Забытый легион

Острие кинжала двинулось от желчного пузыря к другим точкам пурпурного органа. Гаруспик вдруг забормотал очень быстро. Тарквиний разбирал только отдельные слова. Он смотрел на печень и радовался тому, что тоже может видеть то, что читал Олиний.

– Большое сражение, которое римляне проигрывают. Рабство. Долгий поход на Восток. Тропа Македонского льва.

Тарквиний улыбнулся. Кое-кто говорил, что расенны – именно так называли себя этруски – пришли из стран, лежавших дальше, чем Лидия. Возможно, он что-то узнает, повторив путешествие Александра Великого.

– Маргиана. Путешествие по реке, потом еще одно по морю. – На лице Олиния появилось тревожное выражение. – Египет? Мать ужасов?

– Что это? – Тарквиний пытался понять, что напугало его наставника.

– Ничего! Я ничего не видел. – Старик бросил печень ягненка на камень и отступил на несколько шагов назад. – Должно быть, я ошибся.

Тарквиний подошел ближе. Из желчного пузыря на камень вытекла тонкая струйка зеленоватой жидкости. Он сосредоточился, но так и не смог истолковать случившееся. А затем его взор просветлел.

– Египет! Город Александра!

– Ничего подобного. – В голосе Олиния вдруг прорезались злость и испуг. Он оттолкнул Тарквиния и перевернул печень, чтобы ученик не видел внутреннюю поверхность. – Тебе пора увидеть меч Тарквина.

– В чем дело? Что ты увидел?

– Многое, арун. – Глаза Олиния потемнели. – Есть вещи, о которых лучше не говорить.

– Я имею право знать собственную судьбу. – Тарквиний расправил плечи. – Ты же видел свою.

И тут Олиний сдался.

– Ты прав. – Он ткнул кинжалом в сторону отброшенной печени. – Смотри сам, если хочешь.

Тарквиний заколебался. Он наконец научился читать по печени, в предстоящие годы у него будет много возможностей делать это. Наставник увидел его будущее продолжительным и интересным, но было в нем и что-то неожиданное.

Заранее знать все, что с ним случится, как-то не хотелось.

– Со временем все откроется, – спокойно сказал он.

Олиний с облегчением взял литуус и указал им на пещеру.

– Сейчас мы должны найти меч. Ты готов к этому. – Он похлопал Тарквиния по спине.

Перед тем как вернуться в пещеру, Олиний достал откуда-то небольшую охапку камышинок; на концах поблескивал воск. Выбив искру кремнями, он зажег два факела.

– Держи.

Взяв тростинку так, чтобы горячий воск не стекал на руку, Тарквиний двинулся за стариком. Чем дальше они шли, тем шире становилась пещера, заканчивавшаяся каменной стеной в добрых трех сотнях шагов от входа. Воздух был прохладным, но сухим.

Когда факелы осветили цветные изображения на стене, Тарквиний вздрогнул.

– Это место было священным много веков. – Олиний показал на фигуру гаруспика, безошибочно узнаваемую по тупоконечной шапке и литуусу. – Видишь? Он держит в левой руке печень и смотрит на небо.

– А это, должно быть, Тиния. – Тарквиний склонился перед необычно большим изображением того, чья маленькая терракотовая статуэтка стояла на алтаре в хижине Олиния. У божества были большие миндалевидные глаза, прямой нос, кудри и короткая остроконечная бородка.

– Римляне называют его Юпитером. – Олиний помрачнел. – Они отняли у нас даже самого могущественного из богов.

Предсказатель повел Тарквиния дальше, к изображениям древних ритуалов и пиров. Музыканты играли на лирах и авлетах – этрусских двойных флейтах. Изящные смуглые женщины в ярких развевающихся одеждах танцевали с обнаженными толстыми мужчинами, а прятавшиеся в скалах сатиры с вожделением на них смотрели. На одной из фресок были изображены могучие этрусские воины в полном вооружении, над которыми парила обнаженная мужская фигура с крыльями и головой льва. Сила взгляда чудовища была такова, что у Тарквиния невольно сжалось сердце.

– Силы небесные! – Тарквиний вспыхнул от гордости, представив себе Этрурию во времена расцвета. – В доме Целия нет ничего равного этому!

– И в большинстве римских вилл тоже. – Старик остановился у входа в боковое помещение, поднял факел и сделал несколько шагов по направлению к непонятному большому предмету, стоявшему на полу.

– Что это?

