Ловцы звезд

Вот и сейчас Нил решает дать и физическую нагрузку своему телу. И на самом деле в мире все устроено очень просто. Если что-то сложно – значит это «что-то» не нужно. Если действие дается тяжело, если результат достигается какими-то сверхвычурно сложными способами, если цель уж слишком хитро убегает – надо подумать еще раз и, скорее всего, все это окажется ненужным. А вот, для примера, простые утренние зарядка и медитация делают огромную работу по состоянию здоровья и течению жизни.

Пока Нил делал упражнения, вода в небольшом чайнике подходила до идеальной температуры для заваривания чая. Вовремя снятый чайник с маленького костра и родниковая вода – простой, но самый верный рецепт отличного улуна.

Ну и сразу же запах свежезаваренного чая сначала впился ледяными вилами, а потом растаял и растекся по всему сознанию, которое, словно паук, сплело паутину и туда налипали запахи, несущие в себе ощущения всей жизни, всей памяти и простое наслаждение. На этой паутине были уже навечно: от костра запах времени, от свежего чая запах далеких стран, от влажной земли запах смерти, от крепкого дерева запах свободы, от камня запах постоянства, от тишины запах одиночества, от первых опавших листьев запах изменчивости, от ветра запах пути, от первых лучей солнца запах нового дня.

Очень неспешно и осознавая каждый глоток, чай был выпит, который на этот раз оказался достаточно терпким. Несмотря на выверенные меры заваривания, чай всегда получается разным, сам определяя свой вкус и твое настроение. «Совсем недавно такое волшебство творил виски, а теперь хороший чай – улыбнулся вспыхнувшему воспоминанию Нил, – Воистину всему свое время».

Но сейчас времени для созерцания и чаепития больше не оставалось, если Нил хотел успеть, а он хотел, на свою же экскурсию. Сегодня она обещала, как минимум состояться – клиент был подходящим и даже немного готовым, как показалось на первый взгляд. Нил неспешно затушил костер, прибрал мусор, собрал спальник и палатку, уложил в рюкзак все походные принадлежности, еще раз умылся холодной водой и двинулся в путь.

2

Герман стоял на обочине дороги, и держа в руке смятое объявление, в очередной раз смотрел на него стихающим, но все еще недоверием. Правда это с одной стороны было недоверие, ведь с другой стороны, совсем наоборот, было игривое ощущение чего-то нестандартного и интересного. Потому как Герман не первый раз отдыхает на Черноморском побережье, и далеко не первый раз посещает экскурсии, но, во-первых, он всегда недолюбливал плыть по течению даже на отдыхе и считал все популярное пустым и выеденным яйцом, и после пары «классических» поездок по местным достопримечательностям зарекся посещать такое; во-вторых, найденное объявление предлагало уж совсем что-то из ряда вон, даже для его запросов. Надпись «Экскурсия к затерянной статуи Сиддхартхи», рисунок Колеса Дхармы и контактный телефон – вот и все объявление. Конечно на фоне различных крепостей, канатных дорог, церквей, гнезд и прочих памятников, оно выделялось на доске у остановки общественного транспорта. Выделялось это объявление и видом: напечатано все черной краской, именно краской, а не тонером домашнего принтера, на плотной бежевой бумаге, прям пахнущее чем-то старым и действительным; в отличии от остальных объявлений, которые были по-современному фальшивыми пестрыми качественными плакатами-афишами с фотографиями тех мест, как правило, менее красивыми, чем сами фотографии. Ну а самое главное, что зацепило Германа это, конечно, имя Сиддхартха. Сколько людей в наше время, отдыхающих в Крыму в этом месте, видевших это объявление знает, что при рождении самый известный и, скажем так, главный Будда получил именно это имя, Герман понятия не имел. Но сам эту информацию знал хорошо. Знал из-за рассказа Германа Гессе «Сиддхартха», хоть там и про другого Сиддхартху идет повествование, но поверхностно всю тему буддизма пришлось изучить.

