…Старый готический город даже далеко за полночь был всё ещё полон неугомонных туристов, наводнивших мощённый древним булыжником мост через реку, фотографирующих, держащихся за руки, усталых и натёрших ноги, но довольных; светился фонарями, отражающимися в чёрной воде. И никто в этой толчее не обращает внимания на неё, бредущую. Руки в карманах чёрной кожаной курточки, узкие джинсы и старые кеды, тёмные волосы развевает прохладный весенний ветерок с реки. Ночной воздух горьковато пахнет цветущими деревьями. У парапета моста, помимо несметного количества бьющихся головой о булыжник попрошаек и торговцев сувенирами из натуральной кожи, сидит худенькая старушка в платье и шляпке с ленточкой. На коленях у неё маленькая шарманка из потемневшего резного дерева, старушка крутит ручку и извлекает из неё тонкие нежные звуки на мотив «Аве, Мария». Возле её ног на булыжниках мостовой лежит корзинка с мелочью, возле корзинки- маленькая свечка в плетёном стаканчике, огонёк её трепещет на ветру и выхватывает из тьмы поблёскивающие монетки, в основном местные, с изображением стоящего на задних лапах геральдического льва. И кажется, всю эту тёплую бессонную ночь вместила в себя деревянная шкатулочка, и льётся оттуда мелодия твоего собственного сердца… Никем не замеченная кидает в корзинку монету номиналом пятьдесят евро, старушка сдержанно кивает, встаёт и, довольная, начинает собираться домой – видимо, свою норму за сегодня выполнила. Не привлекающая взгляды подходит к одной из серых древних скульптур, украшавших парапет- в неясном переплетении огромных фигур чётко различима лишь нижняя часть композиции, расположенная примерно на уровне человеческого роста- собака, тянущаяся к маленьким воротцам остроконечной готической формы размером метр на метр, за которыми тьма. Суёт тонкую руку в один из квадратиков чугунной решётки и, пошарив, достаёт небольшую куклу из мешковины, набитую соломой, в красной рубашечке, без рта, со стежками крест-накрест вместо глаз. Лысая голова куклы утыкана разнокалиберными иголками. Невидимка, надвинув на голову капюшон куртки, шепчет кукле на латыни нечто, похожее на колыбельную, глядя невидящими глазами на тёмную воду. Затем достаёт иглы по одной и, наконец, бросает куклу в реку. Кукла сразу тонет, потому что в её нутро зашит камень. Между чугунными прутьями парапета покачиваются на невидимых липких сетях пауки. С реки тянет вампирским духом, сыростью, погребом. Невидимка поворачивается, засунув руки в карманы и не снимая капюшона, смотрит на светящиеся ворота расположенного сразу за мостом недавно открывшегося казино «Вуду», которые распахиваются через четыре минуты, чтобы выпустить лысого человека в потной красной рубашке, с безумными глазами, бегущего прямо к парапету набережной. Толпа туристов с визгом разбегается с его пути, человек неловко карабкается через высокие перила, перелезает их, придерживаясь, разворачивается к реке и головой вперед кидается в чёрную воду. Толстяк явно не является профессиональным ныряльщиком- слышится громкий шлепок толстого тела плашмя об воду и поднимается фонтан брызг. Кто-то из туристов уже звонит в службу спасения, но незнакомец с атлетической фигурой из службы безопасности казино уже ныряет за несчастным сумасшедшим и минуту спустя уже выплывает с ним на поверхность. Вверху суетятся, кто-то ищет верёвки. Суицидник без сознания, но жив. Никто не знает этого, кроме той, мимо которой всегда скользят взгляды, а особенно сейчас, когда судьба подарила внезапно, а главное, бесплатно такое развлечение. Щёлкают вспышки телефонов, идёт бурное обсуждение причин суицида… Толстяк не вспомнит об азартных играх, пока лежит на дне кукла с камнем в животе, а стоит ему теперь хотя бы подумать о казино, ему будет становиться так же холодно, тоскливо и одиноко, как кукле-двойнику на дне реки, и сам воздух над ним будет давить своей чёрной чугунной тяжестью, словно толща воды. Ничто не очищает, не лечит пороки лучше, чем главный страх любого из нас – страх смерти. Каждый, кто хотя бы раз испытал его, знает, что всё отдаст, только бы подобное не повторилось. Клиент будет доволен. Вернее, клиентка. Супруга