Падение. Том 2

Рустам Рустамов

Падение

РОМАН В ДВУХ ТОМАХ

(издание дополненное, переработанное)

ТОМ 2

Посвящается живущим в памяти моей

Глава сорок первая. Новые лица, новые знакомства, кухонные диссиденты, инакомыслящие

Ревана приняли на второй курс, и, можно сказать, не испытывая никаких трудностей, вписался в новый, точнее, параллельный коллектив. Как правило, в каждом коллективе есть что-то, чего нет в другом. В этом плане ему повезло: одновременно состоял в двух отличающихся друг от друга коллективах, было что и с чем сравнить. Раскованность в суждениях и открытое высказывание по вопросам окружающего мира ему, конечно же, импонировали. Здесь впервые вступил в разговоры о диссидентах, или как еще их называли – «инакомыслящих».

Поначалу ко всему этому относился настороженно, но постепенно привыкал он, и привыкали к нему; начал вступать в дискуссии по актуальным вопросам того времени и через короткое время стал одним из кухонных диссидентов. Для образованных людей того времени домашняя кухня была центром дискуссий. Естественно, его приглашали новые друзья в гости, или же собирались по различным поводам, здесь происходило изучение обратной стороны жизни. На одной из таких вечеринок пошел разговор о самиздате. Самиздат – это такое явление, когда произведения каких-нибудь авторов не то что не издавались, об этом даже говорить было нельзя, и тогда отдельные энтузиасты находили способы издавать то или иное произведение, нередко просто печатали на пишущей машинке. Такие общения не проходили для нашего героя бесследно, все отчетливее и чаще вспоминал прочитанное у учителя и услышанное от взрослых и сравнивал это с тем, что видел далеко за пределами своего родного Алтычая.

Твердо усвоил главный принцип своего времени: «Слышим одно, говорим другое, делаем третье». Конечно, ему было невыносимо тяжело руководствоваться этими принципами. Всячески старался сохранить себя, однако всю жизнь плыть против течения под силу не каждому. Брожение в умах шло не только в среде гражданских, оно доходило и до военных.

Вскоре всех в армии и на флоте всколыхнула весть о летчике-перебежчике. Было это как раз на Дальнем Востоке, в одной из частей морской авиации; один летчик на самом современном самолете-истребителе того времени улетел в Японию и сдался в плен, затем его забрали американцы. Немного погодя произошло не менее важное событие. Полковник из ГРУ сбежал в Англию. Другой еще куда-то; одним словом, швы железного занавеса начали давать трещины.

Нашло это свое отражение также и в той воинской части, где служил наш герой. Прибыли туда два молодых и довольно интеллектуальных лейтенанта после Ленинградского Высшего военно-морского училища имени Попова. Ребята на следующий же день по прибытию заявили о своем нежелании служить. Оба они подружились с нашим героем, поделились своим «горем», и тот любезно поделился с ними своим богатым опытом – сразу объяснил им, что разыгрывать из себя офицера-алкаша не стоит: и перспективы нет, и позора много, потому как начальник политотдела центра капитан первого ранга Сулженко Петр Андреевич своими душеспасительными беседами все мозги вынесет (знал по собственному опыту), и в конечном итоге это может привести к тому, что они останутся служить. Потому следует действовать решительно, то есть бросить эти детские игры – обращения по инстанциям, снизу до верха, а надо начинать сверху, поскольку камень, когда начнет скатываться вниз, обязательно их вынесет. Что они и сделали.

Однако взяли не слишком высоко: написали только командующему флотом личное письмо. Как и предполагалось, письмо покатилось вниз и остановилось у Петра Андреевича. После двух или трех душевных бесед у ребят возникли сомнения относительно затеянного дела. Наш герой выслушал их и изрек:

– Ребята, если вы действительно хотите уволиться, должны поступать, как я говорю, или же делайте, как хотите. Переводитесь, но будьте уверены: там есть свой Петр Андреевич, так и будете маяться.

– Что нам делать? – спросили они тогда в один голос.

– Я уже вам сказал, пишите выше, не какому-то командующему, а председателю Совета обороны, дорогому товарищу Леониду Ильичу. – При этих словах у ребят расширились зрачки.