И вот почему «пришлось изучить» и почему только поверхностно. Герману при рождении родители дали это имя в честь Анны Герман; для супругов в восьмидесятых это было красиво, а для самого Германа в наше время такая правда являлась неприемлемой и совсем неудобной, особенно при знакомствах с девушками или на кухонных посиделках. Поэтому Герман искал себе другой источник происхождения своего имени. Вариантов было немного: Герман Титов, второй советский космонавт был вариантом героическим, но уже запоздалым, хотя на фоне возможных малолеток-Илонов выглядело бы занятно; Герман Мелвилл был известен только, как автор Моби Дика, поэтому был риск связаться в итоге с какой-нибудь кличкой а-ля Дик, что не очень хотелось в виду двузначного перевода с английского; ну и оставался только Герман Гессе, оказавшийся очень удобным вариантом – и писателя такого слышали, но, как правило и не читали. Вот и получилось – интересная, экзотическая в какой-то мере и интеллектуальная легенда, но матчасть Герману все же пришлось подучить. Матчасть подразумевала сбор википедических данных про, не такое уж и объемное в плане количества произведений, творчество Гессе, которое было с немалым восточным влиянием. Так возник Сиддхартха в сознании и памяти Германа, и вот появилась смутная, но надежда, что теперь он возникнет перед образом статуи Сиддхартхи, и каким-то отдаленным образом через пятое рукопожатие прикоснется к своему же мифу.

Герман еще раз проверил своеобразную карту на обороте объявления, которую он набросал от руки, следуя инструкциям, полученным по телефону от экскурсовода. И двинулся к месту встречи. Недоверие продолжало уменьшаться, а покалывающее предчувствие интересного продолжало увеличиваться. «Все-таки на развод не очень похоже, потому что не взяли никаких денег, да еще и предупредили, что оплата будет после экскурсии, – своего рода современная гарантия услуги, думал Герман – для того, чтобы обворовать в процессе, тоже все сложно, ну кто с собой будет брать что-то дорогостоящее кроме фотоаппарата? И ради этого выдумывать такое объявление? Уж лучше другой экскурсией завлечь какого-нибудь мажора с дорогими часами и телефоном. Единственное, что может случиться, так это какой-нибудь пранк». Что касается денег, то Герман, конечно обрадовался постоплате, потому что предоплату он точно бы не делал. И дело не в том, что у него были проблемы с деньгами; скажем так, он был на «вы», но все-таки с маленькой буквы, с финансовыми возможностями. Герман в последние годы зарабатывал очень даже неплохо, но чувствовал, что это больше удачное стечение обстоятельств, нежели его врожденная способность. А вот во врожденной способности как раз больше проглядывалась сложность с финансами, переданные генами от простых работящих родителей. И эти изначально сложные отношения с денежной массой, Герман аргументировал своим происхождением. Происхождение во времени и пространстве. Время для всех было одно – восьмидесятые, это было поколение Y, которое по английскому произношению превращается в Поколение «Why?». Но вот пространство у всех было разное. И если на Западе Поколение Why означало «Why Not?», то в, пока еще, Советском союзе, оно означало «Why Me?». И этих «Почему?» было несметное количество, равное количеству думающих людей 80-х. Перестройка, реформы, гласность, дефицит, джинсы, кино, развал и так далее – это всё застали ранние «игреки» в беспамятном детстве, но это всё и создало неуловимый паттерн смуты и неуверенности. Это уже поздние «игреки», реальные миллениалы, родившиеся после девяностого года, стали взрослой беззаботной веселой богатой детворой, а у настоящих «Y» появилось очень много вопросов, и их уже даже можно было задавать, да вот только ответов не было, а скорее всего не существовало. Особенно на такой немаловажный вопрос про финансы. И тут у Германа эта гипотеза набирала совсем новый философский виток. Ответ, как заработать эти самые финансы, конечно, можно было найти, изрядно покопавшись, ну или если повезет со случаем, как у Германа. Ответа не было на вопрос «Зачем?». Зачем ему деньги? «Дачка, тачка и собачка» своей навязчивой тупостью никак Германа не прельщали, а особых извращений и фетишей у него не было, ради которых можно было хорошенько заработать.

Герман теоретически мог заработать достаточно нетрудно на любой курорт мира, но не хотелось напрягаться и отвлекаться от своего течения жизни, да и в Крыму Герману нравилось, чей бы он там ни был. Крым казался и чувствовался этакой своеобразной парфюмерной смесью советской романтики, бьющей себя в грудь юности, одновременного постоянного поиска всех себя в настоящем и размеренной уверенной лености. Вот и экскурсия эта подтверждение последних определений.

