Хоспис

А Морозов задавался ответом: «Смог бы он или нет?» Смог бы, наверное, но закричал бы, не удержался, не вынес бы пыток. Хотя железный прут располосовал его так, что пришлось постоять в очереди за билетом на тот свет.

Но пришёл Шабалин. Успокаивал. Принёс Мурзика. И Морозов подумал: «Битый небитого везёт». Он считал, что сам должен успокаивать Шабалина, потому что в неоплатным долгу перед ним. А Шабалин абсолютно не видел в своём поступке подвига. Однако когда его тёща увидела, что с ним сделали,, осознав прямую опасность, исходящую от его работы, ультимативно потребовала, чтобы тот увольнялся. Шабалин, закончивший школу милиции, закочевряжился – стаж идёт, выслуга не за горами. Тогда тёща «сделала» ему сотрясение мозга. (Не хотела, просто не рассчитала удар).

…Шабалин давно ушёл домой. И Морозов тоже собрался, да Зубову ждал. И вот она явилась. С шаурмой. «Ждала, когда Шаблин уйдёт», – подумал Морозов. И тут его невиданный доселе охватил приступ злобы. Шабалин голодный был, а она шаурму заныкала!

– Что так долго? – резко спросил Морозов.

– Очередь, – попыталась улыбнуться она.

– Поздно уже. Мурзик, домой! – рявкнул он собаке, и пёс послушно встал в стойку.

У Анны глаза наполнились слезами. Но она взяла себя в руки и проглотила обиду.

– Я хотела объяснить, почему квартиру отписали племяннику Ивану Воскобойникову.

– Ну? – буркнул Морозов, быстро складывая бумаги на столе и не глядя на новенькую.

– Потому что мать Ивана и эта вот – родные сёстры. И квартира раньше принадлежала матери Воскобойникова. Но она разрешила жить сестре бессрочно, сама уехала в деревню. Потом умерла. И эта сестра разрешила жить племяннице Валерии. Но перед смертью отписала всё Ивану. По совести. То есть пусть живёт, но квартира – Ивана.

– Понял. Без пол-литра не разобраться. Домой, товарищ старший лейтенант, домой!

Морозов встал в дверях и беспардонно выключил свет.

– Я не новенькая, – прошептала в темноте Зубова. – Вы ведь меня за глаза новенькой называете? А я у вас работаю второй год.

Но и это не разжалобило Морозова.

– Закроете кабинет, ключи дежурному, – распорядился он и строевым шагом затопал по коридору. А девушка ещё долго стояла в кабинет, очень долго, пока не забеспокоился дежурный и не напомнил, что ей уже, действительно, пора.

4

«ХОСПИС»

4

Хоспис по указанному адресу Мария нашла не без труда, хотя он и был близ дороги. Здание затерялось среди беспорядочно настроенных разнокалиберных коттеджей.

Этот частный хоспис, как и многие частные пансионаты для пожилых, располагался в загородной зоне, на свежем воздухе, в особняке, коих россияне понастроили в последнее время энное количество, устав от тесных московских клетушек и с головой бросившись расширять жилищные пространства для своих семей. Новое время давало новые возможности, а все мы живём по законам времени.

Мария прошла по глинистой дороге и остановилась у массивного забора, отмеченного цифрой три. «Номер совпадает. Здесь!» – перевела она дух и нажала на кнопку звонка. Минуты через две послышались шаги, и заскрежетал замок. Дверь открыла симпатичная девушка в бриджах и футболке.

– Мария Парамонова? – вместо приветствия спросила девушка.

– Да, – ответила Мария. – Здравствуйте!

– Добрый день, – дружелюбно откликнулась она. – Проходите!

Девушка покосилась на её большие челночные сумки.

– С вещами уже?

– С вещами, – как бы извиняясь, пролепетала Мария.

– Но сегодня будет только предварительное собеседование. Может, вы нам не подойдёте?

– Может. Тогда уйду, – просто заметила Мария. – С вещами. Не бросать же их. Куда я их дену?

