Отбор женихов для волчицы лунного князя

Анна Замосковная

Отбор женихов для волчицы лунного князя

ГЛАВА 1

– Как поживает Галина? – страшный вопрос наконец задан, и на языке оседает горечь невыплаканных слёз.

Краем глаза вижу, как сжимаются на руле пальцы Михаила. Чёрным полотном несётся мимо лес, и единственный свет – отблески фар его Ауди, ложащиеся на помрачневшее любимое лицо.

– Не понимаю, о ком ты. – Стальные нотки в голосе Михаила выдают раздражение слишком сильное для ошибочного вопроса. – Это какая-нибудь сотрудница?

Сердце разрывается, но я шепчу немеющими губами:

– Твоя жена. И дети, которых у тебя якобы нет, тоже как поживают?

Он кривится, а я тысячный раз говорю себе, какая дура, что поверила, будто красивый молодой человек с зарплатой в полмиллиона может быть свободен.

Однозначно дура!

– Вот зачем ты всё это узнавала? – Михаил ударяет по рулю. – Трудно было не совать нос в чужие дела?

Чужие…

Дыхание перехватывает, я выгибаюсь на сидении: мне тесно, невыносимо рядом с ним. Невыносимо осознавать, что он лгал, и все его слова о любви – обман, и я трусиха, потому что вместо того, чтобы сразу спросить, села в машину и, нелепо надеясь, что всё обойдётся, ехала целый час, прежде чем выдавила проклятый вопрос.

– Поворачивай, – молю я, и слёзы подкатывают, но не могут пролиться. – Поворачивай.

– Не истери.

Судорожно дёргаю кнопку, и в приоткрывшееся окно врывается ночной воздух. Комар ударяется о мой нос и уносится на Михаила. Я впиваюсь в душащий меня ремень.

– Не истери, кому говорю! – Косой взгляд Михаила полон ярости. Он снова смотрит на дорогу, кусает губу.

На меня накатывает странная апатия, я обмякаю, смотрю, как золотой свет фар высекает из тьмы искры трепещущих на ветру листочков, стволы, серое полотно дороги с проплешинами заплаток.

В висок бьёт ветер, свистит о край стекла. А мне нечем дышать, и голова разрывается.

– А знаешь, даже хорошо, что ты теперь знаешь, – Михаил нащупывает сбоку сигареты и вытряхивает одну. Сжимая её уголком губ, глухо продолжает. – Меньше проблем. Давай так: я оплачиваю хату, нижнее бельё, платье в месяц, шубу за зиму. Ну там всякие побрякушки на праздники само собой и недельный отпуск со мной за границей. Ну и рестораны, да. Если будешь лапочкой, через полгода подарю машину. Но только сразу предупреждаю: если забеременеешь, на помощь не рассчитывай, у меня официалка двадцать косарей, алименты будут мизерными.

Господи, как же тошно, как не хочется это слышать. Заткнуть бы уши, да не поможет.

Михаил снова косится на меня и разжигает сигарету прикуривателем. Выпустив первую струю дыма, интересуется:

– Согласна?

Ошарашено смотрю на него.

– Плюсом десятку в месяц подкидывать? – продолжает он. – И ещё: будешь регулярно медосмотры проходить, чтобы я от тебя чего не подцепил.

Как я не раскусила его раньше? Как могла поверить словам о невероятной страсти, любви, о желании вечно быть со мной, он же, он же…

– Давай, Тамар, решай скорее.

– А то что? – бесцветно уточняю я.

Вроде ещё живу, функционирую, мысли крутятся, но такая пустота внутри, так стискивает грудь, что кажется – я кукла, призрак. Нечто мёртвое, и поэтому у меня даже слёзы не текут, только холод по всему одеревеневшему телу.

Ауди резко тормозит. Меня чуть дёргает вперёд. А Михаил смотрит на меня, улыбается своей очаровательной улыбкой, от которой на гладко выбритых щеках появляются ямочки, и ласково обещает:

– А то высажу.