А что бы там, на этой странной экскурсии, ни было, Герман уже был доволен: ранним утром в горах очень красиво, а он все не мог себя заставить встать пораньше, так что в любом случае хотя бы насладится вдоволь этой утренней местностью перед скорым окончанием своего отпуска. Но надежда на экскурсию оставалась, и конечно Герман уверен был, что Будды там и в помине не будет, а все равно найдется что-то действительно захватывающее дух его затвора.

3

Да, можно сказать, что Герман был очередным, не побоимся, ставшим уже ругательным, слова, фотографом, коих развелось больше, чем самих фотоаппаратов. Хотя сам себя Герман называл даже не любителем, а видоискателем своего видоискателя. С юных лет понимание и чувство необходимости что-то созидать у Германа было, а вот какого-либо таланта, как он предполагал, нет. Из-за этого он и взял когда-то фотоаппарат в руки и начал искать то, что нужно было запечатлеть. И, как оказалось, это тоже очень тяжелая задача: или не находится таковое, или ты не можешь его снять таким, каким оно есть. Герман совсем было бросил это дело, но честолюбие и стойкое желание творить, победило; и для начала он занялся техникой фотографирования: композиция, экспозиция, ракурс, свет и многое другое, после которого, как сейчас полагается, Герман мог сам открывать курсы и даже выдавать сертификаты.

Обучаясь искусству фотографии, Герман поймал много подводных камней, например, таких, что после получения теории и основ, он понял, что «настоящие» работы и даже ставшие классикой очень часто противоречат полученной базе знаний. Или, например, правила техники наоборот мешают сделать необходимый снимок. В общем, Герман получил некоторые знания и навыки, которые лишними не были конечно, но даже достаточными их нельзя было назвать для достижения своей цели, так как фотография – это все-таки искусство в первую очередь, а не технология. А искусство, в свою очередь, это возможность что-то сказать, когда обычным способом уже не получается. Как правило, для фотографии, это какое-то мимолетное явление, чувство, эмоция, которые на своем пике проявляются в максимальной дозировке, и опять угасают и исчезают. Если масштабировать, то из таких явлений и состоят года, а дальше и жизнь, и жизни. Именно такой вот фрактал, доступ и вход в который давал какой-то кадр, снимок того самого момента. Поймав его, можно словить целую волну этого фрактала, и можно уже даже не снимать, а просто сёрфить и кайфовать от его энергетики. Где-то глубоко у Германа боролись два голоса на этот счет: один, правильный и совестливый, говорил, что он словно наркоман и энергетический вампир, сидит на игле выдуманного фрактала и все больше погружается туда; другой голос, мистический и уверенный, твердил, что Герман нащупал что-то действительно важное и намного более нужное, чем вся остальная деятельность.

Это чувство непонятной энергетики, как думал Герман, пришло к нему из-за его настойчивости что-то создавать настоящее, потому как ненастоящее получалось достаточно хорошо, манило хорошими возможностями, но не смогло поглотить. И вместе с этим, Герман упорно не считал себя творцом какого-либо искусства: коммерческое искусство было для него оксюмороном, а находить моменты для настоящих снимков было крайне тяжело. Действительно, «дверей во фрактал Германа» (его скромное выражение) пока наберется не больше пяти штук, и сейчас ему вспоминалась последняя, пойманная несколько дней назад, спустя долгое время.

«Герман вышел в город, попав практически сразу на центральную его улицу. Она была очень широкая и почти единственная, как и бывает в таких маленьких курортных городках на море. Высокий сезон закончился, бархатный сезон был не особо популярным в этом году, и видно, что людей в городе внезапно стало меньше. В воздухе повисла резкая тишина, как после выключенной посередине песни, а набережная зависла в ожидании топота и суеты. Только вот ожидание это продлится около семи месяцев, но, впрочем, все, как всегда. И насколько сюда стекается веселье в конце весны, настолько тут меланхолично становится осенью. Хотя и осени как таковой еще нет, и последние отдыхающие не торопятся уходить с пляжа на дневной сон, заглатывая всем телом, не жуя, последние летние лучи солнца. Теплый уютный курортный городок постсоветского пространства.

