Письмо от русалки

Истратив еще полпачки влажных салфеток, он увидел, что дело идет на поправку. Большая часть фекалий была оттерта, и Лео успокоился. Мелльберг аккуратно вытер последние следы и взял с полки над пеленальником новый подгузник.

– Вот видишь, мы с тобой на правильном пути, – произнес он с удовлетворением, и Лео задрыгал ножками, с удовольствием пользуясь случаем проветрить попку.

– Так, какой же стороной это все надевается? – задумался Мелльберг.

Повертев в руках подгузник, он решил, что картинки животных наверняка должны быть сзади, как этикетка на одежде. Правда, фасон у подгузника был какой-то странный, и липучки расположены неудобно. Подумать только, как трудно, оказывается, изготовить приличный подгузник! Повезло, что он человек действия, привыкший рассматривать каждую проблему как экзамен на сноровку.

Мелльберг взял Лео на руки, пошел с ним в кухню и стал рыться в нижнем ящике, держа малыша на плече. Наконец он обнаружил то, что искал, – рулон скотча. Вернувшись в гостиную, уложил Лео на диван, дважды обернул вокруг пояса скотчем и с удовлетворением оглядел дело рук своих.

– Вот так, да. Девочки волновались, что я с тобой не справлюсь. Что скажешь? Разве мы не заслужили с тобой небольшой отдых?

Подняв хорошо уплотненного скотчем младенца, Бертиль удобно устроился на диване с ним на руках. Лео немного поворочался и уткнулся носом в шею комиссара.

Когда полчаса спустя женщины вернулись домой, мужчины спали глубоким сном.

* * *

– Кристиан дома? – спросила Эрика, когда Санна открыла дверь, хотя более всего ей хотелось развернуться и сбежать. Однако Патрик был совершенно прав. У нее нет выбора.

– Да, он на чердаке. Сейчас позову его. – Санна повернулась к лестнице, ведущей на второй этаж, и крикнула: – Кристиан, к тебе пришли! – Затем она снова обернулась к Эрике: – Проходи, он сейчас спустится.

– Спасибо.

Эрика с потерянным видом стояла вместе с Санной в прихожей, но тут на лестнице послышались шаги. Увидев Кристиана, она отметила, какой у него усталый и замученный вид, и угрызения совести охватили ее с новой силой.

– Привет, – сказал он, подошел и обнял ее в качестве приветствия.

– Мне нужно поговорить с тобой об одном деле, – проговорила Эрика и снова ощутила желание развернуться и бежать куда глаза глядят.

– Да? Ну, тогда проходи.

Кристиан кивнул в сторону гостиной, и Эрика стала стаскивать с себя уличную одежду.

– Хочешь кофе?

– Нет, спасибо, – ответила она и энергично помотала головой. Ей хотелось, чтобы все это поскорее осталось позади.

– Как прошла раздача автографов? – спросила Эрика и уселась в уголок дивана, глубоко погрузившись в него.

– Нормально, – ответил Кристиан тоном, не располагавшим к дальнейшим расспросам. – Ты видела вчерашние газеты?

В бледном зимнем свете, проникавшем в окна, его лицо казалось совсем серым.

– Именно об этом я и хотела с тобой поговорить.

Эрика собралась с духом, чтобы продолжить. Один из близнецов лягнул ее под ребра, и у нее перехватило дыхание.

– Брыкаются?

– Да уж.

Она сделала глубокий вдох и продолжала:

– Все это попало в прессу по моей вине.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Кристиан, резко выпрямившись.

– Нет-нет, это не я им сообщила, – поспешила она добавить. – Но я по глупости рассказала об этом тому, кому не надо было рассказывать.

У нее не хватало духу посмотреть в глаза Кристиану, поэтому она разглядывала свои руки.

– Габи? – устало переспросил Кристиан. – Но как же ты не поняла, что она…

– Патрик сказал то же самое, – прервала его Эрика. – И вы совершенно правы. Я должна была сообразить, что ей нельзя доверять, что она увидит лишь повод привлечь внимание прессы. Я чувствую себя полной дурой. Как я могла быть такой наивной!

– Да уж, но теперь уже ничего не исправишь, – проговорил Кристиан.

Его покорность судьбе еще больше усугубила терзания Эрики. Лучше бы он накричал на нее, чем видеть его усталое, разочарованное лицо.

– Прости, Кристиан. Мне очень жаль, что так получилось.

– Будем надеяться, что она права.