Невыносимо! Рывком открываю дверь.

– Стой! Я пошутил…

Судорожно вдыхаю влажный ночной воздух.

– Ку-ку, ку-ку, – долбит по мозгам кукушка. Запахи и звуки ночного леса – пытаюсь удержаться за них, чтобы не чувствовать, не видеть перед мысленным взглядом фотографии из Фейсбука Мишиной жены: они обнимаются, целуются, на шашлыках с друзьями, под пальмой на море. Миша держит на руках так похожего на него мальчишку и гордо улыбается.

Как же глупо я надеялась, что это ошибка, что просто похожий человек, но… но…

Поднимаюсь с сидения. Тошно, так тошно даже физически. А Михаил уже передо мной, сжимает мои плечи, твердит:

– Ну, успокойся же, успокойся. – Он сдвигает меня в сторону, притискивает к задней двери. – Со всеми бывает.

Его руки тянут подол платья. Губы касаются моих губ, язык скользит в рот, а перед моим мысленным взглядом стоит фотография с семейного застолья и Михаил, сейчас жарко прижимающий меня, раздвигающий коленом ноги, на этом колене держит дочь, а на другом – сына, и жена, склонив голову Михаилу на плечо, обнимает его и детей.

Упираюсь руками в широкую грудь, отворачиваюсь, освобождая рот от глубокого поцелуя. Михаил зарывается пальцами в волосы у меня на затылке, пытается поймать губы, шепчет:

– Успокойся, просто успокойся, у нас есть два дня, в гостинице я тебя успокою…

– У тебя жена!

– Ну и что? Я же мужчина, мне надо…

Как же отвратительно, невыносимо отвратительно.

– Нет-нет-нет! – отталкиваю его сильнее.

Нарастает гул, за деревьями вспыхивает свет, через мгновение мимо проносится автомобиль. Нас ударяет горячим пыльным воздухом.

– Не дури. – Михаил под подолом находит трусы и тянет их вниз. – Я хочу тебя, слышишь? Хочу прямо сейчас. Давай же… Ну, – одной рукой он начинает расстёгивать ширинку. – Я так долго этого ждал, давай сейчас закрепим наше перемирие, а потом в гостинице ещё…

Кажется, он серьёзно.

– Как можно быть такой свиньёй? У тебя жена, дети…

– Да что ты заладила? Жена-жена. Не твоё дело! – Ухватив меня за плечо, он пытается развернуть меня спиной к себе, толкает к капоту. – Давай решим всё как взрослые нормальные люди. Ты моя любовница, я твой любовник, всё. – Упираюсь, и он закатывает глаза. – Ну, давай ещё абонемент тебе в спа-салон куплю. Но ты цену-то себе слишком не набивай, а то посговорчивее найду… И что ты так на меня смотришь? Надеялась, больше предложу? Так больше ты не стоишь, ни одна соска не стоит.

Ладонь обжигает болью, и только по этой боли и красноте на его щеке понимаю, что ударила. На эмоциях. Его глаза кажутся чёрными, губы изгибаются. От удара меня швыряет в сторону, вместе с щекой обжигает макушку – Михаил тянет за волосы.

– Ты что творишь, сучка? Ты… ты…

Его перекошенное лицо оказывается перед моим. Михаил одёргивает меня от машины. Щёлкнув блокиратором, захлопывает дверцу пассажирского сидения.

– Как хочешь, – рычит Михаил. – Истеричка. Сумасшедшая!

Оттолкнув меня к кустам, он обходит машину, садится на водительское сидение. Ауди срывается с места и уносится вдаль, сияя красными огнями.

Провожаю взглядом этот яростный отблеск.

Так гадко и пусто, что не сразу понимаю: Михаил оставил меня одну без денег и документов. На лесной дороге. Ночью. Точно ледяной душ, обрушивается страх. А я прокручиваю в голове сказанное, те фотографии – фотографии счастливой семьи… Михаил ведь знал, что я хочу семью, но собирался кормить бессмысленными обещаниями.