Гаруспик не ответил, заставив Тарквиния отвлечься от фресок. Прошло несколько секунд, прежде чем Тарквиний увидел нарядные бронзовые панели, окованные металлом колеса и квадратную платформу этрусской боевой колесницы. Он ахнул.

– Ахилл получает оружие от своей матери Фетиды. – Олиний показал на изображение в передней части колесницы, украшенное пластинками из слоновой кости, янтарем и полудрагоценными камнями. На дышле и пароконной сбруе тоже имелось множество крошечных изображений богов. Священные символы были вырезаны даже на ободьях колес о девяти спицах.

Тарквиний с благоговейным страхом провел пальцами по дереву и бронзе, любуясь деталями и стирая толстый слой пыли.

– Сколько же ей лет?

– Она принадлежала Приску – последнему, кто называл себя этрусским царем, – мрачно произнес Олиний. – Он правил Фалериями свыше трех веков назад. Говорят, что он вел в битву больше сотни таких колесниц.

Молодой человек вздрогнул от удовольствия, представив себе величественную фигуру царя в бронзовых доспехах. Он стоит с натянутым луком за спиной колесничего, далее следует целая колонна таких же колесниц, а за ними идут ряды пехоты.

– Но колонны, построенные «черепахой», выдержали их атаку, – вздохнул Олиний. – Просто подняли над головами щиты и закрылись от дождя стрел.

Тарквиний грустно кивнул. История гибели Фалерий была ему знакома. После того как Рим сокрушил всех своих соседей, город продержался еще семьдесят с лишним лет. Но когда прибыли легионы, судьба Фалерий – последнего из гордых городов-государств – решилась за несколько часов. Римляне перебили куда менее дисциплинированных этрусских пехотинцев, а многих колесничих поразили меткими дротиками. При виде поражения своей армии смертельно раненный Приск бежал с поля боя.

– Он похоронен здесь? – спросил молодой человек, обведя взглядом помещение.

Олиний покачал головой:

– Согласно последней воле царя, его тело сожгли. Уцелевшие воины исполнили его приказ, а колесницу вывезли из разграбленного города и спрятали здесь.

– А почему ее не сожгли?

Старик пожал плечами:

– Наверно, надеялись, что когда-нибудь Этрурия вновь поднимется.

Тарквиний нахмурился:

– Если так, значит, никто из них не был гаруспиком.

– Тарквиний, не рассчитывай, что тебе удастся изменить судьбу своего народа. – Олиний потрепал его по руке. – Наше время, можно считать, закончилось.

– Знаю.

Молодой этруск закрыл глаза и помолился за верных воинов, которые, обливаясь потом, тащили в гору великолепную колесницу, надеясь, что в один прекрасный день она вновь появится на свет в прежней славе. Но этого не случилось. Слава Этрурии миновала навсегда. Он знал это. Пришла пора смириться.

Олиний следил за ним с непроницаемым выражением.

– Пойдем, – наконец сказал он и кивнул в сторону главного помещения.

Они вернулись в пещеру и остановились перед низким каменным алтарем, над которым красовалась странная картина.

– Это Харон. Демон смерти. – Олиний поклонился. – Он охраняет меч Тарквина, пролежавший здесь больше трехсот лет.

Тарквиний с отвращением и легким страхом смотрел на приземистое синее создание с рыжими волосами. На его спине росли крылья, а оскал обнажал острые зубы. Харон держал над головой огромный молот и был готов поразить им любого, кто дерзнет приблизиться.

На плоской плите лежал короткий прямой меч с золотым эфесом. Полированный металл отражал пламя факелов. Олиний снова поклонился, а потом благоговейно передал юноше оружие.

Тарквиний взвесил клинок на ладони, затем взял его и описал в воздухе изящную дугу.

– Прекрасно уравновешен. И рукоять удобная.

– Еще бы! Он был выкован для царя. Последним его брал в руки Приск. – Гаруспик протянул руку, и Тарквиний быстро вложил ему в ладонь рукоять гладиуса.

Старик показал на огромный рубин, вделанный в рукоять:

– Один этот камень стоит целое состояние. Меч не сможет остаться незамеченным, поэтому храни его в тайне. Рано или поздно он тебе пригодится.

При виде прекрасно ограненного драгоценного камня у Тарквиния глаза полезли на лоб. Раньше видеть самоцветы такого размера ему не доводилось.

– Для первого раза достаточно. – Внезапно Олиний почувствовал усталость, на его лице проступили морщины. – Пошли готовить ягненка.

