Лучшие слова – интонации

стремглав несутся, убегают.

Не медлят, убегают прочь

шальные годы-непоседы,

им воду в ступе не толочь

и ни к чему в забеге кеды.

Им ни к чему велосипед

и тихий час с обедом тоже,

у них бы фору взять, но нет —

прикрыта лавочка, о боже.

Кочуют дни в просторах лет,

часы минуты отбивают,

спешат-шустрят, как юный шкет,

стремглав несутся, убегают.

22 ноября 2021 г.

Бахвал

Бахвал[10], бывает, рвется из груди,

нахально лезет, прет, мне душу осушает.

Откуда? Кто он? Хоть со стыда сгори!

Не знаю сам, за что меня терзает.

С его приходом ум берет отгул!

С его явленьем оживает глянец!

Рисует жизни естество прогул,

покуда хвалится бахвал-поганец!

Покуда он кичится, в уши льет,

трезвонит лихо, ярко заливает,

мгновенья жизни у меня крадет,

бахвальством беспощадно ослепляет.

Бахвал, бывает, рвется из груди,

нахально лезет, прет, мне душу осушает.

Откуда? Кто он? Хоть со стыда сгори!

Не знаю сам, за что меня терзает.

23 ноября 2021 г.

Судьбе

Судьбе дам бой! Но есть ли в этом смысл,

коль венчан с ней небесною звездой?..

С рождения иду я с ней по жизни вместе,

без компаса и карт, единою тропой.

С рождения иду, Судьбе я доверяюсь,

порой, конечно, ей все ж рожу покажу,

но только после, правда, извиняюсь,

урок усвоив ценный, я больше не жужжу.

Моя Судьба незрима и неуловима,

но вот в бескрылости ее не упрекнешь,

летит, парит, витает, чудо-дива,

кружит, шальная бестия, ее ты не уймешь.

Судьбе дам бой! Но есть ли в этом смысл,

коль венчан с ней небесною звездой?..

С рождения иду я с ней по жизни

вместе,

без компаса и карт, единою тропой.

25 ноября 2021 г.

Проводили

Проводили в путь-дорогу

голод-тетку и тревогу,

но, как прежде, голытьба

зрит из каждого угла.

Зрит открыто, откровенно,

скалится пока степенно,

но не ровен час, когда

будет искра и беда.

Будет искра, будет пламя,

неуемно ведь желанье,

каждый хочет знатно жить,

а не крохи лишь делить.

Каждый хочет жить достойно,

полной грудью дышать вольно,

а не думать, как прожить,

где бы грошик одолжить.

Проводили в путь-дорогу

голод-тетку и тревогу,

но, как прежде, голытьба

зрит из каждого угла.

26 ноября 2021 г.

Под дивный аромат

Под дивный аромат кофейного напитка

с утра задобрю легкие табачным я дымком,

и жизнь по буеракам, как новая кибитка,

покатит, полетит стремглав и с огоньком.

Люблю я этот час, блаженную минуту,

о, сладостный момент, подаренный судьбой,

тобой живу, дышу, подобен ты салюту

средь беспросветных будней

в бескрайней мгле ночной.

Тобой живу, дышу, с тобой я возрождаюсь,

с тебя я начинаю каждый божий день,

а коли нет тебя, тогда я увядаю,

хожу чернее тучи

и превращаюсь в тень.

Под дивный аромат кофейного напитка

с утра задобрю легкие табачным я дымком,

и жизнь по буеракам, как новая кибитка,

покатит, полетит стремглав и с огоньком.

28 ноября 2021 г.

Дам голову на отсеченье

Дам голову на отсеченье,

что жить по совести верней

и к свету белому стремленье

любого злата все ж ценней!

Ценней, ценней! Ну что ты, скряга?!

Глазенки пялишь, ручки трешь…

Мне жаль тебя все ж, бедолага,

душе твоей цена лишь грош…

Кривишь ты ей и днем и ночью

да словом хитростным живешь,

покрылась уж она вся смолью,

и к свету больше не вернешь…

Дам голову на отсеченье,

что жить по совести верней

и к свету белому стремленье

любого злата все ж ценней!

29 ноября 2021 г.