– Мы недавно открылись. Набираем персонал. Нам нужны надёжные и исполнительные сотрудники, и мы берём не всех! – торжественно заключила девушка.

Мария понимающе улыбнулась. Конечно, ухаживать за умирающими может не каждый, человек, надо проверить, всё верно.

Они вошли во двор. «Респектабельно, – заметила Мария. – Ландшафтный дизайн, что ни говори!» В точку попала! Декоративный можжевельник, декоративная сосна и ряд подстриженных пирамидкой кустарников. Шеренга свисающих кашпо с настурциями. Две клумбы. Даже грядки, возле которых стояли небольшие таблички с надписями: «Лук. Укроп». А вот две литые чугунные скамейки с прехорошенькими подушками. Ничего не скажешь, мило.

Мария откровенно загляделась, а потом вздрогнула: из-за кустарников вдруг поднялся здоровенный мужик. Он был в рабочей спецовке и, понятно, что работал он именно здесь, в этом доме. Вид у него был недружелюбный, если не сказать больше, пугающий. И Мария мгновенно отвернулась, чтобы не встретиться с ним взглядом. Она быстро окинула глазами особняк, отметив его добротный вид и кричащую роскошь. «Красный кирпич! – отметила она. – В три этажа! Панорамные окна. И Эркер есть. Два французских балкончика на втором этаже. Сколько же стоит аренда в таком доме?»

Они зашли в тамбур.

– Вон тапочки, – кивнула девушка, показав глазами на ряд новеньких тапок на полках для обуви.

Мария сняла свои старые ботинки и стала переобуваться. Она выбрала самые яркие тапки в крупную клетку, и с нескрываемым удовольствием втиснулась в них. «Ну, и прихожая, – опять удивилась она. – Мебель на заказ; все полки и тумбы белые, а кушетки с подушками в такую же клетку, как эти тапки. И ложки для обуви есть. Да какие ложки! С вырезанными коньками, с фигурками разными. И крем для обуви, и губки для обуви».

– Вот сюда, в гостиную, – позвала девушка.

Мария прошла и остановилась. Вглядываясь в пространство.

– Я, наверное, перепутала, – внезапно догадалась она. – Я резюме не туда отправила! Мне в хоспис надо!

– Это хоспис, – серьёзно ответила девушка. – Пойдёмте.

И она пошли дальше.

Огромная просторная гостиная потрясала воображение. Нет, может, она и не была столь хороша, если б вам заранее сказали, что вы идёте, к примеру, к банкиру в гости, или к какому-другому состоятельному перцу. Но Мария искала работу в хосписе и приехала работать в хоспис. А тут такие хоромы!

У эркерного окна стоял длинный стол, покрытый изящной красивой скатертью и накрытый ещё поверх прозрачной плёнкой, которую можно было увидеть, лишь присмотревшись и которая придавала своеобразный шарм столу, переливаясь на солнце. Вокруг стола – шеренга стульев в элегантных специально сшитых чехлах. А на столе – поднос с графином воды и пластмассовыми стаканами и три небольшие причудливые вазочки с живыми ландышами.

Мария подняла глаза вверх – эркерное окно во все три этажа! И струящийся узорный тюль тоже во все три этажа, а по краям – горчичного цвета шторы с ламбрекенами.

Она не заметила, как девушка куда-то ушла. Мария продолжала разглядывать гостиную, которая удивляла её всё больше и больше.

В глубине зала – огромный плоский телевизор, возле которого – три длинных дивана в чехлах, и, понятно, что диваны выполнены на заказ. Да и стеллажи, на которых стоит телевизор, тоже. А на них – всякая всячина! Журналы с цветными фотографиями, книжки разные. Целая библиотека! Ой! Что это? Мария внимательно присмотрелась: поделки! Она сделала шаг поближе, чтобы лучше их рассмотреть: фигурки из пластилина, фигурки из картона и цветной бумаги. И делали их не кое-как, здесь чувствовалась рука мастера. А вон – лото. Но кого лото удивишь? Но это лото в потрясающей упаковке! В подарочной пластмассовой коробке с выбитыми цифрами. Некоторые, увидев такое лото в магазине, купили бы его именно из-за подарочной коробки. И ещё рядом с лото ряд настольных игр: шахматы, нарды, шашки, и тоже в необычных упаковках. Всё так аккуратненько, гламурненько, как в игрушечном домике.