– Кто?

– Габи. Что после этого книга будет лучше продаваться.

– Не понимаю, как можно обладать таким цинизмом. Выставить тебя на всеобщее обозрение таким образом только для того, чтобы повысить продажи…

– Она бы никогда не добилась того, чего добилась, если бы была белой и пушистой.

– И все равно – неужели можно пойти на все ради денег?

Эрика тяжело переживала свою ошибку, совершенную по недомыслию и наивности, и никак не могла понять, что такое можно совершить сознательно и ради прибыли.

– Да ладно, забудется, – проговорил Кристиан, но голос его звучал совсем не так уверенно.

– Тебе сегодня, наверное, журналисты телефон оборвали? – спросила Эрика, ерзая на диване в поисках удобной позы. Как бы она ни сидела, ей все время казалось, что какой-то внутренний орган оказывался придавлен.

– Вчера я отключил телефон после первого же звонка. Я не намерен подливать масла в огонь.

– А как у тебя с… – Эрика заколебалась. – Тебе больше не приходили новые письма? Я понимаю, что ты мне больше не доверяешь, но поверь, я сделала выводы из этого случая.

Лицо Кристиана стало замкнутым. Он посмотрел в окно, не спеша с ответом. Когда ответ все же последовал, голос его звучал устало и вяло.

– Я не желаю больше в этом копаться. Это раздувается до каких-то ненормальных размеров.

Сверху донесся резкий звук, а затем громкий детский крик. Кристиан не пошевелился, но Эрика услышала за спиной быстрые шаги Санны, которая кинулась вверх по лестнице.

– Они ладят между собой? – спросила Эрика, кивнув головой в сторону второго этажа.

– Не особенно. Старший брат не выносит конкуренции, если сказать в двух словах, – ответил Кристиан и улыбнулся.

– Думаю, мы все грешим тем, что слишком носимся с первым ребенком, – проговорила Эрика.

– К сожалению, да, – кивнул Кристиан. Улыбка исчезла с его лица, и на нем возникло странное выражение, которое Эрика не могла истолковать. На верхнем этаже слышались теперь крики обоих мальчишек, и к ним добавился рассерженный голос Санны.

– Ты должен обратиться в полицию, – сказала Эрика. – Как ты догадываешься, я переговорила об этом с Патриком – и тут я убеждена в своей правоте. Он считает, что ты должен отнестись к этому серьезно, и первый шаг – подать заявление в полицию. Для начала ты можешь просто встретиться с ним в неформальной обстановке, если хочешь.

Она понимала, что голос ее звучит почти умоляюще, но письма так задели ее за живое, и она не сомневалась, что Кристиану тоже сильно не по себе.

– Я не хочу больше об этом говорить, – сказал он и поднялся. – Я понимаю, что ты не предполагала того, что получилось, когда разговаривала с Габи. Но тебе придется смириться с тем, что я не собираюсь раздувать это дело.

Крики на втором этаже стали еще пронзительнее, и Кристиан направился к лестнице.

– Извини, но я должен прийти на выручку Санне, пока мальчишки не поубивали друг друга. Можно, я не буду тебя провожать?

Кристиан поспешил наверх, даже не попрощавшись, и у Эрики осталось чувство, что он спасся бегством.

Когда же они наконец отправятся домой? Вагончик с каждым днем казался все меньше, а все уголки кемпинга он давно уже обследовал. Может быть, дома они снова начнут интересоваться им. Здесь же они вели себя так, словно его не было.

Отец решал кроссворды, а мать болела. Во всяком случае, именно такое объяснение ему было дано, когда он попытался войти к ней в крошечный закуток, где она целыми днями лежала на кушетке. Больше она не ходила с ним купаться. Хотя он помнил свой ужас и ощущение, что кто-то извивается у его ног, он все равно предпочел бы купание этой бесконечной ссылке.

– Мать больна. Иди играй.

И он уходил, сам заполняя свои дни. Поначалу другие дети, живущие в кемпинге, приглашали его в свои игры, но его это не интересовало. Если он не может быть с матерью, то никто другой ему не нужен.

Поскольку она не поправлялась, он все больше начинал беспокоиться. Иногда он слышал, как ее рвет. И вид у нее был бледный. А что, если это опасно для жизни? А вдруг она тоже умрет, как и его мама?

От одной этой мысли ему хотелось забиться в самый дальний угол и крепко зажмуриться, чтобы чернота не смогла вцепиться в него. Он не позволял себе думать об этом. Его прекрасная мать не может умереть. Только не это.