Птичий гомон за окошком

Птичий гомон за окошком,

щебет с самого утра,

к нам весна идет с лукошком,

до свидания, зима!

Пробуждается природа,

оживает мать-земля,

оттепель, пора приплода,

здравствуй, чудная пора!

Все сияет в лучах солнца,

тут и там звенит капель,

отступил лед от колодца,

седина сошла с земель!

Птичий гомон за окошком,

щебет с самого утра,

к нам весна идет с лукошком,

до свидания, зима!

1 декабря 2021 г.

Виктория Габриелян

Родилась в Украине, выросла в Армении, а сейчас проживает в США. Большая интернациональная семья Виктории связана с медициной и наукой. Самой ей пришлось сменить профессию в Америке и из преподавателя биологии и химии в школе превратиться в медицинского работника.

Как только Виктория научилась читать, родители ее больше не видели и не слышали. Книги, сценарии и самодеятельный театр, книжный клуб стали страстью на всю жизнь.

Виктория – автор четырех сборников рассказов, изданных и переизданных в Армении, России и США. Писательница отличается невероятным чувством юмора и наблюдательностью.

Герои рассказов – самые простые, обыкновенные люди, которые не перевернули мир, но из судеб которых складывается история человечества.

С днем рождения, мама!

Настоящая женщина в любом возрасте и в любом состоянии остается Женщиной. Мама, собираясь три раза в неделю на гемодиализ, никогда не забывает надеть серьги, кольца, раз в месяц требует отвезти в парикмахерскую на маникюр-педикюр. И не важно, что мама не помнит, какой сегодня день, год и кто у нас президент, зато в клинике у нее есть жених, бойфренд.

– Да, – хвастается мама. – Ждет, место мне греет, в окно рукой машет.

– А как его зовут? – интересуюсь.

– А я там знаю? – смеется мама. – Он что-то болтает, болтает, я ни слова не понимаю, головой только киваю. А как будет по-английски «как вас зовут»?

– Вот ис ё нэйм?

– Ладно, приду и скажу ему: «Нэйм?!»

Ой, боюсь, отпугнет мама жениха. Так хорошо себе представляю, как она со всей силой своего греческого голоса и докторского характера крикнет ему:

– Нэйм! Твое нэйм как? Как нэйм твое?

Вот такие у нас субботние утра с мамой. Женихов обсуждаем.

Когда я была маленькой, мои родители каждый день ссорились и разводились. Они и потом много ссорились, когда я уже выросла во взрослую тетку и когда внучка Ева родилась, ссорились вплоть до того момента, когда папе поставили неизлечимый диагноз. Узнав, что жить папе осталось несколько недель, мама испытала шок и впервые за сорок пять лет совместной жизни, которая началась еще в институте, не нашлась что сказать. И, я подозреваю, быстро состарилась и тоже тяжело заболела не потому, что папа умер, как и было предсказано врачами, через три недели, а потому, что стало не с кем выяснять отношения. Из жизни ушло самое главное: постоянно быть начеку и изобличать все папины прегрешения. Мама сдулась, как проколотый в сердце воздушный шарик: быстро и без сожалений. Жить стало неинтересно. Перестали волновать пыль на полированной мебели, нестираные шторы, поблекший хрусталь.

Папу звали по-разному: Александр Кузьмич, товарищ подполковник, Шурик, Шуша. Мама звала его Саша, когда была в хорошем настроении, и «он», когда была в плохом. Говорила о нем в третьем лице, даже когда папа находился в одной с ней комнате:

– Может, и пожила бы еще… – драматическая пауза, резкие вздохи, как у астматика, – какой-никакой год, но он же вгонит меня в гроб!

Папа в такие моменты разгорался, как паяльник, кричал что-то невнятное, но близкое по смыслу к «Нет, так жить нельзя!» и начинал разводиться. А мама совершенно спокойно, обращаясь к невидимому третьему:

– Откуда он такую глотку взял? Смотри-смотри, сейчас лопнет!

Папа становился на стул в коридоре, открывал антресоли и вытаскивал чемодан, который доставался только один раз в году, когда мы собирались всей семьей в отпуск, все остальное время в том чемодане хранилась папина парадная форма.