Мария опять задумалась: «Куда попала?»

Ей приходилось работать в хосписе. Но работала она только волонтёром. Приходила, помогала, развлекала, а потом домой. И фломастеры с карандашами приносила с собой, рисовать больных учила, конкурсы разные устраивала, выставки даже! Но всё равно это носило другой характер характер, всё было проще. И шахматы были, и лото, и библиотека, но без завитушек-финтифлюшек. Не до этого там было, не до этого. В основном приходилось мыть, убирать, отскребать, переодевать. Один описался, другого стошнило. После химиотерапии всех больных без исключения тошнило, выворачивало наизнанку, и, если не помогать убирать санитаркам и медсёстрам, то, вообще, завал.

– Добрый день!

Мария обернулась. Перед ней стоял импозантный молодой человек в белом медицинском халате, роста выше среднего, очень подтянутый, гладко выбритый и коротко подстриженный. Девушка, которая открывала дверь, стояла поодаль.

– Арсений Арнольдович Журбицкий! – представился он и протянул руку. – А это моя супруга Анастасия.

– Очень приятно, – на автомате откликнулась Мария и пожала ему руку. – Маша.

– Так уж и Маша? – улыбнулся он.

– Маша, – улыбнулась она в ответ. – Или просто Мария!

– Мне нравится и то, и другое, – галантно заметил Арсений. – Пройдёмте в мой кабинет. Сумки можете оставить здесь.

…

Кабинет Арсения Арнольдовича находился впритык с гостиной. Когда Мария только дотронулась до двери, в её голове машинально пронеслось: «Из натурального дуба».

Кабинет был просторный и по-деловому обставленный: массивный длинный стол, ряд кожаных вращающихся кресел, кожаный диван у стены. Но мебельная стенка из красного дерева заслуживала отдельного разговора, так как не совсем вписывалась в общий аскетичный тон. Представьте, великолепные полки были застеклены витражами, да с такими необычными картинами, что можно было только сидеть за столом, слушать в полуха этого джентльмена и рассматривать удивительные узоры. «Че Гевара», – ахнула про себя Мария, расшифровав одну из картинок. Другие кубинские мотивы на витражах её мало занимали, но портрет борца за свободу привёл в замешательство и восторг. Портрет словно говорил, знайте, люди здесь живут серьёзные и свободолюбивые и шутки с ними плохи. Другие картинки, словно вынырнувшие из книг Хэмингуэя, с сигарами, со стариком и большой рыбой, не особо впечатляли. (Мария знала, что любовь к свободе для Хэмингуэя плохо закончилась – застрелился он на Кубе).

– Присаживайтесь! – показал Арсений на кожаное вращающееся кресло.

Мария присела, выпрямив спину и запихнув свои сумищи под стол. Потом спохватилась и полезла за документами.

– Вот паспорт, медицинская книжка.

– И медицинская книжка имеется? Это хорошо, – заметил Арсений.

– Мне же уже приходилось в хосписе работать. Без медицинской комиссии не допустят. У меня и все прививки поставлены, – забеспокоилась Мария.

– Ну, и чудненько, – улыбнулся Арсений, взял в руки документы и включил свой компьютер. – Расскажите о себе.

Мария пожала плечами.

– Сорок лет. Из Сибири.

– Это я знаю, – по-доброму перебил её он. – И что санитаркой в больнице работали, и что в монастыре что-то там такое делали. А до монастыря?

– Работала в обители милосердия, здесь в Москве – растерялась Мария, понимая куда клонит Арсений, стараясь обойти тему о прежней жизни..

– Понял. А до обители? Где вы учились? Кем хотели стать? Где работали до того момента, как переехали в столицу? Ну, не всегда же вы поклоны били?

