Бату Мулюков. Жизнь. Творчество. Судьба

Вместе с исполнением отдельных ролей я обеспечивал музыкальное сопровождение спектаклей, играя на разных инструментах из-за кулис. Музыкально-концертная часть нашего самодеятельного коллектива была достаточно сильной. Концерты состояли из двух отделений, потому что желающих в них участвовать было много, программа составлялась обширная. На музыкальных инструментах исполнялись татарские и башкирские мелодии.

Однажды, объединившись 5–6 человек, мы создали ансамбль. Это исходило из моего старания создать нечто похожее на оркестр, найти новые тембральные звучания. Руководить, учить некому, поэтому играем мелодию все вместе и в одной тональности. Публика принимает хорошо, но я не чувствую удовлетворения. Почему так?

Вот слушаешь радио, мелодия растёт, потом угасает, затем вновь возникает, сменяясь другой мелодией. А мы так играть не можем, нас обучить некому, да и репертуар наш беден. На одних народных мелодиях далеко не уедешь, хотя и требуют они большого исполнительского мастерства. Надо искать вообще другую музыку, так дело не пойдёт, не сдвинется с места.

Для игры в ансамбле я придумал фокстрот (так как нотной грамотой не владел, придуманную мелодию записать не смог). Фокстрот сыграли. Вышло довольно красиво. Но как разделить оркестр на разные голоса? Теперь я всё время стал думать об этом.

При первом выходе на сцену я играл сначала на скрипке, мандолине, концертных гармониках, а завершал концерт игрой на саратовской гармони. Публика довольна, буря аплодисментов. Нас приглашают с концертами в госпитали к раненым воинам. По Оренбургскому радио выступаем.

Когда закончилась война, нас послали на вокзал на встречу фронтовиков. Помню, долго играл я татарские и русские мелодии. До прихода поезда встречающие женщины пели и плясали на платформе. Затем духовой оркестр заиграл марш.

Зная о моём увлечении разными музыкальными инструментами, меня пригласили заведующим музыкальной частью в Татарский передвижной драматический театр (1946–1948 гг.).

Танцы в коллективе ставила Галия Ишбулатова. Танцы были на одну, две, четыре и восемь пар. От этих танцев так и веяло энергией, темпераментом.

Я очень скоро понял – одно дело самому играть на сцене и совсем другое – руководить музыкальной частью большого коллектива. Зимой и летом кочуем из одной деревни в другую на бычьих упряжках. Зимы студёные… «И что это я терплю такие бедствия? Как должен я расти, если хочу стать музыкантом, в таких условиях?» – задумываюсь я. На душе тревожно. «Надо уходить, надо учиться. Вообще в жизни должно быть что-то новое и произойти какие-то изменения», – примерно такие мысли бередят мою душу.

В эти годы театры оказались в тяжёлом положении. Государство урезало статью дотаций из бюджета. Наш театр сократил половину состава, под сокращение попал и я…

Поехал в Казань с целью поступить в Казанское театральное училище. В доме № 4 на улице Жуковского на первом этаже находилось музыкальное училище, этажом выше – театральное. Директор – Саид Булатов, педагоги – Кашифа Тумашева, Габдулла Шамуков, Хусаин Уразиков и др. Надо сдавать экзамены. Вступительный экзамен должен состояться в вестибюле Академического театра. За роялем – Рокия Ибрагимова. На подоконнике сидит Салих-ага Сайдашев. Он в приёмных экзаменах не участвует. А я не могу отвести от него глаз. Вот, оказывается, какой он, Салих Сайдашев! У нас ни один концерт не проходил без его песен.

У меня снова смута на душе. «Для чего мне это театральное училище?» – терзают меня сомнения. В помещении училища со всех сторон на тебя обрушивается масса звуков: доносящиеся из разных комнат звуки скрипок, вокальные упражнения, гаммы. Сливаясь вместе, они приобретают какую-то волшебную силу. Я ведь хочу стать музыкантом! Хотя и приняли меня в театральное училище, но общежития-то нет, жить негде.

Последние дни августа. Я начал голодать. Стипендия только с начала октября выплачивается. Значит, надо жить ещё полтора месяца, а денег нет. Если я сейчас же не уеду домой, придётся нищенствовать. Хожу с такими мыслями. В тот день в зале Академического театра произошло удивительное событие. В дневное время зал пуст, оркестр собирается на репетицию. Только заиграли – со мной будто что-то произошло. Что это за музыка? Какая новизна, какая сила, что за волшебные звуки? Именно такую музыку мечтал я услышать! Никогда подобной страстной, мелодичной музыки я не слышал! Начинают флейты. Других не помню. Но флейтиста крепко запомнил. К оркестру присоединяется хор, красивый молодой дирижёр даёт хору пояснения.