Тарквиний не возражал. Ничего подобного он не ожидал. Ему было о чем подумать.

Пещеру они покинули молча.

Перед наступлением темноты Тарквиний вышел, чтобы поискать дров и проверить, нет ли поблизости людей или животных. К его облегчению, вокруг не было ничего, кроме волчьих следов. Вернувшись с огромной охапкой хвороста, он увидел, что Олиний уже развел костер из мелких веточек. Вскоре пламя заполыхало вовсю.

Мужчины сидели рядом на подстилке, наслаждаясь теплом и следя за приготовлением еды. В огонь падали капли жира, вспыхивая на лету.

Олиний, желая разрядить атмосферу, начал описывать огромный пиршественный зал того города, который когда-то лежал внизу.

– Это было великолепное длинное помещение с высокими ложами, стоявшими вокруг обеденных столов. – Олиний закрыл глаза и наклонился к огню. – Столы были мраморные, невысокие, с резными ножками, инкрустированными пластинами чеканного золота. Пока на столы ставили самые разнообразные блюда, играли музыканты. На пирах бывали как мужчины, так и женщины.

– Серьезно? – Римская знать на официальные обеды женщин не допускала. Тарквиний слегка повернул ягненка, жарившегося на вертеле. – Ты уверен?

Олиний кивнул, не сводя глаз с жарившегося мяса.

– Потому что видел это на картинах?

– Когда я был мальчиком, мне рассказал об этом старейший из выживших гаруспиков. – Он насмешливо кивнул на быстро догоравший факел. – Наши предки не скупились! У них были огромные бронзовые треножники на когтистых львиных лапах, увенчанные серебряными канделябрами.

До сих пор ничего более роскошного, чем скромный пиршественный зал в доме Целия, Тарквинию видеть не доводилось. Но статуи и картины, принадлежавшие хозяину латифундии, не шли ни в какое сравнение с тем, что он увидел здесь. Целий не тратил деньги на всякие глупости.

– Расенны обладали несметными богатствами, – продолжил Олиний. – В пору расцвета мы правили Средиземным морем, поставляя украшения, бронзовые статуи и амфоры всем существовавшим тогда цивилизациям.

– А как выглядели наши предки?

– Богатые дамы носили нарядные платья, красивые ожерелья, серебряные и золотые браслеты. Некоторые распускали по плечам длинные волосы. У других были локоны.

– Неплохо бы возлечь рядом с такими на пиру.

– Не уверен, что они ответили бы тебе взаимностью. Что для них старый гаруспик и молодой человек, у которого нет за душой ничего, кроме лука да нескольких стрел! – Представив себя со стороны – двух этрусков, рассуждающих в пещере о богатстве народа, которое превратилось в пыль несколько поколений назад, – оба рассмеялись.

Ягненок оказался очень нежным; его мясо буквально таяло во рту. Заметив, что гаруспик съел больше половины жареного мяса, Тарквиний вспомнил Декстера, но прогнал мысли о толстом надсмотрщике и решил насладиться едой и последними днями, проводимыми рядом с Олинием.

Закончив трапезу, оба легли у медленно остывавшего кострища. Тарквиний не мог справиться с печалью, а Олиний, похоже, предпочитал молчать.

Молодой этруск долго смотрел на спавшего предсказателя. Время от времени на морщинистом лице старика появлялась слабая улыбка. Олиний был безмятежен.

Тарквинию удалось сомкнуть глаза лишь через несколько часов.

Когда он проснулся, на базальтовом алтаре лежали пыльные пачки манускриптов, принесенные Олинием. Старик принялся придирчиво расспрашивать Тарквиния об их содержании. Гаруспик был настроен решительно, и Тарквинию пришлось изрядно поднапрячься, чтобы вспомнить мельчайшие подробности.

Кроме того, Олиний передал ему карту, бережно расправив потрескавшуюся кожу.

– Раньше ты мне ее никогда не показывал.

– В этом не было нужды, – лукаво улыбнулся старик.

– Кто ее начертил?

– Один из наших предков. Возможно, воин армии Александра. – Он пожал плечами. – Кто знает? Этот перипл считался древним еще до моего рождения.

Тарквиний склонился над пергаментом. Раньше он не видел ничего подобного, и мир за пределами Этрурии сразу показался ему полным очарования.

Олиний ткнул пальцем в середину чертежа:

– Это Средиземное море. После разрушения Карфагена римляне назвали его Маре нострум. Наше море.