И вот какой-то старичок с хлебом в прозрачном пакете, в старой еле голубой выцветшей рубашке и бесцветных брюках, разувшись, спустился на пляж поближе к морю. Верно идет с магазина домой и решил постоять, погреться на солнышке. Так старики и выцветают вместе с одеждой на солнечном свете, становясь полностью бесцветными, а потом и прозрачными. Особенно те, что одиноки и не имеют ни одной родной души, растворяются среди спелых цветов молодости и просто исчезают для всех, а на самом деле продолжают ходить из дома в магазин, из магазина домой, и с ними никто уже не здоровается, и для них уже все выглядят одинаково незнакомыми. Постоянными остались только вкус хлеба, молока и чая. А этот старичок все стоит на песке и смотрит куда-то вдаль, пытается на горизонте разглядеть облака своей памяти. И может что-то удалось вспомнить из своей молодости, когда увидел, загорающую недалеко, симпатичную девушку и решил прочувствовать свое воспоминание, пока оно навсегда не растворилось, вытащить из воспоминания запахи и звуки того времени, того момента; когда он умел еще любить, когда он так же смотрел на свою любимую, когда любимые просто были на этом свете, были где-то рядом, когда телефонный звонок слышался чаще, чем новости о большом параде планет, когда просто что-то слышится в доме, кроме звуков воды в трубах и выключателей у соседей. А может он смотрел на солнце и был зол, ощущая себя слишком старым для радости дня. Что не может просто улыбнуться из-за атрофии мышц лица, вызванной навечно тяжелой чужой жизнью. А может смотрел на волны и был счастлив, что все необходимое у него есть – хлеб, море, солнце. И что ему не нужно даже улыбаться, чтобы ощущать свои последние фотоны света. Что вокруг жизнь продолжается, и будет продолжаться, и так будет всегда, и его счастье, пусть и немногое за, вероятно, бестолковую жизнь, прочувствует еще кто-то другой. Что морю и солнцу вообще нет дела счастлив он или нет, что это всегда был только его выбор, и ничей больше, как оказалось.

Герман перебирал истории этой картины со старичком, потому что смотрел на него со спины и, соответственно не видел лица и выражения; но уже понял, что надо делать кадр, что это именно этот нужный «кадр». Снимок с открытым вопросом, с незаконченным предложением, с щекотливой вариативностью чувств и эмоций – только такой может быть настоящим. И никак не тупиковый, определенный и ограниченно законченный. Старичок уходил с пляжа, но Герман уже сделал необходимый снимок, и сознание вскользь обрабатывало информацию, которую должен нести этот кадр: не все ли мы являемся такими старичками? И вся наша жизнь – это поход в магазин за хлебом с остановкой насладиться каким-то воспоминанием, которого может никогда и не было. Единственный момент солнца, моря и девушки между магазином и обедом, между рождением и смертью».

4

Нил был уже на подходе к месту встречи со своим клиентом, но сознательно не спешил. Хотел немного опоздать, чтобы посмотреть на человека в неспокойной ситуации. Ведь никто не любит, когда опаздывают. Особенно в наше реактивное время.

Люди думают, что время все летит и летит быстрее. Хотя летят в постоянной спешке сами люди, пытаясь успеть сделать много лишних дел, от которых появятся куча новых лишних дел. Люди торопятся пресытить свой организм дофамином от огромного списка удовольствий, но получение удовольствия не приносит удовлетворения. И эта дофаминовая игла человечества все быстрее раскручивает колесо, в котором мы бежим быстрее, пока не свалимся. Пока не умрем неудовлетворенными и несчастными, как те подопытные мыши, а время будет дальше подстраиваться под наш ускоряющийся ритм.

В этом контексте Нил и хотел проверить Германа, сегодняшнего клиента, проверить его реакцию. И в случае раздражения готов был сразу закончить экскурсию. Нил не желал больше иметь дело с неподготовленными людьми. Человек должен делать шаги, тем более, если к тебе идут навстречу.