Отец тоже хотел уехать домой. Но мать не хотела. «Старуха будет недовольна», – проговорила она, лежа на кушетке, совсем бледная и исхудавшая. Старуха должна знать, что они, как всегда, провели здесь все лето, неподалеку, но не навещая ее. Нет, домой они не поедут. Лучше уж она умрет прямо здесь.

И больше это не обсуждалось. Все всегда делалось так, как решала мать. Ему оставалось лишь уходить каждый день на свое тайное место, часами сидеть там, обняв руками колени, и предаваться мыслям и фантазиям.

Лишь бы поскорее вернуться домой. Там все снова станет как прежде. Обязательно.

– Не убегай далеко, Рокки! – крикнул Йёте Перссон, но пес, как обычно, не слушался хозяина. Только хвост промелькнул в воздухе, когда золотистый ретривер свернул налево и исчез за каменной глыбой.

Йёте прибавил шагу, но правая нога не позволяла ему идти быстро. После инсульта она не желала слушаться, но он все равно считал, что ему очень повезло. После того, как всю правую половину тела парализовало, врачи не особенно обнадеживали его, считая, что он с трудом сможет передвигаться. Однако они просто не подозревали, насколько он упрям. Благодаря упорству и тренеру, который гонял его так, словно готовил к олимпийскому рекорду, он с каждой неделей восстанавливался. Иногда случались неудачи и возврат к прежнему, и несколько раз он был близок к тому, чтобы сдаться, но все же продолжал борьбу и делал новые успехи, которые вели его к поставленной цели.

Теперь он каждый день по часу гулял с Рокки. Шел не быстро, заметно прихрамывая, однако продвигался вперед. В любую погоду отправлялись они на свою прогулку, и каждый метр воспринимался как победа.

Пес снова показался в поле зрения. Он что-то обнюхивал на берегу возле Сельвикского пляжа и лишь иногда поднимал глаза, чтобы убедиться, что хозяин не потерялся. Йёте воспользовался случаем, чтобы остановиться и перевести дух. В сотый раз ощупал карман, дабы убедиться, что телефон под рукой. Да, телефон на месте. На всякий случай он достал его и проверил, что по ошибке не выключил сигнал и не пропустил важных звонков. По-прежнему никто не звонил, и он нетерпеливо спрятал телефон обратно в карман.

Он понимал, что глупо каждые пять минут проверять телефон. Но они обещали позвонить, когда поедут в роддом. Первый внук. Его дочь Инна уже переходила две недели, и Йёте не понимал, как дочь и зять могут так спокойно об этом говорить. Пожалуй, он мог отметить лишь нотки раздражения в их голосах, когда звонил в десятый раз за день, чтобы спросить, не началось ли уже. Похоже, он волнуется больше, чем они сами. В последние дни он почти не спал по ночам, лежал без сна, поглядывая то на светящиеся цифры электронного будильника, то на мобильник. Эти дела часто происходят ночью. А вдруг он будет спать слишком крепко и не услышит их звонка?

Он зевнул. Ночные бдения отнимали много сил. Так много чувств нахлынуло на него, когда Инна и Еспер сообщили, что ждут ребенка! Они рассказали ему об этом через несколько дней после того, как с ним случился инсульт и его срочно увезли в больницу в Уддевалле. На самом деле они собирались выждать, ибо срок еще был очень маленький, и они сами еще не свыклись с этой новостью. Но тогда никто не верил, что Йёте выживет. Они даже не знали точно, слышит ли он их – распростертый на кровати, подключенный к приборам и трубкам.

Но он слышал, он все прекрасно слышал, и это известие придало ему сил, чтобы бороться. Ему есть ради чего жить. Он станет дедушкой. Его единственная дочь, свет в его жизни, родит малыша. Как он может такое пропустить? Он знал, что Бритт-Мари ждет его, и на самом деле ничего не имел против того, чтобы оставить этот мир и поспешить на встречу с ней. Он тосковал по ней каждый день, каждую минуту с тех пор, как они с дочерью остались одни. Но теперь все изменилось, и он сказал Бритт-Мари, что пока не может прийти к ней – он нужен их девочке здесь.