толстяка. Дождавшись, когда приедет скорая и дрожащего мужчину заберут, невидимка медленно развернулась и побрела по мосту в противоположную сторону, туда, где на проспекте была припаркована длинная старая спортивная машина-кабриолет. Она в очередной раз подумала, под её ли влиянием клиент полез топиться или же она всего-навсего увидела будущее, так должно было случиться, потому она и подобрала именно этот ритуал, и всё это с куклой- самообман. Как бы там ни было, её врагам ничего не светило- борьба становится непосильной, когда твой противник предвидит будущее, а уж если верна первая версия, то всякая борьба и вовсе теряет смысл. Прыгнув в машину через верх, она взглянула в зеркало, увидела там отражение своих чёрных из-за расплывшихся во всю радужку зрачков глаз, взяла торчащую между сиденьями баночку колы, открыла, послышалось тихое шипение, с наслаждением сделала глоток колючей кофеиновой влаги, устало прикрыв глаза и откинув голову. Потом нашарила в кармане кожаной куртки ключи, вставила в зажигание. Привычный тонкий запах мужских духов, как всегда, потревожил её душу нежно и раняще. Это пахла болтавшаяся на зеркале маленькая игрушечная белая собачка с непомерно длинными ушами, державшая в лапах кроваво-красное сердце. Её алые глаза-бусинки меланхолично блестели, отражая свет уличных фонарей. Кто-то надушил её зачем-то, но сейчас аромат почти полностью выветрился, лишь она чуяла его, обладая невероятно тонким обонянием. Она не помнила, откуда взялась игрушка, но с ней было связано огромное, как море, тяжёлое, неподъёмное чувство вины. Она вздохнула, включив музыку, старый альбом «Muse», который всегда лечил её душу, резко сорвалась с места и полетела по тёмным извилистым улицам вверх, в холмистую часть древнего города, раздираемая противоречивыми желаниями. Хотелось спать, хотелось кофе, силы были на исходе, как всегда после «дела», слабую руку она сейчас даже не может сжать в кулак. Приехали. Тёмный чердак небольшого деревянного двухэтажного дома на горе, за городом. В заросшем саду качели поскрипывают на предрассветном ветерке. Погремела ключами со стёршимся стареньким брелоком- фосфоресцирующим белым шариком луны – светился он уже слабенько; один из ключей, громоздкий, витой, похожий на старинный, с розовой атласной биркой «16», не подходил ни к одному её замку – она не помнила, откуда он взялся. Она отворила скрипучую деревянную дверь и поднялась по рассохшейся лестнице с зажжённой керосиновой лампой в руке – после полнолуния, когда нежное серебристое светило постепенно начинала заглатывать жадным волком земная тень, она резко теряла зрение и уже не могла видеть в темноте. Вошла в маленькую тёмную комнатку под косой деревянной крышей, с окном до пола без штор, возле которого была устроена постель – кинут на пол толстый матрас из «Икеи», застеленный тёмно-лиловым постельным бельём с узором из переплетённых ветвей с сидящими на них совами, накрытый сверху пушистым пледом. С наслаждением вытянулась на пахнущей сушёными цветами постели, но сон долго не придёт, она уже знала. Смотрит на светлеющее предрассветное небо сквозь ветки старых цветущих акаций, прислушивается к далёкому басовитому вою собаки где-то внизу. Луна ушла. Ущербная луна, отчитывать порок нужно только на ущербную, иначе будет только хуже. На колени тёмным чудовищем забрался уродливый старый кот- коричневой масти, одноглазый, тощий, лопоухий, длинномордый, словно хорёк или крыса, сейчас в полумраке это странное существо не напоминало кошку даже отдалённо. Издал басовитый звук, напоминающий вопли тюленей, но уж никак не мяуканье домашнего мурлыки, но следом тихонько замурчал, получив ласку. Хорошо, что у неё отпуск и вставать рано на свою основную работу в онкоцентре не надо. Только, несмотря на смертельную усталость, сон совершенно не шёл. Она совершенно не помнила, кто она и откуда. Хорошо, что хозяйка её дома оказалась доброй женщиной, она объяснила, что девушка снимала у неё лофт, то есть чердачное помещение её старого дома, училась в медколледже и вдруг куда-то пропала, она вызвала полицию и бедняжку нашли на обочине дороги с травмами, видимо, её сбила машина.