В тот же вечер в театре состоялось торжество, посвящённое 60-летию со дня рождения И. В. Сталина. Исполнили песню, которую разучивали днём. Оказалось, это песня З. Хабибуллина на стихи А. Ерикея «Сталину слава». Публика бурно аплодировала. Дневная репетиция хора и оркестра, а также исполненная на вечернем концерте песня-гимн оказали на меня огромное влияние, явились толчком для выбора моего будущего.

На другой день на пароходе я уехал из Казани.

Вернувшись в Оренбург, я по-настоящему принялся сочинять музыку. Мои песни в свой репертуар включает Адгам Хабибуллин, член нашего театрального кружка. У него был лирический баритон, пел он душевно, по-народному. В памяти сохранились «Кукушка», «Пусть моя песня будет приветом». Для ансамбля и танцевального коллектива я сочинял частушки (такмаклар).

После возвращения из Казани вопрос о необходимости учиться становится для меня главным. Мне исполнилось 19 лет. Я слыхал, что большие музыканты начинают учиться в музыкальных школах с 8–9 лет. В таком случае, кто же примет меня на учёбу в музыкальное училище? Пошёл учиться в Оренбургский железнодорожный техникум. Студенческая жизнь интересна, новый коллектив. Но через месяц-полтора потихоньку стали накапливаться двойки. Семь лет в татарской школе, да и там ни шатко ни валко, а уж в голодные годы вовсе было не до уроков. Беспокойство усилилось, когда двоек стало ещё больше.

Иногда на переменах до моего слуха доносились то звуки трубы, то баяна. И вот однажды я взял и отправился на поиски этих звуков.

Музыкальное училище

Осмотрелся и обнаружил на соседней улице музыкальное училище. Теперь я, что ни день, приходил к этому зданию, чтобы посмотреть на него. Надо же, оказывается, у нас есть своё областное музыкальное училище! Почему мне никто не сказал, зачем надо было ехать в Казань? И почему я не должен учиться, живя у себя дома?

Двойки в железнодорожном техникуме мне окончательно надоели. Пойду вот сюда учиться, в крайнем случае, хоть год проучусь (если смогу учиться), выучусь нотной грамоте и уйду. Иначе, если не записывать придуманные мелодии, они забудутся.

В начале 1948 года захожу в музыкальное училище и говорю, что мне бы с нотами ознакомиться и что музыку сочиняю, а нотной грамоты не знаю, на композитора хочу учиться. Мне сообщают, что в этом году в училище открывается композиторское отделение, просят меня написать заявление. Ага, кажется, я потихоньку начинаю приближаться к исполнению своего желания. Теперь я буду знать нотные знаки!

Летний день. Из училища приходит письмо – просят зайти. Являюсь. А мне говорят, что композиторское отделение нынче не будет открываться, но есть сильное отделение хорового дирижирования – поступай туда. Я согласился.

Вступительный экзамен остался в памяти. За длинным столом много преподавателей музыки. Я никого не знаю. Лишь через год учёбы начал узнавать этих больших музыкантов. Каждый из них сильный музыкант, с огромным исполнительским и педагогическим опытом. Среди них: Андрей Петрович Пекарский, музыковед, преподаватель теории музыки, завуч.

– На рояле играть умеешь?

– Умею.

– Играй!

Сел, играю импровизацию на мотив песни Б. Мокроусова «Хороши весной в саду цветочки». А. П. Пекарский наигрывает интервалы для прослушивания, затем спрашивает: «Сколько звуков слышишь?»

Определяю два, три, четыре звука.

– Верно.

Задаёт другие вопросы.

Пекарский спрашивает: «Где работаешь?» Хоть я давно уже не работаю, говорю:

– В татарском театре заведующим музыкальной частью.

– На чём там играешь?

– На рояле, мандолине, скрипке и гармони.

– Ещё что делаешь?

– Музыку пишу.

– Сыграй!

Я играю свой фокстрот. Преподаватели говорят:

– Зачем ты идёшь учиться, ты же готовый музыкант?

– Я нотных знаков не знаю.

Все хором:

– Слухач! Слухач! – говорят.