Боже, как в душе пусто. Кажется, даже встреча с маньяком сейчас не огорчит.

В этом странном оцепенении разворачиваюсь назад, к городу. Желтоватые отблески его марева видны над острыми макушками елей. Далеко. Как хорошо, что босоножки почти без каблука.

Ветер крепчает, и завеса облаков распахивается, выпуская на землю свет луны.

В глубине застывшей души теплится надежда, что Михаил вернётся, и от этого противно. Как я отвратительна в своей слабости! Будто не в силах сама добраться до города, будто нельзя в случае опасности спрятаться в кустах. Впрочем, ни одной машины не проехало. Словно никого нет, даже птицы с насекомыми притихли. Что, вообще-то, странно, но мне всё равно.

Иду, считая шаги, чтобы не вспоминать о том, как Михаил ухаживал за мной в офисе, о наших совместных обедах, о встречах в бассейне, где я любовалась его крепким телом…

Вспышка белого света озаряет поворот. Там что-то трещит. Хрип. Вскрик.

Ныряю за куст. Из-за поворота на дорогу выскакивает белое пятно, несётся на меня. Исчезает во тьме набежавшей тени. Шелестят деревья. Лунный свет вспыхивает вновь.

На меня бежит белоснежная собака вся в крови. Следом стелятся две серые тени. Вскидываю руки, закрываясь.

«Мимо, пробеги мимо!» – молю я.

Зверь взвивается в воздух, летит на меня: огромная распахнутая пасть. В лунном свете блестят зубы. Смыкаются на запястье. От удара в грудь падая назад, успеваю подумать, что это, наверное, сон, ведь я совсем не чувствую боли. Всё застилает лунный свет. Сотрясающий тело удар по затылку – и всё пропадает во тьме.

Ноет затылок. Страшно, протяжно. И спина. Плечи. Грудь. А вокруг поют птицы.

Надо мной тёмно-фиолетовое предрассветное небо и неестественно огромная луна. Холодно, как же холодно. И руку… Осторожно поднимаю прокушенную руку: вся в запёкшейся, отшелушивающейся крови. Следы зубов покрыты корочками. Удивительно, какие они аккуратные, думала, всю раздерут… И неожиданно я жива.

Приподнимаюсь. Деревья вокруг качаются, закручиваются, но я сажусь и тут же окаменеваю: рядом лежит белокурая девушка с чёрным кругом на лбу. Первый миг кажется, она в коричневом платье, рвано прикрывающем кожу, но потом приходит осознание: это запёкшаяся кровь. Вот девушка вся исцарапана и изгрызена.

Чуть поодаль лежит голый мужчина с перегрызенным горлом. Грязная нога ещё одного торчит из куста на обочине.

Осторожно касаюсь пальцев девушки – ледяные. Мертва.

«Чья-то оргия кончилась плохо… – медленно ложусь на землю, под око фантастической луны. – Похоже, компания решила повеселиться в лесу, но на них напали дикие собаки. Или волки». Это настолько невероятно и дико, что просто не верится.

Холод земли проникает в мышцы, мешает уснуть, провалиться в небытие до появления какой-нибудь машины. Должен же кто-нибудь по дороге поехать, увидеть меня и вызвать Скорую!

Небо надо мной всё такое же сумрачное, а луна… Что за оптический эффект сделал её такой огромной?

Дышать тяжело, словно неведомая сила выгибает тело, тянет куда-то, а виски стискивает боль, расползается калёным обручем, сливается ко лбу.

Лежать невозможно, и я приподнимаюсь на локтях. Асфальт колет руки. Осмотрев свои неподвижные ноги, поднимаю взгляд, но марево города над деревьями не разливается. Медленно поворачиваюсь: и сзади марева нет. А ведь ещё рано выключать фонари.