– Что значит, поклоны? Что значит, били? – Мария сделала робкую попытку прикинуться обиженной и отвертеться от последующих расспросов, понимая, что врать нехорошо, а правда для неё слишком болезненна и неприятна (на поверхности лежит – её жизнь не устроена, и она, по сути, «сбитый лётчик»).

– Не стоит придираться к словам, – примирительно сказал Арсений. – Поймите, я же должен хотя бы приблизительно знать, с каким человеком имею дело.

– А вы не боитесь, я вас обману? – вскинулась вдруг Мария и потрогала ногой сумки, почувствовав, что разговор не клеится, и её сейчас попросят отсюда, если не дадут пинком под зад.

– А это уж путь будет на вашей совести. Видите ли, вы не из тех людей, которые привыкли к чёрной работе. Это видно невооружённым глазом. Тяжёлый физический труд не для вас. А в хосписе – работа чёрная. Здесь за постояльцами нужно убирать мочу, кал. Если бы вы были столь убеждённой верующей – приняли бы постриг и ходили бы сейчас в апостольнике, а не сидели бы со мной за одним столом, – Арсений вальяжно откинулся на спинку стула. – Закономерно, что много вопросов возникает. Так расскажите! Рассказывайте, как считаете нужным. Мы не в прокуратуре.

Мария покраснела.

– Росла в Сибири, в квартире по месту прописки, что в паспорте. После школы – в институт.

– Какой?

– Педагогический, – с заминкой произнесла она. – Работала в школе.

– Какой предмет?

– Педагог по воспитательной работе. Вожатая, значит.

– Муж, дети? – тут Арсений замахал руками. – Не допрашиваю, но хотя бы в общих чертах.

– Холостая, – гордо сказала Мария и вызовом посмотрела в лицо Арсению.

– Факультет какой у вас был? – не унимался он.

– Социальная работа, – скороговоркой выпалила Мария.

– Так и назывался?

– Да.

– А почему из школы ушли?

– Так сложились обстоятельства, – почти прошептала Мария и вновь потрогала ногой сумки.

Арсений отсканировал страницы паспорта, потом занялся её медицинской книжкой, и в воздухе повисла «качаловская пауза».

Мария молчала, размышляя, куда ей теперь идти, как доволочь сумки до остановки и хватит ли денег на проезд до метро. Она упёрлась глазами в угол кабинета и тут увидела вверху прямо на неё направленную видеокамеру, которую она пропустила из виду, рассматривая витражи, потом непроизвольно оглянулась назад и узрела в другом углу видеокамеру, направленную на шкафы и на Арсения. «Не хоспис, а контрразведка», – подумала Мария и усмехнулась.

– Это что?! – воскликнул Арсений, уткнувшись чуть ли не носом в её медицинскую книжку. – Указан московский адрес. Ваше фактическое место проживания. Вот, Каширское шоссе, дом двадцать восемь…

– Квартира пятьдесят пять, – закончила Мария. – Моя регистрация. Я по этому адресу не один год прожила, и заплатила немало за неё. Я в Москве давно.

Арсений, нахмурившись, отсканировал все страницы и энергичным жестом вернул книжку и паспорт Марии.

– Почему в резюме не указали, что регистрация в Москве?

– А зачем? – удивилась Мария. – Да и срок уже истёк.

– Я, когда ваше резюме читал, думал, вы несколько месяцев здесь.

– А если десять лет, это плохо, что ли? – недоумевала Мария.

– Да, нет. Просто не был готов, – сказал Арсений и вновь ослепительно улыбнулся.

«Красивый парень», – подумала Мария.

Она поднялась с кресла и нагнулась под стол, чтобы разобраться с челночными сумками и уже двигать в сторону остановки. Но вдруг Арсений рукой остановил её, указав на кресло. Она послушно присела. Идти ей было некуда, поэтому, что особо торопиться?

– К обязанностям готовы приступить с сегодняшнего дня? – спросил он.