– Мерзкие бахвалы.

– Не отвлекайся! – резко сказал Олиний. – Италию и Грецию ты знаешь. Лидия находится на юго-западе Малой Азии. Если следовать береговой линии, то дальше идут Сирия, Иудея и Египет.

– А это что? – Тарквиний показал восточнее того места, на котором лежал палец гаруспика.

– Парфия. А за ней – Маргиана. – Лицо Олиния приобрело странное выражение, но вдаваться в подробности он не стал. – Тархун пришел из Ресена, города на берегу великой реки Тигр. Эта страна называлась Ассирией задолго до того, как ее завоевали парфяне.

– Тархун! – Тарквиний повторил это имя с гордостью.

– Он проявил себя настоящим героем – сумел без потерь провести своих людей через земли, где им грозило множество опасностей. – Олиний снова постучал по выцветшему пергаменту у правого поля, над Маргианой. – Это Согдиана. Там живут люди с желтой кожей и длинными черными волосами. Это искусные всадники, сражающиеся с помощью луков. На юго-востоке расположена Скифия, где нашел свою смерть Александр Македонский.

Тарквиний был заинтригован. Он даже не подозревал о существовании таких далеких стран.

– Получается, что расенны пришли из Парфии?

– Кто знает… – Олиний поднял лохматую бровь. – Выясняй сам!

Тарквиний тут же вспомнил о предсказании гаруспика. Прежде у него и мысли не было о том, чтобы пройти путем первых этрусков.

– Путешествие в страну предков… – Олиний обвел взглядом гору, на которой провел всю жизнь. – Как бы мне хотелось самому там побывать, – негромко сказал он.

– Я везде буду помнить о тебе!

– Это доставило бы мне радость, арун.

Мысль о неминуемой смерти Олиния не оставляла Тарквиния, но он утешался тем, что вспоминал каждый миг жизни, проведенной рядом со стариком. К его огорчению, на второй вечер наставник заявил, что утром Тарквинию придется уйти.

– Забери все! – сказал он. – Печень, меч, литуус, карту. Все.

– Дай мне хотя бы еще один день! – взмолился Тарквиний. – Мне еще многому нужно научиться.

– Арун, – теперь гаруспик называл его только так, – я уже научил тебя всему необходимому. – Ты и сам это знаешь. Разве ты забыл, что тебе нужно убить шестого волка?

– Плевать мне на это! – Тарквиний поднял гладиус и пронзил воображаемого Целия. – Я выпущу кишки этому негодяю!

– Не сейчас.

Тарквиний пристально посмотрел на Олиния:

– Что ты имеешь в виду?

– От судьбы не убежишь. Целий придет сюда через три дня.

Тарквиний стиснул кулаки.

– Завтра утром ты уйдешь, а я проведу весь день в беседах с предками, готовясь к концу.

Молодой этруск вздохнул. Что ж, по крайней мере, несколько последних часов, проведенных вместе, будут счастливыми.

– Расскажи мне еще раз про точки на печени.

Гаруспик улыбнулся и выполнил просьбу.

– Я закопаю ее вместе с литуусом неподалеку от хозяйского дома. Там с нею ничего не случится.

– Нет! – резко ответил Олиний. – Бронзу можешь спрятать, но все остальное ты должен взять с собой.

– Почему? Когда я вернусь, они будут на месте.

Морщинистое лицо стало непроницаемым.

Тарквиний вздрогнул.

– Я не вернусь?

В глазах Олиния стояла искренняя печаль. В ответ он только покачал головой.

– Значит, мое путешествие затянется надолго!

– Затянется, арун. На двадцать с лишним лет. – Он слегка прикоснулся к карте. – Перипл окажет тебе неоценимую помощь. Записывай все, что увидишь. Узнай о наших предках как можно больше и принеси это знание в Александрию, город Александра Великого.

Тарквиний попытался представить решение этой сложной задачи, стоявшей перед ним.

– Не расставайся с литуусом до самого конца. – Голос Олиния звучал мрачно. – Тебя должны похоронить с ним.

Впервые в жизни Тарквиний не смог найти слов для ответа.

– А что будет с твоим телом, когда воины убьют тебя?

– Мои кости обглодают птицы, – спокойно ответил Олиний. – Это не имеет значения.

– Я вернусь, – пообещал Тарквиний. – Разведу костер. И исполню обряд.

Олиния эти слова явно обрадовали.

