Собрание сочинений в 7 томах. Том 4. Тетрадь Вероники

Геннадий Айги

Собрание сочинений в 7 томах (2009). Том 4. Тетрадь Вероники

Выражаем искреннюю благодарность

Германскому ПЕН-Центру,

Творческой программе ДААД (Германия),

Шведской Королевской Академии

и всем, кто принял участие в финансировании

настоящего издания

Составление Галины Айги и Александра Макарова-Кроткова

Художник Андрей Бондаренко

На фронтисписе – портрет Геннадия Айги работы Николая Дронникова

© Галина Айги, 2009

© Вступительная статья. Владимир Новиков, 2009

© Графика. Николай Дронников, 2009

© Оформление. Андрей Бондаренко, 2009

тетрадь вероники

1957–1988

от автора

Впервые эта книга была опубликована в 1984 году: двуязычное ее издание (на французском в переводе Леона Робеля и на русском) появилось в парижском издательстве “Нуво Коммерс” с цветными рисунками Владимира Яковлева.

Подробнее о “Тетради” я написал в предисловии к английскому изданию. Книгу продолжают переводить в европейских странах (есть и повторные издания – в Германии и Польше), отдельные стихотворения появились на иврите, японском и персидском.

В России “Тетрадь Вероники” публикуется впервые, к тому же это – наиболее полное из всех изданий.

|14 января 1996|

г. а.

к англоязычному читателю

Он не мог видеть ее личико

затуманенным.

Ч. Д.

Моя дочь сейчас в деревне. Я пишу – и слышу ее далекий, давний голос (ночь, мы едем в поезде, дочери не спится, ей уже четыре года, глядя в окно, она тихо напевает импровизированную песенку: “Луна – моя мама, я лечу на небо, она меня накормит”).

И странно говорить мне сейчас не о ней, а “по ее поводу”. Странно переключиться “в писательство”, я делаю это, постепенно настраиваясь – прежде всего – на читателей страны, давшей человечеству, любовью Диккенса, целый “дочерний” мир.

Я всегда хотел иметь дочь. “Она, будущая”, мерещилась мне даже в юном возрасте. Думаю, что это лишь отчасти объясняется бессознательным бунтом против “культа сыновей” в народе, в котором я вырос, – с детства отталкивало меня мужланство (скажем, хемингуэйистского типа) и тянула к себе неопределимо-“священная” женственность… – может быть, это и было моим первым восприятием некой “природной поэзии”.

Мое поколение выросло без отцов. Достаточно сказать, что в деревне, в которой я рос, было 200 дворов, а с войны не вернулось более двухсот мужчин (часть вернувшихся стала ядром, – я это свидетельствую, – колхозной и сельсоветовской мафии, – их насилие и жестокость совершались именно по отношению к бедной женственности, теплившейся – словно уже в далекой истории).

Появление дочери было для меня, прежде всего, обновлением женскости и женственности в моем роду (и случилось это, когда родовые корни, – словно все еще, где-то, огненно-горящие, – все более воспламенялись во мне самом).

Скажу еще более определенно. Рождение дочери я воспринял как возвращение, воскресение моей матери. Моя мать, умершая рано, до сих пор видится мне как некое святое свечение, видится в жизни, которая, страшною мощью огромного Антиподного Народоподобия, была превращена чуть ли не в “естественный” ад.

Для меня и “народ” – это просто моя мать и ее страдания. И этот “другой народ” (истинный, а не антиподный) остался, в конце концов, лишь в снах-как-в-снегах (“Все дальше в снега”… – это название моей последней книги).

И еще, – я давно задумывался над тем, почему в мировом искусстве существуют даже каноны материнства, а чувство отцовства в литературе означает, как правило, лишь “отцовский инстинкт”.

И в “Тетради” моей дочери я попытался утвердить принципиальное “патеринство” (есть в европейской поэзии немного произведений, где выражено “патеринское” чувство, но – увы – как посмертное оплакивание… – одно из самых ранних из них, пожалуй, – это цикл “Тренов” – “Плачей” польского поэта XVI века Яна Кохановского, посвященных памяти его дочери Урсулы).

В этой английской книге впервые публикуется небольшая группа стихотворений, не успевших войти в первое издание “Тетради”.