– Да, – спокойно ответила Мария, но нутро её возликовало: как же у неё теперь есть работа и ночлег! Появилась пусть временная, но устроенность.

5

«ХОСПИС»

5

Время ужина подошло незаметно, вечер был светлый и уже по-летнему тёплый. С веранды вереницей стали стягиваться в гостиную сиделки с постояльцами.

Сиделок оказалось всего три: Лена и Шура работали на первом этаже, а третья, Таня, на втором, с лежачими больными. Как и в любом другом частном хосписе в качестве постояльцев здесь принимали не только тех, кто нуждается в паллиативной медицинской помощи, но и тех, кто по тем или иным причинам не мог жить дома, а у родственников были средства, чтобы оплатить их пребывание здесь, в таком заведении, смахивающем на санаторий.

Мария успела прогуляться на веранде и уже со всем познакомилась. До этого она была уверена на все сто процентов, что сюда привозят своих родственников загадочные люди из кремля и разные всемогущие бизнесмены с необъятным состоянием, и была поражена, увидев горстку стариков, половина их которых, очевидно, никакими привилегиями не располагала и претендовала на гордое звание пролетария. Об этом говорил сам тот факт, что у многих были гнилые зубы, не знавшие услуг дантиста последний лет двадцать и, конечно, были дыры между зубами (ни коронок, ни вставных челюстей). Да и одежда оставляла желать лучшего, старенькая, видавшая виды, ношеная-переношеная. «Как чучелки замотанные сидят!» – подумала Мария.

Конечно, если присмотреться, то кто-то лучше одет, кто-то хуже, но родственники высокопоставленных начальников всё равно в таком виде не ходят, это уж Мария знала точно. Только одна постоялица тянула на звание «леди»; она была с причёской «вся ночь на бигуди», с маникюром, в неновом, но очень элегантном костюме из твида, а на шее у неё была завязана салатового цвета косыночка. «Из натурального шёлка», – восхищённо отметила Мария.

Старушка была женой дипломата. Её почти не звали по имени-отчеству, применяя витиеватое обращение «Ваша светлость» или «Ваше сиятельство», полушутливо-полусерьёзно, а за глаза неизменно – «жена дипломата», коей она была, коей, видимо, и останется навеки.

В каждой её морщинке сквозил очень преклонный возраст, но старушка находилась в здравом уме и твёрдой памяти. Мария сразу поняла это, поговорив с ней буквально несколько минут. Приятная в общении, с манерами, безукоризненно соблюдающая этикет, жена дипломата неизменно приковывала к себе внимание.

Мария не сдержалась, и, едва увидев Анастасию, появившуюся по каким-то своим делам на веранде, сразу подошла к ней и засыпала вопросами.

Само собой приходило на ум, что жена дипломата смертельно больна, выяснилось, что нет, более того, она для своего почтенного возраста – девяносто четыре года! – даже более чем здорова. Читает без очков. Почему она здесь? Анастасия усмехнулась, заметив, что все новенькие задают один и тот же вопрос, а всё просто. Упекла её сюда родная внучка. Из-за квартиры. Сто квадратных метров в центре Москвы! Жена дипломата обладала настоящим кладом. Миллионерша, просто дона Роза Дольвадорес!

Единственный сын умер, любимый муж умер. А внучке, которая сильно обидела её когда-то, она решила оставить не всю квартиру, а лишь половину, а другую часть отдать кому-то другому. Вот так. Жена дипломата, конечно, ветхая (девяносто четыре – это девяносто четыре), но может прожить ещё пару-тройку лет и за это время наворотить интересных дел. Возьмёт и всю квартиру кому-нибудь перепишет! У внучки, конечно, есть своё жильё в Москве, и весьма приличное, но аппетит приходит во время еды. Короче, жена дипломата попалась в сети. В хосписе теперь.