– Только убедись, что Целий ушел. Я не хочу, чтобы все мои многолетние труды пошли прахом.

Тарквиний вдруг почувствовал комок в горле.

– Мы, этруски, будем жить в римлянах. Даже без этой печени честолюбие и знания, запечатленные в либри, помогут им завоевать мир. – Олиний заметил взгляд Тарквиния, направленный на пещеру и гору манускриптов. – Их я сожгу. Но у римлян есть и другие записи, захваченные в наших городах. Самые важные из них хранятся под замком в римском храме Юпитера. – Он засмеялся. – Эти суеверные глупцы обращаются к ним только во времена великих опасностей!

Тарквиния переполняла печаль. Он заставил себя посмотреть старику в глаза.

– А наш народ превратится в прах и исчезнет навсегда?

– Ты передашь немало наших знаний, – загадочно ответил Олиний.

Но кому он их передаст? В мире осталось слишком мало чистокровных этрусков.

Олиний снял с левого указательного пальца маленькое золотое колечко.

– Возьми его. – Насколько Тарквиний помнил, это кольцо с искусно вырезанным жуком-скарабеем было на руке старика всегда. – Перед смертью отдашь его своему приемному сыну. Хотя он и римлянин, но станет другом всем расеннам. Кто-нибудь всегда будет об этом помнить.

– Приемному сыну?

– Все со временем выяснится, арун.

Тарквиний ждал, надеясь услышать еще что-нибудь.

Вдруг Олиний схватил его за руку.

– Цезарь должен помнить, что он смертен! – прошипел старик. – Не забудь! Твой сын должен будет сказать ему об этом!

– Что? – Тарквиний понятия не имел, о чем говорит Олиний.

– Рано или поздно боги все объяснят. – Затем гаруспик отвернулся и перестал отвечать на вопросы. Он ушел в себя, и этот транс продолжался до утра. Казалось, из Олиния ушла вся энергия и осталась лишь пустая телесная оболочка.

Тарквиний, у которого было тяжело на душе, приказал себе не размышлять над словами старика. Он бережно помог гаруспику поудобнее устроиться у костра и всю ночь бодрствовал, охраняя его. Он признавал предопределение, но никогда прежде не думал, что будет вынужден безропотно принять смерть самого близкого человека. Горе не давало ему покоя, и рассвет наступил раньше, чем Тарквиний сумел примириться с судьбой того, кто был ему дороже собственного отца. Он был последним гаруспиком, и сохранение древних знаний зависело лишь от него. Для этого нужно было совладать с римлянами. Усилия Олиния не должны были пропасть даром. Бремя было тяжелым, но неистовая гордость за предков давала молодому этруску цель в жизни.

Следующее утро выдалось свежим и солнечным. Благодаря высоте горы в пещере было намного прохладнее, чем в долине. В воздухе стояла тишина, небо было свободно от птиц. На голых склонах не было ни одного живого существа, но Тарквиний по опыту знал, что время для охоты самое подходящее. Следы, замеченные накануне вечером, приведут его к волкам.

Молодой этруск молча собрал мешок и съел сухарь. Гаруспик сидел на камне у входа в пещеру и безмолвно наблюдал за ним. На лице старика было написано удовлетворение.

– Спасибо тебе. За все. – Тарквиний проглотил комок в горле. – Я всегда буду помнить тебя.

– Я тоже никогда тебя не забуду.

Они пожали друг другу предплечья. Казалось, за ночь Олиний постарел еще сильнее, но его рука осталась крепкой.

– Береги себя, арун. Мы еще встретимся – в другой жизни. – Старик был спокоен и безмятежен, как человек, смирившийся со своей судьбой.

Тарквиний вскинул на плечо мешок, которому печень, посох и меч изрядно добавили тяжести. Карта хранилась на груди в маленькой сумочке. Он попытался найти нужные слова.

– Говорить больше не о чем. – Как всегда, гаруспик прочитал его мысли. – Ступай. Да благословят тебя боги.

Тарквиний повернулся и пошел по своему же следу, положив стрелу на тетиву.

Он ни разу не оглянулся.

Глава IV

Бренн

Прошло девять лет… Трансальпинская Галлия, 61 г. до н. э.

– Стреляй, пока он нас не видит!

– Далеко, – прошептал воин-галл, с широкой улыбкой взглянув на своего юного двоюродного брата, – добрая сотня шагов.