– Подскажи хоть, как начинать, – почти хором спросили они.

– Начнете таким образом: «Председателю Совета обороны СССР, товарищу такому-то», а дальше должно продолжаться: «Дорогой Леонид Ильич…» – и далее суть вашего заявления.

Не прошло и двух недель, как эти два лейтенанта получили приказ об увольнении. Отметим, что ребята оказались славными, нашего героя поили коньяком целых три дня. Жизнь текла своим обычным ходом: служба, учеба, там и там в определенных ситуациях разговоры о советской действительности, в институте раскованно, а в части – с оглядкой, все-таки замполит по кличке Барбос везде ходил, вынюхивал.

Каждый понедельник шли занятия по политической подготовке по всему флоту. Одно занятие в месяц было общее для соединений; проводил его, как правило, начальник политотдела вышестоящей инстанции. На одном из них наш герой отличился, можно сказать, публично. Вел занятие уже известный нам Петр Андреевич, рассказывал что-то о роли комиссаров в годы гражданской войны и в дальнейшей жизни страны. Наш герой, как часто бывало в школе (также и в институте), с места выкинул реплику:

– Между прочим, комиссар с персидского переводится как «головная боль».

В зале недолго возникла абсолютная тишина, и вдруг взрыв смеха. Сначала не совсем понял, почему же все смеются, но быстро осознал, однако было поздно – как говорят, язык опередил мозги; но Петр Андреевич не был бы начальником политотдела, если бы не вышел из ситуации: абсолютно невозмутимо вставил эту реплику в свой разговор так, как будто сам хотел об этом говорить, только его опередил невоспитанный ученик.

– Да, совершенно верно заметил товарищ мичман, комиссары действительно были головной болью врагов революции и социалистического строительства.

Все затихли и продолжали слушать. Что характерно, Петр Андреевич и после занятий ничего не сказал нашему герою. Видимо, посчитал, что не стоит заострять внимания, и это было правильно.

Все происходящее вокруг: бегство разных полковников, угон самолета, убедительные доводы знакомых лейтенантов при увольнении и относительно вольные беседы и обсуждения в институте – не могло не производить впечатления на нашего героя. В это же время произошло в части еще одно не менее знаменательное событие. Во время дальнего похода с одного из кораблей бригады четверо матросов совершили побег. Спустили на воду спасательную шлюпку и пытались доплыть до одной из американских баз на Тихом океане, однако, не успели, были обнаружены и арестованы на полпути. Доставили их на берег, затем передали суду военного трибунала.

Как мы помним, наш вояка в свое время тоже хотел увольняться, но повод у него был простой – учиться; теперь он учился, а желание осталось, только теперь с наполненным содержанием.

В голове начали проявляться нездоровые мысли: уже достаточно был наслышан о писателях-диссидентах, или «инакомыслящих». Сам начал подумывать о том, как бы тихо и мирно «свалить» в какую-нибудь страну и жить своей жизнью, работать и играть в свое удовольствие в шахматы. Конечно, на первый взгляд, все у него было: служба (вместо работы вполне сойдет), учеба и, конечно же, любимое занятие – шахматы – никто ему не запрещал. Однако понимал, что этого мало, нужна свобода духа, чтобы никто даже не мог помышлять о запрете чего бы то ни было, конечно, имея в виду чтение книг, или просмотр фильмов, или открытое обсуждение политических вопросов.

Его коробило от слова «инакомыслящий», задавал себе вопрос: «Почему мыслить по-своему, то есть отлично от других, – это политическая неблагонадежность?»

Конечно, прекрасно понимал: чтобы валить, надо что-то иметь в плане денег, или обладать какой-нибудь сверхсовременной, технической информацией. Ничего этого у него не было; деньги не водились отродясь, а техническая информация, которой обладал, была не то что вчерашнего, а позавчерашнего уровня. Допотопная техника, которую он ремонтировал и устанавливал на кораблях, никакого интереса не представляла по сравнению с той, имеющейся за бугром, о которой слышал от институтских ребят и читал в технических журналах.

