Драматургия в трех томах. Том третий. Комедии

РИТА. Он сказал, чтобы я сказала вам всего два слова… За это – вот! – подарил шоколадку! Хотите попробовать?

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ (раздраженно). Какие два слова?

РИТА. «Тавризян не подписывает».

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Это три слова. Это во-первых. Во-вторых, скажи ему, что я сказал: «Если Тавризян не подпишет сегодня, мы с него, с Махони, вычтем полтора миллиона рублей!»

Рита выходит. Пауза.

Хороший денек сегодня! В суете я забыл, вы забыли, мы все забыли, что сегодня Тавризян подписывает у министра… Два часа этот Махоня сидит у меня под дверью, и я даже не понял, почему сидит! И все из-за этого чертова объявления! Конец света! Финиш!

СТАСИК. Если Тавризян действительно не подписывает, придется вам лично министру звонить.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Щас! Разбежался! Калошки надел и…

СТАСИК. Могу спорить, что этот Махоня, когда понял, что Тавризяна не достал, сразу к вам прибежал, чтобы об этом звонке просить.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Это пожалуйста! Просить меня можно! Просить у нас никому не запрещено!

Входит Рита.

РИТА. Я сказала.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ну и?..

РИТА. Он сказал: «Вычитайте. Только вы сначала позвоните министру».

СТАСИК. А я про что?

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Как же, вычтешь с него! Достал-таки, Достаев-ский! (Рите.) Впусти! Но я за себя не отвечаю с этим бандитом!

Входит Махоня – грузный лысый человек лет 60-ти. Тяжело опускается в кресло, наливает себе воды в графин, пьет…

Пауза.

Ну, что там Тавризян? Капризничает?

МАХОНЯ (допив воду). Хуже.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Не подписывает?

МАХОНЯ. Хуже.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Что может быть хуже?

МАХОНЯ. Сегодня уезжает.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Это значит…

МАХОНЯ. Это значит, что он не подписал и не подпишет. Мы его упустим, полгода будем ловить, еще полгода уговаривать, через год он согласится, через два мы утвердим, через три начнем… Без его подписи проект реконструкции «двадцатки» недействителен. Полтора миллиона уйдут в трубу. И все из-за того, что он сегодня отказывается подписать и уезжает в Сибирь. На симпозиум.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Аргументы?

МАХОНЯ. Тысяча аргументов.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Назови хотя бы один.

МАХОНЯ. Веселкин.

СТАСИК. Я так и знал.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. М-да… Веселкин – это, конечно, аргумент в тяжелом весе. Тут мы бессильны.

Пауза. Входит Рита.

РИТА. Звонила ваша мадам, просила на сегодня четыре билета.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Хорошо.

РИТА. Не «хорошо», а запишите.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Записал.

Рита выходит.

МАХОНЯ. Заметьте, я вас пока на эту тему ни о чем не прошу. Я действую всеми доступными средствами, но они не действуют.

СТАСИК. Кончай, Махоня! Кончай!

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. От тебя уже голова болит! Как тебя Таври-зян выдерживает? Мы ж тебя специально к нему… мол, сдадут нервы от общения с Махоней – и сразу подпишет… Ан нет! Плохо ты его за горло взял, если он так и не подписал! Теперь ты нас хотя бы за горло не бери!

МАХОНЯ. Я разве беру? (Снимает трубку телефона.) Вот трубочка, позвоните министру, и я уйду. Больше Махоне от вас ничего не надо.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Стоп, Махоня, стоп. (Кладет трубку.)

СТАСИК. Не учи Игоря Николаевича, что ему надо делать.

МАХОНЯ. Я разве учу? Я прошу использовать шанс. Вы знаете закон Махони?

СТАСИК. Какой закон?

МАХОНЯ. Закон Махони гласит: если остался единственный шанс, надо его использовать! Позвоните, они сейчас все там – и Тавризян, и Веселкин…

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Я звонить министру не буду.