Он намеренно звучно гремел замками, открывая и закрывая чемодан, выбрасывал из него сапоги и китель, чтобы мама наконец-то сказала: «Не шуми, Виточку разбудишь» и заплакала. Мамины слезы папа воспринимал как шаг к примирению.

А я не спала, я тоже плакала. Я так боялась, что они разведутся.

В маме погибла великая драматическая актриса. Как она могла держать паузу! А какие были реплики в зал!

– Светочка! – кричал папа с порога. – Картошки не было, я купил груши! Попробуй, какие сочные груши!

Мама в зал. Реплика:

– Он думает, что вместо картошки я груши в оливье нарежу.

Занавес.

И вдруг Саша ушел навсегда. Чемодан с парадной формой, которую давно съела моль, остался, а его больше не было. Некого стало пилить за лишнюю рюмку, за храп, за сигареты, за вечный спорт по телевизору, за неправильно купленный стиральный порошок или опоздание в гости.

– Стою на пороге. Одетая. В линзах. Накрашенная. А он все копается и копается. Часами себя в зеркале разглядывает. Я и то столько времени у зеркала не провожу. Что он там увидел? – спрашивала она у невидимки, всегда стоящего у нее за спиной.

Мама живет со мной и американским зятем в большом доме под Вашингтоном. Она давно потерялась в пространстве и во времени. Ее память коротка, как грибной дождик: брызнет влагой и свежестью и уйдет в землю, будто и не было.

– Виточка, а какой сегодня день?

– Среда.

– Я куда-нибудь иду?

– Нет, мама, никуда не идешь.

– А мне нужно что-нибудь делать?

– Ничего не нужно, отдыхай.

– Спасибо тебе, Виточка, твоя мама живет как королева, ничего не делает.

И на негнущихся ногах мама удаляется обратно в спальню. Спину все еще держит ровно, как в тридцать лет. Осанке мамы позавидовала бы сама Ермолова, с которой у мамы есть какое-то сходство.

С днем рождения, мама!

Двойной день рождения

Его рука всегда лежала на ее плече.

– Роза! – возмущалась моя мама. – Тебя не раздражает? Я бы Сашу убила, если б он постоянно меня трогал!

Роза только смеялась в ответ. Бывшая выпускница единственной в Тбилиси женской гимназии, барышня-мимоза, как называли ее подруги, встретила своего принца в кино. Принц увез ее в Москву – учиться в педагогическом институте, а сам параллельно учился в военной академии. До получения им высшего образования Розе пришлось таскаться по богом забытым местам – военным городкам и казармам, где приходилось служить принцу.

Принца звали Мишей. Простой армянский парень с Авлабара (район в Тбилиси, где проживают армяне) окончил военную академию с красным дипломом! Начальник академии вызвал отличника к себе.

– Товарищ Теймуразян! – сказал генерал (или маршал – не знаю). – За образцовую учебу и отличную службу командование приняло решение рекомендовать вас в Генеральный штаб. Останетесь в Москве, поставим вас в очередь на жилье.

– Благодарю, товарищ генерал (или маршал), – ответил офицер. – Но у меня, авлабарского парня, всегда была мечта. Служить здесь.

Миша взял указку и на большой карте Советского Союза, которая висела у начальника академии на стене, показал на Армению.

– Вы хотите в Ереван? – удивился генерал-маршал. – Но это крест на вашей карьере. Там звание майора – потолок. А здесь вы сможете стать генералом.

– Спасибо, – просто ответил Миша. – Я всю жизнь мечтал служить Армении.

А потом вытянулся в струнку и поправился:

– Служу Советскому Союзу!

Годы спустя, встречаясь с однокашниками по академии на регулярных встречах выпускников, Миша шутил:

– Вы все тут генерал-майоры, и только я майор без генерала!

Никогда, ни одной секунды он не жалел о том выборе. Армения – его Родина.

Я так благодарна дяде Мише, что он не остался в Москве. Потому что мой папа в это время уже летел в Ереван – к новому месту службы. Их обоих уже ждали ордера на квартиры в одном подъезде: у дяди Миши на втором этаже, а у нас – на третьем. Иначе мы с Мариной никогда бы не встретились!

– Миша! Да отпусти ты Розу хоть на секунду! – просила мама. – У нас женский разговор!