Его вводила в ступор военная и политическая истерия, нагнетаемая на каждом шагу. Основу военной доктрины составлял главный лозунг того времени: «Военная опасность на западе сохраняется, а на востоке возрастает», имея в виду под востоком Китай, с которым в то время Советский Союз был «на ножах». На политзанятиях замполиты разных уровней долдонили о том, как весь мир хочет уничтожить и поглотить миролюбивый Советский Союз и не только его, также и его союзников по социалистическому лагерю.

Он понял: нужно обладать такой информацией, которая могла бы заинтересовать соответствующие службы любого иностранного государства. Таковой могла быть только информация о разведке и контрразведке; хотя и служил в бригаде кораблей технической разведки, его знания в этой области носили чисто технический характер, но не оперативный.

Долго думал, что бы такое сделать, чтобы получить доступ к интересным материалам. Вспомнил разговор с Витей Мельниковым о вступлении в партию, чтобы заслужить большее доверие, и вскоре обратился в первичную парторганизацию с заявлением о приеме в ряды кандидатов в члены КПСС; прошло не более двух месяцев, как он стал кандидатом, первый шаг был сделан, о моральной стороне своего поступка старался не думать, ибо уже научился правилу: «Цель оправдывает средства».

Иногда, оставаясь один с самим собой, пытался находить причины внутреннего противопоставления себя существующей идеологии и легко находил; немалую роль в этом сыграла его дружба с однокурсником из западной Украины, Рещенко Анатолием. Дело в том, что тот тоже после учебы был направлен на Тихоокеанский флот, и они регулярно общались. По мере усиления доверия, тот все больше и больше рассказывал из украинской истории, в частности о союзе СССР и Германии по разделу Польши и присоединении Западной Украины, Белоруссии, Бессарабии и Прибалтики к Советскому Союзу. Особое впечатление на него произвел рассказ друга о голоде тридцатых годов в Украине и в Белоруссии, который был устроен, как говорил друг, умышленно руководством центральной власти. С его слов было ясно, что в те годы умерли от голода около шести миллионов человек. Тогда же приоткрылась завеса тайны событий пятьдесят шестого года в Венгрии и шестьдесят восьмого года в Чехословакии. Конечно, все эти «исторические открытия» не могли не производить на него нужного впечатления.

Для него стало открытием еще то, что народы из присоединенных республик массово переселялись в районы Сибири и средней Азии. К этому времени ему было известно только о регулярном, плановом выселении азербайджанцев из Армении.

Стал глубже интересоваться этой историей и выяснил для себя массу интересных фактов о выселении народов Кавказа и Крыма в годы войны и после. Конечно, в свое время читал из записей учителя о выселении кавказских народов в восемнадцатом и девятнадцатом веках из Кавказа. Знал, что черкесов как народ стерли с лица Кавказа, знал также о трагедии других адыгских народов. Но для него это было историей, никак не мог думать, что это целенаправленная политика, независимая от времени и от того, чья власть в Москве – царя или генерального секретаря.

Политика грабежа духовных и материальных ценностей оставалась неизменной, разве что не навязывали насильственную христианизацию, но ее заменила коммунистическая идеология, которая опутывала все, всех и везде и навязывалась не менее насильственно, чем ислам.

У него в сознании возникал совсем другой образ братского союза республик равных; теперь понимал, что отношение империи к Украине (также и к другим, за исключением Армении) не особо отличается от отношения к Азербайджану. Для себя вывел формулу: «У империи есть только интересы, друзей у нее не может быть». Со своей стороны, делился с другом тем, что знал сам, рассказывал то, что читал в записях учителя.

Их общение на исторические темы приводило к взаимному взвинчиванию и враждебности к коммунизму, кроме того, происходило еще падение уровня доверия у других людей к идее коммунизма вообще. Начали гулять политические анекдоты.

Легкий ветерок брожения в умах, постепенно усиливаясь, раскачивал огромное дерево, и они понимали, что рано или поздно это дерево рухнет. Конечно же, Рещенко не одобрял вступление друга в ряды КПСС, но смирился и всегда выражал недоумение, порой называл его проходимцем, который говорит одно и при этом поступает против своих убеждений. Но у друга был свой план, которым он не делился и не собирался делать этого, по крайней мере, пока не собирался. «Придет время, там посмотрим; в подобных вопросах легкомысленная доверчивость к хорошему не приведет. Сказать всегда успею, а вот сказанное назад не вернешь», – твердил самому себе.