Как он и ожидал, Бритт-Мари все поняла. И он очнулся от грез, которые были так не похожи на обычный сон и так манили его. Он встал с постели, и каждый шаг, который он делал с тех пор, совершался ради будущего малыша. Так много он мог ему дать и собирался использовать каждую минуту оставшегося ему времени, чтобы баловать внучка или внучку. И пусть Инна и Еспер протестуют сколько хотят – это его законная привилегия.

Внезапно в кармане резко зазвонил телефон, и Йёте подпрыгнул от неожиданности. Он с таким нетерпением стал вытаскивать телефон из кармана, что чуть не уронил его. Взглянул на дисплей, и плечи его опустились от разочарования, когда он увидел имя старого друга. Ответить он не решился. Если дети будут звонить, у него не должно быть занято.

Собаки больше не было видно, так что он убрал телефон обратно в карман и направился в ту сторону, где в последний раз видел Рокки. Увидев боковым зрением что-то светлое, повернулся к воде.

– Рокки! – в ужасе вскричал он.

Пес вышел на лед. Он стоял метрах в двадцати от берега, склонив голову; услышав голос хозяина, громко залаял и стал скрести лед лапами. Йёте почувствовал, как у него перехватило дыхание. Будь дело настоящей зимой, он бы ничуть не обеспокоился. В былые времена они с Бритт-Мари не раз брали с собой бутерброды, термос с кофе и отправлялись по льду на один из ближайших островов. Но сейчас периоды оттепели сменялись заморозками, и он понимал, что находиться на льду опасно.

– Рокки! – крикнул он. – Ко мне!

Он постарался произнести эти слова как можно строже, но пес проигнорировал команду.

В голове у Йёте вертелась одна мысль – он не может потерять Рокки. Пес не выживет, если лед треснет и он упадет в холодную воду, а Йёте не перенесет потери старого друга. Они прожили бок о бок десять лет, и он так часто представлял себе, как будущий внук будет возиться с Рокки, что без него эта картина уже не складывалась.

Йёте подошел к кромке воды, поставил ногу на лед и проверил его на прочность. Лед треснул под ногой – тысячи нитей протянулись во все стороны, – однако, по крайней мере, не проломился. Вероятно, он все же выдержит его вес. Йёте шагнул вперед. Рокки по-прежнему остервенело лаял и скреб лапами.

– Ко мне! – снова позвал его хозяин, но пес не двигался с места.

Лед под ногами казался прочнее, чем у самого берега, но Йёте решил лечь, чтобы уменьшить риск своего положения. С немалым трудом опустился он на живот, стараясь не обращать внимания на холод, который сразу же стал проникать под одежду, несмотря на теплую куртку и свитер.

Передвигаться, лежа на животе, было исключительно трудно. Ноги проскальзывали, когда Йёте пытался упереться ими, и он ругал себя за то, что не надел на подошвы ботинок шипы, которыми каждый уважающий себя пенсионер обзаводится в гололед.

Оглядевшись, он увидел две палочки, которые могли помочь в его ситуации. Йёте стал упираться ими в лед, и дело пошло быстрее. Сантиметр за сантиметром приближался он к собаке. Время от времени пытался позвать пса, но находка оказалась такой интересной, что Рокки не сводил с нее глаз.

Находясь уже почти у цели, Йёте услышал, как лед затрещал под его тяжестью, и невольно подумал об иронии судьбы – неужели он потратил многие месяцы на реабилитацию только для того, чтобы провалиться под лед возле Сельвика и бездарно утонуть? Однако пока лед держал его, и теперь он оказался так близко, что мог дотянуться до шерсти Рокки.

– Тебе здесь нельзя находиться, старина, – сказал он как можно более спокойно и подполз еще чуть ближе, чтобы ухватить собаку за ошейник. Как ему затем удастся выбраться обратно на твердую почву, волоча за собой упирающуюся собаку, – об этом он пока еще не думал. Но каким-то образом это предстояло осуществить.

– И что там такого интересного?

Он ухватился рукой за ошейник. Потом перевел взгляд и посмотрел вниз.

И тут у него в кармане настойчиво зазвонил телефон.

* * *

Как всегда, в понедельник утром все валилось из рук. Патрик сидел за своим рабочим столом, положив на него ноги. Он вперился взглядом в фотографию Магнуса Кельнера, словно пытаясь заставить того рассказать, где он находится. Вернее, не он сам, а скорее его останки.