МАХОНЯ (тихо). Хотите, я наберу, если вам так трудно?

СТАСИК. Он не отстанет. Вы его впустили, теперь он своего добьется.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Лучше бы он Тавризяна добивал. А то он меня добивает.

МАХОНЯ. И добью. Всех вас добью. Такая уж моя планида. Сначала ненавидят – потом любят. Мне за это деньги платят. (Снимает трубку, протягивает снова Игорю Николаевичу.) Прошу!

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. И что я скажу? Что академик Веселкин с академиком Тавризяном на ножах – это он и так знает! Что эти два академика друг друга тридцать лет едят и никак съесть не могут – это тоже всем известно! Тавризян узнал, что Веселкин «за», и тут же высказался против: министр между этих двух огней сколько лет пляшет – как он может повлиять? Приказать Тавризяну он не может! Заставлять Веселкина высказаться против нашей реконструкции, чтобы Тавризян подписал, тоже поздно – замкнутый круг!

МАХОНЯ. Попросите министра назначить Веселкина ответственным от академии за нашу реконструкцию, раз Тавризян уезжает на симпозиум, а дело срочное!

СТАСИК. Это будет означать, что Веселкин съел Тавризяна! И министр ему помог это сделать нашими руками!

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Пойми, Махоня, ты нас всех подставляешь!

МАХОНЯ. Я никого не подставляю!

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Подставляешь. Достаешь. Достаешь и подставляешь. Ты всех нас хочешь перессорить! Какая-то подпись паршивая, а я год буду потом отмываться перед всеми после этого звонка!

МАХОНЯ. Игорь Николаевич, я к вам пришел не по личному делу. Знаете, сколько этот звонок один ваш стоит? Полтора миллиона! Вы это прекрасно знаете. А не позвоните – полтора миллиона уйдут в трубу! И это тоже вам известно. Ну?

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Что «ну»? Баранки гну! Что я могу сделать? Я ничего не могу.

СТАСИК. В самом деле, что может Игорь Николаевич? Да и министр ничего не может!

МАХОНЯ. Министр может. А если не может, то что это за министр?

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Вот и тут диссидентство. И тут антисоветчина. Только без гитары.

СТАСИК. Что он может? Что он может?! Эх, Махоня, Махоня… Ты думаешь, министру очень нужно, чтобы «двадцатка» наша пошла в реконструкцию? Очень ему нужно Тавризяна давить!

МАХОНЯ. Нужно.

СТАСИК. Зачем?

МАХОНЯ. Для дела.

СТАСИК. Для какого дела, Махоня?

МАХОНЯ. Как для какого? Для нашего общего дела! Реконструкция «двадцатки» – разве не наше общее дело?

СТАСИК. В том-то и дело, что наше, да не общее. Пойми ты, Махоня, что у министра свои дела и с Веселкиным, и с тем же Тавризяном…

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. И у нас, между прочим, тоже…

МАХОНЯ. Что?

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Свои дела с министром, вот что! И как ты этого не понимаешь!

МАХОНЯ (грустно). Это я как раз понимаю. У всех свои дела. Только у меня почему-то не свое. Есть идея: назначьте Махоню министром, и он вам докажет, чтó министр может. В общем, вы вынуждаете меня пойти своим путем. Путем Махони. Хорошо, у меня тоже будут свои дела. Я уже представляю эту визитку. Крупно: «Махоня». И чуть ниже мелкой прописью: «министр». Значит, не будете звонить?

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Отпадает, Махоня!

СТАСИК. Железно отпадает.

Врывается Эра, она чрезвычайно взволнована.

ЭРА. Здравствуйте, Игорь Николаевич, не надо мне ничего говорить, я уже все знаю.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Что вы знаете?

ЭРА. Что вы отменили концерт, но я сразу скажу: это невозможно.

МАХОНЯ. Ну, я пошел. Это надолго. (Уходит.)