Глава сорок вторая. «Наконец-то мы познакомились», – сказал один. «То ли радоваться, то ли огорчаться», – подумал другой

Был обеденный перерыв; Реван сидел в Ленинской комнате, разбирал какую-то шахматную позицию и был настолько увлечен, что не заметил, как к его столу подошел лейтенант:

– Здравствуйте, как успехи?

Повернулся к голосу и увидел лейтенанта-особиста, с которым пересекался в прошлом, когда устроил пальбу из пистолета в новогоднюю ночь.

– Добрый день, товарищ лейтенант, вроде ничего, у черных шансы на ничью есть.

– Ладно, брось ты, меня Анатолием зовут, если интересно, фамилия Стропин. Можешь не представляться, знаю, как тебя зовут: и фамилию, и отчество.

– Не может быть, я думал, ничего не знаете, хотел представиться, – проявляя выходящее за пределы удивление, ответил он.

– Как успехи на шахматном фронте? – спросил лейтенант, «не замечая» его тона.

– Да ничего вроде, только серьезно заниматься времени нет, – («К чему ты клонишь, голубчик, не к добру все это любопытство», – подумал про себя), учеба, служба некогда, так, иногда сядешь между делом, а шахматы любят основательность. Знаете, кто-то из умных говорил: «Игра в шахматы – это жизнь». Только не помню кто. В самом деле, так и есть, в жизни тоже поступаем так или иначе при множестве выбора, как в шахматах делаем ход, потом же осознаем, что неправильный ход сделали, но – увы, уже поздно.

– А ты неправильные ходы часто делаешь, когда играешь в парке, скажем помягче, как ваши выражаются, на интерес?

«Ах вот оно что! Оказывается, «друг» в курсе всего, в самом деле. Так, так… Как поступить? Отнекиваться смысла нет, наверняка знает досконально. Ну что же, пойдем на «открытый гамбит»: принимаем игру противника, пусть бросает в атаку все резервы, отобьемся»! – подумал и…

– Видите ли, товарищ лейтенант, если будешь делать неправильные ходы часто, тогда не выиграешь, потому стараешься как можно точнее играть. Бывает такое, что ты сыграл прямо мастерски, как тебе кажется, но потом обнаруживаешь, что противник не заметил твоего промаха или не нашел верного продолжения, потому ты выиграл. Честное слово, такие победы меня огорчают больше, чем нормальные проигрыши. Тут в полном объеме действует закон диалектики, по крайней мере, для меня. Знаете, Анатолий, – это уже было начало контратаки, – в таких случаях я деньги не беру, в крайнем случае, берем бутылку, вместе идем в пельменную, там рядом, и распиваем на двоих. Вот так вот. А что плохого, если я играю на деньги?

– Это получается азартная игра, если играешь на интерес, а они у нас запрещены, тем более ты военный человек.

– Странно, я же не ставлю на интерес военную тайну, вы бы уже давно знали, если что. Потом, знаете, я ищу истину в шахматах, не важно, выигрываю или проигрываю. Для этого надо играть с сильными игроками, а те только на интерес играют. Еще один момент: если кто из игроков потребует, чтобы я на кон поставил военную тайну, я потребую взамен, чтобы тот поставил причину своего интереса к военным делам, а тут начнется твоя работа, действуй и готовь новые погоны. Улавливаешь? Так что, лейтенант, не переживай за военную тайну, раскроешь целую шпионскую сеть, меня оформишь пособником всемирного империализма, и пойдет служба в гору.

Лейтенант засмеялся и продолжил:

– Так и быть, тебя оформим как своего человека, внедренного в логово врага, надеюсь, ты нам поможешь до конца.

Он тоже посмеялся и сказал:

– Слушайте, лейтенант, я не знаю, где ты шутишь, – умышленно то на «ты», то на «вы», – а где говоришь серьезно, я в эти дела не играю.