Кроме того, его взволновала вся эта история с Кристианом. Патрик выдвинул ящик письменного стола и вытащил маленький полиэтиленовый пакетик с карточкой и письмом. Более всего ему хотелось бы отправить их на анализ, снять отпечатки пальцев. Однако у него не имелось для этого достаточных оснований – ведь ничего особенного не произошло. Даже Эрика, которая, в отличие от него, прочла все письма, не могла сказать, содержалось ли в них намерение навредить Кристиану. Но интуиция подсказывала ей нечто иное, и Патрика не покидало то же чувство. Оба они ощущали в этих скупых строках чью-то злую волю. Он невольно улыбнулся при этой мысли. Какое нелепое сочетание – «злая воля»! Описание не отличается научной точностью. Но в письмах содержалось желание нанести ущерб, сделать больно. Более точно он не смог бы объяснить. И это чувство его всерьез тревожило.

Они обсуждали это с Эрикой, когда она вернулась от Кристиана. В тот момент Патрик был готов сам отправиться туда и поговорить с ним, но жена отговорила. Эрике показалось, что Кристиан совершенно не настроен на разговор, и она предложила подождать, пока газетная шумиха более-менее уляжется. Он согласился с ее аргументами. Теперь же, разглядывая причудливый почерк этих анонимных писем, он начал сомневаться, что поступил правильно.

Патрик буквально подскочил на месте, когда зазвонил телефон.

– Патрик Хедстрём! – произнес он в трубку, отложил пакет в ящик и закрыл его. В следующую минуту он застыл на месте. – Что? Простите, что вы сказали?

Напряженно выслушав сообщение, он положил трубку и взялся за дело. Сделав несколько коротких звонков, выскочил в коридор и постучал в дверь Мелльберга. Не дожидаясь ответа, вошел в кабинет начальника, разбудив и собаку, и хозяина.

– Какого черта? – проворчал Мелльберг, нехотя меняя положение тела в своем глубоком кресле. – Ты что, не знаешь, что нельзя входить без стука? – сердито добавил комиссар, поправляя волосы. – Ну? Не видишь – я занят. Чего ты хотел?

– Похоже, мы нашли Магнуса Кельнера.

Мелльберг выпрямился.

– Ах так! Ну и где же он? На островах в Карибском море?

– Не совсем. Он лежит подо льдом. Возле Сельвика.

– Подо льдом? – Эрнст почувствовал напряжение в воздухе и навострил уши.

– Позвонил старичок, который выгуливал свою собаку. Само собой, мы пока не можем быть уверены, что это именно Магнус Кельнер, но вероятность велика.

– Тогда какого же черта мы теряем время? – вскочив, воскликнул Мелльберг и, схватив куртку, протиснулся мимо Патрика. – Проклятье, до чего вы все тут медлительные! Сколько надо времени, чтобы выдавить из себя такую новость! По машинам! Ты поведешь!

Мелльберг поспешил в сторону гаража, а Патрик заскочил в свой кабинет за курткой – и невольно вздохнул. Он предпочел бы обойтись сейчас без начальника, однако понимал, что Мелльберг не упустит случая оказаться в гуще событий. Он любил быть в центре внимания – лишь бы не работать.

– Давай, стартуй! – буркнул Мелльберг, уже сидевший на пассажирском сиденье. Патрик сел за руль и повернул ключ в зажигании.

* * *

– Вы впервые выступаете на телевидении? – проворковала гримерша.

Кристиан встретился с ней глазами в зеркале и кивнул. Во рту у него пересохло, руки вспотели. Две недели назад он дал согласие на участие в программе «Доброе утро» на четвертом канале, о чем теперь горько сожалел. Сидя вчера вечером в поезде, он всю дорогу до Стокгольма боролся с желанием выйти и повернуть назад.

Габи была вне себя от счастья, когда позвонили с Четвертого телеканала. Они услыхали о новой звезде на литературном небосклоне и хотели быть первыми, кто возьмет у него интервью для телевидения. Габи объяснила, что лучшего маркетинга и желать нельзя – даже после нескольких минут участия в программе он продаст огромное количество книг.

И он дал себя уговорить. Взял выходной в библиотеке, а Габи купила ему билет на поезд и забронировала гостиницу в Стокгольме. Поначалу он пребывал в радостном возбуждении по поводу того, что ему предстоит выступать на телевидении и рассказывать о своей книге. О «Русалке». Его будут показывать по национальному телевидению как писателя, представляющего свой первый роман. Но газетные заголовки последних дней все испортили. Как он мог так ошибиться? Столько лет прожил тихой и незаметной жизнью – и сам поверил, что может безнаказанно снова выйти в свет. И даже после того, как начали приходить письма, он продолжал пребывать в иллюзии, что все осталось позади, верить в свою неуязвимость.