Травма головы вызвала амнезию… Хозяйка помогла восстановить документы, в колледже её помнили все студенты и преподаватели, но она не помнила никого, и вот уже много месяцев не могла ничего вспомнить о своей жизни. Хозяйка рассказала ей, что они вместе помогали людям, она многому научила свою подопечную, и действительно, у неё получались разные необъяснимые вещи. Она привела её к наставнику, который и давал задания спасать людей, как они это называли. Ей не очень – то нравилось этим заниматься, но выбора у неё не было, ведь в целом мире у неё не было больше ни одной родной души, к кому она могла бы податься. Однажды она узнала, что уже умерла. Так сказал её наставник -колдун, а это – искупление, чтобы заслужить покой. Всё это колдовство, волхование, которым она занимается. Лишь иногда ей снится что то мутно -тревожное, дом посреди тёмного леса с одним светящимся маленьким окном под косой чердачной крышей, и кто-то вроде бы кричит. Вынырнуть из такого сна тяжело, как всплыть со дна моря сквозь толщу давящей мутной воды. Воспоминания снова нахлынули, сердце глухо заныло. Всё, что она помнила – лишь ощущение, что тоже была весна, но только тогда она ещё думала, что жизнь- весёлая штука. Вдруг возникло знакомое ощущение, будто кости начинают плавиться- вот это уже опасно… Кот вдруг с шипением отскочил в угол, встал боком, выгнул спину дугой, распушил хвост ёршиком, злобно глядел исподлобья, словно её мрачные воспоминания были чужими живыми существами, которые пугали его своим появлением.

– Ну что ты, Мерлин! Не буду больше пытаться вспоминать, идём спать!

Но Мерлин в ответ лишь начал в своей нелепой позе подниматься на задние лапы и скакать со злобной мордой, похожей на драконью. Выглядело это настолько комично, что невидимка фыркнула и хотела было запустить в кота подушкой, как вдруг тренькнул телефон в кармане куртки. И вместе с тем гулко ухнуло её сердце. Извлекла телефон из кармана, похолодев… Сообщение. Не может быть… Нет, нет, мёртвые не возвращаются. Как такое может быть? Да если и может, не её это дело. Это чужая война, наставник предупреждал об этом. У неё своя жизнь, налаженный быт, она научилась с этим жить. Хоть и в одиночестве, зато в безопасности. Она помогает людям. Очнулась она на кухне, варя себе крепкий кофе. Вернулась с дымящейся кружкой наверх, в тёмную спальню. Уже светало. Кот сверкал единственным глазом с потолочной балки и был похож на статуэтку какого-то африканского божества. В голове проявлялись воспоминания, как плёнка- негатив в воде. Благодаря внутреннему чутью она уже знала, что ей предстоит путешествие. Как то, самое первое путешествие в её жизни, и страшно было так же, как тогда. За окном стояла зыбкая, холодная туманная весна, тоже как тогда… В другой жизни.