Нил даже подумывал бросить это занятие в случае очередного провала, которое может быть уже третьим по счету. Если и с этим Нил не дойдет до статуи, то этот проект закончится, толком не начавшись. Только вот кому от этого будет плохо? Статуи Будды? Нилу? Потенциальным посетителям? Кому нужнее эта экскурсия? Нил точного ответа не знал, но чувствовал, что нужно всем.

Спускаясь уже к месту встречи, Нил заметил ожидающего Германа. И по мере приближения, никакого раздражения или злости не наблюдал. «Ну посмотрим, что из этого выйдет» – улыбнулся Нил.

«Даже если совсем ничего не «поймаю» на этой экскурсии, пойду завтра искать «кадры» на набережную, на пляж, в магазинчики и кафешки, на площадь и рынок, во все уголки очередных «старичков» – Герман продолжал утешать себя перед возможной неудачей с экскурсией, – Ведь таких «старичков» просто пруд пруди, особенно здесь. И необязательно быть старым, достаточно быть не молодым, не следующих поколений, чтобы чувствовать не просто великую русскую достоевскую тоску, а еще и с советским чувством потерянности и ненужности. Если получится серия, то можно даже название дать – Предбезызвестное время постсоветского пространства души».

Ни в коем случае не пытался Герман идеализировать какие-либо времена и места. Даже на последнем снимке он прекрасно замечал, помимо старичка с хлебом – и грязную собаку, справляющую нужду на облезлый ларек, и откровенную гопоту второй свежести и третьей давности у магазина напротив, и мусорный пакет, летающий по дороге совсем без красоты по-американски, и прорвавшую трубу воды, и нецензурную брань, и многое другое; но это все было неразделимо и неотделимо от центральной темы. И Герману пришло тоже самое ощущение, как от своих фотографий, только чувство это было внутри и не было вызвано визуальным откровением, оно рождалось в глубине от какого-то понимания, которое вроде уже нащупал, но еще не схватил. Но недалеко с ветки взлетела птица, Герман отвлекся на секунду, и вместе с птицей улетело и это откровение, лишь слегка приподняв занавеску буквально на мгновенье.

«А гид то опаздывает» – только сейчас Герман глянул на часы, и надумал подождать еще около получаса. И если никто не придет, то пойдет бродить по окрестностям, а может и поднимется в горы и попробует поснимать, не смотря на то, что пейзажи Герману не удавались, вернее он не мог в них найти то, что искал. Возможно та червоточина в природной гармонии просто отсутствует.

– Доброе утро!

Герман от неожиданности аж подпрыгнул, во всяком случае ему так показалось. Обернувшись, он увидел мужчину с большим походным рюкзаком, который уже протягивал руку.

– Меня зовут Нил, а вы должно быть Герман?

– Приветствую, да я Герман.

– Ну как настроение? Готовы к экскурсии?

– Все хорошо. Если вы о такой готовности – Герман указал взглядом на рюкзак Нила, – то я как-то не думал, что нужно брать какое-то снаряжение.

– Нет, не нужно. Мы до темноты спустимся с гор. Это мое снаряжение, я просто сейчас живу в горах. Двигаемся? Я и так немного опоздал.

5

Первые минут десять шли абсолютно молча, и Герману начиналась казаться странной эта экскурсия. Поспешных выводов делать не хотелось, но смахивало на дешевый развод. «Сейчас приведет меня к какому-то маленькому музейному экспонату, заделанного под старую старину. Расскажет небылицу и запросит денег. Ну и если откажу, то либо какие-нибудь братки, либо менты подтянутся, и будут отжимать». Но все равно Герман продолжал уверенно подниматься за Нилом, а тропа вела круто в гору и подъем обещал быть долгим.

Они прошли еще час очень быстрым темпом, когда Нил остановился на привал, и Герман с удовольствием плюхнулся на, своего рода, скамейку из нескольких бревен.

– Устал? – спросил Нил.

– Есть немного. Самое время отдохнуть, – ответил немного запыхавшийся Герман.

– Ну ты все равно молодец, видать бегаешь. Обычно к этому месту все еле дышат.

– Да я просто не хочу показаться слабеньким, – засмеялся Герман.

– Отлично, – улыбнулся Нил.