Рука Миши в это время слегка поглаживала шею Розы, там, где шелковые кудри выбивались из тщательной прически с шиньоном.

Майор Теймуразян прославился не только отличной службой на благо Родины (а его знал весь Закавказский военный округ, у меня есть доказательства, расскажу как-нибудь в другой раз), но и талантом тамады. Многочисленные родственники, друзья и сослуживцы хотели видеть на своих свадьбах, именинах и крестинах только Михаила Геворковича и никого другого.

Только уважаемый товарищ Теймуразян знал, как надо напоить гостей и превратить празднество в нескончаемое веселье, после которого все обязательно скажут: «Ах, какую свадьбу Ашот-джан дочке отгрохал! В жизни столько не веселились!»

Миша знал миллион тостов, и каждый начинался издалека: от скромных красавиц с глазами ланей и тугими косами, от коварных князей и бедных юношей на горячих скакунах. Он стоял перед длинными столами, ломящимися от армянского гостеприимства, в одной руке высоко держал бокал, другая неизменно лежала на плече жены. Он говорил, пел, снова говорил, называя всех гостей по именам, – его знал весь город, и он знал всех, – затем, провозгласив тост, залпом осушал бокал! Гости вскакивали, подхватывали эстафету, выпивали вино, водку, коньяк, обнимались и не замечали, как кривилось лицо Миши и какие гневные взгляды он бросал на Розу: «Как ты посмела, женщина?!»

А она нежно улыбалась ему в ответ и качала головой: «Не злись, любимый, ты мне завтра спасибо скажешь». И, не обращая внимания на протесты Миши, выражавшиеся в особом пожатии ее плеча, стоило мужу отвлечься на секунду, как фокусник-иллюзионист, ловко подменяла бокал с вином или рюмку с водкой на сок или минеральную воду. А вокруг все восхищались: «Настоящий джигит Миша-джан! Столько пить и не пьянеть!»

А кумушки шептались: «Видели, видели, как он ее то по спине погладит, то за грудь ущипнет? Совсем стыд потерял, даже детей не стесняется!» И мало кто знал, что щипал Миша ватный протез, который изготавливали для Розы в специальном московском ателье, чтобы в Ереване меньше судачили о ее страшной болезни и операции.

Однажды Роза поднялась к моей маме на третий этаж.

– Света, – сказала она, – что-то грудь побаливает.

И, стесняясь, добавила:

– Посмотришь?

Нащупав опухоль, мама ахнула:

– Роза, милая, дорога каждая минута.

– Я боюсь, – сказала Роза.

Но если любят по-настоящему, то никакие изменения в теле, шрамы, увечья не повлияют на отношение друг к другу. Роза для мужа по-прежнему осталась желанной.

Однажды моей маме сделали операцию в области живота, папа в это время находился на войне. В Афганистане. Узнав про операцию, он написал маме (письма были единственной связью между моими родителями, когда папа был в командировках): «Светочка, ты теперь не сможешь носить открытый купальник?» Мама возмущалась: «Какой открытый купальник? Какое бикини? Мне уже за пятьдесят!» Но я видела, как ей было приятно, как блестели ее глаза! И она бежала на второй этаж показывать письмо Розе.

– Хулиганы какие! – смеялись подруги. Они любили, и их любили.

Родители моей подруги Марины Миша и Роза и на небесах тоже, я уверена, отмечают двойной праздник – два дня рождения сразу. С ними за столом сидят мои папа и мама. Сегодня у дяди Миши день рождения, а послезавтра – у моего папы. Дядя Миша, как самый лучший тамада всего Еревана, скажет тост, споет песню, папа подхватит. Родители смотрят на нас с Мариной. Мы им показываем своих внуков. Они улыбаются и ласково шепчут детские имена… С днем рождения, дядя Миша! С днем рождения, папа!

Жизнь продолжается.

Галина Гаврилюк

Родилась в 1983 году в п.г.т. Берегомет Черновицкой области (Украина). В 2007 году переехала в Испанию.

Увлекается психологией, философией, вокалом и хореографией. Интерес к поэзии и тяга к рифме появились еще в детстве, первые стихи – строки о любви – были написаны в начальной школе. Сегодня в творческой копилке Галины преобладают философские и лирические стихотворения.