…За окном поезда пролетал железнодорожный мост через очередную неширокую речку, по берегам которой чернел лес, над голыми ветками кружились в пасмурном небе чёрные птицы. Эта готическая картинка почти не менялась с хмурого рассвета ранней весны, который Ксеня Князева встретила в первой в своей жизни самостоятельной долгой поездке, еле продрала сонные глаза, в которые как будто песочный человек щедро отсыпал своего товара, а теперь, когда рассвело окончательно, сидела на своей полке с убранной уже постелью в вышитой толстовке с капюшоном, с термокружкой в руках, полностью спрятанных в рукава, и задумчиво пила горячий пряный чай с мелиссой, вытянув длинные тонкие ноги в узких джинсах и кроссовках. За окном покачивающегося поезда снова потянулось море тайги, сменив лиственный, ещё голый чёрный лес, рассветное солнце неожиданно проглянуло сквозь красные стволы сосен, окутанные туманом, заиграло красными отблесками на тёмно-каштановых длинных Ксениных волосах, завивавшихся на концах в крупные мягкие локоны. Скоро уже объявят её станцию, надо быть готовой. И для чего только понадобилось предкам ссылать дочь в такую глушь?.. Неужели нельзя было доучиться в своей школе, в родном городе, ведь всего пару лет осталось?.. Ну конечно, боятся оставить её в квартире одну, думают, она маленькая. И тем более, если у их старшей дочери муж – директор большого закрытого интерната санаторного типа, то уж сам Бог велел младшую сестрёнку спихнуть им под крыло! Конечно, Ксюшеньке там будет очень хорошо! Под присмотром сестры, свежий воздух, куча всяких внешкольных кружков!.. Вот только саму Ксюшеньку никто не хотел спросить, хочется ли ей бросить привычный родной город, налаженную жизнь ради всего вышеперечисленного?.. Ну конечно, она ещё маленькая, не понимает, вот вырастет, тогда оценит родительскую заботу. Им хорошо, они уже прилетели в Канаду, они туда мотаются каждые полгода на заработки, и сколько Ксеня ни просила взять её хоть раз с собой, бесполезно. «Тебе там нечего делать, будешь одна целыми днями сидеть, школу пропустишь» – стандартные отговорки. Так если бы знать, какую подлость они задумали- родную дочь сослать в интернат в другой город, то она радовалась бы просто тому, что они уезжают и её оставляют в покое дома. Новый две тысячи третий год начался кисло- родители улетели, и Ксеня встречала его с бабушкой в Ленинградской области, в её старом загородном доме в окружении бабушкиных подруг, которые травили байки одну захватывающее другой- как одна из них рассердилась на своих котиков и так сильно сжала зубы, что отвалилась коронка и пришлось идти в круглосуточную платную стоматологию, потому что тридцать первого декабря поликлиника уже не работала, а другая накануне купила у залётных коммивояжёров аппарат для стимуляции сердечной деятельности, на котором было честно изображено красное сердце, как на карте масти «черва», но впоследствии этот аппарат оказался массажёром простаты под названием «Эрос плюс» – пришедший в гости внук прочёл это в инструкции по применению, напечатанной очень мелким шрифтом. Но продолжался год ещё кошмарнее, как оказалось. В поезде Ксеня провела уже (страшно подумать) почти неделю – ровно столько времени требуется на путь из их родного города на юге европейской России в её будущую тюрьму – лесную школу -интернат в Приморском крае. И хотя Ксене уже исполнилось четырнадцать и она могла летать на самолёте сама без сопровождения взрослых, родители категорически отказались от этой идеи. Самолётом добраться до Приморья можно было только с двумя пересадками, сначала в Москве, затем где-то в Сибири, и они боялись, что «ребёнок заблудится в чужом аэропорту, особенно в необъятном московском, перепутает терминалы, опоздает на регистрацию, не найдёт свой выход на посадку и т.д.». Решено было отправить Ксеню поездом, в этом случае пересадка нужна была всего одна, в Москве, и на железнодорожном вокзале не заблудишься, не то что в аэропорту, считали заботливые родители. Проводнице приплатили, чтобы она на протяжении всего пути до Москвы присматривала за Ксеней, а потом передала девочку и конверт с деньгами с рук на руки той проводнице, которая будет её сопровождать в поезде до конечного пункта назначения в Приморье. А вот когда родители устроятся, тогда уже Ксеня прилетит к ним на самолёте из Владивостока, в Канаду оттуда ближе, чем из европейской части России, как уверяла мама, которая никогда не дружила с географией – Ксеня помнила, как однажды мама рассказывала своим подружкам, что ездила кататься на лыжах в Дунай, а на самом деле той зимой Ксенина семья отдыхала в Домбае.