У меня упало сердце: они не любят слухачей. Что теперь делать? Меня отпустили, поставили пятёрку. От радости ног под собой не чую и ощущаю чувство безмерной радости. Про себя думаю: «Большое спасибо вам, учителя, я так начну учиться, что вы будете очень довольны мной. Правильно я поступил, придя сюда. Учиться, стараться, расти! Самодеятельности, невежеству дорога закрыта! Пока буду на дирижёра хора учиться, потом пойду учиться на композиторское отделение».

Началась учёба. Предметов много и все нравятся, стараюсь ходить на все дисциплины. Посещаю занятия постановки голоса. У меня открывается довольно красивый голос, постигаю азы вокала. С удовольствием пою на концертах самодеятельного кружка. Народ хорошо принимает. Очень люблю уроки вокала. Голос крепнет, становится всё красивей. То, чего постигаю сам, передаю своему другу Адгаму. Он доволен.

Летом 1949 года первый курс завершился успешно. Этим летом мы испытали большую радость. В Оренбург с авторскими концертами приехал Салих-ага Сайдашев. Я написал статью об этом и напечатал на машинке. Позднее она вошла в сборник «Воспоминания о Салихе Сайдашеве», составленный Р. Исхаковой-Вамба.

1949 год. Учёба на втором курсе идёт хорошо. Полюбил уроки сольфеджио. После урока, идя домой, про себя пропеваю ноты той музыки, которая звучит в ушах. После полугода обучения сольфеджио я мог уже записывать на нотной бумаге свои собственные мелодии (без фортепиано). Отрада, вот, оказывается, самое необходимое для композитора знание – это сольфеджио! Теперь я звучащие в ушах мелодии могу самостоятельно переносить на нотную бумагу.

Занятия по хоровому дирижированию идут ещё более успешно. Вот я дирижирую фрагментами хора «Любо нам ночной порою дно речное покидать» из оперы Даргомыжского «Русалка».

В те годы появилась песня И. Дунаевского «Пути-дороги» на слова С. Алымова. Этой песней Дунаевский привнёс в музыку новый ритм. Звуки движения паровоза переданы в фортепианной фактуре. Четыре строчки быстрого зажигательного темпа отражены в партитуре хора. В татарской музыке до этого ещё таких произведений не было. Это было новшеством! Я разучил рояльную партию и показал её. Теперь надо этим продирижировать. За фортепиано отличный концертмейстер – Евгений Михайлов. Класс гудит. Мой педагог Игорь Георгиевич доволен, улыбается, наслаждаясь.

Во второй половине курса педагог назначил меня своим стажёром. В предназначенных к исполнению хоровых партиях с тенорами и баритонами в хоровом классе работал я. Мой педагог поручил мне, второкурснику, работу, которую не выполняли даже студенты 3–4 курсов. Это было большое доверие, признание способностей студента. Работал я с огромным удовольствием, с воодушевлением. Знакомые и друзья радовались моим успехам, поздравляли.

В то же время я начал брать уроки скрипки. Мне пошёл двадцатый год, а методике вождения смычка пришлось учиться заново. Учился я в классе Алексея Фёдоровича Пахомова. Я влюбился в его уроки. Алексей Фёдорович сказал: «Закончишь второй курс и с третьего перейдёшь в класс скрипки, потому что мы возьмём тебя на первый курс оркестрового отделения.

Возможна ли ещё большая радость?

Я полностью сыграл концерты Акколаи, Виотти, изучил учебники Гржимали. Самостоятельно каждый день играл этюды, начинал всегда с упражнений. Начал строить планы на лето 1950 года. Размышляю о планах на пять-десять лет вперёд. В училище мне нравится учиться. Думаю, закончу хорошо. Почему бы мне после училища не поехать в Казанскую консерваторию на композиторский факультет? Дирижёрский диплом – сильный диплом. С ним примут. А вернувшись после окончания столичной консерватории, я буду считаться крепким композитором. Мысли правильные, мечты сладостные.

В марте-апреле из военкомата стали приходить одна повестка за другой. Пришло время идти на военную службу. Вышло специальное постановление: с третьего курса в армию не забирают, дают возможность доучиться. Весь горю, как в огне. Пройдя через такие невзгоды, только-только обрести себя и – призыв?! Надумал просить директора разрешить досрочно сдать экзамены за третий курс. Директор велел зайти через неделю, сказав: «Посоветуюсь с педагогами, что они скажут». Захожу.