Падала я на спину, значит, город должен быть по направлению ног. Медленно встаю. Голова кружится, боль пульсирует в затылке.

Наверное, у меня сотрясение, но если помощь не идёт ко мне, придётся самой идти к помощи.

Если бы мне когда-нибудь сказали, что я могу пройти десятки километров, я бы усомнилась, несмотря на регулярные занятия в спортзале. Но я иду километр за километром по удивительно безлюдной дороге, местами затянутой туманом, словно в каком-нибудь ужастике, и поля с массивами перелесков выглядят загадочно и страшно.

Машин нет.

«Не настал ли случаем апокалипсис», – эта мысль всё чаще меня посещает, а потом… Потом я вхожу в плотную дымку тумана. Он влажно обнимает меня. Вижу только пятачок дороги под ногами. Шаг за шагом продвигаюсь в молочной белизне, молясь, чтобы на меня не наехала машина, о скорейшем возвращении домой, о выходе из этого пугающего киселя.

Туман кончается так же резко, как начался. Я выныриваю в тёплый воздух, всё вокруг залито холодно-красными лучами рассвета, а впереди серым нагромождением в россыпи жёлтых огоньков лежит город.

Оборачиваюсь: туман уползает под деревья, точно живой.

«Это из-за солнца, он просто растворяется из-за солнца: лучи прогревают воздух, и крупицы воды оседают на траву», – уверяю себя. Капельки россы брильянтами мерцают на грязной траве обочины, на последнем поле перед пригородом.

Луна обычного размера, едва видна на светлеющем небе.

И я направляюсь в город, стараясь не думать об этом жутком тумане, о трупах на дороге, которые могли померещиться от удара по голове. В висках ритмично пульсирует боль, отзывается во лбу. А я иду, иду вперёд, и там впереди на развилках мостов носятся автомобили, убегая на трассу или с неё врываясь в город.

Туман будто остаётся в моей голове, всё воспринимается урывками: вот я иду по дороге. Вот стою на покосившейся остановке, хотя понимаю, что без денег меня не повезут. Но вот я качаюсь на продавленном сидении Пазика, а мимо бегут городские остановки, и с неба смотрит призрачная луна.

Вот выхожу на остановке, и старушка-контролёр, придерживая меня за руку, обеспокоенно спрашивает:

– Ты до дома-то дойдёшь? Может, Скорую?

– У меня больница рядом, – шепчу каким-то не своим голосом, закрываю глаза.

И вдруг иду по двору своего дома.

Лифт с процарапанной на двери знаменитой надписью из трёх букв.

Чёрное «13» на круглом белом ярлычке на двери квартиры. Осознание, что ключ от моего дома у Михаила. Но запасной есть у соседки.

Наконец я смотрю на свою заправленную покрывалом с Эйфелевой башней постель…

Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип!

Звук выдирает из забытья. Сквозь жалюзи лезут полосы солнечного света, падают на туалетный столик, рикошетят в кровать. Я раздета.

Сажусь, и тёмные пряди соскальзывают с плеч на колени. Во лбу ещё пульсирует боль, но затылок не болит. Больше ничего не болит.

Неужели ночь в лесу и трупы лишь приснились? Но так реалистично… Понимаю руку и застываю: белые точечки в местах укуса достаточно ярко выделаются на коже, чтобы их нельзя было списать на игру воображения.

Совершенно чёткий след укуса собачьей пасти. Или волчьей. «Я словно в ужастике про оборотней», – нервно усмехаюсь.

Но совсем не смешно, вот совершенно!

Спускаю ноги с кровати и наступаю на платье. Ткань в тёмных пятнах засохшей крови.

Дыхание перехватывает, я резко перепрыгиваю через него и несусь в кухню.

Нет, этого не может быть, это можно как-то разумно объяснить. Я могла… могла просто пораниться. Господи, если бы кто только знал, как я хочу получить этому разумное объяснение.

Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! – снова начинает пиликать старый телефон, который за долгое держание заряда не ушёл в утиль, а остался будильником.

И если звенит будильник, значит, сейчас как минимум понедельник.

С Михаилом я уезжала в пятницу вечером.

Куда исчезли из памяти два дня?

Запускаю пальцы в волосы на затылке, ощупываю череп, но ни следа удара.

Снова звенит будильник.

И ещё раз.

Для начальницы даже укус оборотня не станет достойной причиной опоздания. Представить объяснительную с таким поводом я вовсе не могу, и тривиальная необходимость идти на работу вытаскивает меня из пучин всей этой мистики.

Просто надо спешить в офис.

Надо зарабатывать деньги.

Потому что даже оборотням нужно есть, а я всего лишь ушибленный на всю голову человек, мне и подавно следует заботиться о хлебе насущном.

Душ, быстрый завтрак почти просроченным йогуртом, макияж, выбор костюма из трёх возможных, укладка волос в пучок – это помогает отложить мысли о страшном на потом.

Стараюсь не думать об отсутствующих вещах, шраме на руке и пропущенных памятью днях.

Почти вовремя выхожу из квартиры и вставляю запасной ключ. Привычно щёлкает замок.

Первым меня настигает сладкий запах дешёвой туалетной воды. Просто удушающе тошнотворный.

– Милочка, – тягучий, прокуренный голос приходит вторым.

Вытащив ключ, поворачиваюсь. Антонина Петровна пятидесяти пяти лет отроду смотрит на меня через грозный прищур густо обведённых глаз. Яркий макияж и выкрашенная в жгуче-чёрный копна волос придают ей сходство с ведьмой.

– И вам доброго утра. – Направляюсь к лестнице, но соседка сверху перегораживает проход телом в ярко-красном растянутом костюме, одной рукой сжимает перила, другой упирается в стену.

– Милочка, если вы не в курсе, то вынуждена вас просветить: после одиннадцати часов нужно соблюдать тишину. И если вы и впредь будете позволять себе так орать и стонать, я напишу заявление, что у вас притон.

Надеюсь, у неё были галлюцинации. Или она всё придумала. Но у меня мурашки ползут по спине, а лицо холодеет.

– Не понимаю, о чём вы. – Шагаю к ней в надежде, что Антонина Петровна посторонится, но она стоит шлагбаумом.

– Милочка, я не закончила.

– Зато я закончила. Дайте мне пройти.

– Ты не поняла: трахайся со своим хахалем в другом месте, а здесь приличный дом.

В этот раз маска интеллигентности слетает удивительно быстро. Не знаю, кто наступил на хвост соседушке, но что б этому человеку чихалось и кашлялось.

– Дайте пройти, – требую я, но голос подрагивает. – Я только вернулась, в выходные меня дома не было.

– Дома её не было, хах, – качает головой Антонина Петровна. – Кто же концерты в твоей квартире устраивал, если не ты?

Сердце стынет, но я отвечаю почти твёрдо:

– Не знаю. Возможно, кто-то из соседей слишком громко слушал фильмы для взрослых.

Поджав ярко-красные губы, Антонина Петровна сверлит меня придирчивым взглядом. Кажется, мысль о фильмах ей в голову не приходила.

– Иван, – опуская руки, цедит она. – Мальчишка один дома остался, пока родители на даче. Так, значит, он английским с репетитором занимается!

Проскальзываю мимо, но успеваю преодолеть лишь пять ступеней, когда до Антонины Петровны доходит:

– Так его квартира далеко, я бы не услышала…

Бегу вниз, не слушая несущиеся в спину угрозы вызвать полицию, и просто очень надеюсь, что крики издавала не я, иначе вместо полиции может потребоваться вызвать Скорую – психиатрическую.