С Приморьем была связана история их семьи – её мама родилась и выросла там; папа, петербуржец, ездил туда по работе в командировки, там они познакомились и влюбились, затем поженились, и папа увёз маму в Питер, где и родилась старшая сестра Ксени, Лена, у которой было слабое здоровье, ради неё родители переехали из холодного сырого Питера в тёплый и сухой пригород Краснодара, в небольшой хутор, где и родилась потом их младшая дочь. Так что Ксеня никогда не была в Приморье, но с маленьких лет этот далёкий край на другом краю света грезился ей в полудрёме, когда мама рассказывала про своё детство, вперемежку со сказками на ночь. Истории о дремучей тайге, горах Сихотэ-Алинь с цветущими в долинах диковинными цветами – эдельвейсами, водопадах, Японском море.. Ксене как наяву представлялись тигры, которые жили в лесу практически рядом с людьми – трудно поверить! Иногда даже забредали по ночам во двор их дома – как-то раз бабушка с дедушкой залили на ночь площадку во дворе бетоном, а наутро увидели в этом самом бетоне застывшие отпечатки следов огромных лап… Там осталась и мамина семья, правда, теперь они почти не общались, дедушка с бабушкой восприняли в штыки мамин брак и её намерение уехать в Питер.

…За всеми этими невесёлыми мыслями Ксеня рассматривала своё зыбкое отражение в окне. Тонкие черты, сочетание белоснежной и матовой, как мякоть кокоса, кожи с мягкими каштаново -шоколадными волосами; светло-карие с зеленцой, как лесной орех, миндалевидные глаза с длиннющими ресницами. Тёмные брови немного приподняты у переносицы, прямые и трогательные, придающие такое невинное выражение её милому личику. Свежие бледно-розовые губы, маленький аккуратный носик. Тонкие белые ручки, длинные стройные кукольные ножки, хрупкие плечики с торчащими ключицами. Такая пряничная балеринка… И никто не догадывается, какой волк скрывается в овечьей шкуре… Ксеня вспомнила, что на какой-то станции, прогуливаясь и дыша свежим воздухом, она купила себе блеск для губ- это была первая косметика в её жизни, мама не разрешала пользоваться. Она забыла про блеск, он лежал в кармане её куртки. Ксеня достала зеркальце и немедленно попробовала покупку – блеск оказался пряно пахнущим ежевикой, а её губы загорелись на бледном лице, как зимние ягоды на снегу. Или как кровь. Её лицо сразу как-то изменилось до неузнаваемости. Хотя Ксеня часто ловила себя на мысли, что у её лица нет каких-то чётких черт, признаков узнаваемости, как у всех людей. Оно всегда какое-то не такое, как вчера, изменчивое, словно отражающееся в воде в дрожащем свете пламени. Её часто не узнавали проходящие мимо знакомые на улице, часто не узнавали на фотографиях – да она и сама видела, что на них изображена не она, а каждый раз кто-то другой, чужой, лишь отдалённо напоминающий девочку Ксеню Князеву, ученицу девятого «Б» класса средней школы… Хотя она уже там не учится и никогда больше эту школу не увидит. Она теперь интернатовка… В глазах уже вскипала горячая пелена слёз, но Ксеня смахнула их. «Прорвёмся», – мрачно пообещала себе она. В конце концов, сбежать можно откуда угодно, если там будет совсем ужасно. Денег у неё с собой достаточно, и у неё есть бабушка, на крайний случай. К тому же есть и ещё один неоспоримый плюс – с ненавистным балетом теперь покончено. В детстве Ксеня не понимала, почему вместо того, чтобы позволять гулять во дворе с подружками, играть в резиночки, смотреть мультики, рубиться в денди, её отвозят на другой конец города в мрачное казённое заведение, где её вместе с такими же страдалицами противные нервные тётки заставляют больно выворачивать коленки так, чтобы они выгибались назад, как у Ленкиного кота Кузьки, муштруют, как солдат в армии, почему дома нельзя чай с сахаром, кусок торта, стакан газировки, как всем детям в их дворе. Только с возрастом стало ясно, что они с сестрой обречены на это мучение, потому что родители вечно заняты и им нужно приткнуть детей так, чтобы они «не ввязались в плохую компанию», чтобы были всё время чем-то заняты. Их с Ленкой мечтой всегда была собака, но, разумеется, этому сбыться