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Во-первых, я ничего не отменял, во-вторых, вы ошибаетесь глубоко: в нашей жизни возможно все!

ЭРА. Объявление висит. Люди оповещены.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Объявление надо немедленно снять.

ЭРА. Значит, отменяете? А говорите, что не отменяете!

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Эра Георгиевна, успокойтесь! Сядьте…

ЭРА. Я уже в своем отделе насиделась…

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. На рабочем месте вас с утра нет.

ЭРА. Это потому, что я весь день по этим делам бегаю.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Сядьте!

ЭРА. Не хочу сидеть. Не буду сидеть.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Хорошо, делайте что хотите и как хотите… Вы культорг. Но я здесь тоже не самый последний человек. И потому я вам говорю: будет концерт или не будет – этого я не знаю, ибо этого сейчас – я подчеркиваю, сейчас – никто в мире не знает, но… объявление надо снять. Снять в любом случае.

ЭРА. Если концерт будет, зачем его снимать?

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. А что… что, собственно, нам дает это объявление? Все и так его читали!

СТАСИК. Действительно… Эра, пойми… Все давно знают о концерте. Оно ничего не прибавляет.

ЭРА. Как так, что-то не понимаю…

СТАСИК. Ну действительно… какая в нем новая информация? Вот вы мне ответьте, Эра Георгиевна, какая в нем содержится для меня, для вас, для Игоря Николаевича новая информация?

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Для меня там и старой информации не содержится.

ЭРА. Ничего не понимаю. Перестаю что-либо понимать!

СТАСИК. Ну что… Ответьте только честно, разумно: что именно, что конкретно нам это объявление прибавляет? Ответьте!

ЭРА. Бред какой-то!

СТАСИК. Нет, вы мне ответьте: оно прибавляет или не прибавляет?

ЭРА. Бред. Бред. Бред собачий.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Эра Георгиевна, успокойтесь. Сохраняйте спокойствие… Во всех случаях, во всех случаях вам надо сохранить спокойствие.

ЭРА. Я спокойна, Игорь Николаевич, я совершенно спокойна.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Тогда выслушайте меня со Станиславом Сергеевичем. Не надо дразнить гусей, снимите объявление!

ЭРА. Но почему?

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Потому что не надо дразнить гусей.

ЭРА. Каких гусей? Я согласовала этот концерт и согласовала это приглашение.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. С кем и когда вы его согласовали? Я лично был в отпуске.

ЭРА. Со всеми. Со Станиславом Сергеевичем вот согласовала, с Василием Константиновичем согласовала, с Панковым разговаривала, с Бурмистровым, со Смоляницким трижды беседовала…

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Вы говорите «беседовала»… Что же они вам отвечали?

ЭРА. Они мне все кивали, никто не возражал.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. И Станислав Сергеевич не…

СТАСИК. Кивать, между прочим, это еще не значит беседовать!

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Минуточку! (Кивая на Стасика.) Значит, вы утверждаете, что Станислав Сергеевич кивал и не возражал?

ЭРА. Да, и Станислав Сергеевич, представьте! Вы думаете, я такая дура, что такой вопрос ни с кем не согласовала? Я со всеми этот вопрос согласовала, со всеми нашими боссами…

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ну, положим, лично я был…

ЭРА. Вы, Игорь Николаевич, да-да-да, были в отпуске… Но все остальные мне дали добро.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. И Шурик?

ЭРА. Какой Шурик? Железный?

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Да-да, именно он!

ЭРА. Да-да, и он как секретарь комсомольской организации меня поддержал, но при этом только сказал, что, по его мнению, надо это делать не как молодежный вечер, а как общеинститутский… И на общеинститутский вечер дал добро! Представьте! А я еще подумала: как он хорошо говорит и все так хорошо понимает – конечно, такой вечер надо делать на общеинститутском уровне, и только на общеинститутском!