Это – стихи о “периоде сходств”. Я убежден (есть такое мое небольшое “открытие”), что дети, начиная с первых недель жизни и приблизительно до трех лет, переживают, претерпевают, переносят в себе и на себе моменты, дни и недели их сходства и сходств с “сонмом” живых и “ушедших” родственников. Младенцы (вернее, какие-то “силы” в них) как бы мучительно ищут и – в конце концов – находят именно свой “постоянный”, – на будущее, – облик.

Там, где люди не уважают людей, они вполне любят детей (эти “цветы жизни”, – по Максиму Горькому). Уважение же к детям, сознательное уважение к ним, обязательно требует определенного духовно-религиозного уровня (говорю это без каких-либо объяснительных оговорок).

Сознание этого я тоже хотел выразить в “Тетради Вероники”. Кое-где в этой книге сказалось мое памятование об одном из “пунктов” учения Сведенборга о человеке, который сотворен “незаконченным” и “несовершенным” для того, чтобы над ним, в дальнейшем, могло работать То, о Чем лучше молчать (особенно в наше, столь разумное время).

Наблюдая детей в возрасте моей дочери из ее “Тетради”, я удивляюсь теперь, как я мог увидеть столь многое за первые шесть месяцев жизни Вероники.

Однако это было. И ныне, когда существует уже десяток переводов “Тетради”, я снова благодарю мою дочь за ее и “мою” книгу – самую счастливую во всей моей “творческой жизни”.

|14 июля 1989|

москва

посвящение

белеют снегабез меня перечти уже взрослойо ты моя айкакая(это слово твое в твоем доме второе)тьмой головы ныне ширитсятьма без умов нашей бедной Земликнижечку эту и сновабелеют снега

|14 ноября 1983|

вместо предисловия

[дочери]

Ты еще не говоришь словами. Ты выражаешься – лицом, улыбкой, лепетом, “новорождающимися” (еще не заученными) движениями, – и это часто напоминает предрабочее состояние в занятиях поэзией (многим известна эта “содержащая нечто” тишина и некий “гул”, их неоформленность в интонации и собственная ищущая сила; пробелы в ритме и напряженность пауз, более содержательных, чем некоторый “смысл”), – словом, ты – творишь, не “договаривая”… – и я, по мере возможности, старался записать из этого “недоговоренного” кое-что, подсказанное, в сущности, тобой.

И книжечка эта сознательно посвящена твоему “бессловесному” (но – творящему, – как я уже сказал) периоду.

Потом – поговорим словами (но это уже будет иное).

Тебе – дарят. Любовь. Игрушки. Мою любовь – ты знаешь. “Игрушки”? В их качестве, включаю в твою книжечку несколько давних моих багателей.

Иногда я пою тебе (плохо). Как спели бы тебе твои прабабки и прадеды с отцовской стороны. Пусть дойдут до тебя некоторые из их песен – в вариациях твоего отца. Включаю в книжечку и две мои юношеские сказки. Мог ли я тогда вообразить, что, через четверть века, у меня родится – такая дочь.

|14 июля 1983|

два эпиграфа

Вероника, ты обязательна…Леонид Лавров…ИВолосы Вероники, даже здесь – я заплетал,расплетал,я заплетаю, расплетаю,я заплетаю.Пауль Целан

пролог: пение-патерия

Если мы это нарушим, пусть

в Волге утонет хмель,

а железо всплывет.

Из булгаро-русского договора 985 годаеслипройду для тебято хмель потонетв-любви-как-в-море(ай-ийя-юр)когда же пройдешь без меняжелезо всплыветиз-пенья-как-моря(ай-ийя-юр)

|1983–1984|

Москва – Каунас

в день первой встречи

благоговения облакоэто замедленноесмотренье мое… – и какое самоузнаваниемира другогоблизко – кружится?.. – не взгляд —а нетронутое Слово-Лицо:о недолгое равенство: Одно – не сказать!ибо равное Смотритсяравным молчанием(Одно – как лицо – Одному)

|18 января 1983|

первая неделя дочери

тишинагде ребенок – неровнаябудто в пределах – из ломкости светотеней:пустота! – ибо мир Возрастаетв нем – чтобы СлушатьСебяПолнотой