было не суждено никогда. Какая там собака, когда времени с ней гулять нет ни секунды?.. С двенадцати лет Ксеня уже ездила в балетное училище сама, на автобусе, и когда шла к остановке через скверик, с грустью смотрела на своих сверстников, гулявших со свои питомцами, бросавших им палку и резиновые игрушки.. Серый кот Кузяка, верный друг, попал под машину, когда Ксене было восемь, и девочки плакали по нему, как по родному. А теперь Ленка сбежала в Приморье и от родителей, и от навязанного ими балета, теперь она может себе завести хоть сорок котов и собак, но стопы её так и остались навек изуродованными, походка специфической, выворотной, потому что человеку противоестественно так выгибаться, разве только в него вселился бес; месячные начались лишь в шестнадцать лет. Осанка – да, красивая. Но вот какой ценой она далась.. Ксеню ещё и поставили на пуанты намного раньше других, когда ей было всего восемь – её тупая злобная преподавательница Людмила Генриховна почему-то решила, что она «уже готова». Держать вес всего тела на одном пальце ноги было сущей пыткой, ещё и заниматься пришлось в другой группе, с девочками одиннадцати -тринадцати лет, которые относились к ней ещё более люто, чем сверстницы, потому что почуяли в младшей лёгкую жертву. У Ксени всегда ранки заживали очень быстро, но всё равно ступни были вечно в мозолях и пластырях, большие пальцы ног чёрные от вечных синяков под ногтями, возникающих из-за адского перенапряжения. Шутка ли, вес всего тела держится на одном пальчике… И кому оно нужно, это бессмысленное верчение?.. Матери, которая не слушала вечные жалобы маленькой Ксюши – «Мама, у меня болят пальчики, мама, как больно…» И со временем Ксеня перестала жаловаться. А уж про отношения в коллективе их балетного училища можно ничего не говорить – змеиный клубок, пауки в банке, и только. Жесточайшая конкуренция, все говорят и делают друг другу гадости, все мечтают стать примами, коих, как известно, единицы. Все, кроме Ксени. Ей это не нужно, как и вообще весь этот потный зал и драные пуанты. Но, как назло, именно у Ксени получается танцевать лучше всех, у неё есть редкий дар – она практически не устаёт, к тому же пластичность и гибкость её мышц и сухожилий просто удивительная. Ну и плюс, в последнее время в балете стало модно быть высокими. В примы берут с ростом не ниже ста семидесяти сантиметров, а если не доросла – тебя ждёт вечный кордебалет и не более. В Мариинку принимают только высоких балерин. И это, пожалуй, самый главный предмет зависти Ксениных конкуренток- она самая высокая в своём балетном классе, самая длинноногая, и при этом самая тонкокостная, лучшее сочетание роста и веса. Если прибавить к этому, что у неё самое красивое лицо и самые густые и длинные волосы – получается и вовсе адская смесь. Её не просто ненавидят – девочки желают, чтобы она умерла в муках, чтобы опозорилась перед миллионной аудиторией, чтобы её распотрошил маньяк и надел её красивую голову на пику перед входом в балетное училище, а они метали в эту голову ножи. Ксеня уже не раз вытряхивала из своих пуантов стеклянную крошку, толкали и подставляли подножку ей уже не раз. Придуманные девочками прозвища для Ксени «спичка», «шпала» и «Гусёна» (за немного широковатые стопы) – это просто мелочи. Вот что стоит за красотой Ксениной осанки, выворотными тонкими ножками и умением порхать по сцене, как мотылёк. Красиво, да. Но Ксеня успела возненавидеть эту красоту, которая отняла у неё детство, подсунула вместо плюшевых мишек и тортов на день рождения серые одинаковые дни у казённого балетного станка в ненавистном зале, в котором вечно витал запах пота и крови, в окружении одинаково запакованных в белые пачки несчастных девочек, дышавших, как загнанные лошади, мокрых, как мыши, в драных грязных тренировочных пуантах. Конечно, мама запихнула ей с собой и пару пуантов, и пачку, но особо с наставлениями уже не лезла – ясно, сбагрила, теперь неважно, чем она будет занята, это уже забота её старшей дочери. Не балетом, так обучением в школе -интернате, где её уж нагрузят по полной программе.