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Так. Ну, все. Вопрос ясен. Вот мы наконец и добрались до основного – кто вешал объявление. И теперь…

ЭРА. Ну вешайте меня теперь! Я ни от чего не отказываюсь… Ешьте меня с маслом, кушайте на здоровье! Убивайте, снимайте с работы, выгоняйте на улицу! Только за что? За то, что я его пригласила? (Плачет.)

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ (переглядывается со Стасиком). Погодите, погодите, Эра Георгиевна… Вас, по-моему, никто пока не увольняет с работы – что вы так нервничаете?

ЭРА. Нервничаете вы, а не я. У меня все согласовано, у меня все, все… (Утирает слезы.)

Пауза.

СТАСИК. Простите, а в плане это выступление где-нибудь записано? Есть оно в плане?

ЭРА. В к-ка-аком пла-ане? (Всхлипывает.)

СТАСИК. Ну, в плане культработы? Есть у вас такой план?

ЭРА. Есть, конечно.

СТАСИК. И что? В нем записано выступление этого блатного артиста?

ЭРА. Нет, выступление этого Поэта у нас, в нашем плане, не запланировано. Потому что… его просто нельзя… нельзя заранее запла…

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ (тихо, но со значением). Так. А знаете ли вы, что проводить внеплановые мероприятия нам категорически… не рекомендовано? Знаете, с чего все начинается? С проведения внеплановых мероприятий.

Пауза.

ЭРА (пытается говорить спокойно). Станислав Сергеевич, скажите, только честно…

СТАСИК. Насчет чего?

ЭРА. Вы мне кивали?

СТАСИК. Ну, кивал. Может, у меня привычка такая – кивать. Я киваю, но это еще ничего не значит. Я киваю, но часто бываю при этом внутренне не согласен.

ЭРА. Ах, внутренне? Так, когда вы мне кивали, вы что – были против или вы не были против?

СТАСИК. Я против никогда не бываю. Повторяю: внутренне я могу с чем-то не соглашаться. Но… против я лично никогда не бываю.

ЭРА. Значит, вы не были против?! Прекрасно! Вот, нашелся наконец один честный человек, настоящий мужчина, который разделит со мной ответственность! Он дважды признался: в том, что кивал, признался, и в том, что против не был… Значит, он был за, верно?

СТАСИК. Неверно! Эра Георгиевна, милая, вы как-то странно ставите вопрос… Я, конечно, не был против, чтобы вы пригласили в нашу контору, но… так же честно признайтесь теперь и вы! Я не был особенно и за.

ЭРА. Как так?

СТАСИК. А так. Мне лично Окуджава больше нравится.

ЭРА. Хорошо. Я вам киваю. В следующем месяце я приглашу лично вам Окуджаву!

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Погодите, погодите, Эра Георгиевна! Вам дай волю, вы еще и… и…

ЭРА. Кого? Ну, кого вы хотите, чтобы я в нашу контору пригласила? Я тут же приглашу! Всех завтра же приглашу! Софронова? Кочетова? Пожалуйста, хоть завтра! А сегодня дайте Высоцкого пригласить! Один раз! Дайте! Ну дайте! Ну что вам стоит? Ну хотите, я перед вами на колени встану?

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Успокойтесь, Эра Георгиевна, вставать на колени вам не надо. Я тоже мог бы вас о чем-то просить. Я тоже мог бы перед вами стать на колени.

ЭРА. Мог бы? Так встаньте! Встаньте!

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Когда нужно будет – и попрошу, и встану, но сейчас… Сейчас не об этом речь. Сейчас речь о том, что… (Твердым голосом.) Этот, с позволения сказать, поэт с блатной гитарой, вышедший чуть ли не вчера из Таганской тюрьмы или еще неизвестно откуда… на нашу голову… Этот поэт у вас не стоит в плане, вы понимаете?

Эра снова рыдает, даже воет.