Размышления о жизни и происходящих событиях, попытки осмысления того, что подвластно человеческому уму, привели автора к жанру элегии. Кроме того, пишет песни и оды.

Творческие ориентиры – Фёдор Достоевский и Тарас Шевченко, а из более поздних авторов – Иосиф Бродский и Евгений Евтушенко.

Публиковалась в альманахах Российского союза писателей. Номинант национальной литературной премии «Поэт года» и литературной премии «Наследие». В творческих планах – издание дебютного сборника стихотворений.

Сон

Сегодня мне приснился дом… Так редко сны о нем я вижу.

Как будто он не покидался никогда на годы… И на жизнь.

Как будто эта жизнь не исчезала. Слышу вслед: «Вернись»…

Но в неизвестность ухожу… Себя за это молча ненавижу.

Мне виделся во сне семейный стол со скатертью пречистой.

И детский смех… Такой далекий и такой счастливый он.

О, сколько жизни прожитой сейчас напомнил этот сон…

Те светлые мечты, которых нет уже у мысли серебристой.

И мамины глаза приснились мне, что провожали грустно…

Что мне вдогонку долго-долго машет. И дрожащею рукой

Благословляет в путь… И неустанной материнскою мольбой

У Бога просит быть всегда со мною. На душе так пусто

Там босиком бегу я по росе.

Куда-то иль за кем-то…

И сердце больно сжалось дважды – наяву и там, во сне.

Мне снился дом… В нем жизнь ушедшая приснилась мне…

Я буду ждать его опять, чтоб проводить душой согретой

Разговор в одиночестве

Позволь с тобой мне пообщаться, мама…

Забыв о том, что это все не сон…

Как будто нет в душе разбитой шрама,

Сердечками собьемся в унисон.

Целуя мысленно глаза твои так нежно,

Коснусь я прядей белых, словно снег.

И ты, как раньше, в детстве безмятежном,

Расскажешь сказку, ласковая, мне…

Ты расскажи, любимая, мне, как там…

Рассветы как встречаешь и закат…

А в твоем небе иногда бывают пятна?

А не боятся там вернуться в ад?

Сюда, где нет ни логики, ни смысла…

Где измеряют жизнь в коротких днях.

Где мрачными узлами вьются мысли,

Давно печалью прячутся в глазах…

Скажи, как не проснуться равнодушным?

Ни даром, как мы любим, ни взаймы

Никто «там» важным не сочтет и нужным

Ответы подавать таким, как мы…

Ты веришь, рассказать о чем, не знаю.

То ли в душе, то ли на сердце пустота…

Слезинку очень бережно рукой стираю.

Так научили… Остальное ерунда…

На миг хотя бы мне увидеться с тобою.

Не верится никак… Так рано почему?!

Понять, что нет уже тебя со мною,

Не в силах я еще… Потом пойму…

Прости, покой твой нарушаю, мама…

Поговорить хотелось так… Прости.

В душе так много накопилось хлама.

Во сне хотя бы рядом посиди…

Прости, моя хорошая. Прости, родная,

Что не имею власти я вернуть тебя…

Меня во снах моих вновь покидая,

Не дай покинуть радости себя.

За что люблю

За что люблю тебя? Не время, видимо, ответить.

Не знаю… Затрудняюсь отвечать особо громко…

Быть может, потому, что улыбаешься так звонко.

А может, просто невозможно было не заметить

Твоих ресниц, что обожаю я так нежно-нежно…

Столь искреннего взгляда твоего, что так пронзает.

Теперь любить тебя желание никак не исчезает.

Ты снова волосы поправишь столь небрежно.

И я опять снежинкою той белокурою растаю…

Ты страсть, что так удачно скрою, не заметишь.

Ты просто тем же подсознательно ответишь,

С тобою происходит что-то, четко понимая…

За что люблю тебя? Наверное, потом себе отвечу.

Быть может, удивлюсь причине столь банальной.

Любить за что-то, говорят, скорее нереально…

А я шепчу спасибо небесам за нашу встречу…

И небесам, и ангелу, что на плече моем неслышно

У силы сверху мне благословения так просит…

Я верю, он и в сложном выборе меня не бросит.