Анастасия, вздохнув, откровенно рассказала, как жену дипломата привезли сюда. Её заверили, что отправляют в санаторий, на время, типа, отдохнуть, а оказалось – навсегда. Мария потрясённо заметила, что жена дипломата может уйти сама, в любое время, она дееспособна; возьмёт и расскажет родственникам и знакомым, куда её упрятали – тогда увидит внучка небо в алмазах. На что Анастасия лишь покачала головой, прошептав, что только она выйдет за ворота хосписа – её убьют. Несчастный случай. Авария. Никто разбираться не будет. Да и друзей у неё уже не осталось, поумирали все. Жена дипломата – живая мишень. «Пусть уж лучше здесь доживает, – сказала Анастасия. – Она ведь каждый вечер делает разные маски на лицо и на шею. За волосами ухаживает. Кроме укладок, ещё массирует корни волос и втирает в них масло корня лопуха, а ополаскивает отваром крапивы. Я записываю, что ей надо, потом покупаю в здешнем супермаркете через дорогу. И маникюр я ей делаю! Лак она сама выбирает. Здесь ей и комфортно, и безопасно. Ей лучше в хосписе». Мария сокрушённо кивнула головой: «Лучше». Правда, безумно дорого. Мария вздохнула, да, пребывание в таком дворце влетает в копеечку.

На веранде гуляли ещё шесть человек, все пожилые и с разной степенью деменции. Самым тяжёлым был, пожалуй, Александр Наумович Плейман, высокий старик в очках, слоняющийся из стороны в сторону и мычащий что-то непонятное. Мозг его, похоже, разлетелся уже чуть ли в дребезги. Плейман почти не спал, никого не узнавал, всё время порывался куда-то идти, и нуждался в персональной опеке. Вещи на нём с ног до головы были сплошь фирменные, но сидели ужасно, так как Плейман отличался худобой неимоверной, и такому, что «адидас» надень, что другое – всё равно чучелка.

Из рассказа Анастасиии Мария узнала, что Плейман в прошлом был фантастически влиятельным начальником и занимал большой пост в какой-то крутой компании. Болезнь подкралась к нему незаметно, никто и ни ожидать, ни поверить не мог, что такой волевой и состоятельный человек превратится в беспомощного ребёнка. Однако это произошло. Плейман стал терять память. В результате последующих махинаций со стороны партнёров лишился контрольного пакета акций, также у него отобрали виллу в Испании и квартиру в Израиле (кстати, родственники постарались), а жена не бросила. Она была моложе его чуть ли не тридцать лет! И все пророчили, что уж теперь-то она своё возьмёт, отыграется за годы, проведённые со стариком. Но неожиданно для всех она вместо тропы войны встала на тропу добра и милосердия, чем поразила самых дальновидных и скептически настроенных, предрекавших плеймановской жёнке пьянки-гулянки на Мальдивах как давнюю тягу к свободе и независимости. А она не стала ни с кем связываться, послав оных куда-подальше. Сама изучила все медицинские книжки о болезни Альцгеймера и о деменции, и стала буквально ублажать несчастного мужа. Дома с ним жить было невозможно – все будут не спавши. Она упорно стала искать выход из создавшегося положения, объездила все подмосковные пансионаты и, наконец, нашла этот «президентский» хоспис, который соответствовал её аристократическим претензиям. Потребовала, чтобы мужу выделили персональную комнату и обеспечили достойный уход. Он уже ходил под себя. Памперсы, салфетки, пелёнки – всё это молодая жена привозит теперь сюда каждую неделю и всегда интересуется, что ещё нужно? Мороженого хочет? Или шоколада? Что нужно – говорите, всё, что нужно, будет тотчас! А сослуживцев его она сюда не пускает! Так и наказала всем иметь в виду: «Никаких гостей! Никаких друзей!» Почему, вроде? Чтобы над Плейманом, великим и ужасным, потешались и злорадствовали? Она не допустит этого. Пусть ему будет спокойно. И ему здесь спокойно.