– Педагоги находят Вас одарённым. Программе 3 курса вы соответствуете. Но, будучи коммунистом, не нахожу правильным уклоняться от службы в армии. Давайте, пройдите службу.

Казань

К первому сентября 1950 года я приехал учиться в Казанское музыкальное училище. Директор училища, Ильяс Вакасович Аухадеев, принял меня хорошо. Причина моего приезда такова: в Оренбурге меня прослушал Салих-ага Сайдашев и пригласил учиться на композитора в Казань. Мой приезд был связан с большими надеждами. И. В. Аухадеев сказал: «У нас с Назибом Гаязовичем есть договорённость, что Вы будете учиться по композиции в его классе».

В первый же день Н. Г. Жиганов пригласил меня в свой кабинет в консерватории. В кабинете шло совещание. Пришлось ждать довольно долго. Отпустив людей, он вышел ко мне. Я сказал, что меня прислал Ильяс Вакасович Аухадеев.

– Как фамилия?

– Мулюков.

– Фамилия хорошая. Зовут как?

– Бату.

– Бату? Бату – монгольское имя.

Вот так состоялось наше первое знакомство.

В училище студенты после уроков разбегаются кто куда. А мне идти некуда. На квартиру ещё не устроился. Из училища никуда не выхожу. Едва освобождается какой-нибудь класс, готовлю программу по дирижированию, читаю хоровые партитуры, выполняю задания Н. Г. Жиганова. На следующий день я снова сижу в приёмной Назиба Гаязовича.

– Ты что тут делаешь? – спрашивает Назиб Гаязович.

– Я к Вам на урок пришёл. Ваше задание выполнил.

– Ну-ка, посмотрим.

Когда я ухожу с урока, говорит:

– Слушайка-ка Бату, пиши красивую музыку. Не спеши.

Доставляло ли что-либо большее наслаждение и счастье, чем посещение уроков Назиба Жиганова? Одно дело, если бы он был простым педагогом. Ещё в Оренбургском училище на занятиях по курсу советской музыки о нём говорили, что это выдающийся композитор. Такое везение и во сне не могло присниться. Для человека, который вырвался из Оренбурга, испытав небывалые лишения, это было несказанно великое счастье.

В один прекрасный день квартирная хозяйка, тётя Маша, сообщила мне о вызове в военкомат.

В военкомате III отделения мне сообщили:

– Военным комиссариатом Оренбурга 20 апреля 1950 года Вы призывались в ряды Советской Армии. Как Вы оказались вместо армии в Казани?

Поясняю, что в Оренбурге я временно был освобождён от призыва.

– Я долго ждал, но не дождавшись призыва, уехал в Казань учиться. Хочу стать композитором, учусь на III курсе Казанского музыкального училища.

По словам начальника, с III курса призывают на службу, а с IV – нет.

На другой день я всё пересказал Н. Г. Жиганову. Он вначале побранил меня:

– С военкоматом так шутить нельзя.

Потом говорит:

– Ладно, я скажу И. В. Аухадееву, чтобы дал справку, что ты учишься на IV курсе композиторского отделения.

Вот что значит настоящий музыкант! За полтора месяца он успел разглядеть меня, я за такой срок сумел показать большое прилежание. Хорошо ещё, что так старался, не ленился. Ах, мои бессонные ночи, вы меня от беды спасли. Ах, этот Назиб-абый, такой хороший, такой светлый человек! Глядя на Назиба Гаязовича, я начинал гордиться им. Сам из татар, такой образованный, держит в руках музыкальную культуру всей республики. А как велик его авторитет! Как я счастлив, что стал его учеником!

На хоровом отделении педагог тоже мной доволен. В классе Н. Г. Жиганова я написал Сюиту для фортепиано в 3-х частях и песню «О Советской Армии» на стихи Сибгата Хакима. На слова Ахмета Ерикея написал песню для детей «Бурно растём». Было ещё что-то, но не сохранилось в памяти.

Вместе со своим товарищем Борисом Трубиным, с которым готовились к экзамену в музыкальном училище, мы продемонстрировали свои новые сочинения в кабинете Назиба Гаязовича. Альберт Семёнович Леман, близкий соратник Назиба Гаязовича, взял нас в свой класс. Студентов у него много. Свои занятия он ведёт живо, интересно, знает на память огромное количество произведений классической музыки, использует множество примеров. Альберт Семёнович – глубоко эрудированный, необыкновенно энергичный человек, прекрасный оратор. Его энергия чудесным образом передаётся собеседнику. Он – большой музыкант, воспитанный в атмосфере музыкальной культуры Санкт-Петербурга, сыграл огромную роль в подъёме музыкальной культуры Татарстана и соседних с ним регионов. Не могу не гордиться своим музыкальным воспитанием, полученным у этих двух выдающихся личностей.