Вырываюсь из подъезда во влажную прохладу улицы. Воздух, с ночи пропитанный ароматами цветов и растений, уже подпорчен запахами выхлопных газов. Привычный городской гул разливается вокруг, принося в трепыхающееся сердце успокоение.

Глубоко дыша, уверяю себя: со мной всё хорошо. Вот заберу у Михаила кредитку и посещу врача. Наверняка провал в памяти связан с ударом по затылку. Я просто упала.

Ещё раз вдохнув и выдохнув, спешу к остановке. А Антонина Петровна причитает о безнравственности молодежи.

Поездка в маршрутке только усиливает головную боль и дурное настроение: как назло все пассажиры – сильно надушенные любители духоты, вопящие из-за малейшей попытки приоткрыть окно. Вырываюсь из этого смрада чуть не плача от облегчения.

К серому зданию, на третьем этаже которого располагается моё рабочее место, спешат опаздывающие сотрудники. Я вливаюсь в поток людей в тёмных деловых костюмах и белых рубашках. Стеклянные двери пропускают в холл, в запах потных тел и самого разнообразного парфюма.

Привычно кивнув охраннику, направляюсь к лестнице. Всегда поднимаюсь сама – так лучше для фигуры. Мелькание серых ступеней помогает настроиться на рабочий лад. Выныриваю в длинный коридор с множеством дверей. Этаж гудит, бегают девчонки и женщины с чашками, из курилки выползают жертвы табачного бога. Мой обыденный мир.

Наш офис – типовая светлая коробка с восемью заваленными бумагами столами. С бойлером и столиком, уставленным чашками и печеньями.

Резкий синтетический запах клубники ударяет в нос: на столе возле двери, где трудится беременная Маша, среди бумаг благоухает нарезанный рулет с клубникой. Тёмно-красные кляксы начинки на лезвии ножа мало напоминают кровь, но в памяти до боли резко вырисовываются трупы на дороге. В горле стоит ком, в глазах темнеет.

– Тамарик, привет, дорогу-дорогу пузожителю! – Маша легонько подталкивает меня в спину, и я по широкому проходу направляюсь к своему столу у окна.

Следом за ней в офис вносят запах табака Катерина и Наталья. Увы, они сидят рядом со мной, и каждое утро начинается не слишком приятно. Сразу приоткрываю окно. Пусть лучше дует в спину. Ещё лучше было бы запустить кондиционер, но Маша наслушалась о нём страшилок и на любую попытку включить «адскую машину убийства» ударяется в слёзы.

Едва оказавший за столом, включаю компьютер. Он отзывается тихим урчанием.

– Ухты! – Стоящая у окна Катерина буквально вжимается в стекло.

– Ого, – поддерживает её наливавшая чай Наталья.

– Что там? – подрывается Маша.

Разворачиваюсь, пытаясь понять, что так заинтересовало коллег. Подозревая, что впечатлили их отнюдь не три чёрных тонированных Хаммера, встаю и наклоняюсь к стеклу. Перед зданием пять мужчин в чёрной коже и тёмных очках. Рядом с ними два белоснежных пса в сверкающих стразами широких ошейниках.

– Интересные клиенты. – Катерина завистливо вздыхает.

Пятёрка исчезает из виду. Представляю, как возмущается охранник намерением провести собак, но уверена – пропустить придётся. Клиентам с такими тачками в мелочах не отказывают. И никто не посмотрит, что рабочий день не начался, обслужат по полной программе, ведь деньги решают всё.

Поворачиваюсь к компьютеру, картинка с розами на рабочем столе желает «Удачного дня!». Скайп выдаёт информацию о пяти сообщениях. Рабочий день начинается, надо только заварить кофе и…

В коридоре раздаётся тонкий визг. Что-то разбивается. Хлопают двери. Маша хватается за живот и пятится в угол.

В раскрытую дверь суются две белые морды, тянут носы. Жёлтые глаза следят за мной. Животные вальяжно заходят в кабинет. Теперь пятятся и Наталья с Катериной, а я отталкиваюсь от стола, и кресло катится к окну, щёлкает о подоконник.