…Поезд вплыл, качаясь, в полосу нереального тумана на мосту в низине над широченной рекой. «Наверное, это река Лена, тёзка моей сестры. Хотя нет, она должна быть намного севернее», подумалось Ксене, и она вдруг, повинуясь внезапному импульсу, залезла в свою сумку, порылась, извлекла на свет старые затёртые пуанты, белые с вышитыми кремовыми цветочками, и с наслаждением швырнула их в открытую поездную форточку. Пуанты растерянно мелькнули белыми мотыльками в туманном сером мраке и сразу исчезли. Ксеня прошептала своему отражению в тёмном стекле —«Привет, новая жизнь»… И впервые за эту неделю ей стало весело. Она воткнула в уши наушники и по-кошачьи ловко запрыгнула на свободную верхнюю полку, где, собственно, и пролежала всю ночь. Вспомнила, что ночью, уже перед рассветом, ей приснился страшный сон, весь в серо – зелёных тонах, пахло прелыми сосновыми иглами, грибами и змеями, она бежала по дождливому лесу, путаясь среди деревьев, оглядываясь, видела мрачные тени каких-то существ, похожих на собак или волков, со светящимися красными гнилушками глаз в полумраке, с ушами торчком, они были повсюду, и один из них даже схватил зубами подол длинного белого платья Ксени – это было платье, которое родители привезли ей из Канады для грядущего выпускного из девятого класса; но вот впереди она увидела большой дом, крыша его была с чердаком, в этом чердаке тускло светилось в полумраке круглое окошко. Она из последних сил рванула на замшелое каменное крыльцо, но бежала медленно, как под водой, и ступени всё не кончались, сзади она слышала вонь зубастой пасти существа и его тяжёлое звериное дыхание, но вот перед ней тяжёлая дверь, она тянет на себя ручку, а рядом с дверью замечает большое тёмное окно, в котором маячат тени, вроде бы это люди, и Ксеня хочет закричать им, чтобы её впустили, но из горла не вырывается ни звука, и тут она замечает, что лица у них синюшные, и они терзают тело девушки, отрывая от него зубами куски. Ксеня проснулась, вздрогнув, и чуть не свалилась с верхней полки, а потом так и не смогла заснуть, ей было страшно даже тогда, когда она пошла в туалет по тёмному коридору, и, уже стоя перед зеркалом в этом бешено качающемся вонючем и тесном, как гроб, туалете скорого поезда, она не могла выбросить из головы рвущуюся, ещё живую девушку в руках синюшных людоедов. Остаток ночи она слушала мрачную музыку в наушниках и ждала рассвета, поэтому такая невыспавшаяся теперь. Ксеня уткнулась лицом в книгу и сама не заметила, как уснула одетая и без постельного белья на верхней полке. Разбудила её проводница, громко объявлявшая о скором прибытии на конечную станцию.

1 2 3...9 >

На страницу:

Перейти

1 из 9