Одновременно учусь на двух факультетах. Жизнь моя похожа на собачью. Общежития нет, приходится каждый год искать новую квартиру, да ещё тащить с собой пианино. Держать более года на прописке хозяева опасаются. А впереди ещё куча новых проблем. Вновь солдатчина, новое беспокойство. Поневоле пришлось снова обратиться к Назибу Гаязовичу. Не раздумывая, Жиганов в моём присутствии дал указание завучу С. З. Басовскому: «Выдайте справку, что он учится в консерватории на первом курсе».

* * *

1956 год. Я учусь на 4 курсе, а также руковожу оркестром в Татарском академическом театре. Театр начал подготовку к Декаде татарского искусства и литературы в Москве. Большая часть учебного времени уходит на работу в театре.

В этом же году на сцену вернули драму Карима Тинчурина «Голубая шаль» с музыкой Салиха Сайдашева и с его обработками народных мелодий. Музыкальную часть спектакля от начала до конца сделал я. В последнем акте спектакля для закрытия занавеса не было музыки. Я написал финальный номер, собрав его из разных эпизодов и отдельных тактов. Так как в пьесе, шедшей ранее под началом Сайдашева, ни одной живой ноты не осталось, мне был дан социальный заказ сделать музыку заново. Народные мелодии я обработал для симфонического оркестра. Спектакль шёл с большим успехом. Эту мою работу Н. Г. Жиганов включил в программу оркестровки, А. С. Леман – в программу композиции; таким образом это вошло в мой учебный план.

На V курсе я написал кантату «Ульянов-Ленин в Казани» на стихи Г. Зайнашевой. На госэкзамене все четыре части этого сочинения исполнил хоровой класс. За это произведение экзаменационная комиссия поставила оценку «5».

Когда я слышу оркестровую музыку, перед глазами встаёт картина бескрайнего волнующегося моря. Волны мягко колышутся, качаются, а потом вдруг вздымаются, подобно смерчу, и с грохотом опускаются вниз. Музыки, рисующей такого рода картины природы, композиторами создано довольно много. Вкусы слушателей формируются в зависимости от вкусов композиторов. Либо ты новатор, идущий впереди, либо твоя музыка представляет собой старьё, не имеющее ценности, нечто занудное и утомительное. Чтобы создать музыку, доставляющую наслаждение, от композитора требуется устремлённость в будущее, высокие знания, жанровое разнообразие. Чтобы не повторяться в своём творчестве, композитору необходимо уметь оценивать себя и предвидеть своё будущее.

В своём скромном творчестве я стремился всегда придерживаться этих правил. Всю жизнь я старался оценивать своё творчество со стороны, всегда думая о том, как оценят то или иное произведение мои учителя.

С годами воспитание молодого поколения музыкантов легло и на мои плечи. Моей постоянной заботой, ежедневным стремлением стало внушение моим студентам отношения к музыке, как к высшему знанию, воспитание в них усердия и трудолюбия в работе над партитурами.

Выше я уже писал о Н. Г. Жиганове не только как об Учителе, но и о его исключительно огромной роли как ректора консерватории в воспитании музыкальных кадров (композиторов, исполнителей), а также его значении в становлении музыкальной культуры Татарстана. Если бы не он, мне не суждено было бы укорениться в Казани и получить там среднее и высшее музыкальное образование.

Раздумья композитора

Быть профессиональным музыкантом означает умение терпеть нужду, преодолевать огромные трудности и лишения. Возможно, поэтому многие, не справляясь с этими трудностями, бросают учёбу. Лишь фанатики, готовые к испытаниям, одолевают этот путь. На одном из уроков Н. Г. Жиганов сказал мне: «Перед тобой огромный океан. На путь музыканта, композитора вставай лишь в том случае, если чувствуешь, что хватит сил переплыть его».

А на деле приходится не только океан переплывать, но и преодолевать трудности такой высоты, как горы Памира, Тянь-Шаня и Гималаев. Чтобы добиться победы, важно рядом с собой иметь близкого тебе боевого соратника – учителя. Этот учитель должен владеть всеми достижениями в мире музыки, пропущенными им через свои ум и сердце.