Ты выбором моим надежным станешь… Свыше…

За что люблю? За то, что ты становишься судьбою.

А я и не посмею возражать, любя неудержимо…

За годы те, что мне написаны, что так неумолимы,

Пройду с тобой дорогою, что в жизнь длиною.

Молитва

Не напоказ… Не так, как научили меня, Боже.

Возможно, даже неумело я сегодня помолюсь.

Спешу сказать о том, что душу так тревожит…

А позже, может быть, и остальному научусь.

Я попрошу того, чего так ощутимо не хватает…

Добра, которого все меньше с каждым днем.

О милосердии я попрошу, что часто исчезает,

Чтоб знать покой на сердце раненом своем.

Не осуди за то, что редко к небу обращаюсь.

Здоровья дай на дни мои, начертаны Тобой.

Ты видишь, как о боль я часто спотыкаюсь…

От зла неистовой Земли и от беды укрой.

Я про семью свою в молитве тихо вспомню…

В ней каждого своею милостью Ты береги.

Услышь слова простые просьбы скромной…

Тебя не забывать благодарить Ты помоги.

Еще я помолюсь за мир, что у людей отняли.

За встречу матери и сына… За конец войны.

Чтобы разлуки страшной больше не узнали.

Чтобы однажды все народы были спасены.

Прости за то, что жить примерно не умею.

Не отводи от сей мольбы небесных глаз…

Дай силы. Может быть, исправиться успею…

Не допусти, чтоб огонек хорошего погас.

Во имя человека

Не говорите «не люблю», когда любви вы просите в молитвах.

В противоречии себе упрямым нету логики и смысла тоже нет.

Зачем напрасно беспокоить небо, коль старания не с нами?..

Когда уже в который раз осознанно становимся себе врагами,

Все вместе временно пытаемся так просто получить ответ…

А как же так? А как же наша неотдача в монотонных титрах?

Не назначайте зависть столь коварной неразлучною подругой.

Она сжимает горло неустанно, больно. Душит угрызений ком.

Смотря в глаза помеченной мишени, ненависть в упор стреляет.

Но зависти от этого не меньше вовсе. Счет обратный нарастает.

Дай Бог нам всем как можно меньше знать о состоянии

таком. Дай Бог, чтоб человечеству земному не болеть таким недугом.

Прощать умейте. Злу безбожному вокруг себя не удивляйтесь.

Здесь ласковым родился кто-то… Позже нехорошим стал таким.

Не от добра звереют люди… Нет. Им жизнь сценарий пишет.

Не нам судить простых земных… Судить их будет сила свыше.

Нам важно всех суметь простить своим сознанием незлым.

Нам нужно выбирать между добром и злом. Не ошибайтесь…

Добра не ждите от других, когда оно вам незнакомо лично.

О, как удобно наслаждаться тем, чего уже не нужно отдавать!

Какое дело добрым всем до нашей неотдачи маловажной?

Так хочется пожить на свете жизнью беззаботной и отважной.

Как мало тех, которые умеют совестью поступки утруждать

Худую участь бренную добро обходит стороною безразлично.

Душе противоречить не пытайтесь, когда совесть судит строго.

Не спится, ибо голос шепчет: «Полюби и просто так прости…»

Нет, это не бессонница обычная. Так человека имя существует

А ведь так много неизвестных нам дорог судьба еще рисует…

Не стоит жить беспечно, будто нет конца у краткого пути…

Давайте верить мы не будем в то, что выбора у нас так много.

Ты смотришь мне в глаза

Ты смотришь мне в глаза… Знакомишься со мною…

А я шепчу тебе на ушко ласково: «Малыш, привет».

Приветствует тебя вокруг сей новой жизни цвет.

И солнышку так подружиться хочется с тобою.

А я никак не налюбуюсь счастьем, дареным судьбою…

А я не устаю судьбу свою благодарить в ответ.

Ты смотришь мне в глаза… Уверенность там ищешь…

И перед сном, и утром взгляд твой детский в них.

С надеждой в сердце трепетном, где мыслей нет плохих.

Тебя касаюсь я… Я слышу, как ты дышишь…