Следом за животными в офис шагает высоченный мужчина в кожаной одежде.

ГЛАВА 2

– С-собак уберите, – бормочет из угла Маша и всхлипывает.

– Это волки. – Мужчина направляется к моему столу.

– Здесь не место животным, – поднимаюсь я. Внутри всё напряжено. Звериный запах тревожит, пугает, но и бодрит. – Они могут подождать на улице.

Мужчина снимает солнечные очки, и я застываю с приоткрытым ртом: радужка его глаз такая ярко-жёлтая, что должна навести на мысли о контактных линзах… если бы не ночные видения, если бы не слишком быстро зажившие раны на моей руке, если бы не два выпавших из памяти дня и уверения соседки, что в моей квартире кричали.

Он улыбается, обнажая белоснежные зубы со слишком длинными клыками. Белые волки по бокам от него тоже смотрят на меня с каким-то самодовольным оскалом.

В коридоре ждут двое амбалов в тёмных очках.

– Пошли, – кивает на дверь мужчина и разворачивается. Сделав несколько шагов, смотрит на меня через плечо. – Пошли, кому сказал.

– Нет.

Тихий рык нарушает гробовую тишину офиса, и в углу снова всхлипывает Маша.

– Тамарик, иди с ними, пожалуйста, – лепечет она.

– Нет, – повторяю я.

В три громадных шага оказавшись перед моим столом, мужчина хватает его за угол и отшвыривает в стену вместе с компьютером. С грохотом разлетаются детали, искрит оборванный провод. Инстинктивно хочется прикрыться, но я стою прямо, цежу:

– Нет.

Движение мужчины так стремительно, что осознаю произошедшее, когда уже вишу, перекинутая через его плечо. Первые же удары по его спине отзываются болью в кулаках. Изгибаюсь и впиваюсь ногтями в его лицо, в глаз.

Взвыв, мужчина дёргается в сторону. Давлю пальцами сильнее, и он отрывает мою руку от глазницы, стискивает запястье до хруста. Не хватает дыхания закричать, но успеваю вцепиться в дверной косяк. Ужас придаёт силы, дерево хрустит под ногтями.

– Прекрати! – Мужчина дёргается, пытаясь протащить меня в проём.

Колочу ногами, выкручиваю его руку, извиваюсь. Хватка на запястье ослабевает, и я вцепляюсь в косяк второй рукой. Из горла вырывается вопль.

– Лунный князь будет недоволен… – бормочет амбал.

– Она моя, – отзывается похититель и крепко стискивает мои ноги.

Снова вцепляюсь ногтями в его глаз. Он отпускает мои ноги, я ныряю вперёд, почти соскальзываю с плеча.

Совсем близко стол Маши. Нож. Тянусь, хватаю рукоятку.

Волки рычат. Стиснув нож обеими руками, всаживаю его в поясницу похитителя. Лезвие пробивает пиджак и на несколько сантиметров погружается в плоть. Запах крови. Крик. И я лечу головой в пол…

***

Плечо горит. Жар разливается на шею, стекает на грудь. Он просачивается в плоть, вонзается, вгрызается. Не могу пошевелиться. Этот жар – тьма, она проникает в меня через плечо, пытается захватить тело, но я не хочу, не хочу! Нет! Не могу пошевелиться, но будто бьюсь в невидимых путах, беззвучно кричу: «Не смей!» Я не хочу, что бы что-то вползало в меня, не позволю! Представляю, как плоть выталкивает это нечто, сжимается, не пропуская внутрь.

Судорожно вдохнув, открываю глаза.

Почти всё узкое окно занимает огромная луна и лишь краешек – тёмно-фиолетовое небо.

Плечо горит. Руки немеют, они вывернуты вверх. Стоит ими шевельнуть, что-то тихо звякает, и по мышцам бегут противные иголочки проходящего онемения.