Газетные заголовки вырвали его из этого заблуждения. Кто-то увидит, кто-то вспомнит… Все вернется на круги своя. Кристиана охватила дрожь, и гримерша с удивлением посмотрела на него.

– Я смотрю, вы дрожите, хотя у нас здесь так тепло. Наверное, простудились?

Он кивнул и улыбнулся. Так проще. Лучше избежать объяснений.

Слой макияжа казался толстым и неестественным. Даже на руки и на уши ему наложили слой тонального крема – видимо, обычная кожа казалась на экране бледной и зеленоватой. В каком-то смысле это было даже хорошо. Как будто на него надели маску, за которой можно спрятаться.

– Ну вот, теперь все готово. Сейчас придет помощник режиссера и заберет вас.

Гримерша с удовлетворением оглядела дело рук своих. Кристиан уставился на свое изображение в зеркале. Маска тоже уставилась на него.

Через несколько минут его отвели в помещение у входа в студию, где был накрыт стол. На столе громоздилось обилие всяких деликатесов, но Кристиан ограничился лишь стаканом апельсинового сока. В крови гулял адреналин, рука чуть заметно дрожала, когда он подносил ко рту стакан.

– Пройдите, пожалуйста, со мной! – услышал он голос помощника режиссера и последовал за ней, оставив на столе недопитый стакан с соком. На подгибающихся ногах он вошел вслед за ней в студию, которая располагалась этажом ниже.

– Садитесь вот сюда, – шепотом проговорила помощник режиссера, указав его место. Кристиан вздрогнул, когда, едва усевшись, почувствовал на своем плече чью-то руку.

– Извините, я только прикреплю вам микрофон, – прошептал мужчина с наушниками на голове – и Кристиан молча кивнул. Во рту пересохло еще больше, и он залпом осушил стакан воды, стоявший перед ним на столе.

– Привет, Кристиан! Как приятно познакомиться с тобой лично. Я прочла твою книгу – должна сказать, что она великолепна!

Кристин Касперсен протянула ему руку, которую Кристиан с некоторым сомнением пожал. Учитывая, как у него вспотели руки, ощущение у собеседника должно быть такое, словно он пожал мокрую губку. Зашел и уселся на свое место второй ведущий программы. Он представился как Андерс Крафт.

На столе лежала книга, а за ними метеоролог рассказывал о погоде. Разговаривать можно было только шепотом.

– Ты ведь не волнуешься? – с улыбкой спросила Кристин. – Волноваться не стоит, сосредоточь свое внимание на нас, и все пройдет отлично.

Кристиан снова молча кивнул. Ему подлили воды в стакан, и он снова залпом осушил его.

– Ну вот, наш выход через двадцать секунд, – сказал Андерс Крафт, подмигивая ему.

Кристиан почувствовал, что немного проникся той уверенности, которую излучали двое ведущих, и постарался сделать все возможное, чтобы забыть о камерах вокруг, которые вот-вот начнут передавать его в прямом эфире на всю Швецию.

Кристин начала говорить, глядя в какую-то точку у него за спиной, и он понял, что прямой эфир начался. Сердце отчаянно забилось, в ушах зазвенело, и он лишь усилием воли смог заставить себя вслушиваться в слова Кристин. После краткого вступления последовал первый вопрос:

– Кристиан, критики очень хвалят твой дебютный роман «Русалка». И читатели уже проявили огромный интерес к тебе – ранее совершенно неизвестному автору. Какие у тебя ощущения в связи с этим?

Голос его слегка дрожал, когда он начал говорить, но Кристин спокойно и внимательно смотрела на него, так что он постарался сосредоточиться на ней, а не на камере, которую видел боковым зрением, и после нескольких скомканных фраз голос зазвучал увереннее.

– Само собой, ощущения потрясающие. Я всегда мечтал стать писателем и увидеть, как эта мечта воплощается в жизнь, встретить такой теплый прием – это превзошло все мои ожидания.

– Издательство сделало на тебя ставку. Мы видим твое имя на больших постерах в окнах книжных магазинов, ходят слухи о первом тираже в пятнадцать тысяч экземпляров, а рецензенты сравнивают тебя с крупнейшими именами отечественной литературы. Не заставило ли это тебя потерять голову? – произнес Андерс Крафт, любезно улыбаясь ему.