Такими учителями были для меня профессора Н. Г. Жиганов и А. С. Леман. Они воспитывали не только на основе музыкальных достижений Татарстана, но и на примерах выдающихся композиторов мирового масштаба. Для нас, студентов, они являлись высоким авторитетом, показывая нам пример титанического труда по созданию собственных произведений. На ежегодных концертах пленумов и съездов Союза композиторов неоднократно присутствовали выдающиеся личности из Союза композиторов СССР. Они всегда высоко оценивали музыку композиторов Татарстана. Среди них надо упомянуть имена Д. Кабалевского, Д. Шостаковича, Ю. Шапорина, М. Коваля и других наших учителей. Один из концертов обычно состоял из студенческих работ. Московские профессора вдохновляли нас высокой оценкой наших сочинений, а мы гордились нашими учителями.

В годы моей учёбы (1952–1957) Н. Г. Жиганов побывал в Китае, Корее, Монголии, Чехословакии, там он тоже сочинял.

Мне хочется поделиться с любителями музыки своим творческим опытом. Говоря о разнообразии в музыке, мы ставим на первое место народную музыку, что хорошо известно всем. Однако только народной музыкой обогатить музыкальное искусство невозможно. Если на телевидении, радио и на эстраде будет постоянно звучать народная музыка, это будет утомлять слушателей. При включении в программу произведений композиторов, музыка сразу светлеет, оживляется, в ней появляется контраст. Не случайно в республиках существуют союзы композиторов. В этих творческих организациях, объединяющих композиторов с высшим образованием, каждое новое сочинение постоянно прослушивается и оценивается коллегами. В чём отличительная особенность такого музыкального произведения? Оно не так конкретно, как литературное или живописное произведение. Слушать и понимать музыку любителям искусства помогает их эрудиция.

Думаю, стоит поговорить о жанрах оратории и кантаты. Сочинение данных произведений требует от композитора мастерства и силы воли. В качестве крупной формы именно эти жанры подходят как основание для правдивого отражения заметных исторических событий и героических подвигов выдающихся личностей. Жизнь состоит из сложностей и противоречий, поэтому в многочастной оратории или кантате есть возможность поведать о горе и радости, о триумфе и трагедии, о свободном труде или рабстве, а также других жизненных коллизиях.

Подобно оперному жанру, этот жанр – синтетический, ибо вбирает в себя симфоническую музыку, хор, вокал и партию чтеца. Если мировая история оратории насчитывает много веков, то в татарской музыкальной культуре песни в хоровом исполнении стали появляться лишь в 30-е годы XX века.

В советское время этот жанр заметно вырос. С. Прокофьев, Д. Шостакович, М. Коваль, Г. Свиридов, Р. Щедрин и многие другие композиторы создали для хора немало музыки. В Татарстане среди хоровых сочинений можно привести в качестве примера песню для хора «Дорога счастья» М. Музафарова (слова Х. Вахита), ораторию М. Яруллина «Человек» (слова Р. Хариса), «Концерт для хора» Ш. Шарифуллина, ораторию «КамАЗ» И. Якубова, кантаты и хоры М. Латыпова и др.

Будучи дирижёром хора по профессии, я многие годы работал с разными самодеятельными хоровыми коллективами и, понятно, что для создания репертуара мне приходилось писать специально для них песни, кантаты и самому дирижировать на сцене. Для детей я написал «Каждый год прекрасен» (слова М. Хусаина). А кантаты «Татарстан» (слова Р. Хариса), «Ульянов-Ленин в Казани» (слова Г. Зайнашевой) предназначены для профессиональных хоров.

Когда собирались отмечать 800-летие Казани (1974–1975 гг.) мною по заказу общественности города была создана оратория «Казань» на стихи Р. Хариса. Получилась героико-патриотическая и лирико-эпическая музыка в семи частях. К 100-летию со дня рождения Г. Тукая была написана оратория «Тукай» на стихи Х. Гарданова, состоящая из девяти частей. Для первоначального показа оратории были задействованы хор Казанского института культуры (хормейстер Н. Г. Цикунова) и Государственный симфонический оркестр под управлением Фуата Мансурова. Сольные партии исполняли певцы Р. Узбекова, Х. Ижболдин, Р. Нуриева, А. Нургаянов, в качестве чтеца выступил заслуженный деятель искусств РТ М. Имашев.