Хорошо. Не будем вешать ярлыки. Хотя идеологическая диверсия применяет новейшие технические средства и не брезгует ничем, включая магнитофоны. Скажем иначе… То, что вы вне плана, – это знаете как называется?

ЭРА. Как?

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ (делает большие глаза). Частной инициативой, вот как!

ЭРА. Не понимаю.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Что такое этот концерт? Это чистая частная инициатива нашей Эры Георгиевны… Она что хочет, то и делает, а мы ей только киваем! Но государственные интересы с такими действиями не совпадают. Мы не лавочка какая-нибудь, не частная фирма. И вы нам свои фокусы не навязывайте! Я вам твердо заявляю: никакой частной инициативы здесь не будет. Не будет! Раз в плане нет!

ЭРА. Но я же вам говорю… Я вам говорю, товарищи, вы что… Я же вам говорю: этот концерт не мог быть в плане! Высоцкий очень занятый артист, у него Таганка, кино…

СТАСИК. А на телевидении его нет. На телевидение его не пускают!

ЭРА. Тем хуже для телевидения! Он Поэт, понимаете?!

СТАСИК. Поэт, а в Союзе писателей его нет. Нет его в списках Союза писателей!

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Поэты с гитарами… только, знаешь, где бывают?

ЭРА. Уверяю вас, что есть еще у нас люди, которые именно так и думают: мол, если он в Союзе писателей не состоит…

СТАСИК. Окуджава, между прочим, состоит.

ЭРА. И слава богу… А Пушкин и Толстой не состояли – и что с того? Я о другом вам хочу… Он очень занят, очень, его на части рвут такие же, как мы, организации, с ним невозможно договориться заранее, за полгода, а тут так вышло, так повезло… У моей сестры муж, а у мужа приятель – его приятель, и он с ним позавчера договорился на сегодня…

А я с вами заранее согласовала все… И он согласился! Он к нам сейчас уже едет. Вы понимаете, для нашей конторы это счастье! Для нашей шараги это нечто! Нам с вами так повезло! И я срочно стала писать объявление! Я хотела как лучше! Чтобы побыстрее, пооперативнее, чтобы можно было билеты успеть продать. (В ужасе, что проговорилась, закрывает ладошкой рот.)

Пауза.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Как – продать? Вы что, продаете на этот концерт билеты?

ЭРА (неожиданно атакует, ибо терять ей нечего). А вы что, Игорь Николаевич, здесь сидите и работаете за бесплатно?

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Но я получаю законным путем, а вы как собираетесь ему платить?

ЭРА. И мы законным. Оформим как-нибудь. (Кивает на Стасика.) Если профком захочет, он все может.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Да вы с ума сошли! Нас всех завтра посадят, всех!

СТАСИК. И вот там, в тюрьме Таганской, мы и запоем его песни.

ЭРА. Зачем для этого садиться в тюрьму, если есть возможность его на свободе послушать!

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Да, частная лавочка! Абсолютно частное предприятие! Дожили! Гитарист управляет страной!

Пауза.

СТАСИК. У меня деловое предложение. Пусть Высоцкий приедет, но не поет.

ЭРА. Как не поет? Почему?

СТАСИК. Потому что у нас микрофон сломался. Может у нас микрофон сломаться? Если нужно.

ЭРА. У нас даже потолок, если нужно, упадет на мою голову. Но что же он будет делать, если не петь?

СТАСИК. Пусть стихи почитает. Есенина, монолог Хлопуши. Из «Гамлета» что-нибудь… О своей работе в кино пусть чего-нибудь расскажет. Смешные истории. У всех популярных артистов есть какая-нибудь своя смешная история: как кирпич на голову упал, как во время съемок кто-то лишнего выпил и кукурузное поле сжег… Я сам такое недавно слышал.

