся на одну из скамей, что стояли у левой стороны плетня.

– Может, действительно, важное что, – подал голос Агвид, но, видя, как скривилась Сольвейг, решил не его дело. – Ладно, занимайся, вон, детишки заждались, поди, надобно будет чего, я в Льётовом доме, – сказал Манбьерн, направившись к подаренному почившему ульфхендару жилью на самой кромки городища у отвесной стены фьорда за пять проулков от зала щитов.

 Берсерки, ожидающие начала освоения новой дареной земли, обосновались пока там, а кюна про себя решила и вовсе жаловать его им, пусть владеют. Руагор подарил его Льёту, подарил воину-берсерку, что своей кровью отстаивал городище, а кто она такая, чтобы оспаривать решения названого отца.

– Чего верещите, козявки? – наигранно злобно рявкнула кровавая кройщица, едва заступила на вычищенную учебную площадку, отвечая на приветствие самых маленьких учеников, в отличие от тех, кто постарше, вздрагивающих от одного её косого взгляда, боясь неминуемой расправы, что последует за ошибки. Мелюзга, возрастом до девяти зим, все как один схожая в теплых меховых шубках, да безрукавках на неведомых зверей, дюже любила свою наставницу, несмотря на шрамы, крапивный характер да громкую кровавую славу.

– Три боя стена на стену, затем повторение выпадов, – чуть погрустнев, как и всегда, Хортдоттир оглядела детские ручейки разбившихся на равные кривые да дырявые на завись решету стены щитов, визгливо, но смачно вдарившие друг по другу, захлёбываясь остервенело-потешным побоищем. Детишки лихо лупили друг друга тяжелыми деревянными мечами да топорами, кряхтя под весом учебных щитов, всецело отдаваясь потехе.

– Как не хватает мне их, – тихо, чтобы никто не услышал, одними губами пошептала Сольвейг. Глядя на непонятную кучу малу зародыша будущих сражения, она невольно поминала лица других своих учеников, таких же крошек, не переживших Йоль. Она помнила всех их, все пятнадцать лиц и взгляды каждого несмышлёныша, что часто виделись во сне, не давая зарасти глубокой ране, оставленной коварством Игвана.

 Первые воительницы да воители, вылетевшие из свалки бушующего побоища, сверкая синяками да ссадинами, уже направились к деревянным колодам. Множество брёвен разной величины ожидали своих неутомимых тягачей за плетнём, три круга в упряжи да с приличным весом, вот она цена покинутого строя, перенятое от наставника-отца упражнение, хорошо укрепляющее начинающее расти тело, подбивающее к лучшему усвоению ратной науки. Иди, потягай! уж лучше скрепя зубами выдержать любые атаки.

– Хельми, шапку на место! – крикнула она одному пареньку, что впрягаясь в упряжь, засовывал шапочку в рукав шубы.

– Жарко очень, – попытался оправдаться взмыленный, ровно конь после скачки, ребёнок.

– А станет ещё жарче, когда выпорю, так пригреет, что и не сядешь!

 Проследив за выполнением своей наказки, кровавая кройщица двинулась к более старшим ученикам, коими руководили молотобойщица Баребра, Эйольв седой мастер топорник, да справный даже по меркам Сольвейг мечник Хьярвард, лишившийся глаза в давнишнем налёте воин, неслыханно хохлившийся своей потешной тонкой косички козьей бородкой. Ныне по разумению кюны, будущих хирдманов и дев щита обучали иначе, в угоду талантам, дарованным от природы, подмеченными наставниками. Вот и разбилось на несколько разных частей в прошлом единое обучение, но азы каждого оружия все постигали одинаково большую часть учебного времени, лишь затем попадая в заботливые руки определенного наставника.

 Но это было не единственным новшеством, принесённым новоявленной правительницей. Добрую треть ристалища занимали теперь врытые в землю столбики на равных друг от друга расстояниях в шаг длиной, не такие высокие, как на ярловом подворье аж в рост взрослого мужа, на коих скакали Адульв да Сольвейг, но все равно не ниже полуметра. Именно на них и проводились нынче парные поединки. Ох сколько синяков, вывихов, даже один перелом принесли они ученикам по первости. Но к изумлению самих будущих воинов и воительниц, люто возненавидевших новшество сразу же после первых падений, за неполные две семьдницы их движения стали отточены и верны, начиная приобретать звериную грацию в каждом шаге в каждой атаке.

– Щит должен встречать удар сверху чуть склонённым, иначе разрубят, что его, что руку твою не умелую, а так проскользнув, в сторону уйдёт.

– Удар на развороте наноси только после крепко поставленной ноги, иначе утянет, сбив равновесие. Да голову вперёд тела надо оборачивать, видя врага.

– Шаг, удар, щит, шаг, удар, щит, одно из второго притекает, не прижимай щит к подбородку, коли зубы дороги. На уровне глаз чуть поодаль держи. Не сжимай ты так топорище, рука, занемев, лишиться воли, плечо, плечо чуть отводи, сильнее замах будет.

 Доносились до слуха кровавой кройщицы указания наставников, изредка сопряжённые со звонкими затрещинами да глухими ударами. И неспешно пройдя из конца в конец, она осталась довольна, остановившись всего единожды. Да и то указать секущему колоду парню, Ольфу Свенссану, чей отец, поди, сейчас гному, предложившему камень взамест брёвен, броду рвет, что каждый удар должен быть на выдохе, иначе лёгких не хватит.

 Всё сидит, отстраненно подумала Хортдоттир, возвращаясь к своему визжащему выводку, мельком глянув в сторону Вагни, и не жалко ему детишек! Ведь гонять буду, пока не скроется.

– Разбились по ристалищу, оружие меч, щит наготове. Тормунд, меч, говорю, за мной повторять, – словно правя командой драккара, скомандовала наставница, обнажая правый меч и беря на руку один из лежащих неподалеку учебных щитов.

– А пироски будус? – спросила маленькая розовощёкая воительница, что оказалась поближе к Сольвейг, оправляя постоянно сползающую на лоб явно большую шапочку, растянувшись в широкой улыбке, сверкнув пустотами не сегодня вылетевших ли молочных зубов.

– Конечно, будут, – твердо ответила Сольвейг, чьей волей на ярловом подворье несколько служек ежедневно готовили угощения для всех без исключения детей.

 Эту кроху Хортдоттир видела впервые и по неловко сидящей подлатанной одёжке сразу определила одна из семей освобождённых трэлов. Надобно будет новую одежку ребёнку справить, решила наставница, принимая боевую позицию, тут же повторённую на свой лад у кого лучше, у кого хуже, неполными четырьмя десятками детей. Тело чуть подано вперёд, ноги широко расставлены да слегка согнуты, левая впереди, правая позади, щит на уровне глаз, а клинок лежит плашмя на окованной кромке щита.