– Ладно, давай о шахматах. Каким образом вы ищете истину, проигрывая или выигрывая? – лейтенант тоже говорит иногда «ты», иногда «вы», видимо, та же самая игра.

– Здесь, как и в жизни, я уже говорил, встаешь на путь истины, опровергая чужую правду и отвергая свою, то есть признавая ошибочность своей правды.

– Как понять: ошибочность правды?

– Правда у каждого своя, и она относительна.

– То есть то, что является правдой сегодня, может оказаться неправдой завтра!

– Да, именно так, и сила человека, группы людей и общества в целом заключается в том, чтобы уметь признавать ошибочность своей правды. Но, к сожалению, так почти не бывает, все доказывают свою правду физической силой, доходя при этом даже до взаимного уничтожения.

– Интересно рассуждаете, пример можете привести?

– Все войны, о которых мы знаем и еще больше не знаем, и есть пример. Каждый доказывает свою правду, более того – навязывает ее другому. В принципе, можно жить мирно, каждый со своей правдой, не навязывая ее другому, и так совместно идти к истине. Ведь истина – это вечное совершенствование, у него нет предела. Как только начинается насаждение, это приводит к войне. Возьмем, к примеру, арабов. Они распространяли ислам силой меча, – он сознательно повел разговор об исламе, хотя очень хотелось говорить о социалистическом лагере, – не только захватывали страны, но и народы обращали в свою религию, а потом утверждали, что истина в исламе. Вообще, честно говоря, это относится не только к исламу, то же самое делало христианство, – уже теплее, еще немного – и скажет о коммунизме.

– И которая из них есть истина? Христианство или ислам?

– Выделять только эти две религии и тем более противопоставлять их не совсем правильно. И до них были религиозные мировоззрения. Они все ступеньки одной лестницы для движения ввысь, к истине; только, к сожалению, люди искажают суть этого, разрывая лестницу.

– Судя по вашим словам, возникнет еще одна вера?

– Если вы имеете в виду религию новую, то не знаю, а вера уже возникла – коммунизм. Люди же верят в него, значит, уже возникла, живет и тоже является ступенькой.

– То есть как понять: вера есть, а религии нет?

– Да, так и есть, сначала пробуждается вера, затем в зависимости от исторических обстоятельств она может перерасти в религию.

– Что за исторические обстоятельства?

– Основной показатель здесь – количество верующих, притом искренне верующих. Ведь можно и прикинуться верующим, – не себя ли имел в виду, – в силу каких-то причин, а сознанием противиться, не иметь этой веры. Если вера начинает действовать на подсознательном уровне, значит, религия родилась.

– Можно спросить, что вы имели в виду, говоря о вой- нах, о которых мы не знаем?

– Товарищ лейтенант, это те войны, о которых, например, вы знаете, или читали где, или слышали, а я нет – не читал и не слышал.

Они друг друга поняли, но сделали вид, что в последнем предложении ничего не было скрыто.

– Понятно, спасибо за общение, приятно было познакомиться с вами. Интересная точка зрения у вас. Будет время, мы еще пообщаемся, надеюсь, вы не будете против.

– Нет, нет, что вы, – сказал он улыбаясь и при этом подумал: «Глаза бы мои тебя не видели».

Лейтенант попрощался за руку и ушел. Глядя ему вслед, наш герой задумался и надолго: «К чему бы это? Неспроста лейтенант соловьем заливался; ладно, поживем – увидим. Может, использовать этот шанс, чем не вариант? Переходить туда служить, а потом при первом удобном случае мотануть за бугор», – сказал сам себе, но тут же отогнал эту шальную мысль в дальние углы подсознания.

Оставшись наедине с собой, продолжал развивать свою мысль, которую не договорил лейтенанту (это может быть опасным для здоровья). «Действительно, коммунистическое учение по своей сути роднится как с христианством, так и с исламом. Они обещают рай после смерти, а эти – коммунизм, в принципе тот же рай, только при жизни. Дождешься ты или не дождешься – это пока большого значения не имеет. Самое главное для проповедника, что коммунистического толка, что религиозного, – чтобы поверили люди, даже черт с ним – с их искренностью в вере, важно, чтобы шли за тобой; если идут за тобой, значит, ты сила, точнее, сила в тебе. Если есть сила, можно заставить и других идти за собой или, по крайне мере, не мешать твоему продвижению. Вот это и есть главная составляющая существования как религий разных направлений, так и коммунистического учения. Нет, уважаемый, силой можно только сломать, но не убедить. Убеждает только разум», – заключил свои мысли.