Мария опять не удержалась и спросила-таки напрямую, сколько стоит такой «люкс». «Тысяча долларов в месяц», – спокойно ответила Анастасия. Мария присвистнула. А Анастасия улыбнулась: «А ведь эта молодая жена не состоятельная. Ей ничего не досталось. Так знаете, где она деньги берёт? Свою маму из рязанской квартиры к себе в Москву забрала, а квартиру её сдаёт. Рязань не Москва, доход от съёма жилья не такой уж и прибыльный. Так эта жена добавляет к тем деньгам пенсию Плеймана, часть из своей зарплаты, а ещё дополнительно даёт частные уроки японского языка. Много вы знаете людей, которые знают японский? (Хотя Москву ничем не удивишь). Так вот. Молодая жена японского языка не знала, в Японии никогда не была (она рекламщик), когда припёрло – за книжки. В её-то возрасте! Какая ж она молодая? Сорок пять уже».

Мария замерла, вспомнив про свои сорок. Недолго в девках гулять, скоро и ей припечатают «немолодая».

«Мировая жена у Плеймана», – заключила Анастасия. А Мария, выхватив взглядом полубезумного старика, подумала: «Мировой мужик был, раз ему такая жена попалась».

Второй мужчина среди постояльцев тоже был достаточно тяжело поражён болезнью Альцгеймера. Андрей Семёнович Скачков. Для мужчины его возраст можно отнести к среднему, лет шестидесяти. Рядом с Плейманом он казался маленьким. Щупленький, белобрысенький, всегда блаженно улыбающийся, вот где ребёнок так ребёнок. Он худо-бедно мог передвигаться, говорил целыми предложениями, но преимущественно всё же отдельными словами. Однако координация движений была уже такой, что Скачков, если не доглядеть, мог запросто сесть мимо стула, а когда садился, то делал это как в замедленном кино. В прошлом Скачков был спецназовцем и закончил элитное военное училище где-то в Подмосковье. У него две дочери. И, хотя сам он не красавец и красавцем по всей видимости никогда не был, с женой у них был полный альянс, и жену он любил, и она его тоже. Дочки рассказывали, что первой заболела жена, слегла, не встала несколько месяцев, и Скачков самоотверженно за ней ухаживал. А когда её не стало, сошёл с ума.

Дочки изредка его навещают здесь. В отличие от него, они миловидные, наверное, в мать. Они понимают, что отец уходит от них, медленно и верно, и делают для него, что могут, стараясь по-своему облегчить этот болезненный путь в небытие. Их отец уже не может сам держать ложку, не может держать стакан, и дочек не узнаёт, и себя давно не узнаёт в зеркале, принимая своё отражение за странного дядьку, увидев которого, по инерции лихо отдаёт честь – козыряет ему Спецназовец ни в чём не нуждается. Памперсы, салфетки, присыпки – всё есть. К хоспису он привык.

А теперь о дамах. С женой дипломата познакомились, теперь идём дальше. Мавра, медведица с хитрющими глазами, большая любительница качаться на качелях, Надежда Григорьевна Зямина, по прозвищу «Яма», благообразная старушка, которой везде мерещится преисподняя, и она вопит про какую-то яму, Клавдия Михайловна Шумова, девяностолетняя бабулеция крестьянского вида, умирающая от рака («В четвёртой степени», – сказала Анастасия); но боли Клавдия почти не чувствует из-за деменции – сигналы в мозг неправильно поступают (хотя врачи смеются над таким дилетантским комментарием), вот кому деменция во благо. И Таисия Абрикосова. Старенькая, но импозантная, с длинными густыми волосами, убранными замысловато в косы, свёрнутые на заьылке. («Таисия у нас Африкановна», – смеясь, заметила Анастасия). Таисия Африкановна передвигается с помощью ходунков, переставляя их с заметной ловкостью, которой можно только позавидовать. Таисия прекрасно разговаривает, порой чешет языком так, что уши закладывает. Но! Постоянно всё забывает. Её любимое занятие – сидение в туалете на унитазе, который она покидает с большой неохотой, утверждая, что у неё ещё не весь кал вышел. Но по сравнению с другими Таисия вполне сносная жиличка, не доставляющая особых хлопов.