– Но ты же попадешь! – возмутился Брак. Он прижимал к себе обеих охотничьих собак и ласково поглаживал их, чтобы они не заскулили от возбуждения.

Бренн скорчил гримасу и снова взглянул на оленя, который стоял невдалеке под деревьями. Мощный лук он заранее взял на изготовку, наложил стрелу на тетиву. Последний отрезок пути они ползли на четвереньках и в конце концов укрылись за толстым стволом поваленного дерева. К счастью, ветерок налетал порывами с той стороны, где пасся олень, и животное не подозревало о том, что к нему подкрались охотники.

Эти двое шли по следу с раннего утра, чуткие собачьи носы безошибочно выбирали нужную дорогу в разросшемся за лето подлеске. Олень двигался спокойно, срывал на ходу листья с нижних ветвей деревьев, а сейчас остановился, чтобы попить дождевой воды из лужицы, оставшейся между кривыми мощными корнями старого дуба.

– Направь мою стрелу, Беленус, – мысленно воззвал к богу Бренн.

Он натянул до предела скрученную из жил тетиву и, сощурив глаз, прицелился. Чтобы удерживать лук напряженным, требовалось изрядное усилие, но зазубренный наконечник стрелы оставался неподвижным, словно и лук, и лучник были деталями каменной статуи. Беззвучно выдохнув, галл разжал пальцы. Стрела полетела точно в цель и, негромко чмокнув, вонзилась в грудь оленя.

Ноги животного сразу же подкосились, и оно опустилось на землю.

Брак хлопнул Бренна по плечу:

– Прямо в сердце угодил! А иначе гоняйся за ним…

Мужчины кинулись к добыче. В своей одежде – куртках из грубой зеленой материи и коричневых штанах – они были почти неразличимы в кустах. Брак был высоким и крепким юношей, но старший двоюродный брат превосходил его ростом чуть ли не на голову. У великана самой заметной частью широкого добродушного лица являлся нос. По обычаю их племени, аллоброгов, у обоих белокурые волосы были заплетены в косичку и завязаны ленточкой. Вооружены они были луками и длинными охотничьими копьями. На кожаных поясах висели кинжалы.

Глаза оленя уже начали стекленеть. Несколькими точными движениями лезвия ножа Бренн вырезал стрелу и вытер наконечник о мох под ногами. Затем он убрал стрелу в колчан, вновь обратился с молитвой к Беленусу, богу, которого он почитал превыше всех, а потом бросил своему спутнику:

– Мясо само в лагерь не придет. Срежь-ка жердину.

Они связали ноги оленя кожаным ремешком, который нашелся в кошеле Бренна, просунули между ног ствол молодого деревца и не без усилия подняли убитого зверя. Его голова безжизненно моталась в такт шагам охотников. Собаки, порыкивая от возбуждения, подлизывали капли крови, которая продолжала сочиться из раны в груди.

– Много еще нужно?

– Одного, может, двух… Тогда мяса точно хватит на обе семьи. – Бренн улыбнулся воспоминанию о своей жене Лиат и крошечном сынишке и легким движением руки поправил жердь на плече. – И уж конечно, у нас будет запас больше, чем у дурней из деревни.

– Но у них же нет времени охотиться, – возразил Брак. – Карадок говорит, что, когда разобьем римлян, боги вознаградят нас.

– Старый дурак… – пробормотал Бренн и сразу же пожалел об этом. Обычно он старался держать свое мнение при себе.

Брака его слова поразили.

– Но ведь Карадок наш вождь!

– Может, и так, но сейчас пища на зиму для моей семьи важнее. Когда я буду уверен, что они сыты, примкну к восстанию. Но не раньше. – Бренн оглянулся на Брака – тот был еще совсем молод и только-только начал бриться.

– Вот бы и сказал ему об этом.

– Карадок и так все узнает – в свое время. – Отсутствие двоих воинов в такое время не могло остаться незамеченным. И когда они вернутся, Бренну придется изрядно потрудиться, чтобы оправдаться.

– Надо было тебе самому возглавить племя, – заметил Брак.

Бренн вздохнул. Сделать это он мог бы без особого труда. Немало воинов подбивало его бросить вызов престарелому Карадоку, который возглавлял племя чуть ли не двадцать лет.

– Не люблю я командовать людьми, братец. Разве что в бою, а войны нужно избегать, насколько возможно. Что до убеждения и уговоров, тут я не силен. – Он выразительно пожал широченными плечами. – Чем спорить, я лучше пойду на охоту или к своей женщине.