|22 января 1983|

небо-проигрыватель

с полейпродолжаясь из болискоро дитя моебудети шуберт-тебеВсегда-Unvollendeteгде-то над больючтоб не завершатьсяс полей

|1983, февраль|

или – кто же мне любит

чем же люблю?или – кто же мне любит?не знаюибо – при всем непотребстветак частоныне к младенцукак будто – собой не меняясь —я свято-боляще(кру́гом мне кружится)чист

|4 марта 1983|

появление в улыбке

а раскрылся цветок – на лице улыбаться:обновленная(столь в одиночестве)вздрогнуламама обратная:о этот круг! закружи меня так: не придтини в себя ни в виденья:слава Пощадекак Богу – за странно-единственный раз:сузился – и промелькнул!ни конца ни начала не знаю:лишь световорот!(и так странно включая – меня)

|4 марта 1983|

в дни болезни

1.болезнь младенца беспокойство деревьев2.в бархате цветов засыпаю ворочаясьщеками ворочаясьсредь крупных: как сон из кругов неуклюжих:слез запоздало-ненужных:будто – для матери… а для кого же?ясно – тем более в месиве – ясно:уж – не для Господа3.и были однаждыдеревья как братья в тумане: в их бедностьБог средь сугробов Входил (Продолжаямолчанье мое как работу:тоской – средь деревьев)4.о Боже вздрог ребенка

|11–12 марта 1983|

начало “периода сходств”

а силывстревожены рода – и веюти кружат как ветер-и-свет – проводя по лицуоблако за облаком: все – выраженияисчезнувших лиц —чтоб выявить чтоб утвердить —“окончательный”облик – твой:огнем – устоявшим в вихре! —(не тем же ли жаром – засматриваясь —вздрагиваю:словно – средь некого пенья? —боль – входит как ветер)

|1983, март|

и: не прикасаясь

надо боятьсяи пальчиков детских и листьевчутких – черемухи:ибо:страшное в мире – ничто и никто: кроме Бога(мощнее добра! – и умолкни – запомнив):и кроме:знаешь – тебя

|22 апреля 1983|

продолжение “периода сходств”

промелькивает: тень? материнская?из глуби какой: из молчаниявремени – клада забытого? сон и не сон:свет – доходя до лица: раскрываниекого же глубокогосо вспыхнувшей связью – белеть и темнетьподымающейбыть может и древнее поле и ветр?грусть ли – мерцанием – в личикеблужданья-отца перво-кругом неведомымв попытках – опять обнаружитьсяв буре взыгравшейся рода?спишь ли… – а бдительно – ширясьусиливаясь – обще-сияние:мукой выковываясьгде же таится он – твойсвеже-и-перво-введенныйоблик – средь многих других?

|1983, апрель|

спокойствие гласного

а

|21 февраля 1982|

теперь

[о. п.]

друг мойо мама-ребенокмладенца лицо отдаляетсясилу иметьчтоб приближаться сияюще-равнымк обликам-кру́гамлюбимых-и-любящих(многоотдельноОдно)

|2 апреля 1983|

снова – улыбка

светится – безвозрастная – душа человечества: очищенная – сердцем дитяти (“трудом” – и его! – а вернее: трудом за него – неизвестным) – до света проявленная – незримо-“понятного”: ах-что-и-сказать! – до такого истока: названье его – пребывает-он-только-единственный! – а что же – сейчас – происходит? – смотрю – забываю – смотрю… – забывая смотренье

|1983, апрель|

тишина

о тихий мой богя тебя повторяя как смыслоподобиебудтодавнов ровном покое: струишься прохладныйбез измененья… – лишь раз оглянулся:вишниужеотцвели… – продолжаетулыбку младенец… – лишь только такие твоипереливывключая сердечную давнюю слабостьвсе более близкую(шепотом неким)изредка – чуть – проявляютясность сокровища “тихий мой бог”

|1983, апрель|

укладывают спать

я спиною всегдатяжелею немного “тебя увели”засыпаешь (и я начинаю дрематькакою-то грустною“частью”)

|1983, май|

уршуля и шиповник

[двухлетней дочери моего друга —

литовского поэта сигитаса гяды]

ал и широкшиповник – и этоей – будто слышнонаморщив лобик:вдруг – настороженный – словносердца толчокудивил:дрожит – продолжаетсяв личике – распространение:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.