Глава сорок третья. Сон

Орхан Вересли сегодня был не в духе. Не то чтобы болел, нет, просто ничего не хотелось делать. Придя с работы, прилег на диван, чтобы немного отдохнуть, погрузился в раздумья. «Может, пора обзавестись семьей?» – подумал про себя. Почему бы нет, вон сколько девчонок, одна красивее другой. Можно даже взять из старшекурсниц. Ни в коем разе, они все азербайджанки, моей женой будет только христианка, лучше бы, конечно, армянка. Посмотрим.

Вообще-то, и без раздумий о женитьбе, часто вспоминал Галину, учительницу истории одной из московских школ. Она была коренной москвичкой, окончила университет. С ней познакомился во время очередных сборов писателей в Москве два года назад. После регулярно звонили друг другу, и даже прошлым летом та гостила у него. Да, она самостоятельна и очень доброжелательна, почему бы и нет? Вот позвоню, приглашу в гости и тут ей предложу замужество. Тем более, когда в последний раз позвонил ей, в принципе была не против приехать к нему и в этом году.

С этими мыслями он погрузился в глубокий сон, и…

Впереди шла женщина, держа на плече полный сенек (медный сосуд для воды наподобие кувшина, объемом около двадцати литров), а за ней на небольшом расстоянии бежал мальчишка трех-четырех лет и плакал:

– Мама, я пить хочу, дай попить.

Она через каждые пять-шесть шагов поворачивалась к нему и с грустной улыбкой говорила:

– Потерпи, дойдем до дома, не из чего, не будешь же из горла сенека пить.

– Буду, буду, – кричал он, – я сгорю, пить хочу!

Женщина не выдержала, поставила сенек на большой камень у дороги, вытащила затычку из горловины и позвала:

– Ладно, иди пей, уже устала от твоих слез.

Он подбежал к ней, схватил за горловину сенек и потянул на себя. Хотя мама и успела схватить сенек, но все равно вода выплеснулась и полилась ему за шиворот – оба посмеялись. Напившись воды, довольный, прижался к маме и сказал:

– Давай немного постоим, мы устали.

Когда посмотрел на небо, увидел большую черную птицу. Спросил, что за птица, на что мама ответила:

– Черный ворон.

Постояв немного, направились к дому, мальчик бежал впереди, мама шла сзади. Неожиданно кружившая на небе птица резко полетела вниз, крылом коснулась его правого плеча и взметнулась вверх. Все произошло так неожиданно, что даже не успел испугаться. Мама остановилась, поставила сенек, прижала его к себе и что-то про себя начала шептать. В конце она отчетливо сказала: «Господи, защити моего ребенка от злых, темных сил, пусть встретятся ему на пути только добрые люди», – и поиграла с ним в игру «Забодаю, забодаю». Сложила большой, указательный и средний палец правой руки, коснулась его лба, затем руку приложила к середине груди, к солнечному сплетению, а после – к левой и правой груди. И так три раза, и снова что-то прошептала. Когда она это делала, он громко хохотал, потому что эту игру очень любил. А потом, когда снова пошли, мама добавила:

– Надо сходить к тете Асмар, пусть заговорит от порчи, ворон – нехорошая птица.

Потом увидел себя уже достаточно взрослого и тоже с мамой, хотел подойти к ней, но та сделала шаг от него, не давала приблизиться, хотел ей что-то сказать, однако она начала говорить сама:

– Береги себя, сынок, будь внимателен с людьми, не подведи папу. Папа тебя очень любил.

Хотел снова подойти к маме, но она исчезла, словно растворилась в темноте.

Проснулся, посмотрел по сторонам, сообразил, что все это был сон.

– Надо же сниться такому кошмару! – сказал вслух, оглянулся и добавил: – Что же ты хотел? Если подушкой тебе будет подлокотник дивана, еще и не то приснится!