ЭРА (твердо). Но я договорилась, что он будет петь. Петь под гитару.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Как договорились, так можно и передоговориться. А пока надо снять объявление. Сделайте, пожалуйста, это поскорее, Эра Георгиевна!

ЭРА. Вот вы, Игорь Николаевич, сами пойдите, сами передоговари-вайтесь, сами снимайте! А я посмотрю, и народ будет смотреть, как вы это все делать будете, хорошо?

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Товарищ Гольдина, вы коммунист?

ЭРА. Нет.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. А я коммунист.

ЭРА. Ну и что?

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. А то, что я из-за ваших песенок дурацких… своим партбилетом не буду рисковать. Снимите объявление!

ЭРА. Это какой-то ужас! (Рыдает.) Мы кто? Товарищи! Братья! Сестры! Мы что, не люди? Мы кто – рабы? Да? Мы рабы? Нет, вы не молчите, вы мне ответьте: мы самые настоящие рабы, да? Да? Да?

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Эра Георгиевна!

ЭРА. Игорь Николаевич!

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Стасик, ты тоже будешь отвечать! И Шурик! Все будем отвечать, я один не буду отвечать! Все будем!

Звонит белый телефон. Игорь Николаевич берет трубку.

Понял. Вас понял. Не надо снимать?

Пауза. Все застыли.

Зинаида Порфирьевна, это ваш совет или распоряжение? Очень хорошо, распоряжение. Ах, под мою ответственность? Понял, вас понял. Ваше распоряжение под мою ответственность. А кто вам звонил? Из КБ-9 возмущались? Ну да, да, они и со мной так шутили. Шутники! Понял. Чтобы лишний раз не волновать народ. (Кладет трубку.) Вот так, товарищи! Снимать объявление не будем, чтобы лишний раз не волновать народ.

ЭРА (шепотом). Ура-ааа!

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Но… Но! На объявлении мелким шрифтом надо сделать маленькую приписочку: «Концерт переносится». Это не мое, это предложение лично Зинаиды Порфирьевны. Во избежание скандала.

ЭРА (потрясенно). Да вы что?! Это же еще хуже! Это хуже, разве вы не понимаете?

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Для нас теперь чем хуже, тем лучше! Пока не поздно, давайте перенесем концерт.

ЭРА. Как перенесем? На какое число перенесем?

СТАСИК. На неопределенное время. А там видно будет.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Я подчеркиваю: это не мое предложение. Это распоряжение вышестоящего органа.

ЭРА. Видно уже не будет. И слышно не будет. А народ хочет, между прочим, и увидеть, и услышать.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Эра Георгиевна, вы вообще соображаете, что вы говорите? Какой народ?

ЭРА. Наш народ.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ (надувшись). Товарищ Гольдина, не вам говорить от имени нашего народа.

Пауза. Эра Георгиевна встает, идет к двери.

ЭРА. Так… Хорошо… Я вас поняла. А от своего имени я вам могу сказать? Так вот, суки вы все, скоты, и я с вами в ваши игры больше не играю! (Убегает, хлопнув дверью.)

Пауза.

СТАСИК. Зря вы с ней так, Игорь Николаевич.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ничего. Внеплановых мероприятий у нас не будет. Не допустим. Никаких.

Звонит телефон. Игорь Николаевич не берет трубку. Стасик выходит.

Входит Рита.

РИТА. Снова звонит ваша мадам. Просит шесть.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Оставь меня. Не соединяй.

РИТА. Запишите сразу восемь – я ей скажу, она перестанет звонить.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Хоть десять! А ты… Знаешь что, Ритуля, единственная просьба к тебе: не называй мою жену «мадам», мне это не слишком приятно.

РИТА. Ничего, потерпите, я же терплю…

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Где Шурик?

РИТА. Я же сказала – ищут.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Из-под земли мне его достань. Найди, прошу, ради меня. Очень прошу!

РИТА. Очень-очень?

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Обещала ведь!

РИТА. Обещанного три года ждут! (Выходит.)