«Самое время поговорить, – думал Нил, пока была взята передышка, – все лишние мысли из головы Германа должны были отпасть еще при подъеме, от такого спринта в гору голова должна была очиститься, если, конечно, она не забита всякой ерундой до самых краев. Но смех уже дает надежду на продолжение».

– Слушай, скажи, пожалуйста, пока отдыхаем, знакомо ли тебе такое ощущение: как будто ты ничего вокруг себя не видишь и ищешь нужную тебе вещь, зная, что она лежит на расстоянии вытянутой руки, только не зная где именно? И ты машешь руками и кружишься вокруг себя, пытаясь поймать это что-то очень важное, но тебе никак не удается ничего нащупать. Время идет и его не повернуть вспять, искомое стареет и ссыхается, а ты все крутишься в каких-то конвульсиях, да ты даже боишься сделать один шаг, чтобы не потерять хотя бы место своего понимания. И это ощущение постоянно преследует, дает какие-то намеки, что ты все ближе и ближе к своей цели, что вот-вот схватишь и наконец-то сможешь для начала посмотреть и увидеть, что «это» вообще было, но, на самом деле, ты, как Ахиллес никогда не догонишь черепаху, расстояние будет стремиться к нулю, но никак нулем не станет, и вообще, так и не узнаешь, что гнался за черепахой.

– Это ощущение я испытываю постоянно. И чем дольше я не могу поймать необходимое, тем сильнее оно притягивает. У меня оно проявляется в снимках – делаю несколько кадров, а потом вижу, что как будто нужное осталось где-то между ними, в каком-то микромгновении. И всё: один кадр рано, следующий поздно, а вечность застыла где-то между ними.

– Вечность… Отлично, так тому и быть. Будем употреблять сегодня это слово.

– Какое?

– Вечность. Ты очень тонко подметил. Становится интереснее. Давай еще пару минут отдыха и двигаемся. Темп будет уже полегче.

Герман продолжал переводить дыхание, а Нил внутренне улыбался. Предчувствие пока не подвело, клиент теплый, бросается фразами, сам не понимая их силу. А Герман только сейчас обдумывал вопрос Нила. Только сейчас ему проявился абсурд диалога. «Целый час вообще шли молча, а тут спрашивает про что-то невообразимое. Но еще абсурднее, что я понял его, да и еще ответил так, как не смог, даже если бы готовился к такому вопросу весь этот подъем», – к Герману вернулся мыслительный процесс, который пропал в последний час, вместе со всеми подозрениями.

Достав уже далеко не полную бутылку с водой, Герман немного отпил, проверил фотоаппарат и все сложил обратно в свой рюкзачок

– Можешь не экономить воду, – сказал Нил Герману – там будут родники, напьешься еще вкусной воды.

– Хорошо, – сказал Герман и с удовольствием выпил еще.

– Готов? – спросил Нил, накидывая рюкзак на плечи

– Да, пошли – Герман чувствовал себя и физически и морально отдохнувшим. Тело и мозг на этом привале синхронно перезагрузились.

– Сворачиваем с тропы? – спросил Герман, увидев, как Нил пошел в другую сторону.

– Да, эта тропинка ведет не туда. К нашей цели не ведут протоптанные дорожки… к сожалению.

Темп, и в правду, был уже не такой интенсивный и настроение у Германа заметно улучшилось. Даже окружающая природа стала как будто еще красивее и более открытой к диалогу. Но диалог сразу же начал Нил.

– Почему ты решил посетить эту экскурсию?

– Сам не знаю. Нет, объяснить то я, конечно, смогу, но это объяснение будет больше похоже на оправдание решения, которое принялось где-то внутри. В общем решил и все. Хотя нельзя сказать, что я любитель какой-то экзотики, тем более восточной, и уж тем более религиозной.

– И насколько ты себя считаешь религиозным человеком?

– Смотря что понимать под словом «религиозный». Верить во что-то верю, только вот не знаю во что именно.

– Похоже, что ты необразованный агностик. Извини, если употребил обидное слово.

– А, обидное это какое? «Необразованный» или «агностик»?

– А вот это намного лучше, – засмеялся Нил, – лучше иметь чувство юмора, чем образование или веру. С чувством юмора можно иметь легкость, с легкостью можно быть гибким, а будучи гибким можно получить и образование, и веру.